Кащенко

На улице шел дождь, по улицам текли реки. Первый ливень этим летом. Даниле казалось, что погода что-то да значит. Этакая метафора чего-то пугающего, но одновременно умиротворяющего. Парни ехали в такси к Егору домой. Даня не знал, чем закончится эта ночь, внутри скребло волнение. Таксист мурлыкал под песню, ехал плавно, никуда не торопился. Поперечный смотрел в окно, отвернувшись от Булаткина. Последний же смотрел на парня, не отводил взгляд. Даня это чувствовал кожей, морщился. Повернуться хотелось, но волнение брало верх, заставляя дышать все чаще. Егор смотрел пьяно, улыбался уголками губ и гладил Данилу по руке. Парня бросило в жар и тревожность. Это же надо так, сейчас он едет домой к Егору Криду и там что-то будет. Егор переносит руку на колено и нежно-нежно гладит, потом немного сжимает. — Ты как? Егор сказал тихо, еле слышно, прямо на ухо. А ответить было нечего. Как он? Данила сам не знал. С одной стороны, вся ситуация должна была льстить, потому что всего этого он и добивался. С другой стороны, откровенность Егора пугала. И еще все-таки раздражало, что Даня велся на Крида, на это его деланное обаяние, на его идеально ровную щетину. Ведь только что хотелось въебать, а сейчас хочется крепко поцеловать, обвивая шею руками. Растечься, повиснуть на нем. В будущем развязаться будет еще сложнее, чем это было пару недель назад. Это ведь уже не просто поцелуи на «слабо», не просто ласки в пьяном тумане. Это серьезно, как-то по-взрослому. А Даниле вообще-то очень часто не хотелось быть взрослым. Хотелось снова в четырнадцать. Прибежать со школы, закинуть портфель под диван и рубиться за компом до утра, а не решать, как быть с Тем Самым Егором Кридом; не думать, что чувствует сейчас, не мяться, быть собой. Но если сейчас быть самим собой, таксист не поймет. Булаткин не отодвинулся от лица Дани. Он еле слышно выругался и развязно поцеловал в ухо. Задержался, дыхание сбилось, а ладонь поползла вверх по бедру. Даня дернулся и наклонился к Егору. — Сейчас не время, погоди. — Похуй, я хочу. — Блять, Егор. Теперь у Поперечного в кармане еще один факт про Крида: ему нравится, когда в общественном месте, когда вот-вот увидят. — Смотри-ка, заливает как, да? Таксист как чувствовал. Или просто посмотрел в зеркало заднего вида и решил прервать, пока дело совсем до греха не дошло. — Вообще, не говорите, — Даня повел плечом, подавая знак Егору, чтобы тот отстал. — А в Питере вовсю солнце. Нужно подождать, перетерпеть. До Таганки еще десять минут езды. Булаткин отодвинулся от Данилы, откинулся на спинку сидения, но руку не убрал. Она так и осталась совсем рядом с ширинкой Дани. — Бывал я в Петербурге, знаете, — водитель откашлялся, а Крид положил руку на ширинку. — Как-то не так там, промозгло, сыро, здания древние. Того и гляди, балкон отвалится и по башке шарахнет. По башке Даню сейчас шарахнул, конечно, не балкон, но тоже кое-кто неуправляемый. Поперечный еле дышал, его член упирался в ширинку, а Егор водил рукой как-то очень спокойно, отвернувшись к окну, будто бы совсем ничего не происходит. Хотя, сам улыбался во все свои отбеленные тридцать два. — Да не говорите. — А давно Вы в Москве? — Егор перебил парня. — Уже около двадцати лет точно. Сейчас Москва, конечно, совсем другая, знаете. Данила посмотрел на Булаткина и без звука произнес: «ты еб-ну-тый». Егор хмыкнул, отвернулся, а ладонью сжал бугор на ширинке рыжего. Последний замолчал. — При Лужкове, конечно, ужасно было. Жулик, обирал город до нитки. Одно ворьё было, рынки и чурки эти вокруг, тьфу. Детей было страшно отпускать на улицу. — А сейчас