Симфония наших чувств

Выражение лица Славы являло собой смесь таких эмоций, как злоба, радость и сосредоточенность. Он сидел на подоконнике, опираясь ногами в оконную раму, и усердно что-то писал в тетради по литературе. Вокруг сновали люди, кто-то уже уходил с пар, а кого-то ждало еще несколько часов учебы. По-хорошему, Славе тоже стоило бы уйти, но он хотел закончить одно дело сразу же. Сейчас он старательно писал чертов доклад про Гоголя, причем не так, как делал это обычно, — ведь Слава довольно серьезно относился к учебе и всегда делал работу как надо, — а как попало. Что там говорил Алишер, какие неуместные фразочки использовал? Слава записал все прямо слово в слово. Слишком сильно ему хотелось насолить этому человеку, и плевать даже, если получит незачет, литература для Марлова была не так важна, как та же музыка. К тому моменту, когда он закончил, коридоры уже опустели и вокруг царила тишина. Слава осторожно шел через все здание в нужную аудиторию, но там он Алишера не нашел, и поинтересовался у одного из профессоров, где тот мог находиться. — В актовом зале, где же еще. Учитель музыки, как никак, — насмешливо ответила женщина, как ни в чем не бывало, а Слава только криво улыбнулся, и, поблагодарив ее, отправился к преподавателю. Он осторожно открыл дверь, удивляясь тому, как тихо это сделал, и прошел внутрь. Конечно же, Слава бывал в этом месте. Здесь хранятся не только различные музыкальные инструменты, которых не имелось у него дома, но и в принципе царила уютная атмосфера. Кажется, будто в актовом зале была совсем другая эпоха. Все такое старое на вид, пыльное. Если бы не последнее, появлялся бы Слава тут намного чаще. Прикрыв лицо рукавом, надеясь хотя бы так избежать аллергической реакции, он прошел в глубь огромного помещения, и хотел было уже громогласно крикнуть имя учителя, как услышал нечто, что удивило его. Тихая мелодия где-то вдалеке, и по мере того, как Слава приближался к ее источнику, звук становился все громче. Он выглянул из-за прохода в некую кладовую, где лежала большая часть инструментов, и обомлел: перед ним сидел Алишер, собственной персоной. Казалось бы, что такого? Но тот играл на пианино, причем так красиво, что у Славы мурашки прошлись по коже, и сердце пропустило удар. Приоткрыв рот, он в упор смотрел на чужую макушку. Голова Моргенштерна осторожно качалась из стороны в сторону, и при этом дреды забавно тряслись. Пальцы ловко управлялись с клавишами, и Славе казалось, будто в данный момент Алишер не играет, а живет. Это сложно объяснить. Каждое его движение, мускул лица и движение губ в такт мелодии, вызывали внутри Славы странные отголоски чувств. Это не было похоже на обычную игру какой-то давно изученной мелодии; действия хоть и были привычны, но Алишер явно с удовольствием нажимал на клавиши. Слава даже не мог понять, что это за песня. У него в голове вообще ни одной мысли не было. Лишь только эта красивая мелодия лилась в уши, вызывая мягкую улыбку на губах. В ней было что-то грустное, но в тоже время живое и искреннее. Сейчас Алишер определенно не походил на человека, который ненавидит музыку. Скорее, теперь он еще больше был для Славы тем человеком, который потерял себя в этом мире, и который так сильно желал вновь себя найти. Только вот смелости, чтобы попросить для этого помощи у кого-либо, не имел. Марлов еще долго стоял там. Он испытывал странное умиротворение, которое не посещало его уже давно, и пришел в себя, только когда мелодия затихла. Испугавшись, что его вот-вот заметят, парень опасливо взглянул на преподавателя, но тот лишь вздохнул и продолжил сидеть на месте, видимо, смотря в пространство перед собой. Слава решил, что больше не может оставаться тут. Не имеет права на это. Он и так слишком много увидел. Будто залез в чью-то душу без разрешения. Поэтому, тихо сунув тетрадь с докладом в рюкзак Алишера, — серьезно, это не учитель, а школьник в чистом виде, — скрылся с места преступления. Быстро взглянув в телефон и отметив, что самое время пойти на вечеринку, он сразу же свернул в противоположную от своего дома сторону. На самом деле, Слава недолго думает над предложением друга пойти выпить. Если раньше он бы точно отказался и засел дома за просмотром какого-нибудь аниме с чаем и мороженым, то теперь мысли были заняты совсем другим и голове юноши требовалась элементарная разгрузка. Впрочем, он уже подозревал, что ничем хорошим это не закончится. Но сегодня вечер