Бог и господин

Если тело понемногу выздоравливало, то о душевном равновесии нечего было и мечтать. Наибольшие страдания причиняли Дину осмотры, но без них было не обойтись, и доктор Новак сам виновато разводил руками. — Прости, парень, придется снова тебя потревожить. Он натягивал перчатки и осматривал затягивающиеся складки у выхода прямой кишки, смазывал их аккуратно, снова надевал памперс и укрывал трясущегося Дина. Сэм обычно выходил, чтобы не травмировать себя и его и не напоминать парню лишний раз о том, что он с ним творил. Ему хотелось обнять и утешить Дина после унизительной процедуры, но он не был даже уверен, что и его объятия Дин не расценит как приглашение к близости. Тот до сих пор иногда продолжал свои робкие попытки погладить его член сквозь штаны или предложить себя — хотя бы на словах. В такие моменты Сэму становилось по-настоящему страшно: хоть когда-нибудь Дин придет в себя? Неужели мыслями он так и остался заперт там, в грязном гараже на его ферме?Всё-таки Сэм чаще позволял себе его обнять, конечно. Он надевал на Дина халат, укутывая в мягкую ткань, сам ложился рядом и гладил по плечам — у него не всегда находились силы хотя бы взглянуть ему в глаза после всех сотворенных над этим несчастным издевательств, но губы сами шептали какие-то слова утешения. Дин их не слышал. Ему и касания эти казались лживыми, и сидящий рядом человек пугал; он осознавал, что это — хозяин, и понемногу прекращал вырываться, но ждал он вовсе не тихих объятий, а очередных унижений, и никак не мог понять, почему Сэм не переходит к близости. Он распахивал полы халата, стягивал памперс, демонстрируя половые органы: — У меня все прошло, хозяин, я снова могу... — Ох, помолчи, — Сэм прикрыл его, вздрогнув, и стараясь говорить мягче, чтобы не вышло грубо, погладил по коленям. — Все хорошо, — произнес несмелый голос. Дин посмотрел на него. В голубых глазах было недоумение. "Ну, что ты так? Все же хорошо, хозяин?" — казалось, хотел добавить он. Для Сэма слова звучали почти насмешкой, но своим горестным смешком он пугать парня не хотел и снова обнял его. Но тело действительно медленно приходило в форму. Дину удавалось подняться без чужой помощи, добраться до туалета — хотя он, похоже, основательно разучился им пользоваться за последние свои кошмарные полгода на ферме. Рассеянность и забывчивость стали его постоянными спутниками: доктор отвечал уклончиво, списывая их то на побочное действие лекарств, то на травму. Когда Сэм предлагал вымыться или позавтракать с ним, Дин никогда не отказывал, но без него не вспоминал об этом: просто лежал на постели и смотрел в одну точку, а еще чаще спал. Во сне ему что-то снилось, иногда он вскрикивал, иногда ворочался нервно, задирал руку, словно защищаясь от кого-то... Сэму казалось, что время растянулось, и все дни были похожи один на другой, но не от скуки, нет. Он был рад помогать этому мальчику, рад был тому, что Дин с ним, но его пугала неизменная отстранённость и спокойное равнодушие парня. Тот будто бы разучился чувствовать боль, жаловаться, кроме как во сне, когда прорывались рыдания, и не разговаривал почти, был замкнут и, похоже, полностью ушел в себя. Надо было, наверное, куда-то вытаскивать его, водить на занятия, но присутствия чужих людей Дин боялся еще сильнее, и Сэм не решался долго его мучить этим. Иногда он отвозил его на машине в ближайший заповедник в предгорьях, но шума водопадов Дин пугался тоже и удовольствия от поджаренного на костре хлеба получал не больше, чем от домашнего завтрака. Правда, на природе были тишина и покой, так нужные ему сейчас, но он явно был не в том