Песнь гор

В тот же день, когда Амран с Хализой одолели грифона, на другом краю Карсадари, в Уруми, казнили князей-предателей. Вернувшись во дворец, царица Леона прошла в свои покои, мрачная и молчаливая. Ей не хотелось никого видеть. Перед глазами у нее все еще стояли лица изменников и их страшная казнь. Не укладывалось в голове, как могли люди, которых она знала всю жизнь, собираться продать ее Мхитару. Их разоблечение и кара, в заслуженности которой никто не сомневался, совсем не утешали ее. Она была сбита с толку, не знала, кому теперь можно доверять. В каждом шорохе ей слышалось змеиное шипение, в черных тенях дворцовых переходов чудился притаившийся враг. Она шла так быстро, что ее амазонки едва успевали за нею. Отперев двери, обернулась к Бириссе, бледная, с нервно подергивающимся лицом. - Ну хоть тебе-то я могу доверять, скажи? Амазонка, не моргнув, выдержала помутневший взор царицы. - Можешь, государыня. И не мне одной. В Карсадари тысячи людей, готовых, если придется, умереть за тебя! Леона судорожно вздохнула, почти всхлипнула. - Прости, Бирисса... Скажи всем, чтобы не тревожили меня сейчас. Она затворилась в своей спальне и упала на не разобранную постель, не замечая ничего вокруг. Сейчас царицу совсем не привлекала красота собранных ею драгоценных предметов, которыми она с удовольствием любовалась прежде. Она лежала, вытянувшись на постели, но не спала. Глядя в потолок невидящими глазами, она снова и снова размышляла обо всех событиях последнего времени. "Удар в спину от самых знатных вельмож - это лишь последняя из многих бед. Со времени смерти моего отца нет ни одной седьмицы, чтобы можно было жить свободно, не опасаясь ничего. Что значит слабая женщина, хотя бы она именовалась царицей карсадарийской? Лоза без подпорки! Люди тянутся туда, где чувствуют силу. Одних притягивает власть, других страх или выгода. В самом ли деле есть такие, на кого я могу опереться надежно? Те, что верны сегодня, могут отвернуться завтра, моей головой откупятся от Мхитара..." Леона понимала, что рассуждает несправедливо, но мысли текли черным мутным потоком, и не было сил избавиться от них. Все казалось, что все ее советники и полководцы готовы предать, так же как Видариан и его сообщники. Она вскидывалась на постели, сопрготивляясь отчаянию, готовому ее захлестнуть. "Нет, нет, я не имею права так думать! Если я стану бояться своих близких, сама погублю Карсадари. А Мхитару, конечно, и надо, чтобы я рассорилась со своими сподвижниками. Несправедливо обвинять людей, от которых прежде видела лишь добро... как и от тех, предателей..." Мысли ее метались в смятении по одному кругу, и она не могла из него вырваться. Между тем, царь Ярослав заметил во время казни ее тяжкое огорчение. И решил, что пришло его время. Немного подождав, он отпустил свиту и поехал во дворец следом за царицей. Стоящие возле златоокованных дверей амазонки заступили ему дорогу. - Царица велела никого не пускать, - злорадно произнесла Ида. Но Ярослав твердо решил добиться свидания с царицей. Проговорил негромко, стараясь не поддаваться раздражению: - Я имею право в любой час придти к своей супруге. Ида и Карина неуступчиво выставили секиры вперед, но Бирисса сделала им знак остановиться. - Возможно, это как раз то, что нужно царице сейчас. Ступай, царь. Благодарно кивнув амазонке, Ярослав вошел в покои царицы. Мягкий ковер заглушил шаги, но царица услышала, как отворилась дверь. Не оборачиваясь, проговорила, точно в полусне: - Бирисса, я тебе велела не входить... - Это не Бирисса, государыня, это я! И Ярослав стремительно пересек покои, чтобы упасть на колени перед лежащей на постели царицей. - Леона, счастье мое, душа моя! Я узнал, что ты опечалена казнью изменников. Я пришел. Прошу, не