***
— Мы нашли солиста! — кричит Ина с порога. Кит ещё ни разу не видел её в таком возбуждении. — Рассказывай! — Джеймс выбегает из своей спальни на втором этаже, перевешивается через перила, не менее взбудораженный. Щёки Ины пылают, глаза горят восторгом, и Кит думает: наверняка в такой момент Джеймс в неё и влюбился. — Где? Кто?! — Он! — Она расставляет руки, указывая на Кита. С лица Джеймса сползает улыбка. — Нет. — Кит отлично поёт! Почему ты сразу не сказал, мы бы его попробовали в тот же день! — Нет, Ина! Это наша группа! Кит не может в ней петь! — Почему? — Ина. — Кит протягивает руку, но Ина дёргает плечом раньше, чем он дотронется. — Джеймс может быть просто против. Без причины. — То есть спать с тобой он может, а петь в нашей группе — нет? — спрашивает Ина, обращаясь только к Джеймсу, и от её тона в доме словно становится темнее. — Вернее, в моей группе. Кит холодеет. Джеймс делает неопределённое движение — собираясь то ли спуститься к ним, то ли скрыться в спальне. В конце концов, он выбирает второе. — Делай, что хочешь! — доносится из-за закрытой двери. — Ина, — виновато начинает Кит, но она с прежней счастливой улыбкой хлопает его по плечу, будто только что не рассорилась из-за него со своим женихом. — Ты ни при чём. Джеймс бы на любого так среагировал. — Я всё слышу! — Джеймс высовывается из спальни. — И ты мне будешь должна! Это я его привёл! — А я тебя уговорила его оставить у нас, трусишка! Полыхнув глазами, Джеймс снова исчезает из виду. — Побесится и отойдёт, — хмыкает Ина. — Завтра после работы репетируем. Распеться не забудь. — Спасибо, — говорит Кит. — Правда, спасибо. Я на такое и не рассчитывал… — Мы захватим Манчестер! — сияя, обещает она и уже из своей спальни под лестницей кричит: — Будет весело! Усмехнувшись, Кит уходит к себе в гараж.***
— Ничего, что меня там никто не знает? — Как это никто! — Ризави на переднем сиденье от возмущения давится газировкой. — Думаешь, я месяц сложа руки сидела?! Я распускала слухи! Кинкейд за рулём смеётся. — Мы должны вкатиться со скандалом! — продолжает она, пока Ина дремлет, положив голову Киту на плечо. — Мы уже восемь раз репетировали! Я почти поверила, что песни Джеймса можно петь! — Нормальные песни, — вступается Ина сквозь дрёму и недовольно поднимает голову, когда джип качает на лежачем полицейском. — Не в стиле Кита, вот и всё. — И вообще больше ни в чьём, — ворчит Ризави. — Да мне нравятся, но это мучение какое-то. Кит, ты бы не хотел сам написать? — Я как Джеймс не напишу. — А как напишешь? — Я очень давно писал. Ещё когда мы пели с Джеймсом. Ему никогда не нравилось. — Есть что-нибудь показать? Ризави вцепляется в него взглядом, и Кит послушно лезет за телефоном. По крайней мере, все вопросы к нему сразу отпадут, как только она увидит примеры его прошлого творчества. — Вот самый нормальный. Ну, то есть тот, который не понравился Джеймсу меньше всех. — Он скидывает текст в общий чат. — Я сам не знаю, почему не удалил. Читая, Ризави стучит пальцем по бардачку. Перестукивает заново, и Кит понимает, что она ищет ритм. Ещё раз. Ещё. — Послушай. — Она пихает Кинкейда локтем. — Чего? — Давай слушай! — Она выключает радио. — Слушаешь? — Ну начинай уже. — «Самый тихий звук на земле», — читает она, выстукивая. Опять перестукивает. — Кит, у него была музыка? — Я не писал. Никогда. И тексты-то думал удалить. — А ещё есть? — Какая-то срань. — Сюда давай, я разберусь, срань или не срань. — Я ужасный человек, когда дело касается музыки, — серьёзно говорит Кит, скидывая два наброска. Последнее, что сохранилось. Остальное он всё-таки стёр. Наверное, ещё мог бы вспомнить, но… нет. Та жизнь осталась позади. — Со мной сложно работать. Можешь Джеймса спросить. — Да его послушать, со всеми тяжело, даже со мной! — заливается смехом Ризави. — Нет, он не врёт, со мной правда тяжело. Кинкейд, давай, имитируй гитару. — Я