***
Это морозное снежное утро выдалось невероятно безмятежным и неспешным. Облака равномерной почти белой пеленой застелили небо, а в воздухе изящно кружили случайные пушистые хлопья снега, будто пух, и, переносимые ветром, заглядывали в окна. В том числе в окно одной гостиной, где расползлась пасмурная серость, но тёплая ленивая, и где сидя на диване, преспокойно посапывал Беларусь. Он случайно уснул там, убаюканный застывшей атмосферой безмятежности. Его покой не нарушила даже хлопнувшая входная дверь, хоть ни ему, ни Минску обычно не требовалось открывать её. Незваный гость, казалось бы, должен насторожить, но чувствовать того у себя на территории привычно, поэтому хозяин в дрёме не проснулся, а даже наоборот. Шуршание из коридора тоже не смутило. — Тук-тук, дома кто-нибудь есть? Бандиты грабить пришли, — обёрнутые весёлой живостью слова, впрочем, ушли в никуда, так никого и не потревожив, — Вот же ж блять. Его уже нет, что ли? И после неуверенного предположения вновь воцарилась тишина, заполняя собой каждый уголок и не позволяя выбраться из слишком притягательных объятий сна. Только вот недолго длилось её хрупкое властвование, в одно мгновение разбиваясь на неприятные осколки. Вздрогнув от внезапной громкой мелодии, страна совершенно нехотя нашарил на небольшом столике рядом вибрирующий телефон и, не глядя, принял звонок: — А-…лё? По ту сторону с небольшой заминкой раздался голос, необъяснимо странный, исходящий словно отовсюду сразу: — Республика Беларусь? — Да? — Где Вы? Уже давно всё подготовлено и мы ждём только Вас! — Что.? — спросонья растерявшись, РБ привстал и экстренно начал перебирать варианты ближайших встреч и планов, которые есть вероятность пропустить. Абсолютно ничего на ум не приходило. Минск обязательно бы предупредил. Но и номер в случайных руках оказаться не мог. Так какого чёрта?! — Простите, Вы уверены, что- Но собеседник казался совсем встревоженным: — Пожалуйста, не говорите, что Вас даже не будет! Все старания пройдут за зря, катастрофа! Боже. Страна озадаченно потёр лоб. От того, насколько негодующе-надеяно звучал незнакомец, сложно было не засомневаться в собственной памяти. В нынешнем положении и состоянии в принципе сложно не сомневаться. Это подтолкнуло поддаться, хоть нестись куда-то сию минуту, конечно, не очень… — Я… В ближайшее время буду на месте. Должно быть произошла досадная ошибка. П-приношу свои глубочайшие извинения, — и безнадёжно тяжело вздохнул, — Подскажите, пожалуйста, с кем я говорю? Однако неожиданно: — Э-э-э… Пш-пш-ш-ш…кх-кх-кх… — Какой-то шум. Извините, как-как? Со всей сосредоточенностью переспросил он, но вместо внятного ответа расслышал только смешки. Те заставили от непонимания замереть на секунду и заторможено, но проанализировать всю ситуацию, а затем заключительным штрихом (который, впрочем, прояснил бы это с самого начала) посмотреть на экран смартфона. Всё разом встало на свои места, а лёгкий испуг растворился, не давя больше на нервы. — Рос, придурок, это ты? И по ту сторону уже донёсся абсолютно нормальный и донельзя довольный шалостью голос: — Я, я, натюрлих. У тебя стою в- Но республика уже сбросил, обратив должное внимание на подозрительное «эхо» в квартире. Как сразу-то не заметил? А Россия? Каков гад! Актёр погорелого театра. Разбуженный хозяин собрался встречать гостя, однако не взяв в расчёт всё ещё полусонный разум, сразу полетел на пол прихожей, только оказавшись в ней. Федерация успел смягчить падение, хотя Беларусь так или иначе слегка ударился. — Дожили! Картошка с неба сыпется. — Ой-й-й… и тебе привет, — прокряхтел тот, бессильно вися на чужих руках вниз лицом. — Привет, конечно, но чего ж ты так всполошился? Не обязательно на радостях вытирать собою пол, — РФ перевернул чуть дезориентированного брата, — Как ты, корнеплод? — У-у-ух, нормально. Спасибо, жук колорадский… — поблагодарил он, впрочем и слегка возмущённо-обижено нахмурился, глядя в бесстыжие глаза, — Если бы кое-кто разбудил меня приятнее, а не шуткой, я бы и не вытирал. — Мой косяк, признаю, но я же точно не знал, дома ты или нет. — Предупредить не судьба? — Сюрпри-и-из… — И поэтому надо было меня разыгрывать? — Импровизация… Мда уж, и как на это злиться? Да и счастливое облегчение от того, что нет надобности мчаться на работу ещё не пропало. — Только на твою удачу я не бросился сразу же к Минску. Для тебя же чревато было б. С виноватым лицом федерация помог подняться на ноги, и, слегка отряхнувшись, республика потёр локоть. — Мне очень жаль. Побился? — Немного… — Где? — А что? — вздёрнул