Бог и господин

Скоро Дин вновь увидел доктора и фельдшера. Его вновь куда-то собрались переводить; он было испугался, что речь идет о распределительном центре или изоляторе, и вцепился в постель, но доктор сказал коротко: «Ты чего? С ума сошел?» — как бы поражаясь абсурдности этого предположения, так что оставалось только смущенно замолчать. Врач отцепил его худую руку от края кровати и помог перебраться на каталку. В руки сунули Чеда, его плюшевую собаку, и он ее обнял. Сверху проносились светильники на потолке, и их свет в его слезящихся глазах смазывался, делаясь лучистым и превращая их в яркие звезды. В какую же круговерть слилась его жизнь — и никак из нее не удавалось выбраться. Увидев хозяина, Дин испытал неиллюзорное облегчение. Тот обрадовался ему, судя по улыбке, так что Дин враз прекратил трястись и плакать. Сэм легко подхватил его, уложил на сиденье в фургоне и повез куда-то. Доктор через дверь давал ему последние инструкции. «Так даже дешевле выйдет», — говорил он, добавляя, что деньги понадобятся на реабилитацию, а она обещает затянуться надолго. Они ехали долго — Дин успел подремать, а потом проснулся, когда машину тряхнуло на «лежачем полицейском». — Прости, малыш. Дин, конечно, не смел и подумать, что хозяин так ласково обращается к нему— наверное. жалел машину. Дин вспоминал, что и сам любил свою машину, хотя эти воспоминания сильно смазались, и он не был даже уверен, что она у него и впрямь была — может, он только выдумал их. Они остановились у двухэтажного таунхауса на две квартиры: такими же была застроена вся улица. Цвели акации, и вдали все казалось скрытым за туманом ее цветков. Сладко пахло, и ярко светило солнце: Дин успел отвыкнуть от подобных картин, а неестественная приветливость хозяина и вовсе его испугала. Он нервно забился в угол, и тому пришлось приложить немало усилий, чтоб извлечь его из фургона без повреждений, бережно отцепляя руки. — Ну, ты чего? Не бойся. Мы здесь будем жить с тобой. Смотри, тут тоже есть дворик, ты сможешь там гулять, как окрепнешь, — Сэм поманил его, но Дин помотал головой, и только повысившийся тон заставил его ослабнуть и повиснуть на руках хозяина. Он чувствовал подвох, обман в его доброте, но пока не определил, в чем тот заключался, а потому дал беспрепятственно отнести себя внутрь. Там обнаружилась уютная светлая спальня, где его вновь уложили в постель. — Ты чего дрожишь? Замерз? Дину не было холодно, но он кивнул, потому что ни за что на свете не решился бы спорить с хозяином. Сэм укутал его, включил обогреватель на приемлемые двадцать три градуса и ушел распаковывать вещи. Уснуть так и не удалось: слишком странно было то, что хозяин, забрав его, не заставил снова работать. Правда, он ожидал, что тот придет к нему в постель и заставит удовлетворять себя — для чего же еще его было укладывать сюда? Так что оставалось замереть и ждать. Хозяин и правда появился скоро и долго уговаривал что-то съесть, пока Дин отнекивался, боялся, что стошнит. — Как же нам быть с тобой? Дин, надо есть. Иначе не окрепнешь, — Сэм гладил его по руке, не понимая, что Дин видит перед собой вовсе не его, готового помочь и выслушать, а прежнего Сэма, безжалостного и холодного ко всему хозяина. Кричать на Дина хотелось меньше всего. — Открой рот. Ну, пожалуйста. — Сэм, проклиная себя, сам положил пальцы ему на нижнюю губу, чуть нажимая и заставляя приоткрыть рот. Потом всунул ему в рот ложку с протертым пюре. — Давай, ради меня. Ты же у меня хороший мальчик? Приказ «Давай, глотай» был Дину знаком хорошо, так что он автоматически сглотнул, пусть и не хотел. Когда он все доел, Сэм покинул его снова: в этот раз нужно было уехать — и, возможно, надолго. Он боялся, что Дин выберется, так что запер и двери, и ставни крепко. Приходилось считаться с тем, что парень настолько привык ночевать на полу, что почти наверняка выберется из постели, но это он предвидел и постелил на пол мягкий ковер; а все-таки стоило поторопиться. Ему