Профессиональный риск

Чуя очнулся в своей комнате, вновь застав ту практически полностью разрушенной. Арахабаки рвал и метал от невозможности покинуть эти стены, поэтому предпочитал разрушать свою клетку изнутри. Всё, на что хватало сил, было сдерживание монстра в границах собственного дома. Хотя бы на время. С каждым разом он всё чаще отключался, пропускал много времени и почти не помнил, сколько часов назад был момент последнего просветления. Чёртова дрянь, которой его успел заразить тот поехавший ублюдок, уничтожала изнутри. Способность и в обычной жизни доставляла огромное количество неудобств, а теперь, получив столько доступа к телу и сознанию, совсем выходила из-под контроля. Как же всё так получилось? Откуда ему было известно местонахождение их отряда? Какая-то мразь сливала информацию. Или знала его настолько хорошо, что смогла предугадать все возможные шаги. Чуя приоткрыл воспалённые глаза. Каждое пробуждение становилось для помутневшего человеческого сознания шоком — жив. Раздавлен, адски измотан, истощён, но жив. Он с трудом перевернулся на спину, рассматривая причудливые узоры трещин на потолке. С каким трепетом и любовью ещё недавно создавался здесь каждый миллиметр, а теперь всё это было уничтожено. Его же собственными руками. Бархатные кресла и диваны, письменный стол из массива дуба, хрустальные люстры, привезённые лично для него из Италии. Каждая картина — признанное произведение искусства, выкупленное на одном из подпольных «чёрных» аукционов. Редкие издания книг, самая роскошная коллекция вин в Японии, несколько десятков наполированных пар обуви и идеальных классических костюмов. Всё было уничтожено, раздавлено и сожжено дотла. Спасти удалось лишь людей — тех немногих, кто оказался рядом. Крупицы сознания, которые теплились в нём буквально за считанные минуты до открытия «двери», позволили сдержать кровожадного дьявола и выгнать всех вон. Единственный поступок за последние дни, которым он по-настоящему гордился. С самого начала ношу бесконечной силы Арахабаки ему было уготовано нести в одиночку. Именно поэтому не стоило позволять себе бессмысленных привязанностей. Любой, кто окажется слишком близко, мог в конце концов быть убит. Из-за него или им. Как все его друзья когда-то. Руки, до самых локтей покрытые багряными пятнами, потянулись к тонкой бумажке на полу. Старая фотография, похороненная под грудой осколков, была его самым большим сокровищем. Вместе со шляпой, по-прежнему неведомым образом остававшейся на своём месте, она помогала помнить, чтить и бороться. Инцидент Короля убийц доказал, что Чуя сможет справиться, находясь даже в ещё более паршивой ситуации. Но он терял так много крови в последние дни, что не понимал, как ещё удавалось нормально передвигаться. Стоило что-то съесть. И выпить хоть немного воды. Нельзя было давать телу слишком много, ведь чем дольше оно функционирует, тем выше вероятность, что под влиянием этой дряни запечатанный Арахабаки мог в один из неудачных дней оказаться снаружи. И тогда Йокогаме, а может, и всей Японии придёт конец. Он уже уничтожал за мгновение целые районы — не стоило лишний раз рисковать. Спуск вниз каждый раз был особой болью — любимый кабинет и некогда уютная кухня превратились в руины. Бокалы из тонкого синего стекла теперь напоминали сплошное цветное месиво, а из тарелок уцелела лишь одна. Чуя подцепил её двумя пальцами, вынимая из-под груды осколков. Вся эта посуда стоила целое состояние. Старшая сестра с такой тщательностью подбирала её. И что с этим всем стало теперь? Ярость, клокочущая и пожирающая, была самым опасным чувством. Она не только подпитывала мерзкую болезнь, но и давала «зверю» право управлять сознанием, путала мысли и затуманивала разум. Нельзя позволять себе отдаваться ей целиком. Держись. Только держись. Где-то в котельной что-то запищало — видимо, в очередной раз подпорченная разрушениями техника вышла