Lord of the Lost — On This Rock I Will Build My Church
Всю дорогу до клуба Кит спит, обняв чехол с гитарой. Ина тихо переговаривается с Джеймсом, сквозь сон долетают отдельные слова, но смысл ускользает. Клиентов в кафе всё больше, Кит и Ви с ног сбиваются. На выходные уже наняли вторую официантку, возможно, скоро появится третий сотрудник на будни. Тогда станет легче. Наверное. — Приехали, — тихо окликает Ина, похлопывая его по руке. Ошалевший и всё ещё усталый, Кит вываливается из джипа и благословляет Кинкейда за то, что припарковался почти у входа. От перепада температур снова начинается кашель. — Мистер загадка! Спой русалку! — кричит кто-то. — Сыграем! — с энтузиазмом отзывается Ризави и трясёт Джеймса за локоть. — Смотри, нас узнают! Кит не слышит, что ворчит в ответ Джеймс. Ёжась от холода, он спешит вперёд — и хлопать по плечам и спине начинают ещё у входа, где готовит объятия Ромелль. — Мистер скандал! Проходи, держи пиво! — Она сама открывает для него бутылку. — Извини, сегодня без колпаков, но есть косяки. — Мне хватит пива. — Кит чокается с ней и идёт дальше, в тепло, через зал, набитый танцующими и кричащими людьми, к знакомому дивану. На сиденье валяется картонка с поплывшими буквами «Бронь для Кита Когане». Его ждали. Впервые за день Кит чувствует себя на своём месте. Улыбнувшись, он ставит гитару на сиденье, падает рядом и жадно прикладывается к пиву. Нигде в толпе не видно светлой шевелюры и звёздочки на скуле; вздохнув, Кит одёргивает себя. Он не должен так сильно скучать. Не должен так сильно ждать встречи. Не должен… — Манчестер! — орут со сцены, и Кит, не веря своим глазам, вытягивает шею. Лэнс? — Не ждали? «Ковбои» вернулись в свою колыбель! Что? Да, ну, кто не в курсе, мы тут начинали петь. Давно! Ахах, сам не верю, что я такой старичок! — Старичок, тоже мне! — На другом конце дивана усаживается Эзор, закидывает ногу на ногу. Гитара между ними как меч в постели между дамой и рыцарем. — Когда Холт облизывал свои первые микрофоны, этот пиздюк ещё школу не закончил. Почти десять лет прошло, с ума сойти. — Звучит как легенда, — усмехается Кит и салютует ей бутылкой. Эзор в ответ поднимает докуренный до середины косяк. — Легенда и есть. Здесь всё, — она обводит рукой кирпичные своды цеха и ржавые трубы под ними, — легенды. И сплетни, ставшие легендами. Все местные звёзды когда-то пели на этой сцене. Потому клуб и называется «Колыбель». Если ты не в курсе, человек-загадка. — Я не в курсе, куда пропадали «ковбои», — говорит Кит, глядя, как Мэтт поднимается на сцену в сопровождении Лотора. — Нет! — отмахивается он. — Никаких «кошечек», иначе Лотор уйдёт! Вы же не хотите, чтобы Лотор ушёл?! — Никто не знает, — тянет Эзор. — Может, вдохновение искали. Они как все. Пускают слухи, а правды не говорят. Кому сдалась эта правда? По ступенькам взлетает Широ, сияя улыбкой, поднимает свою гитару. Лэнс садится за барабаны, выбивает на тарелке простенький ритм, и люди с улицы начинают валить в зал. Только теперь Кит понимает, что зрителей намного больше, чем в прошлые разы. Танцпол переполнен. Похоже, о сюрпризе знали многие. — Ради тебя приехали! — Ромелль садится рядом на подлокотник, указывает бутылкой на сцену. — Ты их ни разу здесь не видел, правда? — Правда. Вообще ни разу не видел. Мы… разминулись в инфополе. — Тогда пробейся как можно ближе к сцене. Такое нужно видеть. Я не дам в обиду твою малютку! Заняв место Кита, она подмигивает и приобнимает гитару так, словно собирается соблазнить. Что ж, Адель в надёжных руках. Пробраться к сцене нелегко. Кит уверен, что звезда здесь каждый второй, но его почти не толкают — похоже, всё-таки запомнили. Из первых рядов он впервые разглядывает «ковбоев» как зритель — застывшего в стороне Лотора, блестящего, как всегда, Лэнса, пританцовывающего от нетерпения Широ — и Мэтта. Мэтта, который с края сцены светски общается со зрителями и скользит взглядом поверх голов, словно кого-то ищет. Поддавшись порыву, Кит поднимает руку, машет — и Мэтт на секунду замолкает, встретив его взгляд. Со всех сторон начинают оглядываться. — Давайте начнём с чего-нибудь скандального. — Мэтт ставит ногу в жёлтом ботинке на разбитый ящик, сдёргивает со стойки микрофон, и его рваный выдох разносится над всем залом. — Есть предложения? — Вылижи! — кричат со всех сторон. — Лизни, лизни! Мэтт заправляет волосы за ухо, открывая цепочку побледневших засосов на шее. Крики становятся громче — а Кит не может поверить, что неделю назад держал этого человека в объятиях. Он смотрит на впалый живот под обтягивающей майкой, на узкие голубые джинсы и тёртый замшевый пиджак, на цепи, свисающие с ремня, и не знает, что чувствует и что должен чувствовать. Он влюблён и испуган. Инстинкт говорит ему бежать, сердце приказывает остаться. Тело молит, чтобы его член оказался на месте микрофона. — Вылижи, — выдыхает Мэтт, и в один удар сердца его сипловатый баритон взлетает до пронзительного, звенящего фальцета. — Сделай меня мокрым! Сделай меня своим! В раздолбанном рок-клубе, где рождаются звёзды, он уже звезда, и он сияет как грёбаный Меркьюри — так, будто перед ним стадион экзальтированных фанов, так, будто весь мир у его ног. Так, будто он сошёл с вершины Олимпа лишь затем, чтобы вложить в людские сердца огонь своей музыки. И, может быть, всё это ложь, но Кит ему верит. «Ковбои» поют четыре песни. Кит чувствует себя оттраханным уже после первой. Мокрые от энергичных танцев, взбудораженные, возбуждённые люди толпятся у сцены, когда они спускаются — Широ, жмущий протянутые со всех сторон руки, Лотор, равнодушно кивающий на комплименты, Лэнс, рассыпающий блёстки и воздушные поцелуи, — и Мэтт. Кит не уверен, что сможет к нему протолкаться, чтобы поздороваться, и не знает, стоит ли. Мэтт подходит сам. Фантастическим образом никто не пытается задержать его для селфи и болтовни, как остальных, застрявших в плотном кольце фанатов и друзей. — Понравилось? — спрашивает он, откидывая со лба влажные волосы. — Я с ума без тебя сходил, — честно признаётся Кит и целует его в скулу. Мэтт отвечает поцелуем в губы.***