состоянии, чтобы наслаждаться пейзажами. Сэм мечтал, чтобы он оттаял, и отдал бы все ради этого. Бесконечно так тянуться не могло. — Дин... Тот не отвечал, лежал, уткнувшись в подушку, хотя глаза приоткрыл. Он привык не реагировать на тихий спокойный голос хозяина. — Дин, пойми, мы однажды все равно расстанемся. Я больше не буду твоим хозяином. Но ты не бойся, нет. Тот не ответил, но встревоженно приподнялся, снова удивленно глянул на Сэма. — Потому что ты выздоровеешь и вернешься к родителям, — пообещал он, сам не зная, к чему. Дин воспринял обещание равнодушно. Родители для него оставались в прошлой жизни, а вот отцепиться от Сэма он не хотел, и тому приходилось аккуратно разжимать слабые пальцы. Встреча с родителями маячила в дальней перспективе, но все-таки волновала: Сэм понимал, что без него она не пройдет, и ему придется везти Дина к отцу, и оправдываться там за все, и смущаться, и пусть лучше Джон его снова ударит, чем будет молчать и бледнеть, и много чего еще неприятного он представлял себе. Но встреча состоялась чуть быстрее, чем он думал. Ежедневные (ну, почти) звонки от Джона не напрягали, но тот однажды дал прорваться недовольству: — Сколько можно? Я уже месяц, нет, два это слушаю. — Сэр, я готов заниматься вашим сыном и дольше. Он под надежным врачебным наблюдением. И я не планирую от него отказываться. Сколько угодно: месяц, год, два... Я сделаю все, чтобы Дин вернулся к прежней жизни, и денег не жалею, поверьте. Я даже ни о чем не прошу взамен! Просто немного терпения... — Речь не о том! Одно и то же! "Надо подождать!", "Станет лучше!" А парень даже не говорит. — Он говорит, — процедил Сэм раздраженно. — Просто... — Просто что? Просто когда вспоминает обрывки фраз из прошлого? На автомате? Да он после твоих уродов даже ходить всю жизнь будет с палочкой, доктор мне говорил, они повредили ему крестец... — Ну уж это неправда! Они договорились встретиться, поскольку Джон за это время успел соскучиться по сыну и жалел, что не смог тогда переломить его истерику и заставить лечиться в выбранной клинике; он хотел забрать его у Сэма, но не прибегая к насилию — опасался снова напугать Дина. — Сегодня поедем к тебе домой, — Сэм растормошил сонного Дина. Будить было жаль, под утро он едва успел крепко заснуть и успокоиться после ночного тяжелого кошмара, но уговор был уговор. — Вставай. Он поднял его почти за плечи, накинул халат, отвел в душ. Дин не испугался, к счастью: был слишком сонным. Он удивленно замер, попробовал захныкать, но вода уже прекратила литься. Сэм поуговоривал его вымыться самому, но тот зажимался, прикрываясь ладонями, будто стеснялся — боялся. — Оставить тебя одного? Но когда Сэм зашел в санузел через четверть часа снова, не поменялось ничего — Дин так и стоял в углу, даже не под струями воды, а со стороны смотрел, как вода течет. — Дин, надо мыться. Парень только склонил голову. Вырываться не стал, и то счастье. В это утро Сэм решил совсем снять повязки с коленей: остались розовые плотные шрамы и следы от синяков, сильно побледневшие, зеленовато-желтые, но не более. Касаться худого обнаженного тела было приятно, но Сэм все равно уговаривал себя дотрагиваться по минимуму. Он был бережен, осторожен, но все-таки не мог не полюбоваться им даже таким, слабым и напуганным, трогательным и не понимающим ничего, как цыпленок. Потом его надо было так же под руку вывести, растереть порозовевшую кожу махровым полотенцем и одеть, а он не дал. Неожиданно склонился перед Сэмом, встал на четвереньки, даже продемонстрировал подтянувшиеся складочки сфинктера — раньше, чем он успел запротестовать. Он поднял его, а