гони меня. Не стесняйся моего присутствия. И самым сильным бывает тяжело. Ты можешь мне поведать все, что тебя мучает. Только не говори, чтобы я тебя покинул, прошу. Проговорил так - и внутренне похолодел, ожидая, что она, как прежде, отгородится от него семью стенами, оденется непробиваемой броней, так что немыслимым покажется и подойти к ней. Но, видно, у царицы сейчас не нашлось сил встретить своего супруга с прежним холодным величием. Сейчас он видел перед собой только молодую женщину, усталую и разбитую бедами, из которых разоблаченный заговор был лишь последним в долгой череде. Лицо, взгляд ее были печальны, но в них не виделось обычной суровости. - Я доверяла им. Слушала их советы, давала им поручения, жаловала их золотом, землей и людьми. А они предали... - За это Боги их отправят в самую глубокую пропасть, где никогда не светит солнце, - с негодованием произнес Ярослав. - Змеи порой ползают при любом царском или княжеском дворе. Такие же, как они, моего отца убили, ночью, десять человек против одного, безоружного. Даже моя мать была в сговоре против своего мужа, с которым прожила много лет. Леона подняла голову, взглянула на него по-новому. Она прежде не задумывалась, что избранный ею супруг не меньше нее страдал от дворцовых интриг и предательства близких. В эту минуту Ярослав сразу сделался ей гораздо ближе, чем до сих пор. - Я тебя никогда не оставлю, - проговорил он, целуя ее руки. - Мы с тобой вместе сделаем все, чтобы править спокойно, не опасаясь никого. Вместо предателей поставим иных людей, надежных, тех, что служить станут нам и царству, а не своей корысти. А тогда одолеть можно будет всякого, и Мхитара тоже. Лицо царицы немного оживилось, на ее бледных губах впервые за долгие дни мелькнула слабая улыбка. - С тобой не страшно загадывать наперед. Вот говоришь так - и, вроде бы, верится, что есть надежда... - А людям только и остается, что опираться на надежду, - кивнул ей Ярослав. Но тут же сник, вспомнив свое: - А иначе разве бы был я сейчас возле тебя, если бы не надеялся, вопреки всему, что придет минута - и ты взглянешь на меня ласковым взором, назовешь мужем милым... Сердце Ярослава отчаянно билось, когда он протянул руки, чтобы обнять Леону. И, видно, какое-то новое чувство шевельнулось в ней сегодня, или же от усталости и огорчения просто не осталось в ней сил, чтобы оттолкнуть человека, не раз доказавшего преданную любовь к ней, и остаться в одиночестве. Она издала долгий вздох, скорее всхлип, и уткнулась лицом в плечо Ярославу. Он чувствовал, как дрожат ее плечи, словно от озноба, ласкал и гладил их, не веря, что, наконец, держит ее в объятиях, как редкую птицу, и горячо шептал, торопясь ее убедить, пока не прервалось чудесное мгновение: - Жена моя, лада моя! Мы будем счастливы с тобой, клянусь всеми Богами, карсадарийскими и сварожскими! Это же они свели нас с тобой, позволили нам соединиться!.. Не сомневайся во мне, Леона! Я буду тебе хорошим мужем, как пес, послушен буду! До конца жизни сохраню любовь к тебе, на руках тебя стану носить... Леона, Леона, позволь мне быть с тобой рядом всегда!.. Уже держа ее в объятиях, чувствуя вкус ее губ, он подумал, точно в бреду: "Оттолкнет - заколюсь кинжалом тут же, у ее ног!" Но Леона его не оттолкнула. Медленно подняв руки, она обняла Ярослава за плечи, выдохнула шепотом: - Муж мой!.. От этих слов будто огненные крылья развернулись за спиной Ярослава, и его бросило в жар, и он еще успел последней связной мыслью удивиться, почему еще не умер от радости, услышав из ее уст самые желанные слова. Но он был жив, и весь жар своей души и тела стремился передать своей жене и царице. А она принимала его ласку, чувствуя, как оттаивает ее душа, долго стынувшая в ледяных тисках одиночества. Что