После «ковбоев» выступает ещё три или четыре группы, Кит не уверен. Они с Ризави ещё раз обсуждают, что будут петь — русалку, «Глаза напротив» и «Страх тишины». От последнего Кит отказался бы с особенным удовольствием, и порядок ему тоже не нравится, русалку стоило бы поставить в конец; он излагает свои соображения Ризави, но она только сжимает зубы и мотает головой так, что взлетают собранные в пушистый хвостик синие волосы. Значит, спорить бесполезно. Поискав взглядом Мэтта, который ушёл отлить и пропал на сорок минут, Кит вздыхает и без особого энтузиазма плетётся на сцену. Может, дело в усталости, может, в том, что у Ризави опять не ладится с настроением, но русалку встречают холодно — или Киту так кажется после «ковбоев». Люди бродят по залу, общаются, обсуждают впечатления, едва глядя на сцену. На середине второй песни ломается микрофон, и Кит печально наблюдает за скучающими зрителями, пока Акша не выносит ему новый. — Держись, — шепчет она. Похоже, он выглядит жалко. Вообразить толпу фанатов не получается, а едва ли десяток реальных заинтересованных погоды не делает. Соло Кинкейда нагоняет тоску; отчаявшись совпасть с Ризави, Кит двигается ближе к Ине, начинает слушать только её, и это помогает вытянуть хоть что-то. Безнадёжно, — думает он, до хруста в пальцах цепляясь за стойку. — Полный провал. Всего одна песня — и этот позор закончится. — «Страх тишины», — объявляет он, и уже это ему не нравится. Он должен был говорить печальнее, проникновеннее, — но он зол, устал и раздражён. Как и Ризави, которая бесится у него за спиной. И всё же он закрывает глаза и пытается представить её. Толпу фанатов, тянущих к нему руки. Подпевающих ему. Тяжело, но начинает получаться. — Самый тихий звук на земле, звук, с которым ты задыхаешься чужим именем, — поёт он, и его, кажется, даже начинают слушать; ободрённый, он бросает взгляд в зал и видит Джеймса, который стоит прямо перед сценой. Ему тоже не нравится — ещё больше, чем самому Киту. И музыка, и вокал, и реакция зрителей. Кит по его лицу видит, что он всё сделал бы иначе. И самое гадкое — у него бы получилось. Как назло, у Кита перед глазами встаёт ночь, когда он написал эту песню на обрывке афиши с очередного концерта. Ему было так одиноко рядом со спящим Джеймсом — но надежда ещё жила. Надежда, что у них всё получится. Что у них есть будущее. Если бы он знал, какое будущее его ждёт, задушил бы эти слова раньше, чем сложилась первая строчка. Он перестаёт слышать Ину. Перестаёт слышать себя. Единственное, чего он хочет — чтобы Джеймс понял его. Чтобы услышал между строк то, что Кит так никогда и не решился сказать ему прямо. — Звук, с которым ты хотел бы признаться в любви, но понимаешь, что никогда не умел говорить, — заканчивает он, и вместе со словами заканчивается кислород. Он пытается вздохнуть и всхлипывает в микрофон. На руку капает. Блядь. Блядь!.. — Кит, — окликает Ина, пока Кинкейд заканчивает скрипучее, душераздирающе тоскливое соло, и сжимает его руку. Кит суёт ей микрофон и спрыгивает со сцены. Пока он смотрел лишь в одно лицо, людей стало больше — кажется, проходят часы, прежде чем он добирается до Джеймса и хватает его за плечи. — Ты чего? — спрашивает Джеймс, всё ещё недовольный. Пожалуйста, — думает Кит, отчаянно глядя ему в глаза. — Услышь меня. У него нет голоса. Нет слов. Опустошённый, он обнимает Джеймса, прижимается лбом к его плечу. Пожалуйста, — повторяет он про себя. — Расстроился? — Джеймс похлопывает его по спине. Как хорошего приятеля, не больше, и от этого ещё больнее. — Микрофон сломался, ну, подумаешь. Новый же принесли. Если бы дело было в микрофоне. Если бы кто-то мог взамен сломанного вынести на сцену нового Кита. Всё рассыпается. Так даже легче. Кит не знает, что ещё мог бы сказать, когда отстраняется и смотрит Джеймсу в глаза. Он сделал всё, что мог. Вложил всё, что так болело внутри, в простые слова, но Джеймс его не услышал. Никогда не услышит. Никогда. Господи, почему так больно. Его сильно дёргают за плечо — назад, от Джеймса, и последние нити, связывавшие их так долго, лопаются. Кит почти видит это — и ничего не может сделать. Мэтт сгребает его в охапку, хватает за волосы на затылке, тянет, заставляя поднять голову. — Это что сейчас за дерьмо было? — зло шепчет он, и Кит с удивительной ясностью понимает, что Мэтт злится не на него. На кого угодно, кроме него. — Знаешь, что? Я тебя забираю.***