тот подбородок, смотря с вызовом. Россия раскаянно мягко улыбнулся, чуть склонив голову в бок. — Поцелую, чтобы не болело. — Тогда-а-а, — задумчиво протянул Беларусь и озорно сощурился, — Везде побился. Такое заявление опять развеселило. — Хорошо-хорошо, тогда везде поцелую. Только позже. Оп! — он махом подхватил его на руки, бережно совсем чуть сжимая, — А первым делом пить ча-а-ай. — Что, замёрз как цуцик? — РБ ощущал (особенно под коленями), как от чужих стылых ладоней веяло прохладой улицы. — Да-да, как последняя собака. Залавировав на кухню и аккуратно усадив другого за стол, РФ поставил греться чайник на плиту, а затем вытащил две кружки. В общем, вёл себя совершенно по-домашнему. — Какой будешь? — Там, прямо рядом с тобой банка стоит. Республика указал за него, на столешницу, подмечая, как тот с теплом узнал один из своих лекарственных сборов, а для старшего брата всегда лежал ромашковый чай. Насыпая тра́вы в заварник, федерация спросил: — Ну что, как ты в целом? Хозяин расслабленно улёгся на своё предплечье на столе, лениво наблюдая за гостем. — Намного лучше. Сегодня уже просто отсыпаюсь. — Точно лучше? А по «полёту» и не скажешь, ха-хах. — Ай, брось. Горячая ванна разморила, только и всего. Даже, как видишь, Минск умотал. — Уж кому-кому, а твоей столице я доверяю. — Ага, поэтому постоянно донимал его через Москву? — Доверяй, но проверяй, — Россия облокотился спиной о кухонный стол и выставил указательный палец вверх. На это Беларусь лишь фыркнул. — Пф, у тебя-то как дела, «проверятор»? — Да как всегда, потихоньку, — взяв ложку, он начал крутить ту между пальцев, — Ну, дела-то я закончил в этом месяце давно, но раз к тебе нельзя было, пришлось проводить свободное время иначе. — О-о-о, и как же? — РБ заинтригованно подпёр подбородок. — Помнишь, я рассказывал, что хотел свозить Северск к Байкалу? — Так, — кивнул, хотя, честно говоря, сложно упомнить каждую задумку РФ относительно своих подопечных, ведь тех более тысячи. — Собирались через два месяца, но сейчас же там самый смак: лёд, коньки, да и вообще! Он был летом когда-то, но сейчас, сейчас-то там совсем другая атмосфера, вообще всё по-другому. Ух, и чего только стоило уговорить его начальство раньше положенного отпустить, хах… Коро-о-оче, взял я в охапку Северск, Томск, естественно, прилагался, а потом ещё по пути подхватили Железногорск и Зеленогорск. Удачно совпало, что они оказались выходными, хотя тоже пришлось повозиться с одобрением. Ну и махнули все вместе на целых два дня! Не считая дороги, правда, — воодушевлённо изъяснился тот. — Ох, — республика был немного поражён, причём в плохом смысле. — А пото-о-ом я сам немного гостил уже у Иркутска, помогал с его округой. Вот так вот. — Это всё замечательно, безусловно, но… То есть после работы ты решил заниматься… работой? — в голосе слышалось разочарование на пару с толикой осуждения. Однако федерация лишь посмеялся, откладывая ложку: — Ха-ха, да какая это работа? Пустяки. Хотя, признаться, слегка напрячься всё-таки пришлось. Такие мероприятия действительно входили в рабочие обязанности, а вот выходные давались именно для передышки, впрочем, конечно, выбор каким образом проводить те оставался за странами. Однако с «умением» старшего брата отдыхать… Обычно Беларусь следил за этим, и поэтому они часто проводили мини-отпуска вместе, но в нынешний пролетели с тем. И РБ очень жалел о том, однако иначе не получилось бы. А теперь слегка придурковатый вид РФ (шиворот на выворот свитер, разные носки, странный подбор одежды в принципе) и завсегдатые тёмные синяки под глазами совсем не радовали. — Боже, Рос, ты безнадёжен. И только не говори, что прямо с дороги примчался ко мне. — Хах, нет, я же не совсем того. Разумеется, заскочил домой, прикорнул, — сказал он так, словно это хоть что-то меняло, да ещё и, скорее всего, неспроста тактично умолчал о том, сколько проспал, ведь «Россия» и «выспался» в одном предложении — нечто на невероятном, — И, как видишь, бодр и полон сил, в отличие от некоторых. Ну да, ну да, а особенно внимателен, как никогда, и совсем не рассеян. Республика невесело прыснул. — Эх, горе ты моё луковое… — бестолку спорить, — Достанешь вафли? В шкафчике у окна. Однако вопреки просьбе, федерация внезапно воскликнул «точно» и под чужое недоумение метнулся из кухни, а вернулся уже с каким-то пакетом и показательно чуть потряс им. Хозяин с молчаливым любопытством следил за тем, как гость выложил на стол совсем невысокую коробочку размером примерно двадцать на пятнадцать и, повернув её к зрителю, поднял