***
Далеко-далеко оттуда на крышке унитаза сидел маленький мальчик, прижав колени к груди, и тянулся под рубашку дрожащими пальцами. Он нашарил жёсткую бумагу. Письмо никуда не делось. Гарри вытащил желтоватый конверт и положил его на колени, неуверенно ощупывая. Он ужасно хотел наконец разорвать его, продраться через все слова Сириуса, проглотить их разом. А ещё он хотел его сохранить, чтобы получилось так, что последние слова он ещё не прочитал, а, значит, желание поговорить с человеком, написавшим их, не будет столь болезненным. И, конечно, победили нетерпение, жажда и любопытство. Но он раскрыл конверт осторожно, и это оказалось хорошей идеей. Потому что внутри было не только письмо. Там также была мелкая серебристая пыльца, завёрнутая в бумагу. Гарри озадаченно потянулся за письмом.***
Бродяга подпрыгнул в ту же секунду, как услышал звонок в дверь и вой Лунатика. Кто-то стоял у двери. Прямо сейчас. В ночь полнолуния. Кто мог прийти сюда в такое время? Ещё один звонок. Больше злости в волчьем вое. Отдалённые звуки ударов. В мозгу пса человеческий разум Сириуса бешено размышлял. Мерлин, что делать? Что делать? Он не мог превратиться в человека. Волку станет только хуже. Но он должен был что-то сделать… должен был выгнать этого уёбка прочь, пока Ремус не убил себя в приступе агрессии! Дверь со скрипом приоткрылась. Кто бы это ни был, он был нетерпелив. И не очень умён. Вой оборотня должен был обратить в бегство любого, у кого последние мозги не отшибло. Бродяга стоял на кухне в нерешительности, наблюдая за дверью и прислушиваясь к Лунатику, а затем дверь распахнулась, и он увидел на пороге мужчину, и тогда рык Бродяги превзошёл по злости даже рёв оборотня. Арчибальд Смит. Эта сволочь, идиотский кривляка-аврор. Этот мерзавец, слишком безмозглый, чтобы сложить два и два с присутствием оборотня и получить ответ «плохая идея». Лысый пытливо осмотрелся, и Бродяга задумался, как он пропустил сраного рычащего на него прямо посреди кухни чёрного пса. А после он, уже не думая, побежал, прыгнул и пригвоздил толстого коротышку к полу. Лунатик взвыл громче, словно понял, что товарищ, член стаи, охотится без него. Раздавались глухие удары, и Сириус знал, что это значит. Лунатик бросался на стены, на дверь, на всё, что угодно, пытаясь выбраться из заточения, не задумываясь ни об одной сломанной кости, ведомый лишь инстинктом. И это было только начало. Когда он наконец поймёт, что не может выбраться, ярость станет слишком сильной, инстинкт «рвать на куски» перевесит всё остальное, и, когда он ничего не сможет разорвать, он переключится на то, что стоит в подвале, и наконец — на себя. А он не мог дать этому случиться, и ничего не мог с этим поделать, но он не позволит Лысому сделать Лунатику очень-очень плохо. Он не потеряет Ремуса из-за тупости этого идиота! Шерсть сформировала бледную кожу, лапы — руки и пальцы, ладони вцепились в робу человека под ним и затрясли его. — Ты, тупой ублюдок! Идиотская высокомерная задница! Что, во имя Мерлина, ты, блядь, тут делаешь? Что?! Лысый Смит глядел на него расширенными глазами, раззявив рот, и несколько секунд осмысливал происходящее. Сириус Блэк напал на него. У него была палочка. Он потянулся за ней, но Сириус вырвал её у него из руки. Через него прошёл краткий разряд силы, решительности и чего-то более дикого. У него была палочка. Но это конец. Это Азкабан. И перед его глазами предстало лицо Ремуса, и он понял, что за это тот его не простит. Потому что Ремус идиот. Но теперь вой Лунатика стал убийственным, полным отчаяния и гнева, и Сириус прекрасно представлял себе кровь, искалеченные лапы, боль… Он обязан был что-то сделать! Держа, очевидно, перепуганного мужчину за ворот, он бешено осмотрелся. Он не мог выйти, поэтому не мог оттащить его прочь. Он не мог колдовать. Он… Его взгляд пал на камин. Активировать его самостоятельно он не мог, поскольку нельзя было совать руку в огонь. Но, возможно, это и не понадобится… Сириус схватил сопротивляющегося аврора за шею и оттащил его в гостиную. Банка с летучим порохом стояла на каминной полке, как было принято в домах волшебников. Он мог кинуть порох в огонь издалека, не так ли? Свободной рукой он потянулся за банкой, пытаясь удержать мерзавца и абстрагироваться от воя