Всю дорогу в машине Мэтт молчит. Кит дремлет на соседнем сиденье, слишком вымотанный, чтобы спросить, предупредил ли он остальных. Джеймс их видел. Наверное, разберётся. За то, что было на сцене, нестерпимо стыдно. Кит не уверен, что вообще когда-нибудь сможет показаться ребятам на глаза. Позор. Сумятица. Полное дерьмо. Он настолько дезориентирован, что идёт за Мэттом шаг в шаг, не отдавая себе отчёта, где они. Только увидев Широ и Лотора, развалившихся на креслах-мешках со стаканчиками кофе, он понимает, что оказался в студии. — О, вы сегодня тоже сюда? — дружелюбно спрашивает Широ, но при виде Кита улыбка сползает с его лица. — Что случилось? — Лэнса вызвони, — бросает Мэтт, заходя в будку. — Он мне нужен. — Он вроде в клубе остался тусить, — замечает Лотор. — Я сказал, вызвони! — орёт Мэтт, высунувшись наружу. — Да понял я. — Лотор вынимает телефон, такой же фиолетовый и блестящий, как его бас, и принимается неторопливо скроллить, видимо, список контактов. — Кит. — Широ подходит, кладёт руку на плечо, и Киту кажется, что у него сейчас подкосятся колени даже от этого. Слишком много случилось для одного вечера, слишком много скопилось всякого дерьма. — Что стряслось? Ты в порядке? — Он, блядь, мне душу наизнанку вывернул! — сообщает Мэтт. Из будки вылетает какой-то инструмент Лэнса и катится через всю комнату. — Я думал, я там разрыдаюсь, нахуй! Прямо посреди блядской «Колыбельки», с-сука! — Ты в порядке? — повторяет Широ, глядя только на Кита. — Я так дерьмово пел, — мямлит Кит, сгорая от стыда. — Худшее, что со мной случалось в жизни. — Мэтт так каждый раз поёт, — усмехается Лотор, и мимо него пролетает что-то тяжёлое. — К тому же правду не любит, говнюк. — Ты уверен, что это было плохо? Видел записи? Тебе кто-то сказал? — Широ продолжает смотреть на него спокойно и прямо, и у Кита со скрипом заводятся мозги. Паника идёт на убыль. Если бы так же случилось с болью в груди, которая продолжает рвать его на части. — Или ты сам так решил? — Я… — Он качает головой. — Я не справился, вот и всё. Не знаю, почему. То есть, и знаю, и нет. Извини. Я запутался. — Наверняка кто-нибудь записал. Посмотрим, подумаем, что можно поправить. Ты не так-то много выступал на сцене. Косяки неизбежны, но это твой опыт. Опыт, который тебе нужен. Ты справишься. — Широ улыбается, и Кит чувствует себя сразу и лучше, и дерьмовее. Он не заслуживает такой уверенности в себе. Он бы себя никогда больше не подпустил к микрофону. — Идём, присядь, пока Лэнс едет. — Где ты там, пидор? — томно спрашивает Лотор, положив ногу на ногу и покачивая носком ботинка. — Кого ты там трахаешь? Врёшь ты всё. Тащи сюда свою задницу. Да не мне, всрался ты мне в два часа ночи. Конечно, кому же ещё. Записывать будем. Ты бы его рожу видел, уже всё в меня перекидал. — Он уворачивается от ещё одной неизвестной штуковины. — А, нет, не всё. Осталось, надо же. Выноси в следующий раз из студии свои погремушки. Да едет он, Мэтт, не бесись. Через полчаса обещал быть. — Долго. — Мэтт хватает Кита за плечо и втаскивает в будку. Там только микрофонная стойка. Киту становится дурно от одного её вида. — Лотор, садись за пульт. — Что я должен делать? — спрашивает Кит. — Та песня, которую ты написал у меня дома. — Мэтт надевает на него наушники. — Спой её. Прямо сейчас. В кольце его рук на Кита снисходит покой. Боль никуда не исчезает, вгрызается в сердце, всё такая же невыносимая, но… Фанаты уже наполнили воображаемый зал. Ждут его, приветствуют криками. Как бы он ни ошибался, они всегда здесь, готовые подхватить его слова и понести дальше в своих сердцах. Готовые любить его песни сильнее, чем он сам, готовые подпеть, если он забудет текст. Готовые подхватить его на руки, если он упадёт со сцены. Благодарный, он делает для них единственное, что может. Вкладывает в протянутые ладони всё, что у него есть. Любовь и веру, страх и отчаяние, радость и надежду. Для каждого, кто пришёл к нему, найдётся слово утешения. Для каждого, кроме него самого.***
— Мальчики, я на месте! Что тут у вас стряслось? — Ёбаный боже, — повторяет Лотор, опираясь локтями на пульт. — Ёбаный боже. — Они «Беги» записали, — потрясённо озвучивает Широ. Кит лежит рядом с ним, свернувшись на любимом кресле Лотора, и, похоже, в отрубе. — Взяли и записали. С одной попытки. Понимаешь? С одной. Он не сфальшивил ни разу. Пел как звезда ебаная. — Ты мне из этой записи конфетку сделаешь! — Мэтт выскакивает из своего закутка как чёрт из коробочки и хватает Лэнса за грудки. — Убьёшься, но сделаешь, понял?! — Да сделаю! — Лэнс отпихивает его. — Послушать-то дайте! — Я нахуй зарыдаю сейчас, — говорит Лотор, пока Лэнс спихивает его со стула и отбирает наушники. — Это противозаконно, так петь. — У нас будет сингл! — Мэтт принимается трясти уже его. — Мы записали идеально! Как надо! Как я мечтать боялся! Скажи же! Скажи! Ну! — Ты прав, он блядский гений, — сдаётся Лотор и суёт ему двадцатку. — Отцепись только. Мне нужно пережить. Лэнс надевает наушники, включает последнюю запись, и все звуки мира заменяет хриплый, надорванный голос Кита. Идеально. Лучше, чем идеально.***
— Где ты его откопал? Он что, блядь, с неба на тебя свалился? — сипит Лэнс, прикуривая третью подряд сигарету, и сплёвывает мимо урны. — Я думал, вы нормальное что-нибудь запишете. Ну там, про еблю, как ты любишь. Когда ты сам пел, было смешно хотя бы! — Смешно, ага. Мечтай. — Мэтт ёжится. На улице промозгло, холод забирается под одежду, но это хоть немного возвращает к реальности. — Кит… я не знаю. Его как будто из эротических фантазий Широ вытащили. — Эй, а Лотор?! — Да не из тех. — Мэтт затягивается, думая, как объяснить. — Широ всегда хотел что-нибудь похардкорнее играть. Ну, знаешь, чтобы «козой» махали в зале. Пауэр, там. Это я его толкнул не на ту дорожку. — Он усмехается, а Лэнс так и сидит, подтянув колени к груди, с запавшими красными глазами, и покачивается как неврастеник. — Кит поёт так, как он всегда мечтал играть. Они сойдутся. Вы все с ним сойдётесь. — Мэтт. — Лэнс кладёт руку ему на плечо, потом, не выдержав, обнимает. — Да нормально всё будет. — Пятьдесят на пятьдесят, — спокойно говорит Мэтт. — Если вторые пятьдесят… вы из него сделаете конфетку. Останетесь на плаву. Может, даже взлетите по-новому. Вы, вроде, хорошо друг друга понимаете. — Чтоб я от тебя не слышал больше такой херни, — ворчит Лэнс, — сам своего гения понимай. А я спать поеду. Хватит мне на сегодня. Но он едет наверх, садится к компу и начинает накладывать вокал на минусовку. Он уже сам не может оторваться от этого трека.***