крышку. — Тада-а-ам! — перед тем предстали во всей своей воздушной красе аккуратные маленькие зефирки: ряд в молочном, ряд в белом и ряд в тёмном шоколаде, — Ничего сверхнеобычного, но надеюсь, тебе понравится. РБ, очарованный, сцепил ладони в замок. — Как ми-и-ило. Хватило бы и тебя одного, но спасибо. — Вообще не за что, серьёзно, как бы я заявился и без презента. — Всё равно тебе зачтётся. — Правда? — РФ сложил руки на столе и пригнулся вперёд. — Пра-а-авда. Беларусь сделал тоже самое и, будучи совсем рядом, потёрся о ещё чуть прохладную щёку с морозным румянцем. На что Россия одарил его очаровательной улыбкой, напоминающей о сверкающем снеге, а в глазах словно блестел лучик солнца, согревающий душу в этот пасмурный зимний день. Республика вольно и невольно залюбовался, готовый несколько вечностей созерцать такое обычное чудо. Фактически они не так и часто виделись, поэтому не упускали возможность при любой встрече хотя бы чуть-чуть помиловаться. А сейчас томительные переглядки подталкивали перейти к «иному сладкому», но чай — святое. И их как раз прервал засвистевший чайник. Приятные ароматы трав постепенно наполнили кухню, возвращая в окутывающую уютом и сонной неторопливостью атмосферу. Листьям и соцветиям необходимо время настояться, вобрать в себя обжигающе горячую воду как новую кровь, чтобы отдать ей свои пользу и горечь. Та увлечённость, с которой Россия всегда корпел над травами, вызывала у Беларуси ассоциации с чем-то магическим, тайным, какое-то волшебное ощущение, что словно перемещало из вполне современной столичной квартиры куда-то на отшиб мира, в старую избушку, где умудрённый сокровенными знаниями природы знахарь творил нечто необъяснимое и завораживающее. Этакий добрый колдун. Так чудно́. Однако звон ложки о кружку развеял весь образ. Стало в раз тоскливо от понимания, как бывает скоротечно мгновение безмятежного покоя, но и как ценно оно из-за всех неизбежных тревог, что неотступно преследуют по пятам. — Белка, — поставив посуду на стол и сев, личный волшебник взял за руку, маленькую, по сравнению с его, тёплую, чуть мозолистую, и слегка сжал в собственной слишком сухой и чуть прохладной ладони, — Чего нос повесил? — А, не, ничего, — чуть растеряно потупившись, он не знал, как объяснить всё то беспокойство, которое собралось в нём, да и не то чтобы вообще хотел, — Просто… — Всё сложно? — Ахах, да… РФ потирал и бережно разминал его кисть; слишком хорошо улавливал полутона желаний того, даже лучше, чем он сам. — Переживаешь о своих? РБ повёл плечами, словно пытаясь сбросить с тех давящий груз. — Минск сказал, пока не шататься никуда и что сам во всем разберётся. Понимаю, я всё равно сейчас им буду как собаке пятая нога, но… — фраза так и не окончилась, оборвавшись тяжким вздохом. — Вот и не забивай себе голову, — федерация притянул чужую руку и мимолётно коснулся губами костяшек, — Съешь лучше вкуснатень. А потом я обязательно отвлеку тебя от плохих мыслей. — Ха-хах, ладно-ладно, — фыркнул республика и всё же взял зефирку, однако сначала лишь чтобы рассмотреть поближе, — Красиво. На заказ? — А-а-агась. — Так ты ещё таскался по городу? — Для тебя ни времени, ни денег не жалко. Хоть зефирную фабрику куплю! — Ловлю на слове. Завтра жду документы. Почесав затылок, Россия слегка смущённо отвёл взгляд, но будто на полном серьёзе промямлил: — …Ну, завтра, наверно, не получится… Беларусь прыснул, а затем и вовсе не сдержал хохота. Иногда они оба пороли такую чушь, однако больше всего смешило то, что старший брат мог с самой наивной простотой кинуться исполнять эти бредни. — Только попробуй, — он тыкнул тому в щёку, — Тебе же придётся в рабство себя продать, а как я без твоей грустной моськи-то? — Так и быть, не стану делать тебя зефирным магнатом. И…Грустной моськи? Я-то грустный? РБ, скорее, имел ввиду в общем, а не конкретно сейчас, но после подмечания не получалось не придать значения стоящей в своих глазах влаге. К чему она? Почему в самый непримечательный момент? Много лет приходилось задаваться этими вопросами. Свои-несвои слёзы для него служили дополнительным индикатором настроения других, но вот с Россией всё шло наперекосяк. Разве тот действительно расстроен чем-то? Беларусь не чувствовал этого в связи, совершенно. Только чутьё подсказывало — что-то неладно. И так всегда. — Да. Са-а-амый грустный на всём свете, — стерев мокрость, вполне убеждённо заявил он. А по лицу гостя расползлась совсем беспечная улыбка, хотя её скорее в пору назвать безэмоциональной, лишённой всего, потускневшей, как