пятницы, он недавно выскочил из универа, и зол как черт с самого утра. А все почему? Ответ прост. Потому что Алишер. С каждым днем уважение к этому человеку уменьшалось в геометрической прогрессии, но было что-то еще, что не давало Славе возненавидеть его до конца. Какая-то деталь не давала покоя, и он не знал, как проанализировать ситуацию так, чтобы понять, что именно. Алишер мог бесконечно унижать его перед всем классом, ставить не зачет, вести себя как полный идиот и приходить на уроки бухим в хлам, но одна вещь оставалась неизменной — отношение Славы к этому человеку. Возможно дело в том, как Алишер противоречил сам себе, вроде бы и плохо отзываясь о музыке, а вроде и любовно проходясь кончиками пальцев по гитарным струнам, будто боясь разбудить в себе те давным давно забытые чувства, которые раньше вызывала музыка. А может, всего лишь не хотел случайно испортить университетское имущество. Черт его поймешь. Слава пытался сделать это весь месяц, и каждый раз, уходя слишком далеко в свои мысли, голова начинала жутко болеть. Он знал, что если сейчас вернется домой, то это снова повторится. Движутся выходные и у Славы нет никакого желания думать на них о своем учителе. Не хочет ненавидеть его, не хочет разбираться, что да как, вспоминать, как длинные пальцы скользят по клавишами пианино, а на тонких губах расцветает грустная улыбка, стоит только мелодичному звуку достичь слуха… у Алишера губы искусанные, с трещинками, как будто того все время что-то волнует. Слава лучше будет мучиться от жуткого похмелья, поэтому ноги сами ведут его к нужному месту. Огромный коттедж не выглядит как место, где будут проходить посиделки. Скорее, как типичный притон из какого-нибудь третьесортного сериала, где подростки пьют, накуриваются и занимаются беспорядочными половыми связями. Ничем из этого Слава никогда не занимался, да и не думал, что когда-либо попробует, но даже несмотря на неуверенность и укол страха в груди, делает уверенный шаг вперед и открывает дверь. Что ж, уже в первые секунды своего нахождения в этом месте он понимает, что ему не нравится. Здесь не воняет перегаром, в воздухе не витает дым, но люди кричат и танцуют, у каждого в руке стакан или бутылка чего-то явно алкогольного. Музыка хоть и играет достаточно тихо, не давя на слух, но Славе так же не нравится — он не может разобрать ее по нотам, не распознает биты, и понимает, что поющий человек не попадает в ноты. Уши хоть и не сворачиваются в трубочку, но он бы с удовольствием выключил. Проходя мимо незнакомых людей дальше по коридору и в мыслях меняя стиль песни под свой, Слава все-таки находит нужное лицо. Саша хоть и не выглядит пьяным вусмерть, но взгляд уже шальной, и по лицу видно, что тот готов пойти на любую авантюру в таком состоянии, хоть голым по улице пробежаться. Глубоко вздохнув, Слава вздыхает и подходит ближе. — Привет, — он старается говорить громче, чтобы музыка не заглушала слова; небольшая компания из трех человек обращает на него внимание, Саша широко улыбается и лезет обниматься, радуясь долгожданной встрече с другом. — Славунтий, — на выдохе приветствует он, затем оценивающе оглядывает. — Хотел сказать, мол, «как ты вырос», но соврал бы, все такой же мелкий. — Да-да, спасибо, ты тоже все такой же. — Это оскорбление или комплимент? В универе я был настоящим раздолбаем. — А сейчас разве нет? — Слава невинно хлопает глазами и улыбается, а Саша взрывается смехом и хлопает того по плечу. Затем берет со стола стакан и протягивает Славе. Тот принюхивается и морщится. Он не разбирается в алкоголе, но кажется, будто это что-то крепкое. — Да ладно тебе, просто пей. — Я наверное лучше колы попью, — видя знакомую баночку на столе, идет на попятную Слава. — Ты пришел сюда напиться или как? — Саша выглядит недовольным и упрямо протягивает стакан, шлепая студента по руке, когда тот тянется к коле. — Давай-давай, мы же договаривались. Не подводи меня, ну. — Да иди ты, — от этих слов Слава чувствует себя каким-то виноватым, вздыхает, делает вид, будто соглашается и берет в руки стакан с алкоголем. Но когда Саша победоносно улыбается и отвлекается, резко хватает газировку. Шалость не удается. Саша замечает это и, проливая жидкость, тянет банку обратно. — Эй! — Что «эй»? — задумавшись, Саша вдруг хитро улыбается и кивает. — Ты сам хотел расслабиться, так вперед! Пей, и живо на танцпол. — Ну хорошо, — помедлив, соглашается Слава, понимая, что не отвертится. — Спасибо.