из строя. Отключить бы её совсем. Чуя мучительно медленно побрёл к нужной комнате, застыв на пороге и уронив ту самую единственную тарелку. На полу лежала чья-то одежда, оружие и два комплекта снаряжения. Он знал, кто носил с собой этот серебристый кольт М1911. Он сам выдавал ей его. — Чёртова дура. Только не говорите мне, что она притащилась сюда. Рванул обратно, в мгновение ока вернувшись на второй этаж. Единственная комната, которая была закрыта, сейчас темнела своей покосившейся дверью прямо перед его лицом. Если внутри окажется разорванный труп — это будет целиком её собственная вина. Никто не просил лохматую идиотку приходить. Утонувшее в солнечном свете помещение казалось поразительно просторным. Изголовье громадной кровати было испачкано кровью, одеяла и подушки скомканы и беспорядочно разбросаны, повсюду какие-то обломки и надорванные фрагменты мягкой мебели. Никакого тела. Даже его частей нет. Чуя сделал шаг — и заметил завитки волос, разметавшиеся по полу. Видимо, в момент потери сознания она завалилась на бок и упала с кровати, потянув за собой штору и одеяло. Он приблизился к застывшей Соно, старательно игнорируя следы от удушья, приложил пальцы к бледной шее и попытался прощупать пульс. Жива. Лицо покрыто запёкшейся кровью, волосы сбились в один большой комок, на запястьях всё те же характерные синеватые отметины. Похоже, они уже встретились. И «зверь» пытался избавиться от непрошеного гостя. Почему же не довёл начатое до конца? Или ошибочно принял обморок за смерть? Он со вздохом опустился на пол, прижавшись спиной к стене и вытянув ноги. Хотелось вышвырнуть ополоумевшую дуру в окно. Она рушила весь его идеальный план. Вновь и вновь вмешивалась, переворачивала всё с ног на голову, портила и разрушала. Почему каждый раз эта странная девка оказывалась в центре всех событий? Кто просил лезть? «Зверь» не убил её. Не разорвал в клочья, не попытался раздавить гравитацией, не перегрыз глотку. Оставил без сознания и больше не тронул. Чуя похоронил слишком много тех, кого Арахабаки счёл недостойными жизни. Пусть «Порча» за эти пятнадцать лет успела стать чем-то жутко обременительным, но всё же привычным — её последствия всегда оказывались самыми непредсказуемыми. В наиболее реальном смысле этого слова. Подчинённые, работники, друзья, случайные прохожие. Он перестал вести счёт жизням, которые его собственная внутренняя сущность считала лишь расходным материалом. Замкнулся, надел плотные кожаные перчатки и запретил себе прибегать к этой силе без острой необходимости. Чувствовал гнетущую злость и обиду на напарника, предавшего его и оставившего по сути без единственного шанса на сдерживание адского монстра. Без единственного шанса на спасение всех, кто ему дорог. Болезнь, с помощью которой чёртово правительство пыталось его ликвидировать, была слишком слаба, чтобы держать способность открытой постоянно. Но даже этого хватало, чтобы на какое-то время «зверь» брал верх и подчинял его волю себе. Не вырывался целиком, не использовал мощь на максимум — лишь приоткрывал стальную дверь и скалился кровавой ухмылкой. Так почему Соно осталась жива? Он не контролировал себя в ту ночь, не помнил ни секунды из происходящего. Значит, вся власть была полностью у «него». Её стоило привести в чувство и выгнать прочь отсюда. Пока не стало слишком поздно. Кто знает, сколько времени ему отведено в этот раз. — Эй, Соно, поднимайся. Какого чёрта ты делаешь… — настойчивые потрясывания за плечо, хлопки по щекам и громкие требования не дали никакого результата. Она по-прежнему была бессознательнее любого трупа в морге, разве что изредка сопела разбитым носом. Чуя злился, но не рисковал переносить её вручную. Вдруг сломана шея или позвоночник. Одно неверное движение — и девчонка гарантированно станет инвалидом или получит сердечный приступ от болевого шока. С усилием поднявшись на ноги и добравшись до ванной, он