***
— Ты останешься со мной. Сириус уставился на Ремуса. О чём он, чёрт побери, думал? Он что, не видел… Но тёплые глаза карамельного цвета глядели на него с открытым, таким слишком знакомым гостеприимством. Он видел это так часто. Ремус, делящийся, отдающий им всё и вся. Протягивающий свои конспекты по истории магии, которые Сириус никогда не вёл. Согласный помочь им с розыгрышем, безумный план которого ему очень не нравился. Безропотно принимающий все выговоры и наказания, когда их закономерно ловили. Болеющий за них на трибунах во время квиддичных матчей, пока Джеймс и Сириус выделывали пируэты на мётлах. Выслушивающий, как они хвастаются своими аврорскими тренировками, когда сам Ремус не мог найти работу. Всегда рядом, всегда позади, всегда в тени, отдающий и прощающий, когда Сириус этого не заслуживал… — Нет, — больше он ничего не сумел сказать, и был облегчён, что хоть это прозвучало безапелляционно. Ремус поглядел на него с явным неверием в глазах. — Ты так сильно хочешь вернуться в Азкабан? — огрызнулся он, и Сириус вздрогнул, но знал, что он сам его спровоцировал, что он заслужил. — Не в этом дело, — хрипло прошептал он. Ремус открыл рот, скорее всего, чтобы объяснить ему, насколько дело в этом и заключалось, потому что Ремусово редкое упрямство касалось одной вещи — самопожертвования ради друзей. Но Сириус успел первым. — Я бы хотел поговорить с Альбусом наедине, — сказал он, прежде чем Ремус смог высказать своё мнение. Грозовые серые глаза встретились с ореховыми, и на секунду между ними развилась молчаливая битва, но они не обменялись тайными сообщениями, и всё, что стало ясно — их обладатели придерживаются противоположных мнений. Наконец Ремус кивнул, развернулся и покинул комнату, тихо закрыв за собой дверь, но Сириус знал, как ему хотелось ей хлопнуть. Но только не Ремус. Если его и ранила такая просьба Сириуса, он хорошо это скрыл. Он слишком хорошо, чертовски хорошо скрывался. Скрывал свои чувства, свою боль, когда упирался в тупик, когда сталкивался с предрассудками. Он всегда был таким. Даже в далёком детстве. Но Сириус всё равно не мог озвучить всё, что нужно было сказать, при Ремусе. Именно по этой причине. Когда Ремус ушёл, Сириус повернулся к Дамблдору, который во время их беседы взглядами не выдавал никаких эмоций. Он окинул его осуждающим взглядом. — Вы не можете ему этого позволить! — рявкнул он. Дамблдор проделал свой любимый трюк с одной бровью, и Сириус пришёл в ещё большее раздражение. — Ты предполагаешь, что наш друг станет меня слушать? — сказал Дамблдор так, словно действительно рассматривал подобный вариант. — Ладно, тогда убедите его! — нетерпеливо отпарировал Сириус. — Почему ты так против нашего варианта? Мне казалось, тебе понравится предложение. — Я не могу… они ему даже не разрешат! — Сириус провёл пальцами сквозь свою копну волос, смотря вбок, избегая взгляда волшебника. — Он оборотень! С чего вы взяли, что они сделают его моим… кем? Охранником? Опекуном? А если так и случится… вы что, не видите, как сложно ему будет? Он… замкнутый. Он не любит впускать других в свою личную жизнь. А если что-то, что угодно, случится, вы же понимаете, они повесят на него обвинения быстрее, чем вы успеете сказать «тёмная тварь». Насколько я понял, за последние семь лет министерство ни капли не улучшило своё отношение к оборотням. — Не особенно, нет. Хотя недавно случился прорыв. Сириус вскинул голову, широко раскрыв глаза. Неужели они нашли… — Не лекарство, — сказал Дамблдор, и Сириус в очередной раз призадумался, что именно — чуткое восприятие человеческой натуры или же простая легилименция — делало старика таким проницательным. Он чуть не пропустил следующие слова мага. — Недавно были сделаны открытия, которые могут облегчить