парень к нему приник, почти повис. — Ну, что ты... Дин, я вовсе не хочу делать тебе больно. И тот снова неожиданно и больно улыбнулся в ответ: — Я знаю, что вы меня любите, хозяин. Он даже дотронулся его лица, проскользил пальцами по небритой дня три щеке. Слова вырывались у него с запинкой, и он избегал смотреть Сэму в глаза и тут же присел у его ног, как собака, опасаясь, что позволил лишнего. — Я тебя и впрямь очень люблю, Дин, но я теперь не вправе... — Сэм осекся. Что сказать? "Потому что это было бы неэтично — впрочем, ты и слов таких не поймешь"? Это было напрасно, потому что Дин зримо и сильно огорчился, даже еду ковырял кое-как. Если до этого относился к будущей поездке равнодушно, теперь был против. Он молчал, но страх его был осязаем и звучал и в зажатой позе, и в том, как он неосознанно обнял себя за плечи, и в то, как он всматривался в проносившиеся за окном автомобиля улицы и поля с деревьями. Он уже почти рыдал, так что Сэм вынужденно остановился и пересел к нему, рядом, снова обнимая. — Ты боишься, что я тебя отдам? Тот сквозь слёзы, кусая губы, кивнул и уже разревелся в голос: что ж, уж лучше было дать выход эмоциям сейчас. — Нет, мы едем к тебе домой. Навестить родных. К твоему папе. Понимаешь? Дин затрясся, отрицательно помотал головой — чтобы он замыкался в себе, Сэму хотелось меньше всего, и он снова зашептал горячо ему на ухо (ему казалось, что так его слова вернее достигнут цели): — Дин, так не пойдет. Надо разговаривать. Вести себя хорошо. А то твой папа огорчится. Ты будешь? Тот кивнул, утирая слезы краем футболки, и даже выдавил нечто вроде "угу". — И не предлагай себя ему. Ладно? Ты только мой. Сэм его прижал к себе еще крепче. "Ты грязный манипулятор, — твердила совесть. — Ты пользуешься болезнью, хочешь надавить, чтобы парнишка остался с тобой." Кто он на самом деле, Сэм не хотел даже думать. Достаточно было того, что он искренне желал парню выздоровления. Пусть Дин даже бросит его потом. пусть уйдет и забудет, плевать. Лишь бы смеялся как раньше (в общем он понимал, что так никогда не будет, и чувствовал в этом осознании свою ложь, а избавиться от нее не мог). Потом они подъехали к скромному, но ухоженному кирпичному дому в пригороде и встали. Сэм посигналил, затем, поставив автомобиль, вышел и открыл дверь, помогая выйти Дину. Спустившийся на крыльцо Джон кивнул приветливо — что ж, не кинулся сразу, и то хорошо. Они прошли в дом, сели за стол, обеда не получилось — Дин ел лениво и неохотно: то ли мутило после поездки, то ли смущался чужим присутствием, а Джон с Сэмом были больше заняты беседой. — О, ну, по крайней мере, ты гораздо лучше выглядишь, — отец кинулся обнимать сына, и Дин смущенно отвел глаза и попробовал отстраниться, издав принужденный тихий возглас; но он улыбался. Вряд ли из-за того, что вспомнил, а может, и впрямь ожила в нем старая привычка: редкие подростки горячо откликаются на объятия. — Да, подлечиться осталось совсем немного. — Как я скучал! Дин, сынок, а ты? Тот не отвечал, что огорчило Джона, но первое впечатление все же осталось благоприятным, так что он не дал выход злости или упрекам в сторону Сэма. Потом пообедав, прошли в гостиную, где устроились поудобнее на мягком широком диване: Сэм по одну сторону от Дина, Джон по другую. Сделали звонок по видеосвязи матери Дина — та была в отъезде, но хотела посмотреть на сына — вряд ли из-за помех ей удалось разглядеть что-то более угрожающее, чем его скованную позу. После, раз уж включили ноутбук, был показан семейный архив: Дин смотрел равнодушно, а у Сэма в очередной раз рвалось сердце при виде веселого симпатичного