What do you want? // Чего ты хочешь?

***

       Черный дворец нависал над городом. Развивались на ветру красные флаги с золотой руной Дельта. Гигантское розовое окно возвышалось над Папирусом, вошедшим через большие черные двери. Сапоги стучали в золотом коридоре, золотые цветы наполняли воздух тошнотворно сладким ароматом. Залы дворца короля Азгора Дриммура отличались максимально экстравагантным богатством убранств.        Он шел по золотому Залу Суда, на его бесстрастное лицо спадали цветные лучи света. Папирус испытывал внутренний дискомфорт: он не был здесь желанным гостем. Да и с чего бы? Азгор до ужаса опасался жнецов. Папирус очень гордился тем, что являлся одним из самых могущественных монстров на Земле. Жаль, что он с братом остались последними в живых.        Чем дальше скелет продвигался по золотым коридорам, тем неправильнее и дискомфортнее он себя чувствовал. Кости дребезжали. Ему с Сансом довелось многое пережить. Когда кому-то столь могущественному, как Азгор Дриммур, угрожают… используются любые средства ради сохранности позиции номер один.        Всегда второй.        Папирус вошел в Зал Песен и остановился у двери. Он никогда не чувствовал себя уверенным перед этой комнатой. Красные огоньки замерли, он затаил дыхание. Огромный куполообразный свод, блестящий от струящегося золотого света. Пол покрытый отвратными золотыми цветами, что вели прямо к массивному трону.        Король ещё не явился.        Папирус пришел рано, встреча должна начаться только через десять минут. Сверху, на вторых местах, восседали члены Высшего совета Азгора, скрывавшие фигуры за белыми плащами с кроваво-красными накидками. Никто толком не знал, с какой дыры они вылезли. Совет объявился после изгнания королевы и с тех пор изредка мельтешился на виду, но заведовал всем на заднем фоне. Подчинялись неизвестные существа только прямым приказам короля…и говорили только на древнем языке. Их было семеро. Возможно, чтобы символизировать семь человеческих колдунов, заточивших их в ловушку в глубины горы.        Красные точки сверху, не мигая, пригвоздились к спине Папируса. Сев слева от трона Азгора, Лейтенант крепко стиснул зубы.        Остальные командиры медленно просачивались в Зал Песен: пара Драконорожденных и Лапин из Хотленда. Горгона из Столицы. Циклоп из Ядра. И последняя, но… не менее важная…        Андайн Левиафан. Генерал Королевской гвардии.        Папирус, прищурившись, наблюдал, как она снимала шлем, ярко-рыжие волосы рассыпались по облаченным в доспехи плечам. Она вся была усыпана в шрамах.… её единственный желтый глаз устремился прямо на него. Они обменялись взглядами, смешанными с искренним презрением и в то же время своеобразным пониманием. Им обоим достались шрамы от Азгора Дриммура, но ни один из них никогда не признавался в этом друг другу. Возможно, они давно переросли свою гордость и презрение и следовало бы свыкнуться с нынешним раскладом. Закрыть гештальт привычного чувства. Папирус не знал, хочет этого или нет. В конце концов, она была единственной, кто стоял у него на пути к его истинному потенциалу.        Всегда второй.        Прилив затаенного гнева поднимался всякий раз, как он оказывался с ней в одном помещении. Андайн была правой рукой мучителя, выполняющей все его приказы. Именно она ежегодно собирала монстров для казни во время Чистки. Будь Папирус в главенствующей роли, он бы давно покончил с пыльным распылом. Как никак, он и его брат… были очень могущественными, чтобы пойти наперекор доминирующему королю. И всё же… шесть душ. Шести душ достаточно, чтобы одолеть любого жнеца.        Ему повезло, что он добрался до звания лейтенанта.        Всегда второй.        Как же он ненавидел Меттатона за его невыносимую правоту.        Всегда второй, не так ли, Папирус?        Наконец король прибыл. Душа Папируса содрогнулась от ужаса, и он вскочил на ноги вместе с другими командирами, низко поклонившись. Папирус ненавидел кланяться. Он ненавидел кланяться этому гнусному тирану… но нельзя иначе будучи затянутым в долгую игру.        Король навис над командирами. В янтарных глазах сиял жестокий блеск. Члены высшего совета встали с мест и произнесли ледяную, скандированную речь.        «Hoc sacramentum diximus, nobis exhibito, hora. Hostes omnes erunt occisionis. In hoc est infernum ibi est una regula, una veritas. Infragilis. Occidere aut occidi. («В таинтсве самого тёмного часа мы вещали о том, что все враги падут. В аду есть только одно правило, одна нерушимая истина. Убивай или будь убитым).        Речь закончилась, и король занял свой трон. Он сидел так близко. Если бы Папирус имел больше смелости или безрассудства, он бы тут же прикончил его в два счета. Нужно просто пронзить прогнившую душу осколками костей, и конец его правлению. Но Папирус был слишком горд, чтобы стать мучеником: смерти ему не избежать. К тому же, Азгора, возможно, заменит такой же властный самодур. Что хорошего в том, чтобы умереть понапрасну?        Поэтому скелет сидел неподвижно и смирно, глядя вниз на гнилые золотые цветы.        — Начнем же? — голос Азгора был подобен раскатистому грому. Командиры торжественно кивнули.        Собрание шло медленно, придирчивым тыком касаясь вопросов народонаселения в каждом районе Подземелья. Столица насчитывала пятьсот тысяч монстров, включая пять главных тюрем, расположенных на окраинах города. Пятьсот тысяч бессмысленных жизней, потраченных на уплату налогов перед ежедневным страхом собственной кончины. В любой момент любую из этих пятисот тысяч жизней могут посадить в тюрьму за измену или ещё что похуже. Короне ничего не стоило бросить их на гладиаторские арены, вздернуть на виселицах или отправить на каторжные работы в мельницах Ватерфолла. Сам Ватерфолл представлял собой скопление небольших фермерских городков, насчитывавших около пяти тысяч монстров, половина из которых работала насмерть на одном участке земли, снабжая Подземелье ограниченными ресурсами. Земельный налог был высок, многие были не в состоянии погасить задолженности. Наступит лето — и много земли откроется.        Хотленд — пятнадцать тысяч. Ядро — сто тысяч.        Зимний Лес был наименее населенным районом. Он мало что мог предложить, кроме льда, снабжающим Ядро для охлаждения… и борделя, которым управлял Гриллби.        Пятьсот. Пятьсот тесно сплоченных монстров, перенесших не одну сотню потерей во время первых Чисток. Папирус любил свой городок, далекий от постоянного насилия в Хотленде и зла в самом сердце Столицы, далекий… от правления Азгора. Он знал, что в конце концов его проверят — возможно, в декабре, но ему казалось, что до смотра ещё целая вечность. Член высшего совета должен прийти и убедиться, что он соблюдает в городке безжалостную политику Азгора, что всё идет гладко, и что народ подавлен и смирен.        Так же во второй половине декабря поступят заявки в Королевскую гвардию. Разум скелета был переполнен предстоящими событиями, требовавшими должного планирования.        Собрание приостановилось, поскольку перед ними вывели несколько заключенных. Папирус настороженно поглядывал на преступников, вслушиваясь в мольбы о втором шансе. Их поймали за сотрудничество с Ангеликанцами — с мятежниками короля, надеявшихся, что смогут дать отпор тирании, трепетно ожидавших, что Ангел из пророчества спустится и спасет их всех.        Этим заключенным дали шанс избежать Чистки и вернуться в общество после надлежащего перевоспитания высшим советом. Азгор впервые выносил такое решение. Папирус бросил взгляд на демонов в плащах, готовых приступить к приказам.        — Вы добровольно вызвались сражаться за свою свободу на Олимпийских играх равноденствия. Вам нужно только поклясться в своей преданности и преклонить передо мной колени в вечной верности, — произнес король.        Папирус дернулся, заметив, как пленники переглянулись с мрачным отвращением. Но их дух был сломлен, подавлен, им ничего не оставалось, как сражаться за единственную возможность выжить. У них, вероятно, были семьи.        Папирус узнал одного из пленников — самку сноудрейк. Он коротко глянул на Андайн. Она холодно смотрела вперед. Скелет проверил свои записи. Неужели это… жена Фредерика? Так и есть. Бьянка Дрейк. Значит его подозрения насчет причастности семьи Дрейков к Ангеликанцам подтвердились. У них был сын, если он верно помнил. Бьянке не удастся выжить на арене — исход очевиден.        