***

Алишер и сам не знал, в какой именно момент его беспечное «да я просто расслаблюсь, больше не буду» превратилось в ежедневное вливание в себя алкоголя и бесконечное употребление наркотиков. А ведь когда-то он действительно планировал завязать. В юношестве он имел огромные планы, был переполнен энергией и вдохновлен на долгие годы вперед. С самого начала Алишер говорил себе: «Я не сдамся». С каждым днем уверенность в этих словах все крепла, как и его желание показать всему миру, какой он крепкий орешек. Но в то же время давление со стороны так же становилось сильнее. С каждым чертовым днем. Ему не давали вдохнуть свободно, быть тем, кем он хотел, и в какой-то момент… «— Что ты имел ввиду, говоря, что стал тем, кем боялся быть?» — Маленький ублюдок, — цокнув языком, парень опрокинул в себя еще стопочку, и лицо его приобрело гримасу страдания и отвращения. Закуска благополучно закончилась, и Алишеру не осталось ничего, кроме как занюхать горечь рукавом толстовки. — Нихрена ты не понимаешь... ... В какой-то момент на то, чтобы сражаться и дальше за свои права, не осталось ни сил, ни желания. Он не смог выбраться из той ямы, которую сам для себя же и выкопал. И руку помощи ему так и не протянули. Впрочем, Алишер не надеялся ни на что эдакое. Он не привязывался к людям, люди не привязывались к нему. Все предельно просто. В конце концов, он даже пришел к тому, что начал идти на поводу у тех, кого всегда ненавидел. Несмотря на то, что не раз говорил в своих песнях о системе образования, которая делает из людей рабов, что он сделал, когда денег на алкоголь и стафф больше не осталось? Верно. Верно, блять. Он нашел работу. И даже татуировки не помогли, его все равно сделали сраным учителем. Сказали, мол, так он будет ближе к молодежи и сможет повлиять на подростков в случае чего. Иными словами, решили сделать из него марионетку. Знаете, а он не так уж и против. Ему плевать. Даже если он сломает жизни своим ученикам. Даже если он сломает жизнь Славе Марлову, этому наглому, дерзкому, и такому наивному глупцу с большими карими глазищами, в которых плещется жажда знаний и бесконечная злоба, направленная на Алишера. Ха, малыш... Думаешь, ты первый, кто воспылал ненавистью к этому прогнившему человеку? Наивный. Действительно наивный. — А ты, я смотрю, во всю отдыхаешь, — голос рядом звучит так неожиданно, что, будь трезвее, Алишер непременно бы вздрогнул, но алкоголь в организме замедлял реакцию. Он лениво повернул голову к источнику звука и на секунду в его глазах мелькнуло удивление, быстро сменившиеся узнаванием. Заметив это, Саня широко улыбнулся и подсел к нему, приобнимая за плечи. — Ну как ты, молодой? — Ублюдок, я старше тебя, — гоготнув, Алишер обхватил лицо давнего друга руками и рассмотрел со всех сторон, напоследок ущепнув за щеку. — Столько лет, столько зим... — Не делай вид, будто не знал, что я буду тут, — шикнув, Саня потер щеку. — Это моя вечеринка! — Я не знал, брат, честно. Мне просто сказали, что сегодня тут можно будет отдохнуть, — Алишер вздохнул, отмечая изменения в друге. — Я думал, что еще долго не встречусь с тобой. — Да, я тоже скучал. Но, — лицо парня неожиданно стало более серьезным, и, возможно, он протрезвел. — Ты изменился. Алишер кивнул. — Как и ты. — Да. Только вот в лучшую сторону, в отличие от тебя. — Не понимаю, о чем ты, — Моргенштерн пожал плечами, беря в руку рюмку и приподнимая в воздух. — Я стал учителем, как и хотел. — Ты хотел стать музыкантом, — мягко поправил его Саня, грустно улыбаясь. — И совершенно точно не походил на заядлого алкаша, даже при том, какой хуевый образ жизни вел... — На что это ты намекаешь? — взъелся собеседник. — Пропал на пару лет, и думаешь еще, что я мог остаться прежним? Люди