мальчугана, которого он превратил в нынешнее существо, не помнящее ничего, чья память вынуждена была укрыться в подобие морской раковины, отгородиться от страшной жестокости и унижений. Он неосознанно взял его ладонь в свою и гладил, потом крепко сжал: жест не укрылся от Джона и не был им одобрен. Он напряженно нахмурился и притянул сына к себе, как бы отнимая. — Дин! Дин, сынок, ну скажи хоть что-нибудь, — голос у него задрожал и сорвался на жалкий и униженный: он выпрашивал у сына милости, хотя бы пару слов, а тот недоуменно молчал, чуть улыбаясь. — Ты что, совсем ничего не помнишь? Он обнял его за плечи, прижал голову к своей груди, готов был снова, как в детстве, убаюкивать своего мальчика. — Папа! — ответил Дин тихо. Джон счастливо и с облегчением выдохнул. Он погладил сына по щекам, взъерошил волосы, трепал по спине. — Тебе больно говорить? Или неприятно? Тот заученно кивнул — но Джона удовлетворило и это объяснение. Сэм, наблюдавший за трогательной картиной со стороны, видел, что тот не столько осознал этот момент, сколько просто с ним согласился, не смог справиться с нахлынувшими на отца эмоциями. Но ему было приятно, ведь его вновь просто обнимали и тискали, не унижали, не били, а большего он и не ждал уже давно. Так что он воспринимал случившееся куда пессимистичней — тоже, возможно, зря. Но поводов для радужных надежд у него было меньше всех. Джон тем временем чуть отстранился от сына, оглядывая его и как бы убеждаясь, что Дин всё тот же, и даже несмелая улыбка была похожа на его детскую. — Может, останешься тут? Серьезного ухода ведь не требуется, а лечебные упражнения мы поделаем и здесь. Дин посмотрел настороженно. — Останешься? — продолжал уговаривать отец. Дин смотрел, будто что-то оценивал. Может, дом и фотографии он и впрямь смутно вспоминал — но вот так покинуть хозяина? Он отыскал руку Сэма наощупь и стиснул ее. — Н-нет, — отрицательно завертел головой он. Потом быстро и просяще зашептал, обернувшись к Сэму: — Нет, нет! — Но мы ведь еще приедем, — попытался сгладить неловкость Сэм. — Обязательно. Я думаю, надо приезжать почаще. — Конечно! На следующей же неделе. Я бы отвел его в гараж, или... Он с сомнением поглядел на Сэма. Тот виновато кивнул: — Да, в гараж нежелательно. Машина... Она может напомнить ему о случившемся... Об аварии, — принялся неловко оправдываться он. — Зато если бы он снова поспал в своей комнате или взял в руки гитару, я уверен, это бы помогло. Они поднялись наверх: Сэму показали комнату, где время будто остановилось, видимо материализовавшись в виде серого призрачного слоя пыли. На столе были раскиданы мелочи: карандаши, ручка, мебельный ключ, кипа записей из колледжа вперемешку со счетами, а в остальном всё было прибрано аккуратно и заставило проникаться впечатлением того, что обитатель — славный и скромный парень. Стояли на полке собранные давно модели космических кораблей из "Лего", лежали совсем старые игрушки, и Сэм опять не находил себе места от стыда. Зачем он вторгся в эту семейную обитель? Почему эти люди должны терпеть горе из-за него, видя сына покалеченным, с израненной душой, не узнающего их? И он мог сколько угодно обещать себе и Джону что сделает все возможное, но умом понимал, что сейчас мало что от него зависит, психика ведь непредсказуемая вещь. Дин проникнется к нему стокгольмским синдромом, который он, Сэм, так ошибочно принимает за добрый характер и искреннюю симпатию — ему хотелось обманываться, а если и нет — он не знал, как ситуацию переломить. Насильно вернуть назад, устроить на работу, таскать по врачам, заставить забыть себя, скрыться? "Нет, моя с тобой история не кончится так вот", — говорил он себе. И спрашивал, когда они уже выехали назад от Джона: — Дин, мальчик, ты меня любишь? Тот неуверенно улыбался. — Я тебя никогда не оставлю. Не бойся. Я просто хочу дать тебе свободу. Ты можешь идти, куда хочешь. Твой срок кончился. Дин молчал: разве что отвечал на все заверения Сэма неуверенным "Н-нет", и все. Требовать большего и более осознанной реакции казалось глупым. Ничего кроме "Нет, нет, сэр, позвольте остаться, я должен!"