мутное старое стекло. — А-а-абсолютно без понятия, о чём ты, — лишь передразнил. — И самый большой на свете врун. — Ахах, если бы, — кинуто всё с той же лёгкостью. Подобные высказывания — хождение по тонкому льду для обоих. От чего сковывающее напряжение обвило острыми нитями, оборачивая будто кокон, доспех, прячущий, однако вместе с тем и режущий, обнажающий очевидное, болезненное. Продолжать — себе дороже. Отвернувшись к окну, федерация схватился за кружку, от которой активно шёл пар. Однако мигом получил напоминание-предупреждение, граничащее с недосказанным приказом: — Россия, кипяток. И кружка всё-таки послушно замерла у самого рта, так и не опрокинутая вся разом. Беларуси далеко не впервой лицезреть подобную сцену (не)намеренного самовредительства. Ох, ну что за напасть… Хоть иногда он терпеть не мог закрывать глаза на проблему РФ, сейчас же с большим энтузиазмом сменил бы тему разговора. После очередного тяжёлого вздоха, РБ как ни в чём не бывало, наконец, попробовал зефир, а затем без капли удивления, но не без удовольствия произнёс: — М-м-м, как вкусно… Так и есть. Угощение, походившее на сладкое облако, прямо таяло во рту, запоминаясь на языке насыщенным оттенком ягод. Смакуя, республика даже непроизвольно прикрыл веки. — Рад, что тебе зашло, — едва ли федерация упустит шанс разрядить обстановку, а потому с лёгкостью переключился на другое. — А могло быть по-другому? Не могло-о-о, — ведь старший брат знал его как облупленного, все вкусы, все предпочтения, что поражаться этому уже слишком сложно. — Ага, но, не то чтобы тебе трудно угодить. — Ну не скажи, — Россия опять поднёс к губам кружку, на что Беларусь подозревающе стрельнул глазами, однако встретился с немой усмешкой, так и норовящей ёрничать: «Что, уже и чаю попить нельзя?» И как такую наглость оставить без ответочки, — Уверен, что всегда угождал? Гость сразу поперхнулся, а хозяин захихикал в ладонь. Однако и ему не дали спуску: — Кхм, а если я скажу «да»? — Не смогу отрицать, ха-ха, — чуть успокоившись кинул тот, впрочем, не сдерживая хитрый прищур, добавил, — Но и согласиться не смогу. Тихий смех, такой же лёгкий, как хлопья снега за окном, так же легко унёсся будто вместе с ними куда-то ещё. Так ничего больше не было сказано. Вместе приятно и помолчать — давняя привычка. Чай согревал внутри и снаружи, а переглядки — душу. И, конечно же, сладкое ублажало вкусовые рецепторы. РБ смолотил пару зефирин и от всей отрадности момента (ну и не только) задирал ногой штанины РФ, поглаживая. Последний же не без удовлетворения просто наблюдал за увлечённой трапезой, ведь это самая ценная награда для него, хоть ситуация сулила гораздо больше. Республика поймал этот довольный взгляд и, отщипнув чуточку (не потому что пожадничал) от угощения, протянул. Чужие брови лишь лениво вскинулись. А кусочек только приблизился, побуждая всё-таки немного потянуться за тем и съесть. Федерация, между прочим, большой сладкоежка. Однако больше, чем сладкое, безусловно, любил младшего брата, поэтому не так важно какая на вкус еда из его рук, в любом случае пальчики оближешь. В прямом смысле. Язык смакующе медленно обвёл подушечки пальцев, губы обхватили фалангу указательного, глаза не смели уйти от глаз напротив. А сердце так же неотрывно наблюдавшего за этим Беларуси зашлось в скором ритме. Когда же Россия с чмоком всё-таки отпустил руку, РБ без лишних размышлений другой взял того за подбородок и чуть притянул. Достаточно задать направление, а дальше РФ сам перегнулся через квадратный столик, чтобы прикоснуться к таким буквально сахарным устам. Настолько аккуратно, едва-едва. Щекоча. И вместе с дыханием на коже заставляя трепещуще замереть. Пьянящая близость, долгожданная и призрачная как муза, дуновение вдохновения, хрупкая. И страшно спугнуть. Однако такая неполная, поверхностная, потому истощающая, требующая, невыносимая в своей нерешительности. Как графит, зависший у самой бумаги, касающийся её волокон, но не позволяющий этому стать линией. Как капля цвета на кисти, зависшая у холста, красящая его, но не позволяющая этому стать полноценным мазком. И Россия совсем не торопился создавать картину. О да, его излюбленная тактика — дразнить. До изнеможения, до трясущихся рук, до переполненной чаши терпения. Было в этом что-то сокровенно-ритуальное: ждать, тлеть, густеть, отдавая право первым притронуться к очередному листу, сделать набросок. Кто сдастся раньше? Похоже, на сей раз РБ совсем не против оказаться проигравшим и урвать инициативу себе, чтобы стереть наглую ухмылку с лица