Профессиональный риск

Аяко не могла спать. День за днём вскакивая с кровати в холодном поту, она теряла всякую надежду и отправлялась в полночь готовить горячее какао. Хоть домашняя обстановка несколько успокаивала расшатанную психику, стоило случайно уронить ложку или задеть угол стола — и по позвоночнику струился холодный пот. Фантомные боли выкручивали конечности в диких спазмах, а старые шрамы ныли пуще прежнего. Было страшно. Как никогда раньше. Хотелось впервые за полгода позвонить отцу и слёзно попросить приехать. Хотелось вломиться домой к Тачихаре и умолять побыть с ней. Только бы не оставаться наедине с этими мыслями, этими воспоминаниями. Не оставаться с этой болью. Мичизу нельзя доверять, а отец станет мишенью сразу, как пересечёт границу города. Оставался Такэо, несколько университетских подруг, бывшие коллеги. Люди из прошлого. Кто уже никогда не сможет понять и принять её. Серая масса из тех, кто когда-то имел значение, но сейчас их лица сложно воскресить в памяти. Нельзя допускать даже мимолётных мыслей о том, чтобы попробовать восстановить с ними связь. Грубо одёргивая себя за столь эмоциональные порывы, Аяко оставалась одна. Здравый смысл не позволял сделать ни шагу из квартиры, заставил отключить мобильный и запереться в своих переживаниях. Она впервые за неделю заставила себя пойти в душ. Стояла под дымящимися струями до тех пор, пока кожа не покраснела, а всё вокруг не затянуло пеленой пара. Аяко вышла и спешно укуталась в полотенце, отчего-то внимательно всматриваясь в смазанный силуэт на запотевшем зеркале. Прям настоящая она - призрак, тень человека. Незаметная и невыразительная. Натянув на себя первые попавшиеся вещи, она вернулась на диван и вновь потеряла счёт времени. Тёплый плед колол кожу, но руки продолжали крепко сжимать его на коленях. По телевизору который час крутили какой-то заурядный сериал, настолько глупый, что попытки уследить за сюжетом минут через пять увенчались полным провалом. Снегопад за окном наконец стих, оставив после себя ночную Йокогаму, покрытую белоснежным мягким куполом. Спина затекла от долгого сидения в неудобной позе, но сил не хватало на то, чтобы просто сменить положение. Тело накренилось в сторону и завалилось набок, грузно перекатившись по дивану и рухнув на пол. Аяко уставилась взглядом в пакет с вещами, который принесла с собой пару дней назад. Изорванная рубашка, разодранные брюки. И никакого оружия, кобуры, пуховика. Она шла домой по морозу в каком-то больничном костюме, который ей услужливо предоставила врач Агентства. Господин Огай прислал посыльного, сообщившего, что она может взять небольшой отпуск и пока не обязана посещать штаб. Ей всучили плотный конверт и поспешили удалиться. На этом всё. Конечно, никаких ожиданий не было с самого начала. Только почему тогда внутри всё пылало от горечи и обиды? Впервые за прошедшие несколько недель Аяко позволила себе принять все чувства и заплакать. Громко, навзрыд, растирая по лицу горячие слёзы и сжимаясь на полу в комок. Во всём произошедшем она могла винить только себя. Никто не заставлял оставаться в разрушенном доме, рисковать жизнью в попытке спасти, вытягивать по крупицам информацию о его прошлом. Но что оставалось делать? Оставить разбитого и сломленного, истекающего кровью и воющего нечеловеческим голосом? Сердце рвалось на части от одного взгляда на него, сидящего посреди уничтоженного дома со старой фотографией в подрагивающих руках. Сильнейший мафиози, чья совсем ещё короткая жизнь заканчивалась так бесславно. Она не успевала и шагу сделать в его сторону, как её припечатывало к полу гравитацией. Даже обычная попытка придвинуть к нему поднос с едой всегда завершалась агрессивным отпором — и вся посуда превращалась в снаряд, стремительно