существование таким людям, как Ремус. К сожалению, они пока экспериментальны и очень сложны. Но ты не об этом хотел поговорить со мной наедине. — Я не хочу злоупотреблять его готовностью помочь, — тихо ответил Сириус. — Я могу тебя понять, но, боюсь, я вынужден согласиться с Ремусом. Это единственный вариант, если только ты не хочешь вернуться в свою старую камеру, слегка, конечно, более защищённую на этот раз. У меня сложилось впечатление, что ты не хотел бы прибегать к таким мерам. Сириус сжал руки в кулаки, ногти впились в ладони — он пытался побороть панику, что пробудила в нём эта мысль. Он ощутимо сглотнул. — Не хотел бы. Поверьте, это последнее, чего я бы желал. Или предпоследнее. Есть вещь, которой я не хочу ещё больше. У меня остался только один друг. Я не хочу, чтобы Ремус подвергал себя опасности из-за меня. — Как сделал ты, когда взял на себя роль Хранителя Тайны Джеймса и Лили? — Тогда всё было иначе, — Сириус зажмурился, отгоняя болезненные воспоминания. — Действительно? — Да! Во-первых, это было бесполезно. Я никогда не был в опасности. Я должен был придерживаться плана. Я должен был стать Хранителем Тайны. Это должен был быть я. И если бы меня убили, тайна бы умерла со мной. — Нет, не умерла бы. — Что? Конечно, умерла бы! Я никогда бы не рассказал её! Я никогда бы их не предал! — Я не об этом говорю, Сириус. Я уверен, что ты бы не предал Джеймса и Лили, — настал черёд Сириуса поднять бровь, и он почувствовал странное удовлетворение, когда директор ответил ему извиняющейся улыбкой. — Но Джеймс и Лили хотели бы, чтобы их друзья знали их расположение, хотели бы с ними встречаться. С Алисой и Фрэнком. С Ремусом. С Питером. Конечно, они никому не могли рассказать, пока ты оставался жив. Но… Сириус поднял голову; на его лице отразилось осознание. В те времена он весьма досконально изучал чары Фиделиуса. Как он мог это пропустить? — Если бы я погиб… — В момент остановки твоего сердца они все бы стали Хранителями Тайны. Включая Питера. И он бы выдал её своему хозяину, и всё пошло бы точно так же. Только ты бы тоже умер. Это не твоя вина, Бродяга. Только Питера, всегда только Питера. И Волдеморта. Не твоя. Сириус уставился на стоявшего в дверном проёме друга. Он слушал всё это время? Или только что вернулся? Он не знал, и в суматохе бурлящих внутри него неописуемых эмоций даже не мог задуматься. Не его вина… О, как же он хотел в это верить. — Я счастлив, ты слышишь меня? — продолжил Ремус, пересекая комнату и становясь прямо перед Сириусом. Чуть более низкий, он впервые за всё время разговора возвышался над ним, пользуясь положением. — Я счастлив, что всё так получилось. Раньше я думал, что потерял вас всех. Семь лет я считал, что потерял самое главное в этой жизни, но это было не так. Не так. И я счастлив. — Ремус… — Нет! Здесь у тебя нет права голоса, слышишь меня? Я больше не мальчик, хвостиком плетущийся за тобой! Я не дам твоему упрямству всё испортить! Ты чуть не умер рядом со мной! — Ремус большим и указательным пальцами показал, насколько близок он был к смерти — меньше чем на полдюйма. — Но ты не можешь… — А если ты сейчас скажешь «оборотень», Сириус Блэк, клянусь, я сделаю с тобой то, о чём стыдно говорить! Это мои проблемы, слышишь? Мои! Это я с ними жил с пяти лет, и я буду разбираться с ними сейчас! — Почему это твои проблемы — твои проблемы, а мои проблемы — тоже твои проблемы? А мне что, ничего не остаётся? Ремус открыл рот, чтобы добавить к предыдущему, а после встретился взглядом с Сириусом и прищурился. — Нет, — твёрдо и безапелляционно заявил он, но странная искорка в его глазах отражала такую же в глазах друга. — Нет. Так как всем известно, какой ты безответственный, ты лишаешься права голоса, а я буду со всем