Ношу семейники, ложусь спать в восемь

– За окном уже сугробы… – прочистив горло, начал Николай, да так, что один из хиппи-сноубордистов за соседним столиком весело ему присвистнул. Николай отсалютовал ему детской бутылочкой, потом с секунду мысленно повздыхал по его футболке с надписью «Жизненные лейтмотивы: джаз, секс, мой парень и "Глобально-молодежный корпус мира"» и, что уж тут поделаешь, переложил сына на другое плечо. – Сыграем в игру? Она называется «Один день без кавер-версий песен в чьем бы то ни было исполнении», – сказал Морозов и с видом всамделишного викторианского джентльментишки продолжил ножом и вилкой препарировать вафли. Ножом и вилкой! В вафельном бистро на открытой террасе посреди гор в окружении Смолфутов, которые носили горнолыжные комбинезоны всех цветов радуги, ели вафли из бумажных пакетов и облизывали с губ сахарную глазурь, позабыв про салфетки. Николай ответил: – Ты уж, мой хороший, будь добр, уточни, каких песен. Между прочим, за исполнение «За окном уже сугробы» в караоке мини-клуба мне дали наклейку с Олафом. Вот, погляди, если не веришь, – добавил он и протянул Александру свой черный термос со снеговиком, налепленным прямо на эмблему строительной компании, которой он владел. Рядом был стикер: «Переходи на темную сторону: у нас есть печеньки». Зоя пожаловалась: – А мне приходится с ним жить. – Ну-ну, любовь моя, – сказал, как пропел, Николай и бровь приподнял в своей оскорбительной неотразимо-надменной манере. – Не припомню, чтобы ты так уж возражала. Особенно той ночью полтора года назад. – Если бы я знала, что после нее мне придется рожать, я бы заранее составила тебе письменную претензию, уж не сомневайся, – фыркнула Зоя и потянулась к их сыну, чтобы поправить на нем шапку. Потом то же самое проделала с ним, Николаем, стерла пенку от какао с его верхней губы подушечкой большого пальца и палец затем облизала. – В таком случае твою претензию я бы удовлетворил наилучшим образом, а если нет, могла бы взыскать с меня штраф, – продолжил Николай и выразительно пошевелил бровями, но Зою это не впечатлило. Что до Морозова, тот свои кустистые брови поднял в немом изумлении – вот он, любитель миссионерской позы и чтения на ночь и приверженец режима сна. Ну вы помните, нож и вилка. Николай вспомнил годы, когда они с Морозовым заправляли одним из гарвардских клубов и для заседаний оккупировали загородный особняк папули. Вот это было время: шнапс, бренди «Александр», девочки с оранжевыми губками, а мотор работает на лекциях по истории и песнях Луи Армстронга. Вдруг подошли Жизненные лейтмотивы в небрежно нахлобученной шапке, а с ним девчонка с хмурой мордашкой, тугими косичками и складным ножиком на поясе рядом с брелком в виде какого-то индийского божка. На вид им было лет восемнадцать, скорее инди-киды и завсегдатаи скейт-парков, чем председатели студенческих клубов и любители гольфа или большого тенниса. Что они делали в Куршевеле – вот вопрос. Николая одолело искреннее любопытство, но паренек уже с ними здоровался: – Бонжур, – сказал он на французском и протянул Николаю руку. Куртки на нем не было, как и на девчонке, только горнолыжные штаны цвета тутти-фрутти со спущенными лямками. – Хай. Решительно, этот мир размером меньше рюмки водки. Я тоже фанат «Холодного сердца», а вы говорите по-английски. Протянутую руку Николай, естественно, пожал, второй рукой продолжая удерживать сына. Эти птенчики еще даже не оперились, совсем молодняк, и оттого Николаю сделалось куда интереснее. Зоя и Морозов, однако, восторгов его не разделяли, как и хмурая подружка фаната «Холодного сердца». Тем временем тот продолжал: – Я Джес. А это – Инеж. Лучше всех в Альпах катается на доске, – представил он с акцентом человека, который всю жизнь прожил в Англии, но выговор и интонация его притом оставались, как у джазового певца. – Вижу, у вас тут малыш, – сказал он так, будто этот самый малыш у них был общий у всех троих, – но, если вы катаетесь, приходите вечером в бар под горой, тот, что на въезде в деревню. Только сегодня можно послушать, как Билли Холидей поет Strange Fruit. Он подмигнул Николаю так, словно тот что-то в этом понимал, и еще никогда за свой юный возраст не был настолько прав. – Под горой, говоришь? – спросил Николай как бы между делом, но Зоя и Морозов-то знали, что за старый-добрый джаз он душу продаст. Зоя фыркнула. Девчонка с прелестным именем нахмурилась еще сильнее. Отчего-то Николай был уверен, что с пареньком она отправилась не по доброй воле. Очередные богачи, для которых Куршевель, как для других – горка на детской площадке, – вот кого она перед собой видела. И никакой это был не спор на сотню баксов или «действие» из игры – это Николай сразу понял, не из того эти ребята были теста. Но он все равно спросил: – А что если мы, скажем, склоны с самих вершин и в глаза не видели, а сюда отправились разве что за горным воздухом и прелестными пирожными на завтрак с видом на Альпы? Ну, знаешь, от нечего делать, – поддразнил он. – Но Билли Холидей послушать хочется. – Вход свободный, – невозмутимо отозвался Джес. – Но мало кто хочет протирать штаны в баре, где за пиво не дерут втридорога и все слушают Strange Fruit из музыкального автомата, когда здесь кругом рестораны и несмолкающий саксофон. – И ты решил, мы предпочтем Билли Холидей лобстерам, – продолжил Николай, но на словах про музыкальный автомат сердце его заныло в предвкушении. Девчонка буркнула Джесу: – Пошли отсюда. Тут уже Зоя не выдержала: – Господи Иисусе, да он спит и видит, чтобы сплясать свинг под хиты пятидесятых из музыкального автомата, – фыркнула она. – А если вдобавок предложите ему что-то с названием «фрирайд», забудете, что он вдвое старше вас. – Кто говорит о фрирайде? – послышалось откуда-то из-за спины паренька, и Николай увидел: вернулась Алина, держа за руку очаровательный куриный наггетс под видом ребенка – морозовского, но, к счастью детсадовской группы и всех окружающих, от Морозова взявшего только имя в строке «отец» в свидетельстве о рождении и пытливые глазенки. Второй наггетс шел сзади и волочил за собой свой детский сноуборд, бормоча проклятия – вот этот был вылитый папуля! – Эка штука, а мы уже как неделю ищем участников для нашего турнира по фрирайду! – заметил Джес, воодушевившись так, что все его лейтмотивы на футболке заплясали. Алина, сажая первый наггетс рядом с папулей, заметила те самые четыре слова, которые были для нее сродни оргазму, и глаза ее, вот уж неожиданность, загорелись: – Глобально-молодежный корпус мира! В ту же секунду наггетс залез ручонкой прямиком в отцовскую тарелку с вафлями и с чистейшим и изумительнейшим энтузиазмом двухлетнего ребенка впечатал вымазанную во взбитых сливках ладошку точно в морозовское лицо. Зоя разом повеселела, и Николай тоже. Даже второй наггетс отвлекся от причитаний и одобрительно хмыкнул. Тем временем Алина вовсю обсуждала с пареньком будущее этого мира, и, кто бы мог подумать, хмурое лицо его малышки-подружки и то посветлело. А что до Морозова, тот с несчастным видом взял салфетку и как ни в чем не бывало принялся вытирать руки дочери.