летевший в неё. В первый день даже самые простые действия стоили непосильных трудов. Серьёзное ранение в бок после неудачной попытки укрыться от рухнувшего стеклянного шкафа несколько поумерило пыл Аяко, но не уничтожило его полностью. Этот «другой» стал вести себя спокойнее на вторые сутки. По-прежнему не позволял приближаться на расстояние вытянутой руки, но больше не пытался её убить. Он был сильно истощён, кашлял кровью и источал какую-то жуткую чёрную энергию. Никогда прежде она не видела ничего подобного, но старалась поменьше задумываться и просто делала то, что считала нужным. По всей видимости, Накахара сильно недолюбливал свою «вторую личность», но при таком длительном личном контакте стало очевидно, что та заботилась о нём. Оберегала своего носителя от внешних угроз, но мучила и разрушала изнутри. Осознание произошедшего приходило только сейчас. Аяко плакала и с ужасом думала о том, что пробыла наедине с опаснейшим существом почти четыре дня. Он мог легко убить её — даже пытался сделать это в их первую встречу. И она так легкомысленно полезла в пасть к чудовищу лишь из-за чувств, которые не могла контролировать. Чувств к человеку, о котором совершенно ничего не знала. У него нет семьи, нет родных. Он вырос в трущобах Сурибачи, был предводителем какой-то банды, состоявшей из местных сирот. Прежние союзники его предали, и он принял решение вступить в ряды мафии. Мафии, которая помогла ему раскрыть тайну об Арахабаки. Боге огня, заключённом в его теле и являющегося источником бесконечной силы. Акико Йосано не смогла дать ответы на многие возникшие вопросы, так как сама о многом знала лишь со слов главы и Осаму Дазая. Но даже эти факты повергли Аяко в шок. Что с этим парнем было не так? Что, чёрт возьми, было не так с ней самой? Она могла зациклиться на любом другом человеке. Наконец переспать с Тачихарой, сблизиться с симпатичным барменом в подконтрольном мафии клубе, затащить домой одного из наименее привередливых коллег. Почему тогда объектом для воздыхания было решено выбрать именно такого проблемного, опасного и недоступного человека? Кем она себя возомнила? Память услужливо подкинула воспоминание об одной из тренировок контроля способности, на которой господин Хироцу пребывал в отличном расположении духа и был особенно красноречив. — Никогда не ставь себе простые цели. Расти и совершенствоваться ты можешь лишь преодолевая самые трудные препятствия из всех возможных. В тот момент вслушиваться в философствования наставника она не стала, сконцентрировавшись на строптивой «Синеве небес», категорически не желавшей поддаваться воле своей хозяйки. Аяко не выдерживала и пары ударов, теряла концентрацию и начинала паниковать. Господин Хироцу держал её в зале до темноты, заставляя раз за разом призывать способность и поражать движущиеся цели. — Ты боишься и бежишь, не доверяешь даже собственным ощущениям, отторгаешь своё тело. Учись принимать себя, принимать свою силу. Она — часть тебя, такая же естественная, как ноги или руки. Если будешь вечно стыдиться и прятаться, то рано или поздно погибнешь. И, что ещё хуже, не убережёшь тех, кто рядом, — его спокойный низкий голос даже сейчас звучал в голове, будто наставник говорил это всего пару минут назад. Являлась ли такая самоотверженность в желании помочь Накахаре её первой неосознанной попыткой наконец принять себя? Если да, то она явно переоценила необходимость этого самого принятия. В том месте, где до этого встречались пустота и обида, теперь поселились боль и страх. Как она может быть уверена в правильности своих мотивов и действий, если они приводят к настолько пугающим результатам? Не хотелось бы разочаровываться в своей жизни окончательно, но ничего другого не оставалось. Череда нескончаемых негативных