Вэй Усянь откинул крышку и изумлённо распахнул глаза. Сегодня на парах он сидел тише обычного лишь потому, что вся его энергия была направлена на размышления – что же в этой шкатулке такое лежит, что Лань Чжаню, уверенному в том, что к его комнате и близко не осмелится подойти в здравом уме, понадобился сейф? Он очернил в своих мыслях благопристойного нефрита донельзя: Лань Ванцзи прошел путь от мелкого воришки, прячущего в шкатулке баснословные деньги, до извращенца, скрывающего книжки, подобные тем, что одалживал ему Не Хуайсан.
Придумав достаточное количество вариантов, он принялся сам же их опровергать. Какой из Лань Ванцзи может быть вор, когда семья его и так достаточно богата? Или, храни он непристойные книжки, стал бы так отчаянно краснеть, когда Вэй Усянь подложил ему одну такую вместо учебника? Нет, конечно, ту книгу он у Вэй Усяня тогда изъял и, может быть, мог дополнить ею свою коллекцию, но в это верилось слабо. Все таки, несмотря на все догадки, образ Лань Ванцзи, как образ непорочной девы, оставался чистым и невинным.
Итак, готовясь увидеть все, что только могло потрясти его воображение, он не обнаружил ничего вызывающего и осуждающего.
— Дневник? – удивился Вэй Усянь, доставая из шкатулки тонкую тетрадь. Но мысль о том, что это мог бы быть обычный дневник он отмел – для такого дела предусмотрительный Лань Ванцзи использовал бы тетрадь потолще. Но листы в ней явно не были пустыми, а значит что-то интересное, что потом можно будет использовать, чтобы раздразнить Лань Чжаня, там все же было. Почему это тогда нельзя было бы назвать дневником?
Отчего-то получить в шкатулке подобие личного дневника он не ожидал, видимо в то, что благопристойный нефрит мог иметь постыдные секреты, верить было интересней. Но, раз уж эта тетрадь могла знать Лань Ванцзи дольше, чем Вэй Ин, может в ней найдется что-нибудь не из разряда «Вся моя жизнь – сплошные правила и учеба». По крайней мере, Вэй Усяню хотелось на это надеяться.
Почерк в тетради был аккуратен по мнению Вэй Усяня, но недостаточно хорош, чтобы сравниваться с обычным почерком Лань Ванцзи.
Сегодня он снова поздоровался со мной по-особенному. Он дарит мне радость.
— Как это можно понимать?
Что записи подобного содержания делают в секретной шкатулке Лань Ванцзи, того Лань Чжаня, который равнодушен ко всему и лицо которого не выражает никаких эмоций? Вэй Усянь явно не был готов увидеть что-то подобное. Действительно, гораздо лучше было бы, будь там что угодно другое, как-никак, глумиться над чувствами – последнее дело.
Ну не мог же Лань Чжань сам писать такое.
Или мог?
И почерк, и мысли, вложенные в запись, совершенно не подходили Лань Чжаню, не соответствовали тому образу, которого он так старательно придерживался, и в котором так отчаянно Вэй Ин пытался проделать брешь или хоть маленькую трещинку. И придерживался Лань Ванцзи своего образа так хорошо, что одного нахождения записей подобного содержания в его секретной шкатулке недостаточно, чтобы определить однозначно автора. Но ведь Лань Ванцзи точно как-то с этим связан и, скорее всего, играет роль либо автора, либо…
Вдруг его осенило: Лань Ванцзи был не только лучшим учеником, но и ослепительно-холодным красавцем, похожим в своих белых одеждах на небожителя. И все вокруг, в том числе и Вэй Усянь, охотно признавали его достоинства. Вероятно, одним из мотивов того, что объектом поддразнивания Вэй Усяня стал именно Лань Ванцзи, стало великолепие последнего в глазах общественности и в глазах самого Вэй Ина, разумеется, тоже. А уж девушкам, мечтающим о Лань Ванцзи, и вовсе не было счету.
Может ли быть такое, что эту тетрадь вела одна из влюбленных в него девушек? А потом не побоялась и отдала ее Лань Ванцзи. Что же, этот вариант был самым логичным.
Ведь и вправду, не мог же такое писать Лань Чжань? Но все равно, Вэй Ину хотелось бы посмотреть, что творилось бы с благочестивым нефритом, когда бы он вдруг без памяти влюбился.
Он смотрит на меня на лекциях. Думает, что я не обращаю на него внимания, потому что пренебрегаю им, но он глубоко ошибается.
— Лань Чжань смотрит на кого-то на лекции? – в недоумении прошептал Вэй Усянь. – Я не особенно внимателен, но, кажется, он с учителя глаз не сводит. Видимо, он смотрит на нее, когда я не наблюдаю за ним. Так Лань Чжаню тоже нравится та девушка. Иначе зачем бы ему смотреть на нее?