Brick + Mortar — Brighter Than the Sun
Столкнув одеяло в ноги, Мэтт спит рядом, голый, тронутое золотистым загаром колено упирается Киту в бедро. Кит не помнит, как здесь очутился, как разделся и лёг в кровать. Единственное, что болтается в голове, — слова Широ о том, что с таким синглом они будут в топах британских чартов. Может, приснилось. В студии кто-то есть: стукает об стол чашкой, вздыхает, щёлкает клавиатурой. Неловко мешать, но курить хочется нестерпимо. Очень тихо, чтобы не разбудить Мэтта, Кит одевается и осторожно выглядывает из-за шторки. Лэнс сидит к нему спиной за компьютером, в больших наушниках-мониторах. Надеясь, что он не услышит, Кит крадётся вдоль стены, — но оклик настигает его у самого порога. — Хей. Иди сюда, это ненадолго. Больше всего боясь, что Лэнс ему припомнит вчерашнее выступление в клубе, Кит подходит, и Лэнс пихает ему наушники. — Слушай. Это только намётки. Музыку потом нормально запишем, я начерно аранжировку накидал под твоё настроение. Скажи, что нравится, что нет. Кит растягивается на мешке, закрывает глаза. И не понимает, что вчера чувствовал. Собственный голос жжёт его, как дождь из раскалённых углей. Неужели ему было так плохо? Похоже, Мэтт был прав, что так торопился. Второй раз Кит бы не смог так спеть, тем более специально. — Охуенно, — говорит он, переслушав дважды. — Можно, я сначала подумаю? Кивнув, Лэнс суёт ему десятку: — Вот тебе повод подумать как следует. Мне флэт уайт, Мэтт тоже скоро проснётся. По пути до кофейни Кит раскладывает мелодию на составляющие. Мысленно добавляет и убирает то один, то другой инструмент, замедляет и ускоряет темп, и не может понять, чего не хватает. — Флэт уайт и большой латте, — говорит он скучающему бариста. Тот отсчитывает сдачу и поворачивается к кофемолке. Кит слышит, как зёрна шуршат внутри большого пакета, и его озаряет. — Лэнс, Лэнс, я придумал! — кричит он с порога студии. — Давай попробуем убрать клавиши и добавить ту шнягу, у которой как будто гремучая змея внутри! Он уже готовит аргументы для спора, но Лэнс сразу разворачивается к сложенным на диване инструментам. — Эта? — Он трясёт какой-то штукой, похожей на моток бахромы с множеством бусин, и комната наполняется зловещим шуршанием. — Нет? Тогда у меня нет догадок, ещё раз объясни. — Такая, как палка, — смущаясь, Кит показывает руками, — Мэтт ещё ей кидался вчера. — Мудень! — рявкает Лэнс в сторону закутка. — Между прочим, этот посох дождя ко мне полгода из Бразилии ехал! — Отсоси, — сонно доносится в ответ, пока Лэнс ползает вокруг дивана с фонариком. — Моя детка! — Наконец, обнаружив посох дождя за стойкой с гитарами, Лэнс прижимает его к груди и тщательно осматривает. — Не треснул. Ты будешь жить, Холт! — И подольше некоторых! — ворчит Мэтт и, судя по приглушённому зевку, натягивает на голову одеяло. — Ну, давай, — Лэнс пихает находку Киту, — показывай свою змею. — Я, вообще-то, думал, что ты станешь со мной ругаться, — улыбается Кит час спустя. Звуки собственного голоса, кажется, из ушей скоро польются, зато уже есть прикидки, где убрать дорожку с клавишными, где замедлить ритм и как вплести в припевы посох дождя. — Как с Мэттом. — Наша с тобой вражда не восходит к делам далёкого прошлого! — Лэнс важно поднимает палец и смеётся. — Если бы мне не понравилась твоя идея, я бы просто послал тебя на хер. — Меня устраивает. — Кит пожимает плечами. — Ты круто играешь на этой штуке. Я даже не знал, что так можно. — О, мои детки на многое способны! — Лэнс с гордостью смотрит на свою обширную коллекцию. — А ты умеешь завоёвывать сердца, ковбой. Подмигнув, он удаляется в будку и закрывает дверь, а Кит ещё несколько минут сидит, наслаждаясь тишиной, прежде чем вернуться в постель. Мэтт лежит на спине и с видом мыслителя созерцает потолок. — Смотрю, Лэнсу понравилась твоя змея, — саркастически сообщает он. — Это что, ревность? — замерев на пороге, настораживается Кит. — Нет, конечно! — Мэтт заливается хохотом и хлопает ладонью рядом с собой. — Иди сюда, поваляемся ещё, всё равно Лэнс там надолго застрял со своей змеиной палкой. Заклинатель хренов. — Он хорошо играет. — Кит подкатывается к нему под бок, утыкается носом в шею, касается губами ключицы, и Мэтт задерживает дыхание. — Не обижай его. — Я не могу его обидеть, я слишком сильно его люблю. — Голос Мэтта становится сиплым, надорванным, и Кит узнаёт интонации — так же он начинал первую песню в «Колыбели». — У нашей творческой вражды слишком обширные корни, он прав… — Расскажешь? — спрашивает Кит. Мэтт перехватывает его руку, тянет под одеяло, кладёт себе на грудь, двигает вниз по животу. — Если коротко, я переманил его из другой группы. Ребята мешали фолк с альтернативой, и это был бы интересный проект, но они потеряли ударника. — Он коротко кусает Кита за шею, прижимается теснее. — Я играл грязно. — Соблазнил его? — улыбается Кит, обводя пальцами крепнущий член. Мэтт сжимает бёдрами его запястье, выгибается навстречу, и Кит разрывается между желанием ласкать его