событий наконец накрыла ледяной лавиной, выбираться из-под которой не было ни сил, ни желания. К чему это всё? Зачем она борется? К чему идёт? Озарение не наступило ни спустя час, ни спустя два. Аяко лежала на полу и сжимала в руке пульт. Выпустить его не позволяла судорога, сковавшая пальцы и заставляющая их периодически вздрагивать от колючих спазмов. Не хотелось спать, не хотелось есть, не хотелось существовать. Всё происходящее перестало иметь всякий смысл, а любой довод терялся в белом шуме затуманенного сознания. Не делать ничего было самым безопасным решением всех проблем. Она убедилась на личном опыте, что все попытки повлиять на собственную жизнь радикальными действиями заканчивались пребыванием на больничной койке. И ради чего? Становилось только хуже. Даже Накахара не стоил таких жертв. Никто не стоил, на самом деле. Ни отец, ради счастья которого пришлось отказаться от любого подобия семьи. Ни друзья, исчезающие при первой же возможности. Ни мафия, пытающаяся избавиться от балласта. Она — лишняя деталь. Бракованная, не сочетающаяся ни с одной из картин мира, не подходящая ни к одной из сторон. — Эй, Аяко! Я знаю, что ты сидишь там! Давай поговорим! Крик Мичизу за дверью вывел из вязкого транса. Судя по теням на стенах, сменивших не одно положение, прошло слишком много времени. Видимо, он уже довольно долго стучал, но она настолько погрузилась в себя, что совершенно ничего не слышала. Видеть Тачихару хотелось меньше всего на свете. В свете недавних событий стал ещё очевиднее тот факт, что говорил он куда меньше, чем знал на самом деле. Довериться ему означало вновь подставить себя под удар. — Открывай или я вынесу нахуй эту сраную дверь! Считаю до трёх…

***

Какого-то чёрта восстановление дома отбирало у Чуи подозрительно много сил. Он раз за разом возвращался из штаба — и был недоволен всем, что рабочие сделали в его отсутствие. Для такого ответственного дела были приглашены лучшие специалисты из Италии и Китая, но они лишь раздражали своими спорами о сочетании тканей и подборе декора. Конечно, первое время особняк напоминал руины, поэтому то, что удалось сделать за такой короткий промежуток времени было истинным чудом. Но он платил этим напыщенным дармоедам огромные деньги не за чудеса, а за вполне себе реальные вещи. Комфортно, со вкусом, в миллионы раз прочнее, чем прошлый вариант. Неужели он просил так много? Чуя вошёл в кабинет, рассматривая новый книжный шкаф из массива дуба и прощупывая покрытые жидким шёлком стены. Скорее бы вернуться обратно в привычную обстановку, съехать из осточертевшего отеля и осушить парочку бокалов любимого вина под хорошую пластинку. — Господин, что нам делать с этим? Мы уже неделю гадаем, стоит ли избавиться от вещей, — Масами впорхнула в комнату, держа в руке большой бумажный пакет. — Похоже, та дикая девка оставила их здесь. Я сегодня же дам поручение Накамуре… — Я позабочусь об этом, — резко прервал он. — Но… — горничная с недоумением уставилась на пакет, который Чуя кивком приказал оставить на полу. — Что-то ещё? Если нет, то займись своими непосредственными обязанностями, — тон стал совсем холодным, а прежнее вялотекущее раздражение сменилось достаточно ощутимым недовольством. Неужели всем всё нужно было повторять несколько раз? Почему кто-то вообще лез в его дела? Видимо, его слова смогли произвести нужный эффект — и Масами, коротко поклонившись, спешно покинула кабинет. Чуя подошёл к окну, на некоторое время потеряв всякий интерес к своим работникам, новой мебели или разрастающемуся конфликту мафии с правительством. Остался лишь чёртов пакет, источающий сладковатый аромат. Тот самый, которым пропитался весь его дом, и, похоже, навсегда с ним слился. Когда, блять, она стала его делами? Когда этот удушающий