— он бы не добился. Но должен же был оставаться выход? До этого надо было срочно лечить тело, а теперь — память, и Сэм, пусть и не верил в чудодейственный лекарства, способные сделать из любого человека гения, все-таки снова просил Новака сделать хоть что-нибудь, чтобы Дин смог вернуться к реальной жизни. — Джим, я тебя умоляю, пропиши парню что-нибудь, чтобы он снова стал разговаривать и все вспомнил. Это будет больно, но так надо. Я хочу, чтобы он вернулся... Пусть он даже возненавидит меня. — Правда? А мне показалось, тебя вполне устраивает и этот парень в качестве игрушки, — отвечал нагло доктор Новак, за что чуть не получил по зубам. Он отпрянул с возмущенным "Эй!" и начал уже серьезнее: — Амнезия — щадящий вариант. А ты его не жалеешь. Хочешь, чтобы снова всё на него нахлынуло? Ты забыл, как он выл днями напролет, не переставая? Измучишь себя и его. И никто не гарантирует, что он снова станет нормальным. И даже, как ты понимаешь, скорее всего, не станет. Нет, погружать его в бесконечную неконтролируемую истерику Сэм не хотел. о чем доктору и сказал. Тот опроверг его боязнь: — Есть вариант, что после нескольких попыток избавиться от ужаса все откатится к нынешнему состоянию. А может, он перетерпит, смирится, но пассивная агрессия будет искать выход. Он станет резать себя или других. Или просто решит, что его жизнь (и чужая!) не имеют никакой ценности, раз охранники твои так с ним обошлись. Начнет вести себя соответственно. Но, чтобы ты сильно не терзался, скажу тебе, что у кучи парней те же самые проблемы и без ежедневных изнасилований. Легче Сэму ничуть не стало. Он взял время поразмыслить, тем более, что рецепт на лекарства все равно не зависел от Новака: за ним нужно было обращаться в профильную клинику и прежде записаться на прием. "Он не твоя удобная игрушка", — убеждал он себя. И потом, ему нужен был вменяемый свидетель на процессе против Джека и его дружков, а в нынешнем состоянии Дин оставался невменяем. "Ты же не такой, Сэм. Ты же за справедливость? Ты же не хочешь, чтоб парня признали недееспособным, не хочешь для него инвалидности, а для себя — удобной подстилки, ведь так? Ты же поступишь, как надо?" — говорил ему кто-то нехорошим саркастичным голосом внутри, точно не сомневаясь, что Сэм поступит иначе и выберет легкий путь: не выдвигать обвинение против бывшей охраны и оставить парня при себе под предлогом лечения. Но он решил все-таки разочаровать этого жесткого и неприятного внутреннего обвинителя и пойти до конца. — Ты не бойся, — утешал его позже доктор. — Действие не будет мгновенным. У него постепенно начнутся проблески памяти, может, он станет творить что-нибудь, чтоб избавиться от них, может, и вовсе захочет тебе отомстить... Будь настороже. Сэм кивал. Даже если парень и всадит утащенный с кухни нож ему в бок, это будет больше чем справедливо. А если он уйдет от него в здравой памяти, пусть и с ненавистью, и сможет говорить, смеяться, заведет друзей и будет работать — он, Сэм, будет считать, что цели своей достиг. Остановившись на этом, он отвез его на прием к частному психиатру, где после дежурного осмотра и получил рецепт.