Он решил, что на сегодня ему впечатлений хватит, по крайней мере сейчас хотелось немного отойти от этого любовного дневника. Вэй Усянь аккуратно убрал тетрадь в шкатулку, шкатулку – в тумбочку. Он достал телефон и застыл в раздумьях. Сейчас хотелось выговориться, рассказать об узнанном кому-то, кто с Лань Ванцзи вообще никак не связан. Он достал телефон и медленно набрал наизусть заученный номер. Послышались протяжные гудки.
— Шицзе опять недоступна. Все с этим павлином возится, как он ей только не надоел?
Он сбросил вызов и растянулся на кровати. Сейчас только Цзян Яньли могла бы выслушать так, как надо, даже ничего не зная о Лань Ванцзи – он бы рассказал ей все, какой Лань Чжань хороший, и замечательный и как весело его дразнить. И как ему, по всей видимости, призналась какая-то девушка, а тот принял ее чувства и сохранил признание. Конечно, хотелось бы представлять, что автором на самом деле был Лань Ванцзи, открывший новую дверь в чертог своей души, и неважно, что признание посвящено мужчине, но Вэй Усянь был реалистом.
Как вообще мог он подумать, что холодный Лань Чжань, не интересующийся людьми вообще, может посвящать столь теплые строки кому-то, тем более, мужчине, который чисто гипотетически, учится в их классе. Нет, конечно, у них немало красавчиков, но Лань Ванцзи рядом с любым из них выглядел, как изящная лань на фоне более-менее ухоженного, но все равно простого осла.
С собой, разумеется, Вэй Усянь Лань Ванцзи не представлял. Да и с кем-то другим парнем из их класса тоже.
Так что это однозначно писала девушка Лань Чжаня.
Сами слова «девушка Лань Чжаня» оседали на языке неприятным привкусом. Но вообще, какое Вэй Усянь имел право возмущаться? Радоваться надо, что хоть у кого-то получилось расшевелить Лань Ванцзи.
— Вот что такое?! – спрашивал он сам себя, глядя в потолок. – Любовное признание какой-то девчонки он хранит, а я ему столько записок писал – все до единой ведь выбросил!
С этими словами он скатился к кровати и вновь достал шкатулку. Из середины тетради выпал лист бумаги, ранее сложенный вчетверо, а теперь аккуратно разглаженный и вложенный в тетрадь. Он приземлился прямо перед Вэй Ином, вводя его в ступор.
— Лань Чжань? – он осторожно поднял лист, словно музейный экспонат, и поднес к себе поближе. Он внимательно изучал глазами каждую чёрточку, каждый штрих и с удивлением осознавал, что этот не самый аккуратный, но довольно хорошенький портрет Лань Чжаня с цветком в волосах принадлежит его руке. Ну а кто ещё мог бы додуматься до подобного? Или эта девчонка была столь же безумна и изобретательна, что и он сам, или это действительно тот портрет, что он от скуки нарисовал на одном из уроков и после преподнес Лань Чжаню.
— Но ведь тогда он так посмотрел на меня и сказал: «Убожество». Сказал и выбросил. Да и глупо бы потом ему доставать, как он выразился, убожество, из мусорной корзины.
Он все накручивал прядь волос на палец, а когда придумывать логичное объяснение уже надоело, он вложил рисунок в тетрадь, тетрадь – в шкатулку, а шкатулку убрал в тумбочку, пообещав себе подумать о тайне проникновения его рисунка в шкатулку Лань Чжаня позже.
***
И во второй раз Цзян Яньли не ответила на звонок, зато написала сообщение: «Не могу говорить, немного болит горло. А-Сянь, если хочешь рассказать, как твои дела, лучше пиши сюда.»
От этого уголки рта Вэй Усяня расплылись в разные стороны.
— Мне столько всего хочется рассказать моей шицзе!..
И он принялся рассказывать: сначала несколько слов о самом Лань Чжане (пришлось изрядно попотеть над сокращением этой части, ведь Вэй Усянь написал о нем столько, сколько бы хватило на полноценное сообщение), потом о его внезапном отъезде, о замечательной идее – забраться в комнату Лань Ванцзи, о шкатулке и о ее содержимом. Он поделился теорией о том, что тетрадь – подарок влюбленной по уши в Лань девушки, чувства которой ему оказались столь дороги, что он спрятал тетрадь от чужих глаз. Вскользь ещё раз посмеялся над второй, где Лань Чжань сам писал эту «розовую размазню» и посвящал ее их же однокласснику.
Ответ от Цзян Яньли пришел нескоро, действительно, чтобы не запутаться в манере повествования Вэй Усяня, читать приходилось долго и внимательно: «А-Сянь, я не буду ругаться, но все же я не совсем понимаю, зачем ты полез ночью в чужую комнату»
— Как зачем? – Вэй Ин отвечал, не раздумывая. – Мне было интересно.
— А-Чэн говорил мне, что ты все время пытаешься улизнуть в город за вином. Почему не пошел в этот раз?
— Шутишь что ли, шицзе? Лань Чжань куда интересней Улыбки Императора!