Лунатика и беспокойства о нём. Он набрал горсть блестящей пыли и бросил её в огонь. Пламя позеленело. Теперь, чтобы активировать связь, огонь должен был тронуть человек. С угрожающей улыбкой Сириус толкнул лысого мага вперёд, в самое пекло. Место назначения. На секунду Сириус задумался. Альбусу вряд ли понравится, если он вот так, посреди ночи… — Кабанья Голова! — выкрикнул он, и огонь разгорелся ещё сильнее. Вслед за аврором он кинул его палочку — лишняя улика была ему не нужна. Со вспышкой пламени и света Арчибальд Смит исчез. Сириус надеялся, что Аберфорт по-прежнему был хозяином этого паба, и что его репутация не изменилась со школьных лет мага. У него оставался шанс, что Альбус узнает о случившемся, и, с учётом таланта Лысого раздражать всех окружающих, мужчина мог там немного задержаться и не вернуться назад этой ночью с бригадой авроров. Услышав гневный рёв Лунатика, Сириус немедленно превратился в Бродягу и прибежал назад в кухню, наиболее близкую к подвалу. Он вертелся вокруг себя, прижав к полу нос, скулил и мягко, утешительно лаял, но Лунатика не так-то легко было успокоить. Он почувствовал добычу и упустил её. И так близко, но не рядом, не с ним, был товарищ по стае. Он выл от тоски по нему, и собачья часть Сириуса улавливала его призыв, и волнение, и страх остаться брошенным, и отчаяние, и снова отчаяние, и жажду свободы — заключение делало волка свирепо яростным, и вой снова перешёл в гневный. Лунатик буйствовал до изнеможения, пока не устал, не ослабел, и тогда удары и прыжки утихли, а вой стал тише и печальней, более тоскливым, нежели яростным. Наверняка ему было очень больно, и он истекал кровью, а Сириус не мог прийти к нему на помощь. Сириус испугался. Лунатик перестал выть. Теперь до него доносился лишь едва слышный скулёж. Сириус знал, что теперь он звал его. Он заскулил и залаял в ответ, пытаясь донести до Лунатика, что он его не бросил, что они по-прежнему вместе. Но он ничего не мог поделать. Был бы он человеком — заплакал бы. Но сейчас он мог только ждать утра, надеяться, что обещанная Альбусом целительница поспешит, и молиться, чтобы они не опоздали.***
Маленького мальчика съедала смесь страха и нетерпения. Это было то чувство, когда ты делаешь что-то, несомненно, запретное, но всё равно очень-очень хочешь это сделать. Держа в потном кулаке письмо от крёстного, Гарри прижал руку к груди, словно пытаясь удостовериться, что оно никуда не делось. Вторая рука медленно передвигалась вниз по перилам, помогая ему отыскать путь по лестнице в потёмках. Было далеко за полночь, и все Уизли уже спали. Гарри только надеялся, что так оно и останется, поскольку не сомневался: ни мистер, ни миссис Уизли никогда не разрешат ему сделать то, что он собрался делать. Он дышал часто и хаотично, а сердце его заходилось. Но он должен был это сделать. Он и хотел бы подождать, да не мог. Голова кружилась, а грудь, он был уверен, взорвётся в любой момент, если он не избавится от этого ужасного чувства, чувства потери и разочарования, более сильного, чем все остальные чувства, которые он испытывал раньше — разочарования среди них точно не было, ведь он никогда не знал, как больно бывает, когда теряешь то, что, казалось, было уже у тебя в руках. Не знал, что ничего не может быть хуже мечты, едва-едва не ставшей явью. И он обязан, обязан был знать, явь ли это. Гарри проскользнул на кухню и на цыпочках направился к тлеющим в печи уголькам. Он сказал, что этого хватит… Присев перед камином, он осторожно развернул пергамент. Набрав в ладонь немного блёсток, он заколебался. Перед глазами чётко предстали слова Сириуса. Сегодня не приходи!***