напротив. И нарисовать что-то совсем иное. Фактически никакого расстояния уже не осталось и, едва высунув язык, республика абсолютно беспрепятственно всласть провёл им между губ, сладость которым подарил далеко не зефир и даже не медовая духота ромашки. Федерацией полностью завладело предвкушение, от чего тот забыл как двигаться и нормально дышать. Он ждал всего этого не меньше, хоть и пасовал сейчас. И кто тут ещё проигрывал на самом деле? Продолжать и без того бессмысленную игру так же бессмысленно, поэтому Беларусь втянул, наконец, Россию в поцелуй, пленительный, медленный, даже сдержанный и долгий, очень долгий, неспешный, почти что ленивый. Обычный. Для них самый обычный, но вместе с тем настолько необходимый. Он чтобы установить контакт, ощутить родное тепло, по которому скучали, которого не хватало обоим в серой рутине; чтобы выплеснуть краски эмоций. Их чувства не выцветали, влечение не угасало. Казалось бы, за немало лет, проведённых бок о бок, это всё могло приесться, стать слишком банальным, предсказуемым, однако наоборот, привносило какую-то стабильность. Словно то не хаотичные штрихи по холсту жизни, а отточенная годами-притирками техника, в которой двое не переставали находить понимание и утешение, принятие и многое-многое другое. И никто иной не в силах в полной мере дать подобное, обыкновенным утолить особенную жажду. Они нуждались друг в друге. Хотя такая нужда, возможно, порой граничила даже с зависимостью и помешательством, ведь как-то с самого начала их знакомства всё пошло наперекосяк. Впрочем, сейчас им глубоко на то плевать. Единственно важное в этот момент — голодно добывать спасительное внимание. Отстраниться позволительно только, чтобы чуть перевести дух. Томный взгляд, глубокий и тёмный, густыми чернилами растекался по коже, просачивался в самую душу, выписывая невидимые послания. А республика с жадностью впитывал каждую безмолвную каплю, линию, слово, завороженно поглаживая щёку федерации, теперь чуть подрумянившуюся сердечностью момента, который только больше собирались растянуть и смаковать. Так сладко и невыносимо 'мало'. «Ещё, ещё, ещё», — лишь разносилось в мыслях, и потому к манящему омуту милований Беларусь без раздумий потянулся обратно. Однако Россия с лёгким придыханием отрезвляюще приложил указательный палец ему к губам: — Стой. РБ почти возмущённо однако смешно свёл глаза в кучу, глядя на тот. Совсем неподходящее время давать по тормозам. И потому он непослушно игриво облизнул небольшую преграду, вынуждая тем самым РФ сдержанно прикрыть веки, а затем совсем несдержанно буркнуть: — Блять. Подскочив, федерация обогнул столик и вновь подхватил республику на руки, который сразу обвил его шею, без промедления опять целуя. Пусть частично перекрывать обзор не лучшее решение, тут уж никуда не деться, слишком приятно, в общем-то. В любом случае каждый угол здесь хорошо знаком. Перенеся ценный груз в спальню, Россия с характерным чмоком всё же отстранился, чтобы бережно уложить на подушки у спинки кровати, а самому сесть рядом. — Погоди-погоди, — и снова остановив потянувшегося к нему, внезапно указал на перевязанную ногу, — Не нужно перебинтовать? Беларусь лишь чуть прогнулся и заигрывающе протянул здоровую правую стопу. — Нет, Мин мне с утра помог, так что всё в поря-а-адке… Брат бережно поддержал её и, стащив белый носок, приластился щекой о лодыжку, трепетно обвёл губами выступающую внутреннюю косточку. — Он, кстати, не будет против? РБ, уже совершенно думающий о другом, сначала слегка упустил суть вопроса. — Ты о чём..? С чего бы? РФ скривился. — Ай, у него постоянно такое брезгливое лицо, когда я остаюсь. Кровать-то у вас общая, сколько он потом ещё спит на диване после моего отъезда? — Серьезно? Это тебя беспокоит? — но понятливо вздохнул, — Не теряешь надежды наладить с ним отношения? — Куда уж там, он имеет полное право не переносить меня. Надеюсь только на то, что хотя бы тебе меньше мозг выносил этим, — и от неловкости потёр шею, — Так может всё-таки куда-нибудь ещё? — Если пойдём на диван, он его точно сожжёт. — И что тогда предлагаешь? — Прости, я не готов сегодня к экспериментам, поэтому предлагаю остаться на удобной крова-а-ати и не париться. А с Минска не убудет. Федерация уныло уставился в окно, за которым всё не прекращая кружили холодные снежинки, едва заметные на фоне белого неба. Внезапно раскис? «Не в мою смену» — Беларусь слегка негодовал от подозрительного убавления романтических оборотов, да и вообще положительных, — Совсем не о том беспокоишься. Что, слиться вдруг