разбираться. — Безответственный? — гневно, но с отчётливой насмешкой в тоне вскричал Сириус. — Ты заколдовал слизеринские унитазы, и они взорвались, когда на них сидели люди! — Мне было тринадцать! — Ну, так… — Ремус повернул голову влево; он поклясться готов был, что слышал оттуда смешок третьего человека в палате, — тогда ты сможешь доказать, что повзрослел, пока будешь со мной жить! — триумфально завершил он, потрепал Сириуса по плечу и вышел из комнаты. — Мы как раз уходим, — сказал он, очаровательно улыбнувшись медсестре, только пришедшей напомнить им об окончании часов посещения.***
Миссис Уизли сказала ему спуститься вниз и закончить недоеденный завтрак, его хлопья. Она произнесла это как вопрос, но Гарри знал, что она не спрашивала его. — Гарри, дорогуша, не хочешь спуститься и доесть свои хлопья? Гарри никак не мог отказаться без последствий для себя. А он хотел. Он не хотел доедать хлопья. Он ничего не хотел есть. Ему от одной мысли о еде становилось ещё более тошно. — Тебе полезно. Тебе нужна клетчатка, чтобы вырасти большим и сильным. Большим и сильным. Было бы приятно не быть таким жалким слабаком, но Гарри за свою жизнь наелся достаточно хлопьев, особенно если учесть, что у Дурслей его редко кормили чем-то кроме них (с кусочком чёрствого хлеба) на завтрак. И они так и не сделали его ни сильным, ни, конечно, большим. Но Гарри всё-таки кивнул, поднялся и вслед за миссис Уизли вышел из комнаты. Лучше было послушаться, сделать так, как она хотела. Если она хочет, чтобы он ел хлопья, он постарается. Даже если они на вкус как пыль и вызывают у него тошноту. Близнецы и Джинни, вероятно, уже вышли на улицу, и Перси тоже не было видно, когда Гарри и миссис Уизли вернулись на кухню. Но Рон по-прежнему сидел за длинным столом, двигая туда-сюда руками огромный стакан молока. — Пей молоко, Рональд, — сказала ему мать, подводя Гарри к столу. Она всегда так делала. Направляла Гарри, кладя руку ему на плечо или на спину. Это было странно. Как будто она считала, что он сам не справится. Это его раздражало, и Гарри не мог не чувствовать облегчения, когда она убирала руки. Ему не нравилось, когда его трогали. От этого он стеснялся и настораживался. — Мне нужно присмотреть за курицей, — объявила миссис Уизли и потянулась не то пригладить, не то взъерошить Гарри волосы. Он отстранился, делая вид, что наклонился затем, чтобы подтянуть носок, но она заметила — он понял это по её фальшиво повеселевшему голосу. — Кушай, солнышко, хорошо? И помни — ты можешь есть сколько захочешь. — Почему мне нельзя есть сколько мне хочется? — нахмурившись, спросил Рон. — Пей молоко! — только и прозвучало ему в ответ. Когда за миссис Уизли закрылась дверь, и мальчики остались в комнате одни, Гарри осмелился мельком взглянуть на второго. Злился ли он из-за того, что Гарри разрешили добавку, а ему нет? Но на его лице он увидел лишь неприкрытое любопытство. — Джинни сказала, что ты плакал, — заметил рыжий. Гарри ещё сильнее склонил голову над тарелкой. Он знал, что был слабым и жалким, и, очевидно, Рон думал так же. Наверное, они все так думали. Ему по-прежнему надо было есть, и он воспользовался моментом, чтобы запихнуть ложку размякших хлопьев в рот. От вкуса его замутило, но он заставил себя прожевать и проглотить их. Всё было лучше, чем встретиться с ехидной усмешкой, которая точно была на лице Рона. С противоположной стороны стола донеслось какое-то сопение, а потом Рон очень, казалось, неуверенно спросил: — Тебе здесь не нравится? Гарри замер и медленно поднял взгляд. Рон кусал губу и глядел на него скорее с неуверенностью, чем с высокомерием. — Знаешь, здесь не так уж и плохо. В смысле, я знаю, что мы не такие богатые, как другие волшебники, но летом здесь хорошо. Мы много играем