Сириус был уверен, что сойдёт с ума. Он наблюдал за стрелками напольных часов, которые просто отказывались шевелиться. Он лишь хотел, чтобы сраная луна зашла. Чтобы эта ночь наконец кончилась. Чтобы, когда это случится, Ремус не был мёртв. И вдруг огонь в камине снова позеленел, и сердце Сириуса замерло. О, Мерлин, нет… пожалуйста, только бы он не вернулся! Чёрный пёс подпрыгнул, прибежал в гостиную и увидел, как в огне возникла голова. Только голова. Не больше. Голова маленького мальчика со взъерошенными волосами и чуть сползшими набок очками. Неуверенное, немного напуганное, полное надежды личико. Гарри. О, великий Годриков меч, только не сегодня! Он же сказал ему — не сегодня! Но он не мог позволить ему пройти дальше, не мог рисковать… Чёрный пёс подошёл к камину и превратился в отчаявшегося всклокоченного мужчину. Мальчик засиял от радости. — Сириус! — воскликнул он, и в поле зрения появились его шея и плечи, там, в Норе, он наклонялся всё дальше и уже протянул руку… — Нет, Гарри! Его голос обратился в крик, и Гарри отстранился, как от пощёчины. — Гарри… Сириус упал перед камином на колени. Гарри окинул его неуверенным взглядом. — Сириус? — Не стоило тебе приходить. Нельзя… сейчас не лучшее время, — на заднем плане раздалось низкое рычание. — Я же говорил тебе. Говорил тебе — не сегодня. — Я… Прости!.. Я… я просто… хотел с тобой поговорить… — Я знаю, Гарри, я бы тоже ужасно хотел с тобой поговорить… — Сириус почти неосознанно оглянулся через плечо на заднюю дверь. — Но тебе надо уходить… — Но… И вдруг Лунатик снова жалобно взвыл, и Гарри расширенными глазами уставился на крёстного. — Что… что это было? — Иди, Гарри! Мне нельзя так оставаться! — Нет, пожалуйста, мне надо… Но Сириус уже превратился в большого чёрного пса и залаял на него. А затем, когда по щеке Гарри скатилась одинокая слеза, он заскулил. И вдруг Сириус вернулся — секунд пять глядел на него человеческими глазами. — Гарри… возвращайся, хорошо? Завтра. Прости… И тогда Бродяга хлестнул лохматым хвостом по полу, развернулся и убежал. Гарри приземлился назад на корточки у огня, который вернулся к своему естественному жёлто-оранжевому цвету. Его лицо было целиком перепачкано сажей, и, когда он провёл тыльной стороной ладони по глазам, то понял, что оно ещё и мокрое. Он не заметил, как заплакал, но тотчас же почувствовал себя тупым. Он не хотел быть вечно рыдающим нытиком. Никому ведь не нравятся плаксы, верно? Наверняка Сириусу тоже. Дрожащими руками Гарри завернул бумагу с пыльцой и положил её назад в конверт. В доме по-прежнему стояла тишина, кроме странных скрипов и потрескиваний, которые, как объяснил ему Билл, издавали стены, полы и чары, державшие всё это вместе. Он стремительно заморгал глазами и проглотил ком в горле. Дядя Вернон всегда говорил, что мальчики не плачут, а те, которые плакали, были мелкими несчастными слабаками. Он очень гордился Дадли, потому что тот не ревел, как младенец, но Гарри никогда не понимал, с чего бы Дадли плакать. У него было всё, что он — или Гарри — только мог пожелать, всё, что Гарри когда-либо хотел. Большая комната, много игрушек, подходящая одежда, вся еда, которая только могла в него влезть, и даже больше. И куча внимания, и поцелуи, и объятия, и ласковые слова, и знание, что кто-то всегда будет любить тебя, несмотря ни на что. У Дадли были родители. Не самые лучшие, в представлении Гарри, но всё же родители, и за это Гарри ему завидовал. Он завидовал ему ровно до того дня, когда появился Сириус и рассказал ему, что у него тоже были родители, которые очень-очень его любили и хотели, чтобы он, Сириус, позаботился о Гарри, если они вдруг не смогут. С тех пор, пусть и робко — он не знал, будет ли согласен на это Сириус, Гарри воображал, что Сириус — его папа. И, чем дольше они оставались вместе, тем больше Гарри позволял этой иллюзии поглотить себя, пока не начал забывать, что это лишь игра, фантазия. Лишь мечта. Гарри тихо прокрался вверх по лестнице, в комнату Рона, к себе в кровать. Его рыжеволосый друг так и лежал в прежнем положении, распростёршись на кровати, и Гарри забрался под одеяло, не чувствуя, чтобы оно согревало замёрзшую кожу. Узел в его животе после этого маленького приключения только вырос. Лёжа в темноте, он пытался игнорировать тихий ужас, но не мог — тот душил его. По красивой книжке с картинками о мальчике, которого нашёл долго отсутствовавший крёстный и забрал от людей, никогда не желавших его, в новую жизнь, полную любви, и солнца, и блинчиков, и полётов на мётлах, поползли трещины. Теперь казалось, что он получит что-то совсем другое. Усыновление и жизнь в вихре рыжеволосых людей, с которыми было лучше, чем на Тисовой улице, но это было вовсе не то, на что он надеялся, чего так долго и страстно желал. Потому что это была не его семья. Он не знал, чего именно ищет, но оно было у Сириуса во взгляде, когда крёстный говорил ему, что