набрал полный графин холодной воды. Может, это приведёт её в чувство. Если же нет, то точно придётся выносить вручную. Что с этой ненормальной ещё делать. Чуя вошёл обратно в комнату, но на полу уже никого не было. Он осмотрелся, найдя дрожащую всем телом Соно за перевёрнутым креслом. Покрытые багровыми пятнами пальцы сжимали ткань тёмного свитера с такой силой, что разбитые костяшки стали бело-голубыми. Глаза метались из стороны в сторону, а с губ срывались рваные вздохи. Она явно не осознала, где находится и что с ней творится. — Соно, успокойся. Соберись, встань и уйди отсюда. Я приказываю тебе немедленно покинуть мой дом, — говорить спокойно не получалось, поэтому голос к концу фразы всё же перешёл на рык. Чуя злился, что после всего, что он сделал для изоляции окружающих от самого себя, эта дура всё равно оказалась здесь. Сидит тут, трясётся всем телом от шока и пытается ещё храбриться. Ненормальная. Чужие руки потянулись к краям его рубашки, обхватывая крепко-крепко и пачкая в крови. Соно смотрела прямо на него, вновь заставляя челюсти сжаться от «того-самого-взгляда». — Я не понимаю, что это было, но рада, что Вы в сознании. Значит, не всё потеряно. Она нервно облизнула пересохшие губы, отводя глаза в сторону и стараясь не упасть в очередной обморок. Чуя видел, как бледнеет её лицо — и злился ещё больше. Безрассудная и упрямая. Ничего не меняется. — Ты не расслышала? Вали к чёртовой матери отсюда, дура! Какого хера ты вообще здесь делаешь? Почему она не выполняет его приказы? Как она вообще попала в дом? Как узнала о его состоянии? — Я никуда не уйду. Можете попробовать вышвырнуть меня. Я понаблюдаю, как Вы сделаете это с отсутствием контроля над способностью, — её спокойный тон казался какой-то механической записью. Внезапно появившейся у девчонки самоуверенности стоило позавидовать, но это явно не могло спасти от неминуемой гибели. Чуя схватил Соно за локоть, рывком заставляя подняться на ноги, и потащил за собой в сторону двери. Она не стала упираться, но громко зашипела от боли и впилась пальцами в держащую её руку. Кожа под его ладонью была синяя. Похоже, сильный ушиб лучевой кости. — Ты совсем ебанулась? Решила сдохнуть? Ты хоть видела своё состояние? Думаешь, я пожалею тебя?! Да хера-с-два! Пошла прочь отсюда! Давно же этот дом не слышал таких криков. Даже самая верная прислуга после пары крепких слов спешно собралась и покинула территорию особняка. За это он и ценил своих людей — беспрекословное исполнение приказов. Не нужно было тратить нервы и силы на лишние дискуссии. — Нет. Господин Мори доверил мне задачу по сдерживанию Вас до прибытия подмоги. Я не смею пойти против приказа босса. Лишь минута промедления, которую она получила после своих слов, позволила девчонке извернуться и вырваться из захвата. Она отшатнулась в сторону, придерживая повреждённую руку и озлобленно косясь. Босс… всё знает? И отправил к нему на подмогу это подобие мафиози? Зачем? Что она может? — Это просто смешно. Ты — и сдерживать меня? Он мог рискнуть использовать способность, в пару ударов уничтожить в ней последние крохи сопротивления, но все аргументы и без этого были налицо. — Ты видишь, во что превратился мой дом за пару дней? А ведь я ценил его больше всего. Откуда столько уверенности, что тебя, никчёмное создание, эта сила не тронет? — боль и злоба, сочащиеся из каждого слова, лишь сильнее разжигали адский огонь, горящий в груди. Под босыми ногами хрустели осколки разбитого зеркала, разрезая кожу и оставляя тёмные мокрые следы. Здесь ничего не осталось прежним. Даже он сам. Соно промолчала в ответ, косясь куда-то в сторону. Она и сама не знала, почему находится сейчас рядом. Всего лишь жалкая попытка доказать свою значимость, выслужиться. Босс наверняка не имел в виду ничего подобного — она сама придумала такой способ заслужить похвалу. Лишь подобная версия событий имела место быть. — Вали. У