в квиддич на заднем дворе. А зимой здесь бывает тесновато. Фред и Джордж вечно что-то вытворяют, но они нормальные. Перси немного раздражает, но он скоро вернётся в школу. Тут правда не так плохо. Не зная, что сказать, Гарри просто кивнул. — Знаешь, мама тебя любит. — Правда? — спросил Гарри, выпрямившись и удивлённо глядя на него. — Конечно! Вечно «Гарри, дорогуша, то» и «Гарри, милый, это». Гарри ужаснулся. — Прости, — прошептал он. Он мог представить, что Рону не особенно-то нравилось, что его мама любила другого мальчика. Дадли всегда начинал протестовать, едва его тётя проявляла к нему хоть намёк на любезность — не то чтобы это часто случалось. Но он также не мог поверить, что он нравился миссис Уизли. За что бы? Он всегда говорил тупые вещи, из-за которых она кричала или роняла картошку. — Я не против. Мне же легче, наверное, — пожал плечами Рон. — Она кричит, — сказал Гарри тихим голосом, как будто не знал, можно ли такое говорить вслух. — Угу, — к его удивлению, Рон усмехнулся. — Особенно на Фреда и Джорджа. Они придумывают что-то новое, чтобы её взбесить, каждый день, — весело произнёс он. Гарри изумлённо на него поглядел. Это прозвучало так, словно они делали это специально. — Зачем? — спросил он. — Это весело, — снова пожал плечами Рон. — Однажды они поспорили, кто заставит её жутко покраснеть от злости больше раз за неделю. — И что было дальше? — ошеломлённо спросил Гарри. — Они разорвали спор, потому что мама их слишком плохо различает. Сказали, что это портило статистику. — Но… — обескураженно поглядел на него Гарри. — Она не злилась? Не наказала их? — Злилась, конечно! Да она так орала, что почти охрипла на целый день! — Она… она что, не… ну, знаешь?.. — Гарри всё ещё не мог понять, почему Рон так легко об этом говорил. — Она не что? — нахмурился Рон. — Наказала их. — Ну да, они должны были сами разгномливать сад всё лето и НЕДЕЛЮ не получали десерта! — Но она разве не… ну, знаешь… не била их? — прошептал он. — Нет! Конечно, нет… Зачем ей это делать? Гарри растерянно посмотрел на него. Он что-то не то сказал? — Я-я-я просто подумал, — запнулся он, — она так много кричит и реально злится, и она даёт подзатыльники и я подумал… когда она сильно злится… ну… просто мой дядя тоже так орал и… я не знал. Прости. — Твой дядя тебя бил? — округлил глаза Рон. — По-настоящему? Ой. Гарри закусил губу, не зная, будет ли подтверждать его догадку правильно — но он уже слишком много сказал. — И-иногда. Рон уставился на него с отвисшей челюстью. — С-совсем чуть-чуть. Когда я был плохой, — он не знал, зачем добавил это. Но, возможно, Рон подумал, что он реально ужасный, тупой и слабый, если дяде пришлось его бить. Поэтому он соврал. Он знал, что дядя бил его не «чуть-чуть», по крайней мере, он считал, что несколько раз это точно было больше, чем «чуть-чуть», как тогда, ремнём. Это было очень больно. Но после этого Сириус его оттуда забрал. Сириусу не понравилось, что дядя его бил. Но Сириус отличался от большинства людей. Но Рона его слова, похоже, не сильно успокоили. Он всё ещё таращился на него. — Сириусу это не понравилось, — выпалил Гарри. — Он сказал, что это неправильно. Поэтому он меня забрал! Рон медленно кивнул с по-прежнему открытым ртом. Он сглотнул. — О-он тебе, к-кажется, очень н-нравится, — с сомнением в голосе сказал он. — Я про Блэка. — Сириуса, — прошептал Гарри. — С-сириуса, — выдохнул Рон так, словно думал, что если массового убийцу назвать по имени, то он окажется у тебя на крыльце. — Д-да, — очень тихо подтвердил Гарри. — Он… он тоже меня любит. Он мой крёстный отец. — А что это значит? — Это значит, что мои родители хотели, чтобы он обо мне позаботился, если с ними что-то случится, — объяснил Гарри так, как объяснял ему Сириус. — Но… но он ведь убил всех тех людей. — Я-я так не думаю, — закусил губу Гарри. — Но так передавали по радио и в Пророке. Так говорят мама с папой, — очевидно, Рон считал последний источник наиболее приоритетным. — Сириус сказал, что не убивал, — прошептал Гарри. Обычно это называлось тупиком.***