хочет, чтобы он был с ним. Что-то, что заставляло Гарри думать, что, возможно, Сириус не просто хотел сделать Гарри хорошо, что, возможно, Гарри тоже ему нужен, и без него ему будет одиноко. Семье Уизли он не был нужен. Им и без него было хорошо. Может быть, даже лучше. Пару дней назад он услышал, как мистер Уизли сказал, что они «справятся как-нибудь, даже если Гарри останется». Гарри не знал, о чём он, но, когда тот вздохнул, Гарри вновь почувствовал себя обузой. Сириус, казалось, всегда так радовался, что Гарри рядом!.. Но, возможно, Сириусу он тоже больше не нужен. Возможно, теперь, когда Сириус жил с Ремусом, ему и без него было хорошо, даже лучше. Гарри знал, что ему не следует плакать. Но было темно, и все спали. Никто же никогда не узнает?..***
А потом взошло солнце. От луны остался лишь бледный серебристый круг, висевший низко над горизонтом, и Сириус знал, что к этому времени кости, плоть, кожа и волосы на теле Лунатика начали возвращаться к естественному состоянию, ухудшая состояние всех травм, делая кровопотерю сильнее, разрывая едва затянувшиеся раны. Раньше он очень часто наблюдал такую картину. Бледное лицо Ремуса в холодном поту, его рваное, хриплое дыхание. Он всегда пытался быть потише, но его взгляд и напряжение в истерзанных мускулах выдавали, насколько сильна боль. Сириус превратился назад в человека, но по-прежнему лежал, скорчившись на кухонном полу, напрягая уши в попытке услышать хоть один звук от друга. Но слышно было лишь тиканье часов в углу. Он вскочил и начал ходить туда-сюда. Снова и снова подходя к двери, он боролся со всепоглощающим желанием бросить всё и побежать в подвал, выломать дверь и криком позвать друга, который мог до смерти истечь кровью там, внизу. Было очевидно, что он серьёзно ранен, или он бы самостоятельно вернулся в дом. А сейчас он лежал там, в подвале… Как мог Сириус быть здесь, на расстоянии нескольких ярдов, и не помочь ему, не позаботиться о нём?.. — Ремус? Ремус! Ремус! Пожалуйста… Ты меня слышишь? Ты… пожалуйста, просто скажи… издай какой-нибудь звук, если слышишь меня… Луни? Луни! Но ответа не было. Сколько бы Сириус ни бегал по дому, отчаянно ища что-то, что помогло бы ему в этой ситуации, сколько бы он ни звал человека в подвале, даже не зная, слышит ли его тот, ответа не было. И вдруг в дверь позвонили, и Сириус метнулся к двери, распахнул её, выдохнул: — Ремус… Но, конечно, это был не Ремус. Ремус бы в дверь не звонил. Это была женщина. Знакомая Сириуса, при виде которой он чуть не совершил непоправимую ошибку — чуть не обнял её прямо на пороге, высунув руки наружу. Но Элеонора Брисби тотчас же вошла внутрь, с беспокойством осматривая сперва его тело, затем — лицо. — Мистер Блэк! Что-то произошло? Вы больны? Сириус был настолько встревожен и, в то же время, обрадован, что едва смог выдавить из себя слово. И словом, вышедшим из его пересохшего рта, было имя Ремуса. — Прошу прощения? — Ремус Л-Люпин… — прочистил горло Сириус, — он в подвале, надо найти его, быстро, я не знаю… Прошлая ночь плохо прошла… Он не отвечает… — Мистер Блэк, успокойтесь, — в её голосе присутствовали те нотки, которыми матери успокаивают детей. — Боюсь, я вас не совсем понимаю. Вам больно? — Нет! Не мне! Ремусу. Ремусу больно! Он в подвале, и я не могу пойти туда, а он, наверное, слишком ранен… истекает кровью! Слова «ранен» и «кровь» до целительницы, кажется, ясно дошли, и её лицо посерьёзнело, стало лицом профессионала. — Мистер Ремус Люпин? Он живёт здесь? И, вы говорите, он в подвале? Что случилось? Где вход? — С-снаружи… только снаружи… поэтому я сам не могу… пожалуйста!.. Сириус начал отталкивать её к двери, и она позволила ему себя оттащить. — Оставайтесь внутри, — сказала она без особой необходимости, потому что ну что ему ещё делать, кроме как оставаться на волоске от порога, пропускать чёрные пряди через пальцы, выглядывать через дверь максимально влево и прислушиваться ко всем звукам?.. Звуком, который секунду спустя раздался со стороны подвала, стал крик паники. Сердце Сириуса остановилось. А после миссис Брисби вновь вернулась в поле его зрения, и Ремуса с ней не было, и она казалась расстроенной и… злой. Последнюю эмоцию Сириус никак не мог сопоставить с их положением. Всё: волнение, грусть, даже