лучше? — Вы, мальчишки, вообще не представляете насколько. Собянин хоть и удмурт, но, знаете, при нём Москва действительно расцвела. Мальчишки и правда не представляли. Ведь сейчас один из них сидел, задержав дыхание, отвернувшись к запотевшему от дождя окну, опирался лбом о холодное стекло, чтобы хоть немножечко остыть. А второй мальчишка ехидно улыбался, гладил другого в районе ширинки и как ни в чем не бывало болтал с таксистом. Данила таял. Он ощущал себя хрупкой девчонкой, на которую давят, которой сложно внутри себя решиться на что-то, но которой так не хотелось это все останавливать. Старый развратник. Куда ему, двадцатипятилетнему, дрочить в такси. Это всё же не туалет Сапсана. А вообще-то, если Дане быть честным, Егора хотелось вжимать в сиденья, немножко придушивать и нацеловывать в ухо, шею и губы. И чтобы блондин всё также продолжал улыбаться и закусывать свою нижнюю губу. Поперечный сжал кулаки, от силы ногтями впиваясь в ладонь. — Вот тут вот поверните, — Крид указал пальцем. Даня почти неслышно попрощался и вышел из машины. Парни пошли к подъезду на Котельнической набережной. — Ну как ты? — Егор усмехнулся и закрыл ладонями макушку от дождя. — Отъебись, пьяный изврат. Данила хлюпал по лужам с опущенной головой. Он совсем не хотел показывать то, что возбужден до такого предела, что прямо сейчас готов прижать Крида к стене, спустить джинсы и выебать. Хотелось как-то поприличнее. Но стояк говорил сам за себя. — Да что такого, это же забавно и тебе, кажется, зашло. — Крид, здесь я шутник, а ты гейский певец, — Даня перепрыгнул лужу. — Закроем тему. — Мы местами поменялись. Булаткин засмеялся и толкнул парня в плечо, от чего последний чуть было не потерял равновесие. Парни зашли в лифт. На Поперечном не было лица, взгляд бегал, а Егор подначивал. — Ты обиделся что ли, принцесса? — Ты, видимо, на своих блядках всю память растерял, — парень посмотрел исподлобья. — Принцесса — это ты. Было видно, Егор зарядился от осознания того, что у Поперечного на него стоит. Он чувствовал себя победителем, поэтому позволил себе расслабиться, а алкоголь еще больше развязал язык. — Не ревнуй, котик. — Да видел я, как ты с каким-то пидором у Яны флиртовал. У Дани вырвалось. Он честно не хотел поднимать эту тему, потому что Егор не его. Егор ему ничего не обещал, ничего не должен. Ну сосались несколько раз, ну и что. Но сейчас от воспоминаний о том манерном мальчике с вечеринки, у Поперечного закипела кровь. — Ни с кем я не флиртовал, долбоеб. Булаткину вообще нельзя было ни с кем общаться в пьяном виде. Язык развязывался, планка падала ниже некуда. Он возвращался в то время, когда был тем самым гопником с района, что отбирает мелочь у пацанов с началки. Но так как Даня тоже был острый на язык, на этой фразе тема не могла исчерпать себя. Двери лифта открылись. Егор вышел вперед и стал рыться в карманах косухи в поисках ключей от дома. — Долбоеб здесь ты, Булаткин-мармеладкин, — рыжий закусил губу в ожидании реакции. — Поперечный-хуеречный. — Банально, Егорка. Крид открыл дверь и жестом пригласил гостя к себе. — Чаёвничать будем? — Даня вошел в квартиру. — С отбитыми не чаёвничаю. Егор замкнул дверь и встал напротив гостя. Встал и смотрит, не двигается, улыбается левым уголком губы, оглядывает Поперечного с ног до головы. — Смотрите, он даже не стесняется. Сейчас Булаткин совсем-совсем другой, каким Данила его еще не видел. Он раскован, до предела сексуален. Настолько сильно уверен в себе, что хочется запустить в его довольное лицо чем-нибудь тяжелым, чтобы был немного попроще. — А чего мне стесняться? — Взгляда