нужно было навестить полицейский участок и отыскать пару записей с камер видеонаблюдения во дворе фермы, чтобы заявить на Джека и приглашенных тем охранников. Записи сохранились чудом. Начальник полиции округа принял его сам. Оба с еле сдерживаемой тошнотой смотрели, что вытворяли в пареньком охранники. Все внутри переворачивалось в который раз, хоть Сэм мог догадаться, что они творили, и раньше. Пожилой полицейский ухитрялся оставаться спокойным. — Человеческая натура, только и всего. Думаете, нацисты все поголовно были зверями? Стадный инстинкт. И безнаказанность, конечно. — Я понимаю, сэр. Я читал про Стэнфордский тюремный эксперимент, но... — Сэм замялся, — мне нужно, чтобы они понесли наказание. Парень был поражен в правах незаконно, и теперь мне нужно, чтобы они понесли наказание. Я понимаю, тут есть и доля моей вины. Я давал им карт-бланш по сути. Полицейский предостерегающе поднял руку. — Не спешите свидетельствовать против самого себя. Вы были в отлучке, когда это произошло. — Да, — кивнул Сэм. — По приезде сразу мне вручили новое постановление суда о признании незаконным его прежнего приговора. Я велел позвать парня к себе и обнаружил его в таком состоянии. Но я не давал приказа обращаться с ним так... по-скотски. Сэм провел там добрых полдня и написал с десяток заявлений. Телефон разрядился от звонков в попытках выяснить, кто есть кто из тех охранников, которых он видел и которые хохотали над подвешенным на цепи парнем, извивающимся и в ужасе смотрящим на приближавшегося жеребца. Он видел, как Дина пинали, как тот с обреченностью забитого животного даже не сопротивлялся, и снова переживал вместе с ним все это. Хорошо, если бы страшную память можно было стереть из воспоминаний так же, как с диска видеокамеры, но на это надеяться не приходилось. Сэм чертовски устал, но его подгонял страх за Дина, который мог предпринять уже сотню попыток к побегу: ясно, что на больных ногах он далеко не сбежал бы, но сам факт... Назад он выехал так быстро, как мог, боясь не столько штрафа, сколько за него. Дин не смог открыть замок в спальне, но окровавленные бинты и простыни его сильно напугали, и он забился в угол в ожидании кары. При виде хозяина он взвыл, умоляя простить, говорил, что замарал все, но быстро замолк, стоило Сэму обхватить его и вернуть на место: спорить с ним он никогда не смел. Сэм обтер ему лицо влажной салфеткой, принес попить, и истерика скоро прошла. Он уснул ненадолго, а когда очнулся, то обнаружил, что хозяин спал — рядом, в кресле. Память и сознание возвращались к Дину как бы отрывками, короткими промежутками в несколько минут, в лучшем случае на полчаса. Вот и сейчас Дин вздрогнул и открыл глаза. Рядом в кресле дремал хозяин. Сердце снова зашлось, но помня о том, что нужно делать, чтобы не напороться на более жестокое наказание, он быстро нашел выход умилостивить хозяина. Свесившись с кровати, он попытался уткнуться в пах Сэма, как тот его учил, негнущимися пальцами стараясь поскорей расстегнуть молнию на брюках. Хозяин приоткрыл глаза и очнулся, дернувшись. Тяжёлая рука упёрлась Дину в грудь: — Что ты, пожалуйста, не надо. Я не хочу… Дин в отчаянии перебил хозяина, и ему было всё равно, что будет потом. Точнее, он просто рассчитывал, что после таких дерзких слов его забьют до смерти, и этот непонятный кошмар наконец прекратится: — Конечно, не хотите, — это прозвучало бы издевательски, если бы не постоянно срывающийся голос и слёзы на щеках, — кто же захочет шлюху, у которой выпала задница и её можно ебать конём, она всё равно ничего не почувствует? Зря Дин рассчитывал на ярость и скорую смерть. Его хозяин почему-то вздохнул и, не глядя в глаза, ответил: — Мне жаль… Дин этих слов не понял. У него снова начиналась неконтролируемая истерика, он извивался и визжал, вырываясь из рук Сэма. Его удалось вернуть в постель только тогда, когда Сэм сам улегся на него почти всем телом: сильно прижимать Дина он избегал, но под ним тот живо затих, глядя