извиняющийся взгляд — соответствовало его ожиданиям, как бы он ни хотел отбросить эту возможность. Но злость… — Мистер Блэк! — заикаясь, проговорила старшая волшебница. — Э-это… в подвале… вы в курсе… что там? Страх сковал сердце Сириуса ещё туже, впился в него когтями, и пошла кровь… — О ч-чём вы… Ремус… Он не… Нет, нет, я слышал его, я слышал, он скулил до самого конца… Он не… пожалуйста, скажите мне, он не… он жив?.. Он жив… пожалуйста… Это не было правдой. Это не было правдой. Не могло быть. Пожалуйста, нет… этого не может быть… — Он жив. Хотя не должен быть! Облегчение Сириуса от её первых слов замедлило усвоение последних, и, осознав всё, он мог только тупо смотреть на неё, не понимая, что именно она сказала, что могла иметь в виду. — … — Мистер Блэк, вы в курсе, что ваш друг — оборотень?! Смешок, сорвавшийся с губ Сириуса, был на грани истерии. — Конечно, он оборотень! Зачем бы ещё ему там лежать разорванным на куски?! Он… Он в порядке?.. Почему вы его не принесли?.. Всё так плохо? Вы не можете его передвинуть? Мерлин, только не говорите, что он опять сломал спину… — Вы… вы серьёзно ожидаете, что я помогу подобной твари? — возмущённо спросила она. — Ч-что? Твари?! Он не тварь, он — человек! Мой лучший друг! Вы… вы целитель, вы обязаны ему помочь! — Если я сейчас помогу кому-то вроде… него, он только заразит других людей! Одного взгляда на то, что оно сделало с подвалом, хватает, чтобы понять всю жестокость… — она покачала головой. — Как министерство позволило вам здесь оставаться? Не понимаю. Могло случиться всё, что угодно! — Что… о чём вы говорите?.. — прошептал Сириус, отказываясь уразуметь, отказываясь принять… этого не могло происходить. — Он пустил меня в свой дом. Если бы не он, я сейчас был бы в Азкабане! А теперь он ранен! Ему ведь плохо, верно? Он так лютовал прошлой ночью… — Конечно, мистер Блэк. Потому что зверь был взаперти и не мог никого покалечить. Не мог никого заразить, разрушить невинную жизнь. Я всё знаю об этих тварях. Такое животное… — её голос надломился, — уничтожило моего сына. Он ошеломлённо уставился на неё. — Вы… вашего сына убил оборотень?! — мать его так! — Срань! — почти даже не поморщившись, он заехал кулаком в стену. — Ёбаный в рот! Затем он вновь повернулся к ней расширенными глазами. — Но это был не Ремус! Ремус никогда никого не убивал. Он даже никого не кусал! Он всегда закрывался на замок в ночи полнолуния. Пожалуйста! — он был готов умолять. Ради Ремуса он бы и на колени стал, если бы пришлось. — Я не могу выйти! Пожалуйста… просто принесите его сюда, ко мне, и… и я позабочусь о нём, но… Пожалуйста! Миссис Брисби посмотрела на него так, словно сомневалась в его адекватности. И разве не забавно было то, что она только сейчас засомневалась? Не тогда, когда она встретила его, как массового убийцу Блэка, не тогда, когда он лихорадочно бредил, нет, теперь, когда он пытался спасти жизнь другу, который случайно оказался оборотнем. — Пожалуйста! Он больше не опасен, вы же знаете! Вы должны мне помочь! Пожалуйста! Пожалуйста, помогите мне! Сириус не был в этом уверен, но, казалось, убедили её именно эти его слова. Мольба о помощи. Его мольба. С каменным лицом она вышла, очевидно, не считая это хорошей идеей. Но, как бы то ни было, через несколько минут она вернулась, левитируя за собой бессознательное тело Ремуса — голое, окровавленное, измазанное в грязи. Мерлин, всё явно было плохо… — Куда мне его положить? — Наверх, — хрипло прокаркал Сириус. Его другу действительно было очень плохо. Тело взмыло над лестницей, оставив на деревянных ступеньках и дощатом полу несколько бордовых липких капель. Сириус быстро её обошёл и открыл дверь в ванную, направляя женщину к старой ванне на ножках. — Вы уверены? — спросила миссис Брисби, подняв брови. — Думаете, это плохая идея? — поинтересовался Сириус. — Я… я думал… зелье Восстановления Крови, и я не знаю, его надо помыть, потом в постель… Я… Эй! Секундой ранее Элеонора Брисби бесцеремонно уронила Ремуса в ванну. Сириус смерил её злым взглядом. — Вы не против? — прошипел он, хватая полотенце и падая на колени перед ванной. Он обтёр мокрой тряпкой лицо Ремуса, отодвигая в сторону ото лба потные, окровавленные волосы, подсознательно выискивая на его теле травмы. Их