бы ни было в их жизни прежде, сейчас она, как воздух, была необходима ему, а он ей. Уже раскинувшись на постели, обнаженная, с распущенными волосами, Леона взглянула горячо и смело, и вновь проговорила: - Ярослав, муж мой!.. Прошло много времени, когда Ярослав, успевший утомленно заснуть рядом со спящей женой, очнулся, и не сразу смог поверить, что произошло наяву. Столько раз ему мечталось в сладких видениях, которые оказывались обманчивой марой! Но вот, очнувшись, он видел перед собой живую Леону, и это был уже не сон. Она лежала, разметавшись, спала глубоким сном земли, напоенной небесной влагой. Высокая белая грудь ровно дышала. Одна рука была откинута на подушку, возле самой головы Ярослава, и он долго любовался даже на одну только эту руку, округлую и белую, нежную и в то же время сильную, украшенную серебряными браслетами. Голову спящая Леона чуть запрокинула назад, а темно-рыжие волосы раскинулись пышной волной. Она улыбалась во сне, и Ярославу стало тревожно: чем обернется эта улыбка, когда она проснется? Он отодвинулся на край постели, чтобы не мешать жене отдыхать. Сам же любовался ею, еще более прекрасной сейчас, чем днем, в великолепном царском одеянии. Но, вместе с радостью, наконец, изведанного супружества, в нем росла и тревога. Что будет, когда Леона придет в себя? Не раскается ли в том, что произошло между ними? Не сочтет ли минутной ошибкой? И вновь он подумал с отчаянной решимостью: "Если прогонит меня, заколюсь. Не жаль теперь будет умереть, а поодаль от нее жить уже не смирюсь." Но вот Леона глубоко вздохнула и пошевельнулась, приходя в себя. Ярослав замер, ожидая, что будет теперь. Длинные ресницы молодой женщины затрепетали, глаза приоткрылись. Какой-то миг в ее глазах еще стоял туман, затем они открылись шире, в них сверкнуло понимание. - Ярослав! - вздохнула она. - Я тут! - отозвался царь, точно узник, ожидавший свой приговор от строгого неподкупного судьи. - Видно, и вправду Боги не случайно свели нас, соединили, чтобы ты помог мне сохранить Карсадари. Я не знаю, что стало с Амраном... жив он или мертв... но его нет со мной, а без твердой опоры мне не справиться. Так было суждено. Мы с тобой нелегкой тропой шли друг к другу. За прошедшее время я успела узнать тебя, я все больше уважаю тебя за все, что ты сделал. Я готова быть твоей женой, Ярослав. Горячая, огромная радость захлестывала Ярослава, так что сердцу становилось тесно в груди. Он совсем забыл, что Леона раньше любила другого. Теперь это не имело никакого значения, и он не ревновал к бывшему сопернику, живому или мертвому. Появись сейчас сам Амран перед ним, Ярослав и тогда чувствовал бы себя хозяином положения. Он бы сказал ему: "Я - муж царицы Леоны и царь Карсадари. Мы соединены клятвой перед Богами. Никто на свете нас не разлучит. Не я, а ты теперь - третий лишний". Чистые светлые слезы выступили на глазах Ярослава, когда он взглянул на жену. Затем он вновь обнял ее, уже смелее, и покрыл поцелуями ее лицо. - Я всегда знал, что ты такая, чистая голубица моя! Ждал, что когда-нибудь придет пора, и ты привыкнешь ко мне, полюбишь меня. Права ты: Боги соединили нас на всю жизнь, Хозяйка Судеб сплела наши нити, заботливая Доля привела сюда. Будем же послушны Богам. Ты не пожалеешь, оставшись со мной, лада моя! Все тревоги Ярослава как рукой сняло, и он был счастлив, и не знал, как это выразить. Взяв один из блестящих локонов жены, он намотал его себе на руку, и в падающем в окно свете волосы сверкнули, как бронзовый браслет. - Ты хочешь есть? - заботливо спросила Леона у мужа. Тот покачал головой. - Нет. Я хочу только быть с тобой. Ласкать и целовать тебя, любить тебя целую вечность... И грозная царица Карсадари сама подалась навстречу супругу, приоткрыла губы для