запах начал ассоциироваться с собственным домом? И почему, чёрт возьми, он до сих пор не избавился от этого ублюдского напоминания с её барахлом? Ведь помнил же, смотрел на него каждый раз, когда возвращался сюда с допросов в штабе. Недовольный рык вырвался из груди, когда в памяти всплыли воспоминания о разговоре с Ибусэ. Этот выблядок лепетал что-то про «око за око» и пытался объяснить, что против мафии он ничего на самом деле не имел. Ещё бы. Как можно быть настолько уверенным в себе ничтожеством, чтобы записать себе в персональные враги самую опасную организацию Японии? До такого маразма даже этот поехавший псих не дошёл. — Что ты знаешь о человеке по имени Таро? Чёртов Осаму готовился и выжидал момента, когда следует задать интересующий его вопрос потенциальному смертнику. Сам Чуя даже не вспомнил бы этого имени, случайно произнесённого амбалом из банды в Киото. Но какое отношение к происходящему мог иметь очередной легавый из провинции? — Клянусь, я о нём почти ничего не знаю. Мутный хер, с гнильцой. Рожа пресная, а глазёнки синюшные-синюшные. Постоянно сидел где-то сбоку и записывал всё в свои сраные бумажки. Но они его там все боятся. Важная шишка. Урод Масудзи уже вторые сутки глотал кровавые сопли вперемешку со слезами. Наблюдать за методами допроса бывшего напарника было так же отвратительно, как и раньше. А знать, что его участие в этой «дружеской беседе» — услуга, которую босс пообещал за помощь с обнулением способности болезни, было и вовсе невыносимо. Ушлый подонок. Это же надо так умудриться заключить сделку сразу с главой мафии и его первым заместителем. Если бы не честность и ответственность, которые Чуя в себе очень ценил, он бы давно заставил эту хитрую детективную мразь собирать свои кости по кусочкам. Нельзя убивать антиэспера. Руки в перчатках сжались в кулаки с характерным хрустом, нагреваясь от активированной способности и покрываясь алым свечением. Злость никуда не уходила. Копилась, давила тяжёлым грузом на грудь, облизывала внутренности языками адского пламени. Чуя сделал глубокий вдох, стараясь расслабить напряжённые мышцы в теле и отвлечься на что-то другое. Он скользнул взглядом по деревянному подоконнику, всё ещё покрытому пылью и фрагментами потолка. Нужно сказать Масами, чтобы кабинет был готов в первую очередь. Пусть завершают работу над остальными комнатами, а он пока расположится тут. Не хочется больше ни дня провести вне привычной обстановки. Он собирался осмотреть ещё пару комнат, но был остановлен движением в углу окна. Ветер, проникший в комнату из приоткрытых ставен, шевельнул какой-то желтоватый клочок бумаги, чей фрагмент малозаметно выглядывал из стыка между подоконником и стеной. Пальцы выхватили находку, потянув её на себя. Клочком оказалась та самая фотография его, Чуи, в окружении друзей, погибших в Инциденте короля убийц больше пяти лет назад. А ведь он почти смирился с тем фактом, что она превратилась в пыль точно так же, как и большинство дорогих ему вещей. На обратной стороне фото виднелись чьи-то кровавые отпечатки. Похоже, Соно вытащила фотографию из его рук и спрятала здесь. Вот же безумная. Он убрал ценную вещь во внутренний карман пиджака, подхватил пакет и, стараясь особо не обдумывать причины своих действий, направился к припаркованному в гараже мотоциклу. Квартиры членов мафии находились на другом конце города. Нужно лишь вернуть служебное оружие и проверить, не двинула ли она там кони. И всё. Обычное поведение ответственного руководителя. Поездка по опустевшему зимнему пригороду дарила долгожданное облегчение и помогала ненадолго освободить голову от лишних мыслей. Гудение мотоцикла, сила и тяжесть качественного металла, способного в его руках стремительно рассекать воздух и плавно огибать любую