не могу за рулём имитировать. — Да трасса пустая! — Ты не уймёшься? — Нет, конечно, мне срочно надо! Вздохнув, Кинкейд начинает гудеть под нос. Кит сдерживает улыбку, чтобы его не смущать. — Так, так, — Ризави настукивает громче. — Ну вроде того. Это же про розовые сопли песня, в смысле, про любовь? — Вроде того, — неохотно признаётся Кит. — Давай ты сочинишь ещё штук десять таких и запишем альбом! О нас узнают! Ты же в деле? Кит смотрит на Кинкейда, который продолжает увлечённо гудеть, видимо, размышляя над мелодией. На Ину, которая прокручивает его стихи вверх-вниз, погружённая в свои мысли. На Ризави, которая прыгает на сиденье, фантазируя, как они завоюют весь андеграунд Манчестера. И кивает. — Я ничего не обещаю, — предупреждает он. — Давно не сочинял. — Да мне всё равно, что получится! Просто напиши, и я сыграю! — Ризави подмигивает ему в зеркале заднего вида. — Не парься, хуже, чем у Гриффина, не будет всё равно! Кит опасается, что Ина обидится, но Ина не слышит. Она всё ещё читает.***
Type O Negative — Red Water
— Так что ты обо мне нарассказывала своим друзьям? — спрашивает Кит, пока они месят грязь между дикой стоянкой и бывшим заводским корпусом, из которого гремит музыка. — Наверное, мне нужно быть в курсе? Ина за его спиной заливается смехом. — Половину Манчестера ты выебал, — смешно подражая манере Ризави, говорит она, — а второй половине нассал в чай! — …наверное, нелегко мне пришлось, — фыркает Кит. — Ты очень старался! — Ризави тыкает его пальцем в грудь. — Не подведи, понял?! Это рок-вечеринка Ромелль! Все всех знают! У стен есть уши! Ты должен кого-нибудь трахнуть! — Даже если не захочу? — Имидж, Когане! Мне нужен твой скандальный имидж! — У неё на тебя большие планы, — смеётся Кинкейд. — Но почему именно на меня? — Ты загадочный. — Ина пожимает плечами. — Неизвестно, кто такой и откуда взялся. Джеймса многие с детства знают. Рос в Манчестере, вернулся после университета, работает там же, где работали его дед и отец. Никакой тайны. — Люди любят тайны! — Ризави взмахивает руками и едва не отправляет кофр с саксофоном прямо в лужу. — Твою мать! В общем, не подведи, Кит! Она бросается в толпу курящих у входа, принимается трясти руки, а Кит с Кинкейдом и Иной идут дальше, на свет и запах травки. — Колпаки и косяки! — кричит роскошная блондинка в косухе на голое тело. — Бери колпак, бери косяк, веселись, незнакомец! Она суёт Киту цветастый бумажный конус, на дне которого болтается пара неряшливо скрученных косяков. — Возьми, — шепчет Ина и подталкивает его вперёд. — Это Кит. Наш новый солист. А это Ромелль, владычица клуба. Ромелль обнимает его как доброго приятеля и сильным хлопком по спине отправляет дальше, в зал, где Кинкейд пытается проложить себе путь мимо сцены и никого лишний раз не толкнуть гитарами. Ина остаётся — что-то обстоятельно излагает Ромелль, кивая на каждом слове. — Чем тут принято заниматься? — спрашивает Кит, нагнав Кинкейда. Под высокими потолками гремит музыка, на сцене кто-то из местных с матом налаживает раздолбанную дым-машину, гости смеются, болтают, пьют пиво из ящиков, расставленных всюду на полу, в углу курят кальян, откуда-то из темноты несутся стоны, — всё это Кит видел много раз, но ему нужны правила. В Манчестере у него нет никакой истории, но она есть у ребят, — и ребятам он истории портить не хочет. — Расслабляйся. Ризави на тебя рассчитывает. — Кинкейд хмыкает. — Я даже и не спросил, ты по мальчикам или по девочкам? Кит неопределённо пожимает плечами. — А есть разница? — Мне — никакой. — Он указывает на сцену. — Я пойду поздороваюсь, а ты осмотрись пока. Когда играть полезем, лучше не будь трезвым, а то не зайдёт. Прогулявшись по периметру, Кит обнаруживает свободный диван, с которого открывается неплохой вид на зал и сцену, и решает, что здесь и будет его временное пристанище. Повесив колпак с косяками на подлокотник, он