было много. Не только свежие раны, но и сломанные кости. Без магии ему не удастся их вылечить… Зажмурившись, Сириус сглотнул. Сейчас нельзя было уступать гордости и придирчивости. Если придётся — он должен умолять. Он повернулся к женщине, которая безучастным взглядом наблюдала за ним в дверях. — У… у него сломаны кости, — начал Сириус, — и он всё ещё истекает кровью, так что бессмысленно поить его зельем — он продолжит её терять. Она не шелохнулась. — Мне нельзя колдовать, у меня даже палочки нет, — он вновь сглотнул. — Ему нужна ваша помощь. Мне нужна ваша помощь. Повисла долгая тишина, и, когда она наконец, вздохнув, подошла к ванне и вытащила палочку, у Сириуса возникло странное, противоречивое желание вскрикнуть, ударить её и заслонить собой друга. Но, когда миссис Брисби задвигала палочкой и забормотала себе под нос, раны начали затягиваться. Она не лезла из кожи вон, чтобы избавить Ремуса от боли, но делала свою работу со спокойным профессионализмом. И всё же она не прикасалась к раненому оборотню, и, как казалось Сириусу, старалась даже не смотреть ему в лицо. Закончив с чарами, она вытащила большой пузырёк из-под колышущейся робы. — Запрокиньте ему голову и зажмите нос, — порекомендовала она. Сириус снова смерил её взглядом. — Благодарю, — выплюнул он. — Дальше я как-нибудь сам. На мгновение заколебавшись, она протянула ему пузырёк. — Дайте ему три чайных ложки. Пока этого хватит, — напряжённо сказала она и вышла за дверь. Сириус едва ли заметил. Ласковым шёпотом увещевая, он открыл Ремусу рот и влил внутрь зелье, помогая ему проглотить. Ремус проглотил; его веки дрогнули, словно он пытался их поднять, но они оказались слишком тяжёлыми. — Всё хорошо, Луни, отдыхай, — прошептал Сириус. — Я обо всём позабочусь. И о тебе. Скоро будешь как огурчик. Он намочил ещё одно полотенце и начал нежными движениями отмывать друга от грязи и крови. Сначала — его лицо, руки и грудь, потом остальное тело, осторожно его поворачивая. Он обнаружил много новых шрамов, серебристой паутиной покрывших ярко-красные и тёмно-фиолетовые пятна на коже. Ремус снова стал похож на хрупкого маленького мальчика — даже на фоне белых стенок ванны его лицо было белым. Но со школьных врёмен его тело изменилось, возмужало и загрубело, подобно телу человека, нуждающегося в самозащите. Сириус задумался, не жил ли на самом деле заклятый враг его друга в его же собственном теле. Когда Ремус начал дрожать от холода, Сириус решил, что сделал всё, что мог. Пришло время уложить раненого оборотня в постель, под одеяло. Пришло время для такого нужного тепла, для отдыха и комфорта. Однако поднять Ремуса оказалось куда тяжелее, чем Сириус ожидал. Пусть и хрупкий на вид, Ремус был взрослым человеком, а Сириус давно растерял всю нажитую благодаря квиддичу мускулатуру. Он с усилием вытащил Ремуса из ванны, и тот протестующе застонал. — Прости, Луни, прости, пожалуйста. Я знаю… потерпи немного, ладно? Совсем чуть-чуть… надо достать тебя… отсюда, — пыхтел Сириус, скорее вытаскивая, нежели вынося Ремуса из ванной. — Вам нужна помощь? — прозвучало со стороны лестницы. Сириус поднял взгляд и увидел стоявшую на верхней ступеньке миссис Брисби. Ему даже показалось, что на её лице он различил беспокойство, но почему-то он понимал, что чувство это относится к нему, а не к голому раненому другу, которого он заботливо придерживал за талию. — Нет, — холодно ответил Сириус. — С этим я и сам справлюсь.***
И он справился сам. Пусть с трудом, но в итоге он затолкал Ремуса на кровать. Тяжело дыша, Сириус опустился рядом с ним, глядя на искалеченное, израненное тело. Больше он никому никогда не позволит причинить ему боль. Никому не позволит даже взглядом его обидеть. Разве не достаточно он и без того настрадался? Как кто-то мог видеть чудовище в этом изломанном теле? Как кто-то мог чувствовать по отношению к нему что-либо, кроме сочувствия и ошеломляющего желания защитить? Он понимал, что люди боятся волка, в которого Ремус превращался одну ночь из тридцати. В ночь полнолуния оборотень — хищник, любящий в качестве дичи лишь человека. И поэтому Ремус каждый раз себя замуровывал, рискуя стать жертвой собственной ярости. Он никогда никого не обидел. Страдал только сам Ремус. Как мог кто-то его за это ненавидеть? Он