Глаза Сириуса были закрыты; он пребывал в том приятном состоянии на грани сна, когда реальность уже не воспринималась, а кошмары ещё не пришли, и ты просто чувствуешь тепло одеяла и тяжесть своих конечностей. Сон протягивал к нему свои руки, и звук открытия-закрытия двери не потревожил его в этом уютном месте. К нему приближалось какое-то цоканье, и он почувствовал, как сон отступает, но по-прежнему не осознал природы шума, когда тот резко прекратился. Рядом с ним кто-то прочистил горло; и это прозвучало тише, чем всё предыдущее, но именно этот звук заставил его испуганно вскочить. В комнате стемнело, но здесь, у края кровати, мрак был более крепкий, густой и глубокий. Его тело пронзил невнятный, иррациональный страх, который, однако, на секунду стал всеобъемлющим. Стук сердца отдавался в его пересохшем рту, и из комнаты, казалось, внезапно выкачали весь воздух. Но он не мог поддаться панике. Он мёртв. Он мёртв! Он поборол головокружение и заставил свой рот заговорить. — Кто вы? — его голос прозвучал хрипло и как-то неправильно отдался в ушах, но хотя бы не дрогнул. — Ох. Как грубо с моей стороны, — сказал голос, вовсе не извиняясь, и внезапно в комнате зажёгся свет, и прямо в центре стояла яркая светлая фигура Люциуса Малфоя. На секунду глаза Сириуса расширились, затем сузились до размера блестящих щёлочек. — Что ты здесь забыл? — прошипел он. — Но-но, дорогой кузен, интересуюсь твоим здоровьем, конечно. — Брось, Малфой. Мы оба знаем, что тебе насрать на моё самочувствие, тогда зачем ты здесь? — Право, как вульгарно. Может показаться, что ты вырос среди магглов, а не в одной из старейших чистокровных семей, — Люциус шагнул ближе к нему и кончиком трости провёл по одеялу поверх левой ноги Сириуса. У него все силы ушли на то, чтобы не просто сдержаться и не отдёрнуть её, но и сохранить лицо пустым, безэмоциональным. — Но ты, конечно, прав, — продолжил Люциус, — твоё самочувствие мне не так уж и интересно. Мне больше любопытно твоё состояние здоровья. А именно — готов ли ты выйти из больницы. Всё же в Азкабане тебя ждёт отличный номер. Я даже забронировал тебе комнату с видом на море. Эта улыбка. Эта ужасная улыбка, полная ненависти. Улыбка, некогда месяцами мучившая его в кошмарах. Но тогда он был совсем юным, пятнадцатилетним мальчиком, который боялся того, что другой знал, того, что он мог с этими знаниями сделать. Знание подробностей — особенно таких! — из жизни других людей — сильное оружие. Это он всегда знал — его отец исключительно хорошо владел этим оружием. И самым худшим было то, что он никому не мог всего рассказать; не только потому, что никому нельзя было говорить, но и потому, что некому было. Он был одинок. Но он был уже не мальчик. И после всей боли, всех мук, что он пережил со времени пятого курса в Хогвартсе, Люциус Малфой больше не мог его испугать. Вызвать у него тошноту — это да. Но не страх. Нет, у него больше нет такой власти над ним, а возможно, никогда и не было. — Ужасно мило с твоей стороны, — сказал Сириус и заставил себя небрежно опуститься на подушки. Может, он и не боялся Люциуса, но это не значило, что ему нравилось быть в уязвимом положении перед ним. — Надеюсь, твоя дорогая свояченица не обзавидуется. Я слышал, её заперли в подземелье, чтобы заглушить её болтовню. Вы не наносили ей полноценный семейный визит? Уверен, твой отпрыск очень хотел бы узнать свою тётю Беллу получше. Лишь уголок губ блондина слабо дёрнулся, но это