поцелуя, как самая обычная женщина. Хоть и с запозданием, но горячо праздновали они теперь свое свадебное торжество. - Если доведется нам благополучно пережить нынешние напасти, хочу и я с тобой прожить жизнь мирную и счастливую, - проговорила Леона. - Хочу от тебя родить детей, маленьких царевичей и царевен... И обоим поверилось, что это еще может сбыться в их жизни. Если только удастся одолеть коварного Мхитара. Это произошло в тот же самый день, когда и Амран с Хализой одолели грифона в горной пещере. Но, разумеется, они и не подозревали, что происходит в Уруми. Все их мысли заняты были насущными заботами. Да еще, разделывая тушу грифона и поджаривая на костре мясо, нет да нет выразительно взглядывали друг на друга, поспешно отводили глаза, точно скрывали что-то самое потаенное. Долго коптилось над костром темно-красное, с терпким запахом, мясо хищного зверя. На вкус оно оказалось не очень хорошо, но путникам выбирать не приходилось. Слушая, как трещит нанизанное на ветку мясо, капающее вытопленным жиром, оба сглатывали голодную слюну. Вечером Амран и Хализа подкатили ко входу в пещеру большой камень и остались в темноте, отрезанные от внешнего мира. Лишь сполохи догорающего костра немного рассеивали вечный мрак пещеры. Лежавший на постели из шкур Амран внимательно глядел на девушку, сидящую на корточках напротив. На смуглом лице Хализы играла загадочная улыбка. В ее темных глазах сверкали яркие искры. Царевичу хотелось спросить, о чем она думает, чему улыбается. Но не осмелился заговорить первым. Наконец, Хализа проговорила сама, но совсем о другом, ощупав больную ногу своего спутника: - Придется тебе полежать несколько дней. Завтра идти никуда нельзя. Что ж, здесь можно переждать. Убежище надежное, еды хватит... - Дворец получше, чем в Уруми! - усмехнулся Амран, обгладывая кость грифоньего окорока. - Но мы теряем время, драгоценное время! За несколько дней нас легко могут выследить. - Что же теперь поделать? Ты все равно не сможешь сейчас продолжать путь, - вздохнула Хализа, разминая ему больную ногу. От ее рук исходило приятное тепло, и тягучая ноющая боль постепенно стала проходить. Амран расслабленно закрыл глаза, но спать ему не хотелось, и он снова поглядел на Хализу, но не так, как прежде. - Спасибо тебе! Ты не только обо мне заботишься, ты еще и сражалась со мной вместе. Если бы не ты, мне бы не одолеть грифона. Ты храбрая, как настоящая амазонка. - Уж и правда? - потупилась Хализа. Но его похвала была девушке приятна, и она, закончив перевязывать ему ногу, передала фляжку с водой - запить жесткое мясо. Амран попил, а затем вдруг поцеловал одну руку девушке, затем вторую, не спеша их выпускать из своих ладоней. - Я только сегодня понял, Хализа, какая ты милая, заботливая, - проговорил он. У Хализы снова учащенно забилось сердце. Она едва смогла проговорить: - Я не так уж добра, Амран. Мне негде было научиться ни доброте, ни милосердию. Просто я тебя люблю. Так что ради тебя предала Мхитара, ушла с тобой в неизвестность. Даже зная, что ты обещался другой. Все равно. Глупо... - Нет... - Амран резко побледнел и, приподнявшись, взглянул в глаза девушке, не выпуская ее рук. - Я много думал, Хализа. Еще в плену, когда не знал, что с тобой сталось, и эти дни, во время пути. Я, как и прежде, всем сердцем люблю и почитаю Леону, как свою царицу, за счастье для себя почитаю ее былую дружескую привязанность. Если она прикажет, с великой радостью пойду в любой бой, и голову сложу с ее именем на устах. Только это не совсем то... Когда я закрываю глаза и мечтаю о будущем, о том, как мы будем вместе, я все чаще вместо Леоны вижу тебя. Ты - мое наваждение, Хализа! Видишься мне по ночам, из мыслей не уходишь и днем. Может, это колдовство, а? - Во всяком