берёт последнюю банку пива из забытой кем-то коробки и с наслаждением делает большой глоток. Суета вокруг занимает только первые минуты. Мысли возвращаются к старой песне, а с ней — к Джеймсу. Кит так и не спросил, понял ли он, когда прочитал. Не успел спросить. Любовь к Джеймсу была единственным топливом для его текстов. Пусть Джеймс не строил на него больших планов и не собирался делить с ним своё будущее — но он был. Сколько ещё осталось — часов, дней, может быть, недель, — до того, как Кит в очередной раз неизбежно станет лишним? Вправе ли он что-то обещать? Можно ли написать стихи, если внутри одна чернота, и больше ни на что не отзывается сердце? Когда сел на мотоцикл и уехал в никуда, оставив Джеймса без всяких объяснений, думал, найдётся ответ, что со всем этим делать. С рвущей сердце тоской, со страхом перед будущим и с собой самим, — но ответа нет до сих пор. Может, никогда и не будет. Он отпивает ещё пива, угрюмо глядя по сторонам. Такое себе настроение для веселья. Может, правда было бы вернее остаться на своём матрасе в компании бессмысленных видеороликов. Или, может, в компании Джеймса. Нет. Лучше не думать о Джеймсе. Стараясь отвлечься, он блуждает взглядом поверх чужих голов, по обшарпанным кирпичным стенам, поэтому замечает нового соседа в самую последнюю секунду — он появляется сзади, перемахивает через спинку дивана и устраивается, подогнув под себя ногу, будто всегда здесь сидел. Кит цепляется взглядом за крошечную татуировку-звёздочку на левой скуле и почему-то не может её отпустить. — Раньше тебя тут не видел. — У него располагающая улыбка. Кит вспоминает, что он может быть приятелем Ризави, и решает не козлить. — Я раньше тут и не был, — спокойно отвечает он. — И, — парень двигается ближе, так, что утыкается коленом ему в бок, и кладёт руку на спинку дивана у Кита за головой, — ты один? Кит избегает смотреть в глаза — пялится только на длинную шею и грудь в широком вырезе белой майки, на кончики светлых волос, льнущие к потёртой замше пиджака, на красные клетчатые штаны. Ну и пижон. — Можно и так сказать. — Тогда… давай? Он беззаботно прижимает к губам сложенные колечком пальцы. Склеить кого-нибудь. Расслабиться. Почему нет. — Давай. Только не здесь. — Стесняешься? Я знаю одно местечко. Кит предпочитает промолчать. Они проходят через замызганный туалет, забитый отливающими панками, и им оглушительно свистят вслед. Вот и слухи для Ризави подъехали, — думает Кит. После такого перформанса уже и трахаться не обязательно, но незнакомец в ослепительно жёлтых «мартинсах» хватает его за руку и тянет дальше — через чёрный ход на пятачок разбитого асфальта, — и показывает большим пальцем себе за плечо. — Устроимся с комфортом. Влезешь? Кит окидывает взглядом погнутую пожарную лестницу. В середине не хватает одной скобки. — Справлюсь. Его проводник лезет первым. Дорожка, похоже, нахоженная, — под лестницей валяются окурки, а скобы натёрты до блеска. Кит ухватывается за нижнюю, подтягивается и лезет следом, забирается в окно, давно потерявшее рамы, пригибает голову под низким потолком. Похоже, здесь был технический этаж. — Ходить можешь спокойно, перекрытия меняли недавно. Не осторожничай. В углу огромное кресло — ленты изодранной обшивки живописно свисают до пола, узора не разглядеть в темноте, только клочья начинки белеют через прорехи. Парень толкает его прямо туда, в мягкие недра, бросает на пол между его ног подушку и встаёт на неё коленями. — Расслабься теперь, — ухмыляется он, — ты сегодня король. — Трогать нельзя? — Лучше не надо. Не люблю, когда мешают экспромту. Кивнув, Кит кладёт руки на подлокотники и закрывает глаза. Если не понравится, он может представить себе Джеймса, который волшебным образом избавился от предубеждения перед минетами. При одной мысли о том, как Джеймс склоняется над ширинкой, у него встаёт. — Да я тебе нравлюсь! — шутит