меня нет сил и времени на споры с тобой. Чуя пригладил растрёпанные волосы, с какой-то заторможенной раздражительностью подметив, что те на ощупь стали жёстче проволоки. Когда он последний раз принимал душ? Когда вообще последний раз воспринимал себя в качестве обычного живого человека? Её тихий голос вырвал из омута разрушающих мыслей. — Я встретила Ваших подчинённых снаружи. Они приезжают сюда каждый день. Даже пытаются сохранить видимость привычной жизни. Они очень обеспокоены. — Тебя это не должно волновать. — Но волнует. Он не хотел смотреть на неё, не хотел слышать. Каждая деталь, каждое малейшее движение этого человека вызывали неконтролируемый приступ злости. Держать контроль над собой становилось всё сложнее, голова будто наливалась свинцом, ладони горели. Арахабаки настойчиво требовал выпустить его, путал мысли, сжигал внутренности на дьявольском пепелище. Капля за каплей, минуту за минутой выпивал его жизнь, поражая слабое человеческое тело омерзительным проклятием. — Я не буду повторять дважды. Вали на хер, пока есть возможность. Он такого шанса тебе не даст, — на этих словах разговор был окончен. Чуя вышел из комнаты, демонстративно оставив дверь открытой. Он не собирался больше говорить с этой полоумной. Если то совместное задание вселило в неё абсурдную уверенность в хоть какой-то возможности доверительных отношений между ними, то спасать её было бесполезно. Она осталась всё той же наивной идиоткой, которая верила в какие-то пустые убеждения о собственной незаменимости. Раздражение сменилось неприязнью, а она — безумной усталостью. День и ночь переставали для тебя существовать, если их наличие теряло всякий смысл. Не имело значения, какой сейчас был час, день недели, месяц или год. Лишь необходимость продолжать кровопролитную борьбу с самим собой за право сохранить ту часть мира, которую ты с таким трудом оберегал. Света в кабинете почти не было — все люстры сорваны, торшеры разбиты, а солнце давно зашло за горизонт. Чуя сидел на полу, задумчиво разглядывая письменный стол с красующейся на его проломленной столешнице черепом какого-то рогатого существа. Ехидный подкол — подарок от бывшего напарника, появившийся на пороге дома накануне очередной годовщины его службы в мафии. Осаму очень любил напоминать ему о прошлом, о предательстве бывших сокомандников. Видимо, так он старался поддерживать боевой дух — высмеивая и подначивая, ядовито комментируя один из самых болезненных и ненавистных моментов в жизни Чуи. Пока сам не превратился в такое же чёрное пятно, которое хотелось навсегда выжечь из памяти. Почему же он не избавился от этого уродства? Арахабаки явно оценил отсылку — даже оставил на самом видном месте. «Смутная печаль» проявилась первой, заставляя все вещи вокруг подниматься в воздух и с оглушительным грохотом падать вниз. За ней всегда следовала «Порча» — со всеми её «приятными» побочными эффектами в виде кровоточащих символов на теле, полной потери контроля над силой и помутнения рассудка. Хотелось верить, что Соно засунула свою гордость куда подальше и уже была на полпути к городу. Дом погряз в оглушительной тишине, поэтому Чуя с какой-то долей облегчения осознал, что остался один. Кожа начинала неистово гореть и покрываться саднящими язвами. Он почти безразлично смотрел на собственные руки, совершенно обессилев от мучительной боли и обильной кровопотери. Сколько тело протянет в таком бедственном состоянии — не мог знать никто. Лишь бы меньше, чем разум. Грудь сдавило в спазме, вынуждая согнуться пополам и прижаться лицом к холодному полу. Густая обжигающая жидкость стекала из носа, подступала к горлу, струилась между приоткрытых губ. Разве вот так он планировал провести свою жизнь? Харкая кровью и в безумии кидаясь на стены? Херова проклятая способность. Херов ублюдок. Херовы трусливые выродки из спецотдела. Если выкарабкается — повырывает им сердца голыми руками.