случае, не мое, - твердо ответила Хализа, с волнением глядя блестящими черными глазами. - Да и не Мхитарово. Он сильно просчитался, доверив мне следить за тобой. Нет, Амран. Это не то колдовство, что исходит со стороны. Оно появляется само, проникает в плоть и кровь. Быть может, оно приходит с Высшего Неба, от престола Богов, - она показала вверх, на каменный свод пещеры. - Или скрывается вот здесь, - показала на пол пещеры. - А вернее всего - вот здесь... - рука девушки легла на грудь Амрану, прямо над горячим, трепетно бьющимся сердцем. И царевич порывисто ухватил ее за эту руку, покрывая поцелуями. Притянул к себе, крепко обнял. И девушка затрепетала в его объятиях, смеялась и всхлипывала от долгожданной, и все-таки пришедшей неожиданно радости. Прошло много времени, прежде чем они разжали объятия и растянулась на шкурах, сотрясаемые сладкой дрожью. Когда они смогли вновь мыслить и говорить, Амран, приподнявшись на локте, заглянул в лицо изяшно потягивающейся Хализе: - Когда вернемся в Уруми, поведу тебя к алтарю Адгилис-Дида, станешь моей женою. Согласна ли ты? Девушка быстро обернулась к нему, с сомнением склонила голову. - А ты вправду уверен, что захочешь этого, и когда придем в Уруми? И когда встретишься со своей царицей, скажешь ей, что хочешь взять меня в жены? Амран заколебался лишь на мгновение, услышав о царице. Но тут же гордо поднял голову. - Да, так и скажу. Положись на меня во всем, моя Хализа! Я все объясню Леоне. Она поймет, что нас с ней связывала родственная и дружеская привязанность, а не истинная любовь между мужчиной и женщиной. Расскажу обо всем, что ты сделала для меня. Я верю, Леона все поймет! Мы с тобой будем вместе. Всю жизнь. Ты согласна, жена моя? И Хализа, успокоенная его обещанием, снова гибко потянулась на шкурах, вздохнула глубоко и с облегчением. - Согласна, муж мой! Давно уж согласна. Еще когда сбежали из плена... Нет, кажется, даже раньше. Когда в Цвирети кормила тебя, разговаривала с тобой, чувствовала себя женой, заботящейся о любимом муже. Амран протянул ей руку, и их пальцы крепко переплелись в замок, какой мастера-златокузнецы любят изображать на обручальных кольцах. - Так и должно быть. У тебя сердце женщины, не колдуньи. Нежное, преданное, любящее. Этого Мхитар и не смог учесть. И, хотя Хализу прежде никто не мог себе представить любящей, а тем более нежной, но тут она ласково обняла Амрана, прижимаясь, точно ребенок, ищущий защиты на груди отца. - Даже если бы мы не дошли, даже если бы меня приволокли обратно в Цвирети, я была бы счастлива уже от того, что узнала тебя и хоть недолго, да побыла твоей женой... Амран зажал ей рот ладонью. - Не говори так! Мы обязательно дойдем до Уруми. И ты будешь моей женой много-много лет! Над горами отпылало, как исполинский пожар, вечернее зарево. Их скалистые отроги погрузились в глубокую тьму, какая бывает ночью лишь на Дальнем Полудне. Внутри пещеры, скрытой за каменной дверью, догорел костер, и сразу потянуло холодом и сыростью из глубины земли. А мужчина и женщина, до утра ласкавшие друг друга, совсем не замечали холода. Брачным ложем им служили шкуры горных коз, но такая жалкая постель им показалась не хуже царской опочивальни. А спустя три дня, когда нога Амрана полностью зажила, они двинулись дальше, туда, где под вечными снегами лежал перевал. Однажды они заметили между двумя высокими скалами, похожими на бычьи рога, клубившийся черный дым. Хализа было помедлила, но Амран,не задумываясь, бросился туда, где кому-то могла понадобиться помощь. Они увидели на небольшой поляне догорающие остатки маленького домика, вернее - хижины. Там все обугливалось, рушилось и превращалось в груду обломков. Но в нескольких шагах от ручья заметили в траве лежащего человека. Тот