парень, но на его лице, как ни странно, искреннее нетерпение. Кит смотрит, как он аккуратно надевает презерватив и перехватывает пальцами над основанием, чтобы случайно не стянуть. Свет из бреши под потолком падает на светлые волосы и звёздочку на скуле — а потом незнакомец опускает голову и скрывается в темноте. Как хорошо, — думает Кит, откинувшись на спинку и впившись пальцами в старый поролон, — неужели бывает так хорошо? Музыка доносится сюда едва-едва — тягучая, расслабляющая, уносит его далеко-далеко. От страха, от одиночества и от пустоты в нём самом. Выше, где ничего нет. Выше, где он может никого не любить и не страдать от привязанностей, режущих его на части. Выше, где есть только музыка и нежные, сладкие звуки любви — пусть всего на несколько минут. Мешать такому экспромту действительно грешно. Парень явно любит своё дело. Не просто сосёт — изучает, пробует по-разному, стараясь сделать приятнее. Когда он проводит языком от своих мокрых пальцев до самой головки, Кит выгибается. Стон прорывается сквозь стиснутые зубы, возвращая из смутных фантазий к реальности, которая прямо сейчас совсем не так плоха, как он привык. — О, — в бледный луч света снова попадает отмеченная татуировкой скула и блестящая улыбка, — я угадал твои вкусы. — Как тебя зовут? — выдыхает Кит — и теперь не может избежать взгляда в глаза. Парень размышляет, поглаживая его член — вверх-вниз, изящный оборот под головкой и снова вверх-вниз. Красивые пальцы, интересно, на чём он играет? Кит уже жалеет, что спросил. — Не говори, если секрет. — Не секрет. — Он невесело усмехается. — Мэтт. Меня тут все знают. Я думал, ты тоже. — Я новенький, — напоминает Кит. Его имя, похоже, не требуется, — Мэтт снова опускает голову, берёт член до горла и начинает сосать, в том же темпе дроча второй рукой. Приятно настолько, что слишком бьёт по мозгам. Кит бы его оттолкнул, но не может разжать руки на подлокотниках, а потом его настигает оргазм — быстрый, оглушительно сильный, и в первое мгновение Киту кажется, что он больше никогда не сумеет вдохнуть. Сказать, что готов отплатить, тоже не по силам. Мэтт втискивает зад на подлокотник между спинкой и его рукой, наклоняется, целует его в лоб. Молчит, поглаживая по волосам. — Я сейчас, — оправдывается Кит. Мэтт хрипло смеётся ему в макушку, и это как-то… слишком интимно. Но и отодвигаться не хочется. — Мне не нужны минеты из благодарности. В лицо будто кипятком плеснули; Кит заставляет себя выпрямиться и застегнуть штаны. — А что тогда нужно? — напряжённо спрашивает он, застыв на краешке кресла. Мэтт съезжает ему за спину, устраивает голову на подлокотнике, а руку закидывает Киту на плечо. — Посиди со мной, если не торопишься. Есть закурить? Кит вытаскивает пачку, вытряхивает для него сигарету, но Мэтт не делает ни малейшей попытки её взять. Сглотнув, Кит подпаливает её и вкладывает фильтр ему в губы. — М-м-м. — Мэтт затягивается, с наслаждением прикрыв глаза. — Мне нравится. Что конкретно нравится, Кит решает не уточнять, и закуривает сам. Садится так, чтобы видеть его лицо — звёздочку на скуле, густые светлые пряди, обрамляющие лицо, тени длинных ресниц, острый подбородок. Что-то незнакомое в нём отзывается на всё это. На минуты расслабленной тишины, которую не тянет заполнять словами. На завитки дыма в пыльных лучах света. Далеко от суеты, среди разбросанного по полу мусора, сидя в дряхлом кресле с незнакомым парнем, только что сделавшим ему фантастический минет, он впервые за хрен знает сколько времени чувствует себя самим собой. — Ты иди, если хочешь, я тут приберусь, раз уж залез, — не открывая глаз, говорит Мэтт, когда сигарета догорает до фильтра. Кит предложил бы помочь, но намёк слишком прозрачный. Он вылезает в окно, спускается по скобкам в стене, спрыгивает на разбитый асфальт и задирает голову к низкому серому небу. Он не знает, чего хочет. Какой