Заключенные выполнили всё, как им было велено. Андайн и Папирусу предложили помазать их. Голубое сияние осветило Зал Песен: два воевода вызвали магию. Сейчас. Он мог убить короля прямо сейчас… В руке генерала сформировалось копье. Она прикончит его. Эта вяленая треска до тошноты была предана королю. Глазницы скелета сузились, когда они оба подняли свои излюбленные оружия и порезали пленников одного за другим, оставив раны на груди — не глубокие, чтобы убить, но достаточно серьезные, чтобы обратить верхнюю плоть в пыль и просыпать на золотые цветы.        Азгор вздернул подбородок, с жестоким наслаждением наблюдая за тем, как пылятся цветы. Два командира встретились посередине, остановились, повернулись друг к другу, обменялись понимающими взглядами, но после сразу же искоренили балластное единодушие. Они поспешно отвернулись, поклонились своему королю и вернулись на места. Пленников утащили. Высший совет взвизгнул от больного удовольствия, зал наполнился скверной песней, за которую он и получил свое название. Это были сирены ненависти.        Папирус был потрясен. Каждый год встреча сопровождалась разными решениями. Это первый год, когда Азгор предложил свободу. Обычно он давал короткую отсрочку перед смертной казнью, но никогда не предлагал свободу. Этот выбор был подозрительным. Папирус взглянул на короля, задумчиво смотревшего вперед. Что он планирует?        Последовала более мрачная тема собрания. День весенней Чистки. Он так и не привык спокойно обсуждать её, сколько бы ни сидел за этим столом. С неимоверным усилием приходилось держать невозмутимое, каменное выражение.        Больницы, тюрьмы и дома престарелых опустошат до полых помещений. Даже общественное мнение гладиаторов не спасло бы тех, кто сражался на аренах от ожидавшей их гибели. Папирус вспомнил первую Чистку… Страшная эпидемия тогда охватила Подземелье… больше всего пострадал его вид. Азгор не мог позволить случиться его свержению мощными жнецами. Он и Санс никогда не были прежними после той роковой весны.        — Мой повелитель, прошлой весной мы праздновали Чистку в Хотленде. Я помню, как мы сожгли тела в великом костре патриотизма. Дым их душ и огонь, что опалил и задушил их, вздымались в воздухе, напомнив нам всем о твоём величии и всеведении. Пепел их тел рассыпался по земле и пополнил наши ресурсы. В этом году я предлагаю провести Чистку в Ватерфолле. Это будет демонстрацией силы против Ангеликанцев, гноящихся в болотах моих владений. Мы могли бы устроить всё в старой крепости, чтобы символизировать наш подъем и стойкость. В конце концов, крепость была первым местом проведения Чистки, — речь Андайн была поэтичной, её гулкий голос эхом заполнил зал. Папирус уставился вперед, душа упала в пятки. Первая Чистка. Он отчетливо помнил тот день.        — Ты ужасно тих, жнец, — пробормотал король, мерцая через взгляд чем-то неизвестным. Папирус в шоке поднял огоньки, избегая смотреть в янтарные глаза.        Возможно, потому, что я представляю, как твоё тело горит вместе с тысячу невинными жизнями, которых ты погубил…        — По-моему, это невероятно сентиментально.        Андайн с настороженностью обратила на него внимание. Остальные командиры утонули в своих креслах, пока эти двое ментально перебрасывались знойной антипатией.        — У вас есть предложения получше? — спросила она, демонстративно приподняв узкую бровь. Папирус сжал кулаки под столом и покачал головой, не желая иметь ничего общего с Чисткой. Он не хотел, чтобы зловещая рассортировка приближалась к Сноудину и пятистам гражданам, которые ему было поручено.… защищать.        Не дождавшись ответа, Азгор прочистил горло, махнул рукой и с холодным одобрением кивнул Андайн. Встреча подошла к естественному завершению, как только закончились обсуждения о деталях Чистки, назначенной на двадцатого марта — в день весеннего равноденствия. День, предназначенный для надежды, для жизни, для обновления… будет покрыт пылью забитых монстров. Зал Песен проникся взволнованными криками высшего совета, и король распустил командиров. Папирус, не теряя ни секунды, ретировался. На его взгляд, собрание затянулось дольше обычного. Он был готов к возвращению домой.        Проходя по Залу Суда, скелет услышал за спиной скрежет доспехов и шаги второй пары сапог.        Он что-то проворчал себе под нос и повернулся. Как он и подозревал, Андайн неотступно следовала за ним.        — Добрый день, генерал Левиафан, — сквозь сжатые зубы процедил Папирус. Она ухмыльнулась, когда они зашагали нога в ногу.        — Вы были ужасно молчаливы всё собрание.        Он небрежно смахнул несуществующие пылинки с плеча. Именно сейчас он хотел, чтобы Санс шел с ним рядом. При нем это рыбина не осмелилась бы заговорить. С другой стороны, Папирус не должен вечно полагаться на старшего брата в личных сражениях. Не тогда, когда он был взрослым монстром. С этой последней мыслью он с пренебрежительной намеренностью прокашлялся и развернулся.        — Прошу прощения, вас это потревожило? — генерал прищурила свой единственный глаз.        — Ты прекрасно знаешь, мне никогда не нравилось, что ты служишь в Королевской гвардии. Ты и твой брат… Вы, жнецы, слишком… непредсказуемы, — Папирус усмехнулся возмутительной дискриминации. Разумеется, страх рождается там, где нет контроля над ситуацией и с чем невозможно бороться.        — Это всё, что ты хотела сказать или в твоем словесном журнале имеется побольше идиократии? — парировал он. Зрачок рыбы дрогнул.        — Что ты задумал, лейтенант Гастер? — зарычала она. Скелет напрягся. Намеренное использование его фамилии раздражало. Будь он Сансом, он, возможно, убил бы её прямо на месте. Папирусу нравилось думать, что он вел себя более цивилизованно, чем его жестокий, темпераментный брат. Раздраженный выдох вырвался из носового отверстия, скелет сжал руки в перчатках.        — Задумал однажды избавиться от тебя, — сплюнул Папирус, прищурившись. Вокруг бесшумно суетились слуги, стараясь не попадаться им на пути. Андайн замедлила шаг.        — Что, снова натравишь на меня своего дикаря брата?        Скелет дрогнул и застыл, взглянув на горничную, подметавшую холл. Она оторопела и поспешила прочь, пообещав себе закончить работу, как только они уйдут.        — Должен ли я напомнить, что единственная причина, по которой ты сегодня ходишь живой, это то, что я вмешался, спас тебя… И давай также не будем забывать, почему он был там, — прошипел он, указывая на шрамы, бегущие по черепу.        Андайн подняла подбородок вверх.        — Ты так сильно хотел играть роль лидера. В этом случае незачем удивляться отметинам, — повязка на глазу скрывала лишь часть ужасных шрамов, которые, по слухам, ей подарил сам король.        Папирус усмехнулся.        — Ты не лидер, Андайн. Ты — жалкая трусиха, что—        — А ты бы справился лучше? Ты не знаешь, с чем я имею дело, — возразила она. Папирус свирепо зыркнул, из-за чего Андайн бортанула его.        — Я бы смог. Я бы покончил со всем.        Её губы скривились от ярости, порожденной дерзким вызовом, подгонявшим на дуэль с наглецом, что посмел разговаривать с ней в непозволительном тоне. Она вдавливала, втаптывала своих противников в землю, пока они не превращались в груду пыли, но по опыту знала, насколько сильны жнецы… и попытаться снова сразиться с одним из них — глупая и дуроломная затея.        — Единственный способ занять моё место — это поймать человека и доставить его Азгору на серебряном блюдечке. Но этого никогда не случится, — глазницы скелета расширились от этих слов, душа его замерла.        — Это то, что нужно?        — Это то, что всегда требуется, — сказала она сухо, прежде чем надеть шлем и уйти. Папирус смотрел ей вслед в жестком расчете.        Если он станет генералом… он будет приближен к королю. Если он будет приближен к королю… он мог бы положить конец Чисткам. Если он положит конец Чисткам, возможно, его брат наконец избавится от своего горя, и их родители будут отомщены. Их вид будет отомщен. И наконец… Папирус не будет вторым после Андайн Левиафан.        Папирус огляделся и поспешно вышел из дворца в конюшню, где его ждал Калибри. Мысли лихорадочно метались. Шестеренки в голове крутились, пока он обдумывал неприятный, но наведший на усиленные размышления, разговор. Он должен стать генералом… и если Андайн говорит правду…        У него есть человек.        Вот для чего она нужна. Её предназначение, наконец-то, прояснилось. Он знал, что должен сделать.        Он станет героем. Он спасет Подземелье от тирании Азгора Дриммура. Может быть, даже освободит монстров. Он не мог больше позволить себе оставаться на вторых местах после Андайн.        Папирус знал, что должен сделать.