укрыл Ремуса по талию, но после остановился. Глядя на шрамы, травмы и напряжённые мускулы, Сириус не мог не задуматься, каково это — постоянно бороться с собственным телом. Снова и снова ломаться, трансформируясь. Для него превращение в собаку проходило очень легко. Это был лишь вопрос некоторой концентрации, теперь он мог делать это чуть ли не во сне — возможно, он это и делал. Но Ремусу приходилось двигать кости и расформировывать мышцы, и, даже когда он себя не раздирал, это была ужасная боль. Почему? Потому что он не мог это контролировать, не мог вызвать по собственному желанию, потому что его заставляла полная луна, поднимаясь над горизонтом? И, право, разве это так уж удивительно, что Ремус возненавидел волчью часть себя, возможно, не хотел думать об этом как о части себя, чтобы ещё больше ненавидеть? Разве это так уж отличалось от того, что сделал сам Сириус? Раздвоил себя. Одного Сириуса он демонстрировал миру, а второго прятал, обвинял во всех бедах, потому что он был слишком слаб, чтобы постоять за себя, слишком жалок, чтобы немного потерпеть боль, потому что он был маленьким рыдающим в темноте говнюком. Но нет, нет… Ремус был не такой. Он не был слаб, никогда не был, был сильнее всех, кого Сириус только знал. — За что ты так себя ненавидишь? — прошептал Сириус, поглаживая русые волосы кончиками пальцев. — Как ты не замечаешь… ты же у меня самый лучший, Ремус. Он распрямил одеяло и натянул его повыше, чтобы другу было тепло. Взял холодную ладонь в свою. — Я знаю, ты думаешь, я предал тебя, Луни. Я знаю, что ты думаешь, что мне было плевать на последствия. Плевать на тебя. Но это неправда… Я ничего не хотел ему рассказывать. Не рассказал бы. Если бы только мог — никогда бы не предал твою тайну. Я всегда хотел одного — защитить тебя. Кто-то громко прочистил горло. Сириус поднял взгляд и вновь увидел миссис Брисби стоящей в дверях. При бледном свете зимнего дня она выглядела очень старой. Всего лишь чьей-то тенью. — Мне нужно повторить некоторые лечебные чары. Сириус не шелохнулся, глядя на неё. Она беспокойно дёрнулась. — Возможно, вам лучше подождать снаружи. — Я никуда не уйду, — пылко заявил он. Она со вздохом кивнула, словно знала, что он так ответит, шагнула к противоположной стороне кровати, крепко сжимая в руке палочку, и начала выводить узоры над неподвижным телом Ремуса — спокойно и чётко. Её взгляд был отстранённым, лицо казалось маской, будто мыслями она была не здесь. Сириус крепче сжал руку Ремуса. Через несколько минут миссис Брисби отстранилась и опустила палочку. Положив её в карман робы, она нервно провела руками по одежде. А затем она взглянула на него, и её губы почти изогнулись в улыбке. Почти. — Он тоже всегда был такой упрямый, — мягко сказала она. — Никого не слушал. Такой независимый… Даже в шестнадцать. Сириус уставился на неё в ответ, не зная, как ему на это реагировать. — Вы мне так его напоминаете… Сириус сглотнул. — Вашего сына? — Дэвида. — Вы сказали, что его убил оборотень. Вы поэтому ненавидите всех людей с ликантропией? Почти-улыбка пропала, и черты её лица ужесточились. — Я сочувствую жертвам, не убийцам. — Все они — жертвы! — вскочил Сириус, глядя на неё поверх тела друга. — Да, Ремус не погиб после укуса, и лично я безмерно благодарен вселенной за это, но это не значит, что случившееся не мучает его всю жизнь! Каждое полнолуние он закрывается в темнице, зная, что не сможет себя контролировать, когда волк возьмёт верх. Зная, что, будучи в ярости от заключения, он обозлится на самого себя, навредит себе. И, в придачу ко всему этому, ему ещё приходится бороться с такими, как вы! Он этого не заслужил. Он заслужил всего самого лучшего! Он ни в чём не виноват! — Вы не понимаете, о чём говорите, — голос миссис Брисби дрожал ровно так же, как и её руки. — Он больше не тот человек, не тот мальчик! Он стал чем-то тёмным, нежитью, маскирующейся под него! — Херня! — со злостью выплюнул Сириус, всё ещё пытаясь ради Ремуса не повышать голос. — Может, я и не знал его до укуса, но мы были знакомы с одиннадцати лет! Он был обычным ребёнком, и в нём никогда не было ничего тёмного! Он был робким, тихим, невинным маленьким мальчиком, которого называли чудовищем. Которому говорили, что долго он с этим не проживёт. Ему