в лицо расширившимися от ужаса глазами. Сэм уткнулся носом в его волосы и вздохнул. — Не плачь, малыш. Я тебя хочу до безумия, но ты пока слишком болен. Нужно выздороветь. Звучало отвратительно и глупо, но что он сейчас мог? Как наладить контакт? Поэтому Сэм осторожно нащупывал почву под ногами, но увы, не находил, хотя сейчас понимал, что так дальше и пойдёт. Приступы паники и страха будут сменять приступы агрессии. Дин с трудом привыкал к новому статусу. Хозяин был ласков, он больше не кричал, кормил его с ложки, выводил гулять и всё же иногда приводил того страшного человека. Тот смотрел с тоской, говорил что-то, что парень даже не слушал, но всё же позволял себя гладить. Что-то приятное было в тех руках, не несущее боли и не требующее ничего взамен. Всё это было жутко неправильно, то, что его долго не оставляли в покое, привело к тому, что он отвык от покоя. Да, тёплые руки хозяина и его размеренный строгий не терпящий возражений голос успокаивали, но лишь иногда, когда Дин бывал в ясном сознании. А чаще он испытывал ужас. Хозяин больше не угрожал, ничего от него не требовал, и от этого становилось страшнее. Его не пугал только доктор. Этот циничный человек не был ласков с ним, но и не кричал. Он рассказывал ему, минуя подробности, о состоянии его здоровья. Вот и в этот раз, осматривая пострадавшие места, он заметил: — А у тебя всё стягивается хорошо, скоро сидеть сможешь. Эта фраза принесла ему облегчение, он сможет ублажить хозяина и тот не выдаст его обратно охране. Правда, хозяин в прошлый раз был против того, чтобы Дин вылизал его ртом — может, ему разонравилось, или Дин так и не научился делать минет как следует? Тогда хозяин неминуемо его прогонит. И потом, в глазах хозяина было искреннее сожаление при словах, когда он говорил, что очень хочет его, но пока не может из-за его болезни. Слова доктора придали ему надежды, и Дин, вспоминая, как грубо, часто и безжалостно трахали его Джек с охранниками, решился проверить сам. Раньше ему было противно и самому прикасаться к себе, даже мыться, но теперь стоило проверить, так ли это? Тогда хозяин будет счастлив. И Дин, приподняв низ живота и чуть раздвинув бедра, попробовал пальцами дотронуться сфинктера. Обычно там все было стянуто бинтами и закрыто памперсом, но когда он смог вставать и без особой боли добираться до сортира, чтоб помочиться, памперс сняли, оставив одни одноразовые простыни, которые впитывали оставшиеся выделения. Того испугавшего его куска кишки не было, хотя сфинктер и напоминал сжавшиеся складки, которые слишком сильно торчали. Может, ему и не надо было давать заживать слишком сильно — и Дин придумал выход. Сэм открыл дверь в спальню, когда нужно было напоить Дина лекарством, и замер на пороге. Стакан чуть не выпал у него из рук. Дин стоял на кровати на четвереньках, едва балансируя и пытаясь растянуть пострадавшее отверстие. Счастье, что пальцы не пролезали, из-за неудобной позы и слабости. — Прекрати, что ты делаешь? Ты же… — Дин вздрогнул и убрал руки. Ну конечно же, хозяин возьмёт его прямо так, чтобы было больнее. И тут он не выдержал, сломался окончательно и бесповоротно. Закрыл лицо руками и завыл. Неистово, как раненое животное, ни уговоры, ни уколы уже не действовали. Он выл, не переставая, а потом расслабился, обмяк, несколько раз вздрогнул и замер. Сэм выглядел совершенно больным, а доктор Джимми был печален и задумчив. — Ему нужно в психиатрическую клинику. Это факт. — Я не могу с ним так поступить. Ты не понимаешь… — Не понимаешь здесь только ты. Не всё можно исправить. — Нет, я не отдам его. — Он тебя боится и… Тело в кровати снова начало вздрагивать, а затем Дин распахнул глаза. Скривился и сложился в мучительном рвотном порыве. Следом последовал ещё один, и ещё один. С мучительным стоном он откинулся на подушку. Сэм, вздохнув, спросил: — Можно? — он взял влажную салфетку и начал обтирать ему лицо, убирая следы рвоты. — Ты, вроде, неласковый ко мне был. Говорил, что