дальше и раздеться самому. — Или подкупил? — Хуже, — от его хриплого смеха становится невыносимо жарко, — я соблазнил солиста, а пока он со мной кувыркался, за дело взялся Широ. Против Широ никто не может устоять. Он нарисовал стрелки ещё длиннее обычных. Кит смеётся, зарывшись лицом ему в волосы, целует в ухо. — Так его соблазнил Широ? — Можно сказать и так. Он красовался с гитарой, пока Лэнс не согласился на одну пробную репетицию, а дальше дело было за малым… — Мэтт поворачивает его к себе, весело смотрит в глаза. — Сбить его с ног нашими текстами. Этот малыш знает, что такое драйв. Конечно, он повёлся. — Как и я, — шепчет Кит. — Нет, — Мэтт сгребает его за футболку и коварно ухмыляется, — ты повёлся на меня. И теперь я тебя никому не отдам. — Я от тебя не отстану, пока не скажешь, что вчера произошло. — Я херово пел, — коротко объясняет Кит, не понимая, какие ещё могут требоваться объяснения. — Ты пел гениально, — говорит Мэтт таким тоном, что спорить не получается. — Вы с Иной были великолепны. Я бы назвал это лучшим выступлением «Присциллы», хотя Ризави лажала, а Кинкейд был не в духе. — Мэтт… — Я о другом, — нетерпеливо перебивает Мэтт. — Ты плакал. Кит прячет лицо в подушке. — Можно сделать вот так. — Мэтт перекладывает его голову себе на плечо. — Говорят, помогает. Они лежат так молча, Кит не знает, долго или нет; ему кажется, что долго. Лэнс возвращается из будки, гремит инструментами, подкатывается на стуле к компьютеру, снова вздыхает и щёлкает клавишами. Пищит замок, Лотор здоровается, расцеловывает Лэнса в щёки. Шуршит кресло-мешок. В закуток просачивается запах кофе. У Кита начинает урчать в животе. Точно, он не догадался даже воды выпить. — Пойдём, поедим где-нибудь, — говорит Мэтт, рассеянно поглаживая его по затылку. Он не задаёт вопросов и не пытается ничего вытянуть. Может, поэтому, когда они сидят в маленьком кафе недалеко от студии и едят хот-доги, запивая их крепким кофе, Кит всё и рассказывает. Как любил и боялся, как уехал, как скитался чёрт знает где, сам не понимая, что хочет найти, как отчаяние привело его в Манчестер и как добило вчера, на сцене, когда он понял, что всё было зря. Вряд ли Мэтт станет его осуждать, но смотреть ему в лицо всё равно страшновато, поэтому Кит смотрит на руки. — Ты всё это проживёшь на сцене ещё много раз, — задумчиво говорит Мэтт, огрызком колбаски выводя узоры на остатках соуса в тарелке. — Боль, ярость, исступление, страсть. Всё, что делает тебя живым. Всё, что ты готов показать людям, которые пришли тебя слушать. Не стесняйся себя, Кит. Для того и нужна музыка. Чтобы кто-то узнал в тебе себя и, может, точно так же заплакал. — В этом есть смысл, — сдавленно соглашается Кит и наконец решается поднять глаза. Не похоже, что Мэтт его видит — слишком он отрешён. — Люди многое оставляют нам на память, — продолжает он, вздохнув. — Больше, чем хорошее или плохое. Они помогают нам чувствовать. Помогают находить себя. Просто помогают. — Он горько усмехается. — Лотор говорит, прошлое не хорошее и не плохое, оно просто было, чтобы привести тебя сюда, в настоящее, сделать тебя таким, какой ты есть. И именно таким как есть ты совершенен. — Не думаю, — хмурится Кит. — В смысле, я же не гений какой-нибудь, как ты. Под весёлым взглядом Мэтта он чувствует себя пойманным. — Так я, по-твоему, гений? — Конечно. Теперь я видел тебя на сцене. — Ты не сказал, понравилось ли тебе. — Мэтт берёт его за руку, улыбается, и Кит тает внутри. — Только то, что соскучился. Но это я хотел услышать сильнее.***
— Поехали! Они в тёмном зале тремя этажами ниже студии, единственный прожектор светит на микрофон, и Кита охватывает робость — снова. Чёрт, до вчерашнего дня он не боялся сцены. Ему нечего было бояться. — Страшно? — Мэтт стоит рядом, прикрыв глаза, и улыбается чему-то своему. Может ли он чего-то бояться? Наверное, да. У всех есть свои демоны, и о его Кит ничего не знает. Даже своих толком не видел. — Страшно. — Признаться тяжело. Он смотрит на Лотора, на Широ, который деловито примеривается к расстоянию между колонками и микрофоном, чтобы ничего не задеть, если взмахнёт гитарой. На Лэнса, долбящего палочкой по тарелке. — Я никогда не пел ни с кем, кроме ребят. С настоящей группой. Мэтт обнимает его за талию, притягивает к себе, смотрит из-под ресниц, и эта его улыбка, сценическая и в то же время настоящая, звёздочка на щеке под слоем хайлайтера, взбитые с блестящей пудрой волосы, — всё кажется нереальным. — Пой о своём страхе. Не ты его — он твой. Заставь бояться каждого в зале. Выбей землю у них из-под ног. Пусть корчатся с тобой в агонии, чтобы после почувствовать себя очищенными. Он взъерошивает Киту волосы, роняя на лицо чёлку, и целует в кончик носа. — Как будто ты немного спрятался. Не парься. Это всего лишь репетиция. Никто, кроме нас, не увидит, если ты накосячишь. — Перед вами и страшно. — Хах! — Мэтт, пританцовывая, идёт вперёд. Киту казалось, что он любит одеваться вызывающе, — но ему не нужно ничто материальное, чтобы выглядеть как скандал, когда он на сцене. Всего лишь джинсы, кроссовки и майка, падающая с одного плеча — но Кит глаз с него свести не может. — Идём! Подурачимся. Широ, давай эту его русалку. Он срывает со стойки микрофон, разворачивается спиной к воображаемому залу и протягивает Киту руку. — Далеко, за нежной гладью воды, — начинает он глубоким чистым голосом, и Кит видит рябь на голубой гавани и хищный взгляд морской девы, крючком впивающийся в сердце, — твои глаза ловят меня на прицел. — Гоморру