преграду, позволяли наконец почувствовать себя и окружающий мир вполне реальными. Всё вернулось на круги своя, ничего не изменилось. Чуя по-прежнему оставался первоклассным исполнителем. Он всегда быстро приходил в себя после непредвиденных событий. Даже разрушенный дом и ущерб организму не были столь катастрофичными, чтобы помешать его обязанностям одного из руководителей Портовой мафии. Осталось завершить начатое и больше никогда не возвращаться к этому случаю. Он отдаст долг бывшему напарнику и навсегда забудет об этом ублюдке. Девчонка продолжит служить, как всегда совершая свои нелепые ошибки и попадая в идиотские ситуации. Вот только его это никак не будет касаться. Она его никак не будет касаться. Охрана без лишних вопросов впустила его на закрытую территорию многоэтажного комплекса, который мафия когда-то приобрела для размещения своих штатных сотрудников. Последний раз Чуя бывал здесь ещё на этапе заливки фундамента для первого дома, поэтому поначалу не сориентировался, какой именно адрес ему нужен. Помог громкий разговор, доносившийся примерно со второго этажа углового строения, расположенного ближе всего к одной из центральных улиц. Конечно, он легко бы проигнорировал случайно подслушанный спор, если бы голоса не показались такими знакомыми. Чуя остановился и заглушил мотоцикл, спустившись на землю и подняв глаза к отлично просматриваемым открытым переходам между квартирами. Скрестив руки и оперевшись о сиденье ещё тёплого от долгой поездки припаркованного транспорта, зачем-то решил некоторое время просто понаблюдать за происходящим. Может, эти голубки наконец оторвутся от своей тупой перебранки и случайно заметят его? Поймут, как нелепо выглядят. Перестанут тратить его ценное время и проверять железное терпение на прочность. Он сам не понимал, чего ждал. Наблюдать за развернувшейся сценой оказалось не так уж интересно. Тачихара хватал её за руки, тянул к себе и старался в чём-то убедить. Соно упиралась руками ему в грудь в бестолковых попытках оттолкнуть, от резких рывков то и дело запрокидывая голову, будто тряпичная кукла. Ещё более растрёпанная, чем обычно. Какая-то слишком бледная, слишком слабая, слишком-слишком-слишком. Спокойствие, всего десять минут назад обволакивающее целиком, за считанные секунды растворилось без следа. Наблюдать за развернувшейся сценой было неприятно. Настолько, что зубы стиснулись до скрипа, а горячий комок из нервов, усталости и непонимания скрутился туже, давил сильнее. Мышцы во всём теле стали сжатыми пружинами, готовыми в любую минуту выпрямиться и позволить бесконечно напряжённому телу наконец получить долгожданную разрядку. Они близки. Этот факт был очевиден любому наблюдателю, более-менее обладающему интеллектом. Они спорили не в первый раз — он легко входил к ней в дом, она сама открывала ему дверь. Конечно, всё это не имело ровным счётом никакого значения, ведь кому есть дело до похождений лохматой чудаковатой психички? Но то, что её противное лицо выглядело таким омерзительно напуганным, ему не нравилось. Эта дура не боялась Арахабаки, умирала со спокойствием на лице и раз за разом умышленно калечила себя в бесполезных попытках что-то сделать. А тут перед ней стоит какой-то заносчивый выродок, и она сопли по лицу размазывать готова? Полная херня. — Послушай меня наконец! Заебала так себя вести! Я просто хочу поговорить! — Пожалуйста, уходи, Мичизу. Я так устала, я не хочу сейчас ничего обсуждать. — Ты не понимаешь! Тебя используют! Это всё их грёбаный план, в котором ты станешь лишь сопутствующей жертвой! — Только вот без доказательств это пустой трёп. Приходи, когда будешь готов к честному разговору. — Нет, твою мать, ты выслушаешь меня сейчас! — он опёрся рукой на косяк, с силой вталкивая девчонку внутрь и