***

Всепоглощающая, всеобъемлющая, ставшая уже такой привычной. Тьма. «Зверь» всегда нехотя отпускал сознание из своих лап. Ему нравилось чувствовать силу, влиять на материальный мир, быть свободным. Каждый раз Чуя с трудом вырывал право управлять собственным телом — и не мог избавиться от гнетущего страха, что когда-нибудь эта тьма может стать вечной. Он исчезнет навсегда, оставив после себя лишь обезумевшую оболочку, истекающую кровью и заживо сгорающую от невозможности вместить настолько могущественную силу. Каждое простейшее движение давалось с непосильным трудом. Он не мог раскрыть глаза, щурясь от света и пытаясь сфокусироваться. Необходимо было оценить окружающую обстановку, а уже потом ущерб, нанесённый организму. Велик риск, что после пары таких провалов он мог очнуться без одной из конечностей или с выколотыми глазами. В этот раз пробуждение оказалось менее болезненным, но в разы более тяжёлым. Голова раскалывалась, а в носу и горле всё свербело от едкого сладковатого запаха. Сколько же времени прошло? — Твою ж мать… Чуя с хрипом выпрямился, захрустев шейными позвонками и с ощутимым усилием распрямляя мертвецки затёкшие плечи. Запястья и щиколотки будто были стянуты длинными мокрыми тряпками. Он долго всматривался в размытые силуэты вокруг, стараясь понять, какая чертовщина успела произойти. Вокруг явно был зал. Понять это можно было по тёплому паркету, высоким панорамным окнам и огромных размеров люстре, сорванной с потолка и теперь покоящейся совсем рядом с его полуживым телом. Вот только откуда в зале могли взяться все эти длинные верёвки? И эта куча тряпья, развалившаяся сейчас у противоположной стены? «Куча» пошевелилась, издав тихий болезненный стон. Вместе с ней шевельнулись и верёвки, обхватившие его руки и ноги. Громоздкое нечто придвинулось чуть ближе, замерев примерно в полуметре. — Вы… пришли в себя? Голос, до боли знакомый, заставлял сознание цепляться за реальность, а тело возвращать себе прежние привычные функции. Спустя десять минут, тянувшихся почти целую вечность, он смог сжать пальцы в кулак. Ступни закололо в судороге, к икрам прилила кровь. Чёткость зрения вернулась позже всего. Чуя предпочёл бы, чтобы она не возвращалась вовсе. Напротив него сидела по-прежнему взлохмаченная Соно. Ещё более измученная, чем он видел её некоторое время назад. С огромным кровоподтёком на щеке, заплывшим глазом и разбитой губой. Она завалилась на один бок, придерживая здоровой рукой ранение в районе груди. На ней была всё та же одежда, теперь больше напоминавшая грязные лохмотья. Наверное, из-за них он принял её за кучу тряпок. Но примечательным был даже не поражающий внешний вид еле живой девчонки. Вся комната — от двери до двери, была заполнена длинными зелёными стеблями. Живые джунгли разрастались, скользя по стенам и потолку, обвивая разрушенную мебель и свешиваясь с перил. На каждом из побегов красовались небольшие синие цветы, источающие как раз тот самый едкий запах. Растения ослабили хватку вокруг его запястий, освобождая руки, но не отстраняясь слишком далеко. Видимо, они долго держали его в таком положении, ведь на коже остался почти чёрный браслетообразный след. — Какая же ты дура. Соно слабо усмехнулась, сверкнув поразительно синими глазами. Почему он никогда не замечал, что они так схожи с этими противными цветами? — Думаете, Вы первый, кто мне говорит это? Наивно. Она согнулась от приступа дикого кашля, хватаясь одной рукой за грудь, а другой прикрывая рот. Тонкие нити крови струились между пальцами, блестящими каплями опадая на покрытый пылью пол. Либо способность так действовала на тело носителя, либо во время одного из ударов были повреждены внутренние органы. В любом случае — она умирала. Медленно, но верно. — Ты хоть осознаёшь, что делаешь? Думаешь, я буду обязан тебе за эту тупую жертвенность? — он почти выплёвывал каждое слово, испытывая странную смесь эмоций по отношению к жалкому человеку напротив. Только-только удалось принять это недоразумение в качестве сотрудника, он даже оказался вполне удовлетворён её работой на задании. И тут такое разочарование. Разочарование, смешанное с совершенно неуместным любопытством. Какое противное