решил? — Я? — преувеличено удивился тот, обернувшись. — Мотивация дополнительная нужна? — РБ подпёр ладонью подбородок и, развязно глядя, немного развёл выпрямленные ноги, предлагая тем самым сесть ближе, — Ну позвонил бы тогда, предупредил, что приедешь, я бы оделся… понеприличнее. РФ весело присвистнул, позволив с удовлетворением отметить, что движение не осталось незамеченным. — А сейчас, типа, прилично? Чего это вообще с голой задницей шарахаешься, а? Федерация ещё в прихожей заметил, что республика без нижнего белья. Из-за раздражения кожи бедра во время обострений он носил либо короткое, либо вовсе не надевал, всё равно дома в основном находился тогда. А теперь то превратилось в дополнительный повод подразнить. — Чтобы ты спросил. И, может, не только спросил, — лукаво сощурился Беларусь, ухмыляясь. — Провёл осмотр? — предположил Россия и по-чеширски осклабился, — Тогда расскажите, что же Вас беспокоит? И затем «врач», важно нахмурившись, выставил ладонь перед собой и свёл пальцы другой руки, словно держа ручку. «Пациент» же театрально приложил кисть внешней стороной к своему лбу, изображая несчастный вид. — Доктор, всё так болит… Даже не знаю с чего начать… — и многозначительно скосил взгляд на него. Оба старались не рассмеяться от тона умершего в том актёра. Прямо-таки день театра какой-то. Слегка прикрыв пробивающуюся лыбу, РФ поймал серьёзность проговорить ровно: — Вас понял. Начальный диагноз — воспаление хитрости. Укажите, где применить лечение. Словно только этого и дожидаясь (что, впрочем, действительно так), РБ тут же согнул колено с маленькими синяком. — У кошки боли, у собачки боли, а у Белки не боли, — «врач» аккуратно чмокнул чуть потемневшее пятнышко, — Ведущий передовой метод, проверенный годами! На что получил всё же прорвавшийся хохот. — Тогда я не удивлён нынешнем состоянием нашей медицины. — Есть претензии? — Нет-нет, всё замечательно, продолжайте, — «больной» протянул запятье, — Ещё вся рука так ноет, ужас. И федерация старательно, от самых пальцев обводя каждую косточку, (особенно облюбовав чуть ушибленный локоть), обрисовывая тонкие вены, размеренно добрался до верха плеча, открытого коротким рукавом. — И тут тоже что-то побаливает, — республика тыкнул в свой подбородок, чуть вскинув голову, однако маленького чмока ему явно недостаточно, — И ниже. Ниже… «Доктор» не совсем точно следовал указаниям, но и так хорошенько справлялся, с большой охотой ловя вибрацию повторяющихся слов, путающуюся в пульсе. Горячая влага и не менее горячие мысли на коже плавили сознание. Шея у Беларуси ни разу не эрогенная зона, но не с Россией, именно из-за него. — Где-нибудь ещё? — неожиданно раздался воркующий шёпот совсем у уха вместо тихих мокрых поцелуев. — Мф… — вяло чуть оттолкнув, он многозначительно провёл пальцем по краю своей слегка задравшейся футболки, едва прикрывающей снизу, впрочем вызвал тем мягкий смешок. — Уверен, что тут не нужен правда врач, раз болит? РБ лишь безразлично пожал плечами. — Вы же врач, разве нет? — Здесь узконаправленный нужен. — Узкопосланный сойдёт? И РФ всё-таки, сдерживая фырканье от нетерпеливой угрозы, низко наклонился меж чужих ног, чтобы едва-едва коснуться ровно у кромки ткани, но тёплое дыхание задело гораздо больше, гораздо раньше, вынуждая мурашек табуном пронестись всюду. Вместе с тем длинные пальцы почти неощутимо подушечками пробегали по нежной коже внутренней стороны бедра, совсем изводя, хоть наблюдать за этим потрясающе. — Грх, чёрт, не аккуратничай так. Я уже в блятском порядке. Не то чтобы ему не по вкусу ласка того, но сейчас это сравни издевательству, пытке. Слишком легко, поверхностно, будто нечёткие бледные линии. Но в этом весь Россия: в один миг едва коснётся, в другой же нахлынет лавиной. Такие перепады тактильности сносили крышу. Хотя именно сейчас брат больше заботился чужом состоянии, чтобы не навредить случайно. Однако такая осторожность уже перебор. — Тебе не нравится? — сразу вскинулся тот. Подобное вряд ли можно сказать, да и федерация сам это чувствовал, что, впрочем, совершенно не мешало ему сомневаться. — Рос. Ты такой дурак, — выпалил республика, но сразу смягчился, притягивая того, — Мой милый дурачок. «Мне нравится всё, что ты делаешь со мной,» — промелькнула мысль и исчезла, будто стёртая ластиком, прежде чем их губы вновь сомкнулись друг с другом. В долгосрочной перспективе она порой пугала своей неоднозначностью. Однако на неё нет времени и места в теле, плавящимся от влечения. — У тебя тут жарковато, — внезапно выдал РФ, оторвавшись от уст