свою последней пойте, — агрессивно требует Лотор, — не хочу час в соплях играть. — Как скажешь, лапочка, — отзывается Мэтт и опирается локтем ему на плечо. — Глубоко лежит корона твоего отца… — Ещё глубже спрятано твоё сердце, — продолжает Кит, подойдя ко второй стойке. Его трясёт, но так же трясёт и его героя. Влюблённого, испуганного — и всё же дерзающего войти в воду. Он войдёт в воду вместе с ним. Вместе с ним отдаст свою плоть бессердечной русалке. Вместе с ним пройдёт до конца — и покажет каждому в зале его путь. Его силу. Его страх. Его трагедию. Его и свою, и никто не скажет, где кончается Кит и начинается нечто иное. Нечто большее, чем чувства одного человека. — Да, — шепчет Мэтт, уткнувшись ему в затылок, обнимает, держа так, словно они вдвоём на краю бездны, и Кит снова плачет, но больше не боится своих слёз. Доигрывая «Беги», Лотор тихо шмыгает. — Ненавижу вас, — хрипло говорит Лэнс и вытирает нос о плечо. — Я так каждый концерт, что ли, буду?! — Ты закалишься! — Мэтт звонко хлопает в ладоши. — Давайте что-нибудь весёлое, чтобы малышу Лэнсу полегчало! Лотор смотрит на него пристально. — Ну хорошо, а что ты предлагаешь? — Мэтт взмахивает руками. — Опять «Вылижи»? — Почему нет? Вы ещё не пробовали петь старые хиты, — напоминает Широ, задумчиво пробегая пальцами по струнам. — К тому же Киту стоит выучить пару движений, чтобы проще было с тобой на сцене. Не столбом же ему стоять. — С ним на сцене? — окончательно теряется Кит. — Мы решили дать парочку небольших концертов, чтобы напомнить о себе перед новым альбомом. — Мэтт прижимается к нему спиной и так прогибается, что из головы моментально вылетают все мысли о музыке и заодно все тексты. — Ты наш второй вокалист, нужно тебя представить. — Постой, ты хочешь, чтобы я поехал с вами на концерт? — И чтобы пел там со мной. — Дежурно чмокнув его в губы, будто предложил заскочить за бургером после репетиции, не больше, Мэтт щёлкает пальцами. — Широ, давай припев. Вместе с прилипчивой мелодией Кит вспоминает, как Мэтт танцевал у микрофона, и концентрация окончательно уходит в минус, зато страх перед сценой возвращается. Сколько будет людей? Это будет настоящий клуб, а не компания старых друзей, пришедших тусоваться и пить пиво? Что, если он никому не понравится? Что, если… — Много танцевать не придётся, — деловито продолжает Мэтт и так пихает его задом, что дыхание перешибает. — У тебя не тот имидж. Развлекать публику буду я. Ты заставишь их плакать. Но есть такие песни, — он разворачивается и закидывает ногу Киту на талию, — где просто стоять у микрофона невозможно. Подыграй мне. Будь горячим. Будь собственником. Ну же. Кит нерешительно кладёт ладонь ему на поясницу, и Мэтт нетерпеливо двигает её ниже. — Широ, как тебе? — Не, — отзывается Широ, задумчиво почёсывая подбородок. Рабочий настрой возвращается мгновенно. Кит неловко прокашливается и отдёргивает руку, но Мэтт возвращает её обратно себе на задницу. — Скучно, — поддерживает Лотор. — Попробуй опять спиной повернуться. — Как вы вообще петь будете? — спрашивает Лэнс, изучая в блестящей тарелке своё отражение и пытаясь мизинцем подправить голубую подводку на веках. — Ты будешь облизывать микрофон? Он? Кто? — Вместе оближите, — предлагает Широ и заново начинает припев. Мэтт подносит микрофон к губам. Обхватывает ладонями, выдыхает. У Кита сводит в паху. Видеть это так близко… невыносимо. — Вылижи, — шепчет Мэтт и откидывается ему на плечо, трётся щекой о шею. На тягучую секунду Кит забывает, что они не одни, и за бёдра дёргает его на себя. Польщённый стон звучит как комплимент. — Ну-ка повтори, — требует Широ. Кит неумолимо краснеет. — Сделай то же самое, — шепчет Мэтт, даже не думая отстраняться, и Кит панически смотрит на него. — Это не секс, Кит. Это горячее, чем секс. То, что заставит нас хотеть. По одному и вместе. Давай. — Он снова подносит микрофон к губам, прикрывает глаза, и его шалая улыбка заводит настолько, что никакого секса не будет достаточно, чтобы утолить жажду. — Сделай меня мокрым. Сделай меня своим… Кит тянет его на себя и немного вверх, трётся о него, выдыхает сквозь зубы, взведённый, сгорающий от возбуждения и стыда, и не сразу слышит аплодисменты. — Грязно! Что надо! — кричит Лэнс. — Вот так оставьте! И не забудьте скрестить языки! Широ, ещё раз! Петь Кит даже не пытается. Достаточно того, как Мэтт стонет в микрофон, извиваясь у него в руках. По крайней мере, ему точно достаточно. — Продолжай так на него смотреть, — кивает Лотор. — Тебе идут такие эмоции. Страсть, жажда обладания. Как в твоих текстах. — Займите нам место в баре! — Чмокнув в щёку, Мэтт отпускает его и отбирает у Широ гитару. — Мы с Лэнсом всё поднимем в студию. — Пойдём! — Широ обнимает Кита за плечи и увлекает за собой к выходу, а Кит старается не думать о том, что чуть не трахнул Мэтта на глазах у него и всех остальных. — Покажем тебе свой любимый паб! — Там отличная вегетарианская кухня. — Лотор обнимает его с другой стороны, и его волосы немедленно забиваются Киту под воротник. — И пиво. — А Мэтт?.. — жалобно спрашивает он, потрясённый таким шквалом дружелюбия. — Догонит! — обещает Широ и запихивает его в лифт.***