ему нужен ответ. У него нет даже вопроса. Чтобы не толкаться в туалете, собирая новые овации, он решает вернуться в обход. Мыслей никаких нет, и это хорошо. Ему хочется посмаковать ощущения. Давно не было так… свободно. — Вот ты где! — орёт Ризави, выскочив на него из толпы у входа. — Пойдём, наша очередь! — Чем хуже будешь петь — тем больше успех! — Кинкейд суёт ему в руку пиво. Ина подтягивает колки. С её слухом тюнер не нужен даже при таком шуме, но она и не слышит ничего, кроме своей гитары. — Что поём? — спрашивает Кит, опрокинув в себя полпинты. — «Нирвану»! — Ризави округляет глаза. — Здесь все обожают «Нирвану»!***
Nirvana – Rape Me
Кит отдаёт себе отчёт, что они здесь только для того, чтобы беситься на сцене. И он бесится, кричит в микрофон и трясёт волосами, будто он грёбаный Кобейн, будто он кумир миллионов, и каждый знает его в лицо. В крови достаточно алкоголя, чтобы разношёрстная толпа, нестройно подпевающая у сцены, превратилась в преданных фанов из его воображения. В выдуманный зал для выдуманной рок-звезды, которой он никогда не станет. Слева от него Ина в луче света пританцовывает, белая и лёгкая, словно она где-то вне этого мира, вне грязи и гнили, и ничто плохое не способно до неё дотянуться. Гитара Кинкейда ревёт справа — на пределе, так, будто медиатор вот-вот вспорет струны. Ризави как чокнутая бьёт по клавишам — и Кит позволяет её помешательству нести себя. Здесь всем насрать, кто он такой. Он может хоть как-нибудь петь — и этого достаточно. Он пропускает момент, когда перестаёт копировать манеру Кобейна. Когда выходит за рамки и роняет маску. Когда голос становится его собственным, тем, о котором он сам успел забыть. На секунду паники он осекается — но, кажется, ребята ничего не замечают, Кинкейд так же прыгает с гитарой, Ина придаёт его мощным запилам строгий и ясный ритм, Ризави ускоряет темп, и Кит продолжает. Он усмехается; тело всё ещё лёгкое и расслабленное, и так приятно следовать за своими желаниями. Допустим, что это тоже экспромт. После «Rape Me» они прощаются. Кит передаёт микрофон молчаливой девушке, которая помогает с оборудованием, пьяно улыбается в зал и спускается со сцены. — Эй! — кричит Мэтт почти ему в ухо; от неожиданности Кит шарахается, а Мэтт хватает его за руку и тащит за собой — мимо зрителей, которые по пути хлопают Кита по спине и плечам, мимо курящих у входа, под дождь, по разбитому асфальту, в темноту за углом, где из стены торчат погнутые железные скобы. Там, опьянённый адреналином и зыбкой иллюзией приватности, Кит прижимает его к кирпичной стене, целует крошечную звёздочку на скуле и встаёт на колени. Холод не ощущается вовсе; путаясь в свисающих с ремня цепях, он расстёгивает Мэтту штаны, зубами вскрывает презерватив и раскатывает его ртом по твердеющему члену. И не выпускает, нетерпеливо сосёт, помогая себе руками и языком, пока Мэтт не кончает, вцепившись обеими руками ему в волосы и толкаясь в глотку. Где-то под слоем латекса с омерзительно химическим привкусом кокоса у Кита во рту становится ещё горячее. — А ты мастер, — сорванно смеётся Мэтт, глядя на него сверху вниз. У него хорошие глаза, карие, весёлые. — Но я, вообще-то, поговорить хотел. — О чём? Мэтт смеётся громче. Застёгивается, заправляет волосы за ухо и протягивает Киту руку. Кит за неё берётся только из вежливости — но встать оказывается неожиданно тяжело. Колени всё ещё дрожат после отрыва на сцене, и холодный асфальт не придал им тонуса. — Давай. — Мэтт поднимает его на ноги и приобнимает за талию. Без намёка или попыток облапать — просто придерживает. — Я второго вокалиста ищу. Не хочешь попробоваться? — У вас в Манчестере, что, модно искать вокалиста? — усмехается Кит, и на этот раз уже Мэтт вкладывает ему в рот подожжённую сигарету. А потом сексуально облизывает кончик фильтра, когда прикуривает свою. Кит вспоминает, что у него всё ещё