была уже маленькая победа, и Сириус был не в том положении, чтобы разбираться. Он усмехнулся. Малфой прищурился и чуть наклонился, возвышаясь над тощим магом в больничной постели. — Ты, может, и думаешь, что ты теперь в безопасности, потому что этот глупец, Дамблдор, прикрывает твою жалкую шкуру, но скоро ты поймёшь, что ему не хватает власти, чтобы тебя отмазать, — прошипел он. — Он всегда был слишком слаб, чтобы её получить, или он бы уже давно стал министром, — Люциус хохотнул и отошёл от кровати. Его голос вновь стал скучающим. — Он был дураком, когда оставил своё место в Визенгамоте. В итоге вердикт вынесем мы, и я лично прослежу, чтобы магический мир избавился от того позора, каким ты был с рождения. И его улыбка вернулась. — Смешно, — ответил Сириус с жёстким блеском в глазах. — А я-то думал, что такой честный чистокровный член волшебного общества, как ты, посчитал бы позором бегать с высунутым языком по первой прихоти безумного полукровки и лизать ему ботинки. Но, возможно, у нас просто разные приоритеты. Ему ответили ещё одним подёргиванием губ. — Говоришь о своём маленьком жалком братике, Блэк? — спросил Люциус, улыбаясь сквозь зубы. — Маленький слабачок, не вынесший настоящей силы? Ты знаешь, что в конце он намочил штаны? Тебе снится, как он зовёт старшего брата на помощь? Сириус дёрнулся, словно пытаясь кинуться на Люциуса, но что-то его удержало. Ограничительные чары, призванные приковывать узника к постели. Его руки смяли одеяло в кулаки. — Ты был там? — прорычал он, и будь Малфой трусливее, он бы намочил штаны под полным ненависти взглядом, прожигавшим его. Но это пробудило только ответный блеск в ледяных глазах, которые рассматривали младшего волшебника, привязанного к постели, чья грудь тяжело вздымалась, а шёлковые чёрные волосы разметались вокруг. — Хочешь узнать, Блэк? Как он умер? Его последние слова? Думал ли он о тебе? Простил ли он тебя? Хочешь, чтобы я тебе рассказал? Интересно, что ты будешь согласен сделать мне взамен. Сириус заставил себя сделать глубокий успокоительный вдох. Он знал, что задумал Люциус. — Ты ничего не знаешь, — сказал он после секунды молчания, и голос его был низкий и уверенный. — Меня не интересует никакая твоя информация. Почему бы тебе не прекратить отнимать у нас время, не убежать к той гарпии, которую ты называешь женой, и не дать мне спокойно поспать? — Ну, тебе она точно нужна, — рассмеялся Люциус Малфой к его крайней тревоге. — Очень хорошо. Довольно скоро увидимся, думаю. Только помни, Сириус: я буду смеяться последним*. А после светловолосый маг повернулся к двери. Открыв её, он мановением палочки погасил свет. Но прежде чем он вышел, в вернувшемся мраке комнаты Сириус услышал его шёпот: — Оно ест тебя изнутри? То, что ты никогда не узнаешь?***
Уже было поздно, намного позже детского времени, когда Гарри осторожно прокрался вниз по ступенькам. Он очень хотел пить и рассчитывал, что сможет налить себе стакан воды незамеченным. Мистер и миссис Уизли ещё не спали — разговаривали в гостиной. В коридоре на полу отражалась тонкая полоска света. В комнате, судя по всему, был третий человек, потому что оттуда доносился незнакомый Гарри мужской голос. Он уже собирался поспешно пройти мимо, когда незнакомый голос сказал то, что заставило его замереть на месте. — Серьёзно? Он похитил Гарри Поттера? — Ты не читал газет, Билл? Там всё было написано, — голос мистера Уизли. — Нет, в египетских — не было. Только о побеге, но тоже не на первой странице. У них своих проблем хватает. Какое им дело до сбежавшего английского преступника? — Но он опасен! Почти так же, как Сам-Знаешь-Кто! — на этот раз — голос миссис Уизли. — Очень в этом сомневаюсь. Он был ненамного старше меня теперешнего, когда его арестовали. Думаешь, он