был сильно обожжен и лежал неподвижно. Мертв или без чувств? Склонившись над ним, Хализа поняла, что это старик. Его седые волосы и борода почти полностью выгорели. Но, когда она умыла его из фляжки, старик закашлялся и открыл глаза. - Он забрал... - послышалось неразборчивое хрипение. - Что случилось с тобой? Кому понадобилось тебя грабить? - изумленно спросил Амран. У него не укладывалось в голове, как кто-то мог поднять руку на, судя по всему, одинокого и бедного старца. Тот попытался еще отпить из фляжки, но вода вытекла из уголков рта. Путники слышали его сдавленное дыхание, и понимали, что старик умирает. Однако он еще открыл глаза и попытался заговорить: - Царице... расскажите царице... - Что?! - подскочил Амран. - Ты говоришь о царице Леоне? Мы - ее люди! Сказывай все, передадим! - Да, - старик собрал последние силы, чтобы говорить. - Много лет назад я сделал... Чашу, Связующую Судьбы. Через нее обладатель может влиять на другого человека... Тогда я многого хотел, на многое рассчитывал, и Чаша должна была в этом помочь... Это очень опасная вещь.... Потом я понял, что натворил, и скрылся с ней навсегда, поселился высоко в горах. Надеялся, что никто ее не найдет... Но он... многое знает... - Мхитар? - резко воскликнула Хализа, с самого начала предчувствуя, что ее бывший учитель приложил здесь руку. Старик слабо кивнул. - Да... Он прилетел на вешапе и потребовал у меня Чашу. Я отказался наотрез. Но он ударил меня заклятьем и нашел ее сам. И сказал: "С помощью этой Чаши я сделаю, чтобы царица Леона сохраняла мою жизнь, и была моей - или же ничьей!" Затем он вышел и приказал вешапу сжечь мой дом. Я выбрался... выполз к реке... на свет... чтобы глотнуть свежего воздуха... напоследок... Потрясенный известием, Амран перевел взгляд с умирающего старика на высившиеся впереди заснеженные громады гор. - Нам надо спешить! Сказать Леоне, что задумал Мхитар... Но нам же ни за что не добраться быстро... Умирающий старик меж тем стал метаться, хватая ртом воздух. Он прохрипел, сжимая их руки: - Вам ни за что не добраться, да еще пешком! Горы опасны... и Мхитар вас быстро найдет, если вы посланцы царицы... Разве что... быть может, вам помогут Те, Кто Живет На Вершинах?.. - он захрипел и смолк, и больше уже не двигался. Хализа встряхнула старика за плечо. - О чем ты? Кто живет на вершинах? Но старик уже ничего не мог ответить. Закрыв ему глаза, Амран и Хализа в отчаянии переглянулись, а затем, не сговариваясь, подняли глаза наверх, туда, где в круге белых вершин одиноко синело небо. Оба думали об одном: о том, что Мхитар, вполне возможно, и сейчас где-то рядом, выслеживает их с небесной высоты. И, чтобы ускользнуть от него и быстро преодолеть горы, им бы самим потребовался вешап или кто-то, умеющий летать не хуже него. А горы, почти недосягаемые для пеших путников, нависали над ними, как бы преграждая путь. Впереди еще предстояла самая опасная часть путешествия - в царство вечного снега и льда, отвесных пропастей и снежных бурь. Они похоронили старика на пепелище его бывшего дома. Понимали, что тратят, быть может, немногие оставшиеся минуты, но бросить человека без погребения было против всех обычаев, Божеских и людских. Затем ушли прочь, спустившись в распадок, стали подниматься по дну высохшей речки. Когда тропа расширилась настолько, что стало можно идти рядом, Хализа догнала Амрана и заглянула ему в глаза. - Что бы нас ни ожидало, я все равно рада, что была с тобой рядом, и любую участь встречу вместе с тобой. Он крепко обнял ее за плечи. - Я тоже счастлив, что ты со мной, и мы навсегда останемся вместе... в этой ли жизни или на Высшем Небе. - Здесь или там, я твоя жена! И они вместе зашагали по накатанным водой камням по направлению к сияющим вершинам гор.