— Ты ему контракт предложил? — спрашивает Лэнс, как только они остаются одни. — Нет. — Мэтт закидывает на плечо гитары и поворачивается к дверям. — Рано. — Ты охуел? — Лэнс хватает его за локоть. — У меня уже бумаги все готовы на подпись! Швырни в него деньгами! Какого хера он перебивается непонятно где?! — Ему не деньги нужны, — глухо говорит Мэтт. — Как и мне. Я хочу, чтобы он сам захотел остаться. — Холт, я тебе въебу. — Первый раз, что ли. — Не дури, — шипит Лэнс. — У нас нет времени! Мне срать на ваши мутки, делай что хочешь, признайся ему в любви, трахни, отсоси ему, но чтобы завтра к утру контракт был подписан! Мы не можем откладывать! — Целый месяц впереди. — Ты охерел?! Месяц! Ты только два месяца выёбываешься перед записью! — Я не буду выёбываться, — говорит Мэтт, и Лэнсу впервые с тех пор, как стало известно о его диагнозе, становится по-настоящему страшно. Настолько, что мороз продирает по спине. Мысль о том, что однажды утром он проснётся и не сможет наорать на Мэтта по телефону, пугает до трясущихся поджилок. — Мэтт, — всхлипывает он, напоминая себе свою слишком чувствительную тётушку, которая чуть что — сразу в слёзы, — Мэтт, эй. Ну, ты чего. Не надо так. Я же не серьёзно. — А я серьёзно. Делай, как хочешь. Всё равно я тебе уступлю. Пропустим этап, где мы соревнуемся, кто больше сучка, и сразу перейдём к записи. Контакты юриста нашёл? — Нашёл, а… — Он завещание может оформить? — Мэтт… — Лэнс всхлипывает громче и виснет на нём вместе с гитарами. — Да ты… Ты… — Хернёй не страдай. — Мэтт обнимает его в ответ, прижимает к себе крепко-крепко, и из Лэнса в его хватке будто выжимаются все слёзы, которые вообще есть. — Сопли подобрал, Макклейн. Нам ещё въёбывать и въёбывать. — Ты только умри, я тебе на могилу насру! — Репортёров позвать не забудь, вам пиар нужен, на одном мёртвом солисте далеко не уедешь, — смеётся Мэтт, нежно вороша ему волосы. — Дай мне ещё немного времени. Он не готов.***
— Широ, со вчера появилось что-нибудь? — Посмотрю сейчас. — Широ достаёт наушники. — Может, Эзор что-нибудь записала. — Нормально себя чувствуешь? — Пока Широ листает бесконечную ленту сторис в инстаграме, Лотор берёт Кита под локоть, будто опасается потерять его в сумерках. Студия совсем недалеко от центра, но Кит не узнаёт ни одного переулка, и людей почти нет. — Устал? — Немного, — признаётся Кит, чувствуя, что у него вот-вот подкосятся колени. — Выматывает плакать на сцене? — Эм… — Кит нервно оглядывается, надеясь скрыть смущение, но помощи ждать неоткуда — Широ полностью погружён в просмотр видео. — Это не упрёк, Кит. — От ободряющей улыбки Лотора делается ещё сильнее не по себе. — Я только хочу сказать, что выкладываться на сцене… выматывает. Мэтта это в своё время подкосило. Не хочу, чтобы то же самое случилось с тобой. — В смысле?.. — Мэтт не привык себя щадить. Это цепляет зал, цепляет нас, но ты не можешь переживать так много сильных эмоций раз за разом. Важно понимать, где твой предел. — Он кладёт ладонь Киту на грудь. — Важно уметь сказать себе «остановись». Важно уметь восстанавливаться. Если мы можем чем-то помочь, скажи нам. Подумай об этом. — Акша записала! — окликает Широ и, нагнав Кита, даёт ему свой наушник. — Смотрите! Кит заглядывает в экран телефона и через ряды голов и рук видит себя. Середина последней песни. Слёзы на лице видно даже отсюда. — Извини, я не могу. — Вернув наушник, Кит отходит на край тротуара и закуривает. Нет никаких сил смотреть на свой провал. — Дай мне. — Лотор занимает его место, и они с Широ смотрят, предельно сосредоточенные, как будто весь этот кошмар заслуживает хоть капли внимания. — Хм… Трясущейся рукой держа сигарету у губ, Кит всматривается в темноту. Как назло, Мэтт не торопится их догонять. — Я же говорил! — Широ толкает Лотора в бок, и у Кита падает сердце. — Смотри, как он лажает! Вслед за сердцем падает сигарета. Выругавшись, Кит садится на корточки, чтобы её поднять, прислоняется спиной к фонарному столбу и так и остаётся. — Как глухой, — соглашается Лотор. — Что там Ина с ними делает? — Ей комфортно. Для неё это главное условие. Она звёзд с неба не хочет. — А зря. Я бы её пристроил. — Лотор тыкает в экран, видимо, перематывая, и Кит не знает, кому молиться, чтобы они навсегда забыли о существовании этой записи прямо сейчас. — У кого были старые записи «Присциллы»? У Ромелль? — У Эзор, вроде. Она же Гриффина клеила. — Так это не слухи? — Всё слухи. Но записи были. Погоди, найду, если она их не потёрла. Провожая взглядом низкие облака, Кит вспоминает, как Джеймс пел на кухне. Как Адель лежала в его руках. Как влюблённо смотрела на него Ризави. Как растрогался Кинкейд. Из всех только Ина готова была к другому вокалисту. Может, они и смогли принять его как человека, но как свой голос — нет. Ему нужно уйти. Так или иначе. Может, теперь, вспомнив, как любил музыку, Джеймс всё-таки вернётся. Сделает всё как надо. Он ведь не Кит. Он не сможет бросить всё, что любил, и трусливо удрать в никуда. — Кит. — Широ наклоняется к нему, даёт оба наушника и телефон. — Слушай. Сейчас всё поймёшь. Кит не знает, что ещё ему нужно понять, чтобы окончательно захотеть исчезнуть с лица Земли, но послушно вглядывается в мутную запись. Зал тот же самый, и так же накурено, зато «Присцилла» совсем другая. У Кинкейда короткие дреды, Ина выбрита налысо, у Ризави цивильная стрижка и натуральный цвет волос. В центре Джеймс — подведённые глаза, полосатый джемпер, ремень на бёдрах, падающая на глаза чёлка. — Он, что, под эмо косил?! — Он и есть эмо, ты не знал? — удивляется Лотор. — Мы два года не виделись, — усмехается Кит. — Это меня дразнили эмо. — Он ни разу в другом имидже на сцене не появлялся, — фыркает Широ. Кит смотрит дальше. И начинает понимать. «Глаза напротив». Ризави вчера играла в точности так же. Только… злее, пожалуй. А Кинкейд, похоже, просто решил