меняются, мать твою. — Боже, успокойся нахуй, — Саня применительно поднял руки ладонями вперед. Поняв, что выудить из Алишера нужную информацию пока не удастся, он решил пойти другим путем и хитро улыбнулся, беря вторую рюмку для себя. — Давай лучше выпьем. Алишер задумчиво проследил за тем, как алкоголь до краев заполняет рюмки, и благосклонно кивнул. Для начала они выпили за встречу, затем за здоровье и хорошую работу, а дальше пошли совершенно глупые тосты. Рядом кто-то устроил драку, и Алишер зачем-то крикнул: за Путина! Тогда выпили все, находящиеся в радиусе десяти метров. Но когда Алишер уже порядком подзаебался тухнуть в углу, то решил подойти к танцполу и, возможно, найти себе нового собеседника, потому как Саня очень вовремя отправился в туалет. Алишер медленно смаковал вино, — единственное, что осталось из алкоголя, — из одноразового стаканчика, ленивым взглядом гуляя по толпе танцующих людей, пока вдруг не заметил кое-кого, чье присутствия на этом мероприятии не ожидал совершенно. Среди людей, яростно танцующих под какую-то безвкусицу, затесался никто иной, как Слава Марлов — личность, которая не покидала мыслей Алишера вот уже который день. Было действительно странно увидеть его здесь, среди алкашей и торчков. По нему не скажешь, что он любит такие вечеринки. По нему вообще не скажешь, что он из дома выходит куда-то еще, помимо универа. Алишер хмуро смотрел на то, как Слава вяло двигается в такт мелодии, и с приятным удивлением понял, что тому она тоже не нравится. Это видно по взгляду и жестам. Он хмыкнул, когда услышал, как кто-то меняет мелодию, и уже заранее предугадал, что это снова будет чем-то, не достойным и капли его внимания, но когда из динамиков полился жуткий скрежет, чуть не уронил стакан и весь обратился в слух. Песня странная, но интересная, с занимальным мотивом и инструменталом, странностью своей заставляющая по спине пробежаться куче мурашек. Алишер не помнил, когда в последний раз думал так о чужих песнях. Обычно, они казались ему пустышками, но сейчас внутри у него все спирало от сильных эмоций. Это было круто. Настолько, что не достойно играть на этой тупой вечеринке, где пьяным подросткам плевать, под что трястись. Когда к мелодии добавился голос, Алишеру показалось, что он упускает из виду что-то важное. Голос показался ему смутно знакомым, но из-за алкоголя в крови и множества отвлекающих факторов вокруг, он никак не мог понять, где именно мог его услышать. Он непонимающе огляделся, теряясь в этом смутном чувстве тревоги, и взгляд его снова наткнулся на Славу. А Слава сиял. Он прыгал так высоко, что толстовка задиралась, а капюшон то и дело лез на макушку. Он все время тянул руку вверх, чтобы стянуть его, и не прекращал улыбаться так широко, будто этот момент — самый счастливый в его жизни. В глазах Славы отражались розовые и синие огни светильников, смешиваясь в фиолетовый, но даже под таким странным освещением Алишер видел его красные щеки и часто вздымающуюся от усталости грудь. Его губы двигались в такт чужим словам из песни. Настолько, что Алишер как на яву услышал этот голос, подозрительно похожий на тот, что орал из динамиков. Цепочка в голове медленно начала складываться в какую-то полноценную, чертовски важную мысль, когда кто-то толкнул Моргенштерна в плечо и жидкость из стакана пролилась на его одежду. Он ругнулся, лихорадочно пытаясь стереть пятно, а когда закончил, понял вдруг, что песня сменилась на другую, менее потрясающую, а Слава исчез в толпе. Алишер даже не помнил, о чем думал. Он потерял ту важную мысль. Впрочем, какая разница? Он лучше пойдет и напьется до потери пульса, как делал обычно. Пожав плечами, Алишер отправился на поиски Сани, который, наверняка, уже закончил свои туалетные дела.