напротив. — Ха-хах, я заметил. Брат отпрянул чуть дальше и стянул свой вязанный свитер, а взгляд РБ загорелся ярче. — Не знал, что стриптиз входит в медицинскую помощь. Он лишь хмыкнул, откидывая вещь. — Особая услуга. Оплачивается отдельно. — О, а может халат белый наденешь для большей аутентичности? — который конечно же был. — Всё равно же снимать. — Ну, тогда поторопись снять остальное. — Хм, а куда спешить? Но обаятельное подмигивание не располагало к медлительности. — Аргх, Россия хватит измываться надо мно-о-ой… Невыносимый. Беларусь вновь притянул и начал сумбурно шарить ладонями по спине, меж лопаток, шее, надплечьям, груди, по бокам. Федерацию как кота хотелось наглаживать и наглаживать, хотя республика давно изучил абсолютно каждый изгиб и мог спокойно с закрытыми глазами нарисовать его в самых мелких деталях. И, конечно же, знал все «слабые» места. Руки юркнули чуть под штаны, помассировали выпирающие подвздошные кости, вызывая неровный вздох прямо в шею, прервавший череду поцелуев. И чужое взвившееся желание распаляло так сильно, подначивая чуть царапать ремень, пытаясь вытянуть из пряжки. Одежда уже через чур мешала. Поняв, намёк, один принялся за джинсы и исподнее, а второй, не теряя времени, отбросил свою футболку и, естественно, раньше расправившись с лишним, жадно ловил каждое движение первого. Тело того не спортивное (ведь влом следить за собой), однако изящное и гибкое, а длинные стройные ноги просто сводили РБ с ума. Ну и, конечно, огромное удовольствие доставляло любоваться уже крайней заинтересованностью РФ, без толики стеснения демонстрируя свою. До чёртиков нравилось заводить его, чтобы смотрел, чтобы желал, чтобы прикасался. Вещи окончательно покинули их, и без слов Россия прижал Беларусь к себе. Ничего и не требовалось говорить, когда сбитое дыхание одно на двоих, а такие громкие сердцебиения путались в ритме друг друга от скользящего по шёлковой коже возбуждения. Двое сплетались, чтобы утолить тактильный голод, охватить больше, дотянуться дальше до чужих мыслей, чувств, растворяясь в их кипящей основе. Долгожданная близость словно отправляла в иной мир, куда-то ещё, будто окунала в грёзы наяву, что заставляло лишь больше сминать упругость и мягкость, оглаживать твёрдость костей, цепляться губами за губы, влажно проводить хоть по гладким зубам, хоть по ребристому нёбу, чтобы понимать — это реальность, которая лучше любого сна. Спустя довольно много, но для них ничтожно мало тесных обжиманий, так приятно разморивших, республика вдруг уловил как у федерации чуть-чуть переменился настрой. Словно почти осязаемое дурманящее помутнение немного рассеялось, позволяя поумерить пыл и слегка очухаться, хоть не было смысла отрываться и на мгновение, но ровно как и причин противиться. РФ приподнялся на локтях, позволяя лицезреть его взгляд, который так соблазнительно подёрнуло жгучее желание. Именно то, что РБ нужно именно видеть в глазах того: расплескавшуюся яркую необходимость. Всё, что он хотел — быть необходимым, таким желанным, всё, что давал один только этот взгляд, кружа голову. Оставалось лишь смотреть и смотреть, не отрываясь, ненасытно внимать ему, такому манящему, когда-то давно будто совсем недостижимому, а теперь смешавшему в себе все краски мира, и те необычайно любовно растекались по венам так привычно. Бесподобно и чарующе. Так беспардонно вызывающе. Так… Ох. Жар прилил к щекам. Беларусь закусил нижнюю губу, едва сохраняя самообладание. А Россия, оценив чужое трепетание, хищно облизнулся и, плавно, но будто опасно, наклонился к солнечному сплетению, чтобы запечатлеть вкрадчивый поцелуй, поглаживая тонкие рёбра тяжело вздымающейся груди. А затем словно обжигающим угольком коснулся кончиком языка, который будто вырисовывая узоры, спускался по животу, оставляя за собой холодящий влажный след. Очень щекотно. Увернуться бы, но республика не шевелился, лишь беспомощно поджимал пальцы. Мышцы сводило от сладостной му́ки предвкушения. Медленно, перебиваясь простыми касаниями, происходящее постепенно опускалось всё ниже, становясь всё интригующе. Сантиметр за сантиметром, вздох за вздохом, поцелуй за поцелуем, ниже, и ниже, и ниже… Но! Вдруг большое «но»: федерация чуть скосил, уходя в бок, «немного» мимо чьих-то ожиданий. Опять игрался. Даже возмутительно! Однако такую досаду встретила совершенно обезоруживающая улыбка. Можно улыбаться губами, глазами, даже голосом, но брат порой мог всей душой. Это завораживало, в самом деле. Придётся потерпеть эту сладостную пытку ещё чуть-чуть. РФ же, абсолютно довольный