абстрагироваться — и от неё, и от всех остальных. Даже от Ины. — Запомнил? — Широ выдёргивает у него телефон и находит другую запись. — А теперь на вчерашнюю посмотри. Кит слушает конец песни, стараясь представить, что кто-то другой плачет на сцене, раздавленный собственными эмоциями. Становится легче — и очевиднее, как они с Ризави тянут в разные стороны. Она — в меланхолию, свойственную Джеймсу, он — в яростную тоску. — Говорю же, Кинкейд как глухой играет, — повторяет Лотор. — Тебя слышала только Ина. Ина. Кит прокручивает к началу первой песни, уже не обращая внимания на себя. Обычно Ина смотрит на струны или себе под ноги — ей так проще сосредоточиться. Зрители сбивают её с ритма, отвлекают от музыки, — так она обычно отвечает на подначки Ризави. Вчера было не как обычно. Всё выступление она смотрела на единственного человека, чьё мнение для неё что-то значит. На Джеймса. Как и Кит. Он возвращает телефон и гулко стукается затылком о столб. — Говно, — говорит он и лезет за новой сигаретой. — Полное говно.***
На пятый просмотр запись перестаёт вызывать у Кита содрогание. — Только послушай эту срань! — требует Лэнс, размахивая у Лотора перед носом креветкой в кляре. — Ризави! Ризави, что они с тобой сделали?! Это всё влияние Гриффина, точно тебе говорю, Широ! — Ты не будешь смотреть? — спрашивает Кит. — Зачем? — Мэтт теснее прижимается к нему в тихом уголке на другом краю стола. — Я всё видел вчера. Почему ты удрал неделю назад? И снова он не злится. Такой же вопрос, как все остальные. Его рука уже привычно лежит на пояснице, пальцы под поясом джинсов, и больше Кита абсолютно ничего не волнует. — Не знаю. Я… я испугался. — Я сделал что-то не так? — Нет, Мэтт, — Кит обнимает его, целует в щёку; удивительно, как быстро этот жест стал для него привычным, — ты всё делаешь так. Я, наверное, слишком сильно к тебе привязался, вот и всё. — Разве это плохо? — Мэтт ведёт губами по шее, цепляет мочку, и Кит хочет впиться в этот миг и в него заодно и никогда не выпускать. — Только привязанности делают нас людьми, к чему их бояться? — Ты однажды исчезнешь. Как всё остальное. И я не знаю, как буду без тебя, если с понедельника по пятницу уже сейчас как будто не существую. Вот она, страшная истина, — но почему-то сейчас, когда Мэтт рядом, она не пугает, и Кит не может себе объяснить, как это работает. — Точно, чуть не забыл, — Мэтт бросает что-то ему в карман. Ключи, — понимает Кит, сунув туда руку. — Приходи, когда захочешь. Ещё от студии пропуск надо сделать, есть с собой права или паспорт? — То и другое, — растерянно отвечает Кит. — Лэнси-Лэнс! — Мэтт хлопает ладонью по столу. — Киту нужен пропуск! — Да ты издеваешься, Холт! — Опрокинув в себя остатки пива, Лэнс выскакивает из-за стола. — Специально дождался, пока я напьюсь?! — Отсканируешь как-нибудь. — Мэтт показывает язык. — Проветришься по пути, больше влезет! Лэнс грозит ему кулаком, выхватывает у Кита документы и гордо удаляется. — Теперь ты у них в рабстве, — смеётся Широ. — Я не против. — Кит гладит Мэтта по бедру под столом. — Я не шучу. — Мэтт прижимается губами к его уху. — Перебирайся ко мне. — Мэтт. — Повернув к себе, Кит гладит его по щеке. Ему мало — всё ещё мало. Мало поцелуев и объятий, мало всего Мэтта, и он не знает, будет ли когда-нибудь достаточно. — Почему ты ко мне так добр? — Я не добр. — Мэтт тянется к своему соку, избегая смотреть Киту в глаза. — У меня тоже отвратительное настроение с понедельника по пятницу. Ненавижу быть в отвратительном настроении. Широ и Лотор всё ещё прокручивают по кругу видео. Синтезатор Ризави вгрызается в мозг, и так долго зревшее решение оформляется за пару секунд — слишком тяжёлое, чтобы Кит мог и дальше его откладывать. — Рядом с моей тачкой как раз хватит места для байка, — добавляет Мэтт — и сам вряд ли понимает, насколько хорошо это звучит.***
«Звёздные Ковбои» Вылижи! Вылижи! Сделай меня мокрым! Сделай меня своим! Вылижи! Сотри с меня грязь Своим бесстыдным языком! Вылижи! Сделай всё, что сможешь придумать, Всё, что хочешь, только Вылижи! Сделай меня мокрым! Сделай меня своим! Вылижи, Заставь меня умолять на коленях О твоём языке. Вылижи. Мне не нужно ничего, Кроме огня нашего желания! Вылижи! Прошу тебя, вылижи, Я хочу чувствовать тебя везде. Вылижи, Поставь своё влажное клеймо На каждом сантиметре моего тела. Вылижи, Сделай меня мокрым, Сделай меня своим, Как можешь один только ты.***
Кит Когане Не то, что ты хотел дать (Шрам) ты спросил, какой мне нужен подарок, может, фото с тобой или бусина на нитке, или магнит из страны, где я не был, бутылка вина или поцелуй в щёку, но мне нужен был шрам, шрам от тебя, чтобы годы спустя я смог вспомнить тот вечер и как ты раздел меня взглядом ты спросил, правда ли я влюблён, ты спросил, подставлю ли я тебе зад, хочу ли тебе отсосать или, может, хочу, чтобы ты сделал то же самое для меня но мне нужен был шрам, глубокий шрам, чтобы годы спустя я смог вспомнить ту ночь и как ты раздел меня, и твой взгляд ты спросил, ненавижу ли я тебя, ты хотел знать, почему я разбил тебе лицо, почему я ломаю тебе рёбра и предложил деньги и всё, что я захочу но мне нужен был шрам, понимаешь, мне нужен был шрам, чтобы я мог вспомнить тот день и как ты клялся мне в любви меня спросили, почему я сделал это, меня спросили, чем ты меня разозлил, никто не поверил, что я любил тебя, раз своими руками отправил на тот свет всё просто — мне нужен был шрам, я не хотел ни денег, ни секса, ни кольцо, мне нужен был шрам и я получил свой шрам