ощущение. Видеть сломленную снаружи, но не внутри, впитывать в себя ненавистный взгляд, быть поглощённым этой странной атмосферой. Их кровь смешалась, воздух стал одним на двоих, стебли накрепко переплетали ноги, руки, превращая в единый организм. Глаза в глаза. Два совершенно разных человека — в одной комнате, на грани жизни и смерти. Не хотелось даже допускать этих мыслей. Допускать возможности видеть её такой. Смотреть на неё иначе. Она скользнула босыми ступнями по полу, склонила голову к плечу, позволяя нескольким непослушным прядям упасть на лицо. — Будем считать, что возвращаю долг за тот случай с соседкой. Сравняли счёт. Чуя криво усмехнулся, всматриваясь в улыбающееся лицо напротив. Как же глупо. — И что собираешься делать дальше? Похоже, ты ранена, а значит долго в таком состоянии не протянешь. Думаешь, будет чертовски круто помереть здесь? Не обольщайся. Никто через месяц и имени твоего не вспомнит, — нужно пошатнуть её уверенность в себе, надавить на больное. Она должна уйти. Соно промолчала, с шумом втягивая носом воздух и ощупывая раненый бок. Игнорирование — не самая действенная тактика, когда твой единственный собеседник и «цель для спасения» являли собой одно целое. Громкое, сильное и очень опасное. Она потянулась к карману пиджака, вытягивая оттуда бинты и несколько больших послеоперационных пластырей. Руки не слушались, пальцы двигались вяло и не могли крепко держать предметы. Наспех попыталась сделать перевязку, но ни одна из попыток не увенчалась успехом. — Ты отбросишь коньки быстрее, чем наступит ночь. Посмотри, что с тобой стало всего за несколько часов. Думаешь, выдержишь дольше? — Чуя наклонился вперёд, согнув ноги в коленях и запуская руки в волосы. Он должен понять, что делать дальше. Срочно вызвать сюда кого-то из сотрудников и вытащить её, пока он ещё в сознании. Звук разрываемой упаковки от пластыря потонул в вязкой тишине. Окровавленные руки прижали большой лоскут ткани к длинному порезу у шеи. Это стоило бы зашить, но вряд ли она сейчас осилит хирургические процедуры. — Прошло три дня. Слух уловил тихие слова, но суть сказанного дошла не сразу. Взгляд вновь уткнулся в её лицо, выискивая в сжатых губах, ввалившихся глазах хоть один намёк на шутку или бред. — Ты лжёшь. Она вытянула из кармана мобильный и, включив, подтолкнула по полу в его сторону. Чуя опустил глаза на светящийся экран, поразительно долго всматриваясь в обозначенную дату. Девчонка была права. Если подсчитать, сколько прошло дней с момента его заточения, то получится целая неделя. Семь дней, которые он проводит в этом состоянии. Семь дней, которые всё ещё его не убили. — Но… — Я брала еду из Вашей кухни. Вы тоже изредка едите и пьёте. Видимо, «вторая личность» не хочет, что бы Вы сейчас смертельно пострадали, — произнесла она тихо, указав пальцем на разбросанные у дивана пластиковые бутылки. То есть это еле живое недоразумение держало его в таком состоянии почти трое суток? Это же несусветная чушь. «Зверь» бы давно уничтожил её, а вместе с тем и его самого. В памяти всплыли почти полностью забытые воспоминания о заказе с участием старухи Оно. Тогда наёмника из «Красных драконов» она точно так же держала под контролем способности. Отравила, усыпила, но не убила. Просто сдерживала до его прихода. Господин Мори знал об этом — эпизод с удерживанием оказался в подробном отчёте. И поэтому он отправил сюда именно эту девчонку? Вспышка воспоминаний, ещё одна, и ещё. Длинные трубки, цилиндр с тёмной жидкостью внутри, собственное истощённое тело, профессор Н., подземная лаборатория. Они вливали в него какие-то растворы через все эти импровизированные капельницы — и способность будто отключалась. Ублюдки в халатах использовали тогда «мидазолам», эффект от которого ещё долгие годы не позволял ему нормально спать по ночам. Тот болезненный и мучительный опыт показал самое главное — единственное, чего его бесконечной способности стоит избегать, так это попадания чего-то подобного в организм. Яд в цветах. Её способность была отравляющей. Чуя окинул взглядом раскинувшееся по комнате зелёно-синее кружево. Вьюнок оплетал остатки лестницы, охватывал люстру, цеплялся за стены. Почему он