я притворяюсь, — голос у Дина был глухой и сорванный, — с чего вдруг такая перемена? Ни страха, ни отчаяния, только усталость и равнодушие. Сэм и Джим переглянулись, и первым спросил доктор. — Какое сегодня число? — Пятнадцатое июня, — Дин чётко назвал тот день, когда Сэм принудил его к минету. — Понятно, — доктор озадачился, — отдыхай. Пойдём-ка, выйдем, — он кивнул головой Сэму. Тот посмотрел на Дина, и вдруг сказал. — Судебный приказ отменили. Ты не раб. Дин не ответил. Просто поднялся с кровати и тут же взвыл от боли. Непонимающе он смотрел на Сэма и доктора. Сэм даже не знал, как понять происходящее. Он смотрел на доктора и ждал хоть каких-то объяснений, но Джимми хмурился и жевал губу, наконец врач сказал: — У парня, похоже, психическая амнезия. Разум заблокировал все события, разрушавшие его изнутри. — Это хорошо или плохо? — Ох, не знаю. Часто память в таких событиях не восстанавливается, а все ассоциации перерастают в пожизненные фобии. Но тут надо учесть специфику потери памяти. Судя по его реакции, это был сильнейший сосудистый спазм, который мог вызвать не только потерю памяти, но и необратимые нарушения деятельности центральной нервной системы. Нужно снова ехать в больницу. — Это обязательно? Думаешь, они помогут? — с этими словами Сэм постучал в дверь. — Честно? Не знаю. И даже очень сомневаюсь. Может, время вылечит. Полностью здоровым он не станет никогда — это я говорил тебе сразу, — признался доктор. От Дина отклика не было: ни испуганного вскрика, не невнятного бормотания, ничего. Он распахнул дверь в комнату. Дин сидел на полу на коленях и раскачивался взад-вперёд. Сэм замер, не зная, как быть, потом подошел к нему, но едва дотронулся, как Дин свернулся клубком и отвернулся, стараясь устроиться на полу как можно удобнее. Он чувствовал себя грязью и хотел, чтобы его оставили в покое, а ещё лучше, забыли про него и дали умереть спокойно, но Сэм был настроен решительно. — Тебе нужно вернуться в кровать. Давай, помогу, — он приподнял Дина. Тот не задрожал, инстинктивно он помнил грубые пинки и тычки охраны и понимал, что руки были не те. Наверное, нужно было попытаться отпихнуться, но боль, усталость, голод так надоели, что Дин со стыдом осознавал, что позволил бы хозяину всё повторить, лишь бы его не выкинули на холод. Сэм вздохнул, удерживая Дина. Доктор ушел — даже снотворное не разрешил давать, чтобы не вызвать привыкания, и они с Дином снова остались одни. Он бы давно хотел довести его до ванны, чтобы помыть, но любые касания к телу у парня вызовут вполне однозначные ассоциации. Нанимать сиделку тоже было рискованно, звать отца и расписываться в собственном бессилии не хотелось тем более, так что он чувствовал себя в ловушке. Оставалось только ждать и верить, что Дин оправится. Беда была еще и в том, что обе стратегии поведения: и ласковое, и авторитарное были проигрышными. В первом случае Дин так и будет чувствовать подвох, во втором привыкнет к строгому "хозяину" и к нормальной жизни не вернется тем более. И он был готов проклясть те времена, когда хотел сделать из тихого паренька выдрессированное животное: это вышло, но какой ценой! Теперь Сэм не знал, как от вбитых силой рефлексов избавиться. Ему вспоминались жалкие попытки отсосать, искреннее удивление при отказе, и передергивало от ненависти к себе и отвращения — к себе же. С чего он взял, что это будет хорошо? С чего он взял, что бить кого-то — приемлемо? Ударить теперь хотелось одного себя — но разве это помогло бы ему, желающему исцелить Дина. "В конце концов, почему я думаю, что есть только два пути? — устало говорил он себе. — Можно придерживаться чего-то среднего, быть непреклонным, не позволять вредить себе..." Так он и решил. Оставалось проверить реакцию Дина. — Дин, не реви. Ты не грязь и не падаль. Ты мой очень ценный, — он запнулся, с трудом заставив себя выговорить такое, — раб. Поэтому не вреди себе. И не дотрагивайся до себя руками там. Понимаешь? Тот судорожно