***
За перепиской Вэй Усянь и не заметил, как наступило время ужина. Несколько раз в его комнату стучался Цзян Чэн и настойчиво предлагал прогуляться, но тот каждый раз отказывался, оправдываясь подготовкой к тесту. Пресную дрянь, как называл Вэй Ин всю еду в Облачных Глубинах, есть совсем не хотелось, тем более, когда ночью он намеревался спуститься с горы в Гусу и поесть нормального острого мяса, запивая Улыбкой Императора. Все таки вчерашняя ночь в этом самом плане прошла безуспешно, и Вэй Усяню хотелось наверстать упущенное.
— Да знаю я, как ты готовишься! Небось опять одолжил у Не Хуайсана пару книжек или готовишься устроить новую шутку, пока тебя некому остановить?
Цзян Ваньинь опять стоял за дверью и на этот раз колотил в нее сильнее обычного, твердо намереваясь вытащить сводного брата на улицу. Вэй Усянь продолжал молчать.
— А что, если я скажу, что у корпуса тебя ждёт Мянь-Мянь?
Вэй Усянь встрепенулся. Мянь-Мянь, их одноклассница, была одной из самых миленьких девушкек во всех Облачных Глубинах, а тем более, в их группе.
Теперь, когда возлюбленная есть даже у Лань Чжаня, он не должен уступать ему в делах любовных. Мянь-Мянь, безусловно, была хороша и, если уж не она по уши влюблена в Лань Чжаня, почему бы ей не составить пару Вэй Усяню?
Вэй Ин убедился ещё раз, что шкатулка спрятана надежно и пулей вылетел из комнаты, похлопал пару раз Цзян Чэна по плечу и чуть не сбил с ног Мянь-Мянь, ожидавшую на скамеечке около корпуса. Интересно, не знает ли она, чье признание так бережно хранит Лань Ванцзи?
Он не понимал, почему, идя рядом с такой симпатичной девушкой, ему было скучно. Словно всем развлечением его жизни было поддразнивание Лань Ванцзи, а сейчас, когда того нет в Облачных Глубинах, ему стало скучно уже на второй день. Кто бы мог подумать, что Вэй Усянь, тот, кому так нравятся девушки, в такой момент будет думать не о той, которая идёт рядом. Но сам Вэй Ин легко это объяснял своим извечным любопытством – не каждый день узнаешь, что в Лань Чжаня влюблена какая-то девушка, скорее всего из их группы настолько, что исписала признанием в любви целую тетрадь. И не каждый день понимаешь, что даже судя по реакции Лань Чжаня из записей, тому тоже нравится та девушка.
Вэй Усянь без аппетита ковырялся в рисе, выстраивая из него у края миски горку и скатывая по ней кусочки овощей. Он не замечал, как недоумевающе и вместе с тем тревожно косились на него Цзян Чэн и Не Хуайсан.
— Я не хочу это есть лишь потому, что меня скоро ждёт нормальная еда, – сам перед собой оправдывался Вэй Ин, чуть приподнимая голову и останавливаясь взглядом на пустом столике напротив.
— Не заболел ли он? – тихо шепнул Не Хуайсан на ухо Цзян Ваньиню.
— Даже если и заболел, перебесится, – фыркнул Цзян Чэн.
Вэй Усянь вернулся в свою комнату и снова достал шкатулку. Почему-то рядом с ней ему было интересней, разумеется, от того, что не все ещё было прочитано. Он снова достал из тетради портрет Лань Чжаня, сначала безжалостно выброшенный, а затем каким-то образом оказавшийся в тетради.
— А ведь, если говорить начистоту, вышло очень даже неплохо. Мне кажется, я все теперь понял: та девушка не умела рисовать вовсе и подобрала мое творение в надежде, что Лань Чжань забудет его и его автора, и она сможет выдать рисунок за свой собственный, – рассмеялся Вэй Усянь. – А женщины весьма коварны.
Вместе с тем он почувствовал и разочарование: от какой-то девчонки Лань Чжань с удовольствием принял этот подарок, от Вэй Ина – выбросил. Конечно, он не девушка и ведёт себя не так, как нравится Лань Ванцзи, но ведь если рисунок и правда хорош, можно было бы и не обижать его, Вэй Ина, таким категоричным действием.
Нет, Вэй Усянь не был обидчив, но сейчас, слишком долго думая о рисунке, о таинственной девушке и о Лань Чжане, он почувствовал какое-то внутреннее сопротивление: мысль о том, что им пренебрегали самым ужасным образом, боролась с осознанием, что, как ни крути, Лань Чжаню нравится эта девчонка, и Вэй Ин, если уж он все ещё хочет быть Лань Чжаню другом, тоже должен радоваться.
— С этим всем я ни разу за день не повеселился, – проворчал Вэй Усянь, теперь уже с толикой раздражения вкладывая рисунок в тетрадь и убирая шкатулку Лань Ванцзи на место. – Ничего, скоро пробьет девять, сейчас прогуляюсь до Гусу и развлекусь, как следует.