не задумался об этом раньше? Всё вставало на свои места. Гравитационному манипулятору со свихнувшейся силой противопоставить было нечего — лишь яд. Яд, которого у самого никчёмного сотрудника Портовой мафии было в достатке. — Откуда все эти раны? — Не так просто было с Вами договориться. — Он пытался убить тебя. — Думаю, скорее просто ранить. Он беспокоился, что я пытаюсь Вам навредить. Я так думаю… — Не неси херь. Твои предположения глупы и жалки, — раздражение вновь обожгло грудь изнутри. Как же ничтожны люди, делающие поспешные выводы лишь на основании минимума полученной информации. Он опёрся рукой о колено, с трудом поднимаясь на ноги и выпрямляясь в полный рост. Нужно что-то делать. Она умрёт здесь, если ничего не предпринять. Чёртова обуза. Необходима вода, какие-то лоскуты, игла, нитки, спирт. Как найти в такой разрухе хоть что-то из этого? — Сегодня утром звонили из штаба. Сказали, что нашли способ помочь Вам. Попросили дождаться завтрашнего дня. Её голос был еле слышен, а слова становились всё менее различимы. Стебли продолжали разрастаться, закрывая собой окна и пачкая в синем пигменте стены. Какой-то оживший кошмар. В этом удушающем запахе задохнуться можно, а от концентрации яда — сойти с ума. Жуткая сонливость не давала взять себя в руки, вынуждая цепляться за стены в попытке удержать вертикальное положение. Откуда в нём ещё есть силы вообще на хоть какие-то действия? Смазанная картина перед глазами, длинные стебли у его рук и ног, слабость, боль — всё это так напоминало кошмарное прошлое, которое он упорно старался забыть. Прошлое, в котором он считал себя монстром, повинным в гибели сотни невинных людей. Прошлое, в котором были лишь беспроглядная тьма и желание навсегда исчезнуть из этого мира. В горле невольно встал ком, а грудь сковала давно забытая тревога. Такие странные, неоднозначные эмоции, они путали мысли, не давали сфокусироваться на ситуации. Вашу мать, да он и понятия не имел, что делать в этой ситуации. Чуя подошёл ближе, опускаясь на корточки перед Соно, уставившейся в пустоту невидящим взглядом. На её лбу выступил пот, а грудь резко вздымалась и опадала от затруднённого дыхания. Скорее всего, рёбра сломаны. Руки и ноги, безвольно раскинувшиеся по полу, стали одной большой кровавой гематомой — оплетённые растущими изнутри стеблями, побледневшие и исхудавшие. Как такая тяжелая анемия ещё давала ей говорить и приходить в сознание? — Отзови способность. Это угробит тебя, дура ты конченая. Она медленно повернулась к нему, с усилием удерживая прямой взгляд и растягивая уголки потрескавшихся губ в подобии ухмылки. — Я так ненавидела эту часть себя, — сказала она, в показательном жесте подняв руки, покрытые окровавленными стеблями-венами. — Но только она позволила мне стать ближе к кому-то… К Вам. В её мутных глазах, в слезах, крупными каплями скатывающихся по щекам, в иступлённом желании казаться сильной — он видел себя. Видел ребёнка с силой древнего Бога, который так хотел доказать всему миру, что тоже заслуживает жизни и счастья. Так яростно и исступлённо, что начал ненавидеть любого, кто получил это по праву рождения. Он так сильно хотел защитить дорогих ему людей, что не смог пережить их предательство. Так сильно хотел быть идеальным человеком, что начал игнорировать всё, что казалось ему проявлением человеческой слабости. Жаждал власти, признания, внимания, любви. Жаждал быть первым, лучшим, единственным. И вот перед ним — та, кто ещё недавно вызывала внутри лишь мимолётное раздражение. Жертвует собой в попытке спасти его. Не осуждает, не проклинает, не боится кровожадного чудовища. Прожигает взглядом, хватает тонкими пальцами за рубашку, тянет к себе. Что всё это значит? Арахабаки внутри неистовствовал. Впивался когтями, зубами в горячую грудь, упивался болью и кровью. Чуя застыл в недоумении, упираясь рукой в стену и продолжая прислушиваться к совершенно незнакомым ощущениям. Смутная догадка скользнула в горло, сворачиваясь тугим узлом и оседая на языке горьким привкусом. Он поймал её — тёплую, пропитанную кровью и гарью, звучащую сорванным голосом, запутавшуюся в тёмных волосах. «Зверь» не жаждал смерти Соно. Он пытался спасти её.