было всего пять, когда его укусили! Пять! Но он пережил все превращения, потому что он — самый сильный и храбрый человек, которого я знаю, — он улыбнулся лежавшему без сознания другу. — И, знаете, он никогда не жаловался. Потому что в глубине души он верит таким, как вы. Он считает себя чудовищем, верит, что заслуживает боли, когда он ни в чём не виноват. Потому что это вы и вам подобные говорили ему всю жизнь! — Нет! — теперь она тряслась всем телом. — Это н-неправда! Он живёт незаслуженно! Он — дикий зверь! — она сжала руки в кулаки. — Он убил того маленького мальчика и завладел его телом. Так это работает. Внутри него — волк, убивший человека. Они мне так сказали. Они сказали, что мой малыш ушёл и больше никогда не вернётся. Мой сын умер, а зверь… зверь в его теле… Ему нельзя было жить… Они должны были… У Сириуса перехватило дыхание. Он не был уверен, что правильно всё расслышал, правильно понял… по крайней мере, это он себе повторял, потому что знал, что всё расслышал. И понял. — В-ваш сын… — запутался в словах он, — он… пережил укус?! Он стал оборотнем, и они… вы… нет!.. — он отрицательно помотал головой, — никто бы не… Это же… Он был вашим сыном! — Он больше не был моим сыном, — горько прошептала миссис Брисби. — Мне так сказали. Эта тварь убила моего сына… но он выглядел по-прежнему. Знаете, ведь самое ужасное, что это выглядело, как мой любимый Дэви… — Что было с ним дальше? — С кем? — С… с оборотнем. — Он был у-уничтожен. — Это был ваш сын, — горящий серебром взгляд Сириуса встретился с её глазами. — Вы отдали на смерть собственного сына. Тогда из её груди вырвался какой-то звук — не то всхлип, не то вой, почти животный. Костяшки её пальцев побелели, лицо посерело, как пепел. Она казалась старухой на смертном одре. И какая-то часть Сириуса была довольна. И вдруг со стороны кровати раздался новый звук, тихий, громко зазвеневший в повисшей тишине. Сириус тотчас же сфокусировал внимание на друге: присел и положил руку ему на сердце. Пульс был ускоренный, хаотичный. — Ремус? Можешь… Ты меня слышишь? Ремус кашлянул, потом простонал и с усилием открыл глаза. Но они смотрели не на Сириуса, а на Элеонору Брисби. На лице его застыла плохо скрываемая боль. — Вы… м-меня вылечили? Шёпот Ремуса был тихий, но связный. Не без беспокойства Сириус задумался, сколько он услышал. Только что ли он очнулся? Или он слушал разговор? Миссис Брисби уставилась на бледного оборотня, как на привидение. — С-спасибо вам… за п-помощь… — Ремус… — Сириус потянулся за его рукой и сжал её в своей. — Нет… — дыхание Ремуса стало тяжелее. — Я д-должен… это сказать… — Не… не за что, — ответила миссис Брисби. Её голос помертвел. Она моргнула, словно только пришла в себя, оглянулась по сторонам, будто не узнала комнату, и медленно вышла в коридор. — Ремус, — прохрипел Сириус. — …сё хорошо… Сири… н' в-лнуйся так… И затем его глаза вновь закрылись.***
Он обнаружил её на кухне. Она сидела за столом, выпрямив напряжённую спину, уставившись в никуда. Неяркий свет бледного полуденного солнца подсвечивал в её волосах седые пряди. Сириус знал, что был с ней жесток, но не мог заставить себя извиниться. Эта женщина назвала Ремуса тварью, недостойной жить, а Сириус Блэк такого не прощал. — Он уснул? — Да. Она кивнула самой себе, избегая его взгляда. — Он наверняка ещё немного слаб, но через пару дней полностью поправится. — Наверное, мне стоило вас поблагодарить, но я не настолько великодушен, как он, — жёстко отрезал Сириус. — Оборотни, — она сглотнула, — бывают хитры… — Не надо. Она вновь кивнула, поспешно, и с отчаянием в голосе сказала: — Мне пора. Из карманов робы она вытащила несколько пузырьков и поставила их на стол. — Давайте ему это каждые восемь часов. Начните, когда он проснётся. — Хорошо. Она встала и на секунду задержалась, осматривая крышку стола. Когда она подняла взгляд на него, на лице её была улыбка, настоящая улыбка, но в глазах стояли слёзы. — Вы действительно очень на него похожи, — сказала она и повернулась к выходу. Сириус обратился к ней, когда она была уже на пороге. — Сожалею о вашем сыне. — Спасибо. — Он заслуживал лучшей матери. Она вздрогнула, но закрыла за собой дверь без единого слова. В углу тикали часы. Сириус был почти уверен, что ему не стыдно.