собираясь захлопнуть дверь. Она успела выкрикнуть какое-то оскорбление, прежде чем полностью пропала из виду, скрытая чужим телом. В момент машинального рывка Чуя мог поклясться, что слышал какой-то странный треск. Лишь оказавшись в полуметре от своих подчинённых, осознал — это его терпение лопнуло. — Не выслушает. Оказывается, растерянный взгляд Тачихары выводил из себя даже больше, чем вид ошарашенной Соно за его спиной. Чуя не успел повернуться к нему лицом, а собственные пальцы уже молниеносно сжали чужую руку, заставляя отпустить дверь и сделать шаг в сторону. Спокойствие. Дыши. Это. Его. Не касается. — Босс… Вы что тут забыли? — У меня свои дела. Я тебе отчитываться обязан что ли? Ты не охерел ли часом, Тачихара? — и опять эти его дела. Блять. До чего же кончено это звучит. И какого чёрта он заводится с полуоборота? Лейтенант Чёрных ящериц никогда не был дураком, поэтому мгновенно понял, что обстановка явно не располагала к долгим уважительным поклонам и расшаркиваниям. О крутом нраве Накахары ходили самые разные истории, и нельзя было предугадать, как он поведёт себя в столь неординарной ситуации. — Просто, у нас тут важный разговор… — предпринял он робкую попытку протеста, но тут же был прерван наигрубейшим образом. — Съеби, пока я тебе не помог с этим. Мичизу открыл рот с явным намерением что-то ответить, но, столкнувшись взглядом с чёрным от злости Чуей, тут же его захлопнул и с угрюмым видом отступил. Он засунул руки в карманы, ссутулившись ещё сильнее и прожигая гневным взглядом совсем стушевавшуюся Соно. Девчонка невыносимо шумно сопела, застыв будто чёртово каменное изваяние где-то между коридором и прихожей. Чуя вновь чувствовал этот знакомый сладковатый запах — и виски сдавливало от тягучей боли. Что, сейчас ты уже не такая разговорчивая и смелая? — Добилась своего, значит. Надеюсь, теперь ты счастлива. Смотри, не пожалей потом, — с этими словами Тачихара демонстративно поклонился и зашагал прочь. Посреди повисшей тишины, посреди тлеющих внутри углей только-только затихшего пламени совершенно неконтролируемой ярости, Чуя слышал своё рваное дыхание, толчками выбивающее из приоткрытых губ белые облачка пара. Грудь поднималась и опадала, а кожа перчаток нагрелась так сильно, что пальцы проминали под собой металлическую поверхность двери. Она стояла совсем близко, одним своим присутствием вонзившись в кожу стрелами, припечатывая к полу. Непонимание. Удивление. Ожидание. Между ними — почти полметра. Полметра из вопросов, недосказанностей, боли и раздражения. Полметра плотного морозного воздуха, забирающегося под пальто, скользящего по коже и вызывающего табун мурашек. Чего ты, чёрт возьми, от меня хочешь? Чего ждёшь? Это усталость. Это блядский Осаму, блядский Ибусэ, работа, ответственность, амбиции. Твой грёбаный запах в моём доме, твой взгляд в моей голове, ты, ты, ты. Везде и всегда. Исчезни. Исчезни прямо сейчас, чтобы это мерзкое чувство наконец отпустило. Забери его точно так же, как и засунула внутрь. Они смотрели друг на друга дольше привычных пары секунд, обычно означавших «ты-пустое-место». Слишком много всего случилось за последнее время, чтобы по-прежнему играть в эти тупые детские игры и прятаться за маску безразличия. Больше не получится делать вид, что он ничего не замечает, что смотрит сквозь. Он видит её. Даже нет. Он её замечает. Запоминает, анализирует. И злится. Потому что не понимает, как это недоразумение смело отвлекать его от привычного ритма жизни. Чуя неосознанно вдохнул тёплый запах её кожи, скользнул взглядом по спутанным волосам, по шраму на ключицах, по смятой одежде. Ничего особенного. Ничего, что стоило хоть какого-то внимания. Тогда чего его так понесло? Что это было? — Может, кофе? Вот оно. Её руки. Её руки дрожали.