стоит. — Ну так? — спрашивает Мэтт и снова смотрит ему в глаза — хитро, искоса, и это нравится Киту не меньше, чем его крепкие сигареты. — Я уже вроде как с ребятами. — С «Присциллой»? Гриффин, что, умер? — Живее всех живых, — фыркает Кит. — Поверить не могу! — Мэтт хлопает себя по колену. — Лейфсдоттир всем отказала, кто к ним пробовался. Я думал, она просто не хочет больше играть с вокалистом. Гриффин или никто, что-нибудь в таком духе. — Ризави сказала, найти никого не могли. — Тебя я бы тоже взял, — тихо говорит Мэтт, обводя костяшками пальцев его подбородок. — Давно не видел такого драйва на сцене. — Я просто бесился, — оправдывается Кит, и голос садится до шёпота. — Я никогда не был профессиональным певцом. — А хочешь стать? — Я не знаю, чего хочу. Я здесь на время. Проездом. Может, скоро снова исчезну. — До того, как исчезнешь, хочешь выйти со мной на сцену? — Мэтт двигается ближе, и у Кита перехватывает дыхание. — Я живу у Ины. Я не могу от них уйти. И не хочу. Я обещал им альбом написать. — Я не прошу уходить. Мне нужен второй вокал не на каждый концерт. Пару раз в месяц, может быть. И на запись альбома. Нам не хватает твоего… гранжа. — Вы играете гранж?.. — И его тоже. Они целуются; Мэтт хватается за железную скобу у него над головой, подтягивается и обхватывает его ногами. Подмигивает. Указывает подбородком наверх. Кит кивает, подсаживает его и лезет следом. Через технический этаж Мэтт ведёт его за руку, гладит его пальцы, пиная по пути пустую бутылку. Толкает его в кресло, расстёгивает ему джинсы, садится верхом на колени и рвёт над его членом пакетик смазки, разгоняет по всей длине тягучие капли. Кит кладёт ладони ему на бёдра, тянется выше, к увешанному цепочками ремню, но Мэтт с улыбкой цыкает на него и наклоняется поцеловать. — В следующий раз меня трахнешь, — шепчет он, пока Кит остервенело толкается ему в ладони, — хочу отложить волшебство. — А если я больше не приду? — хрипло выдыхает Кит. Мэтт теснее сжимает чувствительную головку, и Кит скребёт ногтями по его бёдрам, просовывает руки ему под майку, гладит впалый живот и выступающие рёбра, думая, как хочет поцеловать и там тоже. — Я хочу, чтобы ты пришёл. Чтобы спел со мной на сцене. Записал со мной трек. Я хочу твой голос. Хочу тебя. Кем бы ты ни был. Кончая, Кит вспоминает, что так и не назвал своё имя.***
— Ты где пропадал?! — напускается Ризави, когда Кит расслабленно прислоняется к стене у входа и закуривает. — Почему ты вообще удрал с Холтом?! — С кем?.. — С этим. — Кинкейд тыкает пальцем в левую скулу, и Кит всё понимает. — А. С Мэттом. Ну, Ризави же хотела, чтобы я с кем-нибудь перепихнулся. У Ризави из руки падает сумка. — Ты перепихнулся с Холтом?! Кит показывает два пальца. Ина заинтересованно наклоняет голову к плечу. Ризави смотрит округлившимися глазами, переводит взгляд на Кинкейда и сильно толкает его в грудь. — Я говорила! — в экстазе вопит она и кидается обнимать Ину. — Я не зря на него рассчитывала! Он настоящая рок-звезда! Мы с ним взлетим! — Что я такого сделал? — хмурится Кит. Он всё ещё ничего не понимает. — Ты трахнул Холта, — ошеломлённо говорит Кинкейд. — Как тебе удалось? — Сохраню тайну. — Кит усмехается и выпускает дым через нос. — Я же человек-загадка.***
Кит Когане Страх тишины самый тихий звук на земле звук, с которым замолкает колокол звук, с которым трескается сердце самый тихий звук на земле звук, с которым в объятиях тьмы любовь вонзает когти в твою душу самый тихий звук на земле звук, с которым ты корчишься в агонии оставленный на растерзание покинутый в одиночестве самый тихий звук на земле звук обретённого милосердия в миг, когда тебя поднимают с колен самый тихий звук на земле звук, с которым ты задыхаешься чужим именем и заставляешь себя молчать самый тихий звук на земле звук, с которым ты хотел бы признаться в любви но понимаешь, что никогда не умел говорить