обладал могуществом темнейшего мага современности? В Пророке ерунду пишут, мам! — Ну, он был достаточно силён, чтобы взорвать целую улицу, и достаточно бессердечен, чтобы выкрасть бедного мальчика из дому и избить его дядю-маггла. Они с Гарри были в бегах почти четыре месяца! У бедного мальчика травма! — Хм. Однако Дамблдор, похоже, считает иначе, верно? И всё же, не находишь ли ты это странным? Я всегда думал, что узники Азкабана почти сразу сходят с ума. Так как ему это удалось? Как он вообще сбежал? Он просидел там семь лет! — Он и сошёл с ума! Насколько я поняла, он действительно попытался воспитать Гарри! Забил мальчику голову всякой ерундой… неудивительно, что он такой робкий. Можешь себе представить, каково это — жить с сумасшедшим вроде Блэка? Слава Богу, что его нашли! — Ну, — усмехнулся незнакомец, — были времена, когда я отдал бы всё, чтобы жить с Сириусом Блэком! Если Гарри до сих пор и не был так заинтригован личностью незнакомца, то сейчас он точно был. Он тихо подкрался поближе к двери и прислушался. — Что?! — Знаешь, я помню его. Сириуса. Он тусовался с дядей Фабианом и дядей Гидеоном, — из комнаты донёсся странный звук, похожий на приглушённый всхлип. Но незнакомец с тоской в голосе продолжил. — Я помню, как однажды, когда они забрали меня на выходные, он к ним заглянул. Они заколдовали эту маггловскую коробочку, которая показывает движущиеся картинки, и мы смотрели её весь вечер и ели взрывающиеся попкорн. Это было круто. А на следующий день он дал мне прокатиться на своём мотоцикле. Знаете, он летал!.. Боже, я считал его таким классным! — Как ты можешь такое говорить, Билл! Годрикова шляпа! Ты говоришь о массовом убийце! — вскричала миссис Уизли. — Летал? Реально? — с жадным интересом вновь включился в разговор мистер Уизли. — Они ведь обычно не летают, верно? — Артур! — Нет, он заколдовал его, — сказал незнакомец с явным весельем в голосе. — Он меня на нём покатал. Только один маленький разок, но это было классно! Помните, как на следующее Рождество я пожелал летающий мотоцикл? — Поверить не могу, что ты поступил так безответственно и опасно! А он! С маленьким мальчиком! Знала бы — убила бы! Но именно такова манера всех Блэков. Им всегда плевать хотелось на закон или правильность. По уши погрязли в тёмной магии. Они всегда делали, что хотели, то, что им было выгодно. Ничего удивительного, что он оказался таким же! — Мама! Тебе не кажется, что есть разница между зачаровыванием маггловского мотоцикла и массовым убийством? То, что он сделал первое, не значит, что он сделал второе… — Были свидетели, Билл. И, извини, но то, что он покатал тебя на летающем мотоцикле и очаровал десятилетнего ребёнка своей «крутостью», не делает его хорошим человеком. — Нет. Но он был ко мне добр. Я был гиперлюбопытным десятилетним мальчиком, который фанател по нему и наверняка раздражал. А он находил время, чтобы объяснить мне непонятное и не просто рассказать мне что-то, но поговорить со мной. Сколько ему тогда было?.. Двадцать?.. Большинству было бы всё равно на надоедливого племянника друзей. А он был другом Гидеона и Фабиана, а они были лучшие и легко друзей не выбирали. — Он их обманул. Как обманул тогда всех. Как обманул Поттеров. Если бы не он, они могли быть до сих пор живы! Последнее прозвучало почти криком, и последовавшее молчание было тяжёлым. Гарри не осмеливался даже дышать. — Ты говоришь о Поттерах или о Гидеоне с Фабианом? — тихо спросил тот, Билл, спустя какое-то время. — Он шпионил за Орденом! Они были в ловушке! В меньшинстве! У них даже шансов не было! — стало ясно, что миссис Уизли плакала — она проглатывала окончания. — А он всё знал! Возможно, даже планировал! Как ты можешь защищать человека, который убил твоих дядей?!