выдыхал, отходя от очередного приступа паники. Слова пришлось повторить пару раз, потом снова убрать его руку, которой Дин провел по причинному месту, дотягиваясь до сморщенной стягивающейся дырочки ануса. — Не надо, Дин. Это нехорошо. Когда понадобится, я сделаю это сам. А ты себе не вреди. Ответом был испуганный кивок. Дин замер. Послушно позволил немного себя покормить, поспал с полчаса тревожным тяжелым сном, но пока был день, заставлять его долго спать не имело смысла — тем более, что ушибы и ссадины проходили, остались разве что спазмы в коленях: не то из-за того, что Дин разбил их, ползая по полу за Джеком и друзьями, не то просто из-за вечной сырости начинался артрит или что-то похожее. — Погуляешь со мной? Дин хотел отвертеться: гулять и сидеть на ярком весеннем солнце просто так он отвык, а спокойно держащий за руку хозяин успокаивал лишь в небольшой степени. Но Сэм накинул куртку ему на плечи, помог влезть в пижамные мягкие штаны и спустился с ним по лестнице. Задний дворик был небольшой, большую часть его составлял газон и дорожка, вымощенная камнями. Не было ни барбекю, ни деревьев, ни террасы — ничего, что напомнило бы Дину о болезненном опыте. Они сделали пару кругов, но это показалось Сэму скучно, и он вывел его перед домом, где цвели кусты и клумбы, потом прошлись по улице. Любопытная соседка сделала было шаг к ним, но так и не решилась выспросить, кто это с Сэмом: решила, видимо, что перед ней какой-то тяжело больной родственник соседа. А ему, на удивление, вовсе не было стыдно или неудобно. С Дином нравилось возиться, наоборот, он опасался, что это войдет в привычку и он избалует его, хотя пока речь не шла хотя бы о том, чтобы дать этому запуганному существу оттаять. Потом он думал: "Да лучше бы я его избаловал, и он был бы моим капризным любовником — но добровольным любовником, и осознавал бы, что с ним делают". Но разве такое было возможно? Парню нравились девушки, он заигрывал с ними, насколько можно было понять из сообщений на странице. Это только он, Сэм, сделал Дина таким, каким он был сейчас, надежды на взаимность иначе у него не было бы — это было горько осознавать, но он находил в этом истоки прежней ненависти к нему. — Ничего, ты еще выкарабкаешься и все вспомнишь, хотя, я думаю, ни за что не простишь меня, — говорил Сэм скорее себе самому, чем Дину. По улице прошла шумная толпа подростков, и Дин дернулся, вырываясь из его рук с утроившейся силой. Сэм погладил его по плечам, прося утихнуть, а потом увел домой. На бледном лице выступили капельки пота. На попытки дотронуться и раздеть он снова заскулил "Не пачкайтесь, хозяин, я весь грязный, вам будет неприятно", — но Сэм все-таки раздел его. — Все равно пора сменить памперс и повязки. Дин мучительно скосил глаза вниз. Памперс его смущал, но пришелся кстати: все-таки он обмочился, и иначе намочил бы штаны. — Надо вымыться, Дин. Плеск воды и холодный пол ванной вызвал новый приступ, и Сэм еле уложил его обратно. — Хорошо, давай, я просто оботру тебя салфеткой? А голову вымоем в тазу или в раковине. Его касаниям он поддался легко, и Сэм снял одежду и бинты с коленей. Приходилось дотронуться и без того пострадавших интимных мест, снова чувствуя себя насильником. "И не говори, что тебе не нравится гладить своего хорошенького мальчика" — сказал Сэму мерзкий внутренний голос. Тот же дьявольский голос заметил, что при желании отца Дина можно кормить обещаниями на скорое выздоровление очень долго: тело парня восстанавливалось, все-таки он был молод, а разум... Что ж, родительская вера в детей бесконечна и безгранична, и он скорее предпочтет закрыть глаза на определенные вещи, чем признать, что его дорогой мальчик окончательно и бесповоротно инвалид. И от этого на душе становилось совсем мерзко. Но он старался быть бережен: обтер остатки мочи, отвалившиеся корочки запекшейся крови с ссадин, снова перевязал колени, дал Дину умыться, сполоснул коротко стриженые волосы и снова помог лечь спать.