подобным отчасти мученическим смирением, слегка отвёл чужую правую ногу чуть шире и прильнул к её основанию, маленькому участку кожи, чрезмерно чувствительному из-за обострения. РБ дрогнул и на миг зажмурился, но далеко не от боли, а от невыносимо дразнящей избирательности, когда совсем осторожные прикосновения, похожие на мираж, настолько фантомные, порхали совсем рядом, неуловимые для большего. Мыслями завладевали только лишь собственные мольбы и ничего кроме. И трудно не сдаться им, не погрузиться полностью в их вязкость, забыв о всём прочем на белом свете. Те так сильно отвлекали, что даже заставили упустить момент, когда Россия всё-таки перешёл к «главному блюду». Язык вальяжно неспешно прошёлся от самого начала до верха, смакующе слизывая выступившую смазку. Дыхание совсем спёрло: Беларусь чуть прогнулся в спине и запрокинул голову от накрывших чувств, видя отражение их двоих в зеркальной мозаике на потолке. И такую картину наблюдать любо-дорого. Он невольно положил ладонь на макушку перед ним и, перебирая пушок, млел от каждого самозабвенного движения с похабными причмокиваниями. Из-за связи чужое возбуждение и удовлетворение накладывались на свои, обостряя абсолютно каждое ощущение, что смешивались в нечто единое, но в ничто конкретное, только буйство эмоций. Перед глазами, взорвавшись бесформенными пятнами, будто стояло цветное марево. Пространство словно сузилось: республика видел только федерацию и то, что тот вытворял, а вытворял тот усердно, от всей души, заставляя утопать в неге, задыхаться ею, приоткрыв рот в немых стонах наслаждения. Всё то не было наградой за ожидание, скорее, способом совершенно свести с ума. Пусть так. Это действительно потрясающе. Самое главное, что после тревожной метели наступила тишь. Беларусь переживал многие трудности вместе с Россией поэтому самое большое облегчение, только когда он рядом, и это можно почувствовать. Только вот, несмотря на всю прелесть момента, вместе с прекрасным пробиралось и что-то страшное. Бесполезные слёзы по-прежнему неостановимо текли по лицу, обличая странную глубокую горечь, неуловимую разумом, но задевающую внутри. Ту горечь, что едва заметно пронизывала всего Россию, и добраться до которой аккуратно и осознанно едва представлялось возможным, и которой брат неосознанно делился в связи, когда был отдающим, поэтому редко им и был. Потому что лишь с виду всё замечательно. Это как лечить кровоточащую рану только обезболивающими: она вытягивая все силы, загноиться, станет больше и опаснее. РБ в основном старался не лезть, не бередить ту, убеждая себя, что если хорошо ему, то хорошо и РФ, упуская из виду, что никому из них нет покоя. Неожиданно для самого себя республика всхлипнул, хоть плохо ему не было. И затем в ту же секунду появилась лёгкая паника. А если федерации не окажется в постели после? Если он уйдёт? Если он… Совершенно спонтанные неоправданные переживания неуёмно завились стаей кусачей мошкары. — Эй, — мягко полушепотом позвал Россия. Его ладони легли на прохладные щёки. Беларусь расфокусированным взглядом поймал встревоженное виноватое лицо, впрочем, из-за кавардака в голове не совсем понимая, что не так, — Переборщил, да? — и поглаживал большими пальцами влажную кожу. Для ослабленного обострением организма получилось взаправду многовато эмоциональной нагрузки. — Я всё исправлю. Всё будет в порядке, мой хороший… И обнял, прижал к себе так крепко и надёжно, так любовно и оберегающе, что гнусные печали не стерпели этого сердечного тепла и немного отступили. РБ обхватил РФ тоже, утыкаясь ему в шею, безмолвно прося забрать с души всю эту терпкую горечь. И тот всегда забирал. Совсем немного подготовки уже давно растомлённого тела и, наконец, лишнее стало покидать голову республики, что постепенно отдавалась приятной пустоте, позволяя совсем окунуться в происходящее, до краёв наполненное умиротворением и нежной жадностью.***
Беларусь разомкнул веки. Перед ним предстало изумрудное полотно дивана. Ничего не изменилось, будто и не спал вовсе, а чёртов день длился бесконечно долго. Вставать не хотелось, да и не имело смысла: всё равно не отдохнул. По-прежнему даже пальцем двинуть невмоготу. Опустошенность и одиночество нависали сзади, вгрызались в спину, давили. Холодно. Возможно, ко всему прочему даже немного поднялась температура. Ну и чёрт бы с ней. Страна закрыл глаза: их сильно щипало от сухости. На несколько секунд стало только хуже, нестерпимо жечь, но затем перестало. Совсем не время вставать. Время снова забыться прекрасными сновидениями.