своего блядского. Данила шагнул ближе к Егору и поцеловал, как хотел: страстно, жестко, держа свою руку на шее парня. Последний запустил пальцы в волосы рыжего и с силой потянул их, от чего тот громко выдохнул. — Ну какой же ты пидрила. — Если не заметил, мы в одной лодке. Сказав это, Крид толчком прижал гостя к стене и поцелуями перешел на шею. В квартире было темно и пусто. Даня даже не смог разглядеть, где они вообще находятся. Но когда Егор руками залез под рубашку, это стало не таким уж важным. Булаткин будто бы очень долго терпел. Он суетился, движения выходили рваными и сумбурными, но от этого еще более возбуждающими. Данино эго было довольно: его хотели, ждали. И не абы кто, а Егор Крид. Он где-то в глубине души был горд, что именно с ним. Так, будто бы собирался хвастаться перед пацанами. Когда Егор просунул руки под джинсы, ноги парня подкосились, а из горла вырвался стон. Булаткин, тем временем, был доволен собой. Он улыбался, кусал данины губы, оставлял засосы, а рукой трогал член парня. Голова кружилась, во рту пересохло от частого дыхания. Крид умело двигал рукой, будто бы опыта было на роту солдат. Такое не приобретают от дрочки самому себе, уж точно. В этот раз Егор был страстным, не прятал взгляд, а, напротив, смотрел прямо в глаза Дане, который, в свою очередь, спиной ёрзал по стене от темпа и удовольствия, что задавал Булаткин. Это было мастерски, он точно готовился заранее. Наверное, репетировал перед зеркалом, как в детстве, когда учишься целоваться с отражением. У Данилы в голове возникла картинка, как Егор мнется перед зеркалом, репетирует свои действия, думает, с какой стороны подойти, как дотронуться. Хотя, может парень и ошибался насчет блондина. Возможно, Крид освоился, расслабился то ли от алкоголя, то ли от того, что так сильно скучал, то ли от чего-то еще. Но вел он себя, конечно, максимально по-блядски. Поперечный матерился и от нахлынувшего возбуждения бил открытой ладонью по стене. Крид не давал трогать себя. Как только Даня опускал руку на ширинку парня, тот убирал её и мычал. Потом он опустился на колени и посмотрел в глаза. Парню показалось, что Егор немножко сходил с ума: его глаза потемнели, улыбка из игривой превратилась в уверенную, с хищной демонстрацией белоснежных зубов, на лбу проступил пот, а чёлка небрежно спала на лоб и стала влажной. Чего уж там, Данилу тоже накрывало. В паху стало совсем горячо, мыслей не было. Только периодами в голове возникали какие-то картинки с их первого раза, когда Даня дрочил одновременно и себе, и Егору. Странные были ощущения и, главное, даже нежные. А сейчас, когда Егор стянул с Поперечного штаны и взял в рот его вставший член, парень сознательно потянул за блондинистые волосы. Хотелось причинить боль, хотелось, чтобы Егор Крид издавал звуки, но тот как нарочно молчал. И единственные звуки, которые доносились до Данилы — причмокивания. Булаткин раздражает. Он всё делает не так. Он не так дрочит, он не так целуется, он не дает прикоснуться к себе, не издает звуков. — Ты умер там, блять? Данилу бесило, что всё как-то не так. Егору хотелось влепить пощечину, хотелось впиться в его губы, вобрать в свой рот его язык, сильно прикусить, чтобы услышать в ответ хотя бы негромкий стон. И когда блондин в очередной раз еле-еле прошелся зубами по раскрасневшемуся члену парня, тот понял, что скоро кончит. Смесь раздражения, возбуждения и страсти брала верх и приближала оргазм. Поперечный схватил Булаткина за затылок, не давал освободиться. Он насаживал его голову на свой член. Егор, наконец, застонал и, кажется, даже от удовольствия. Парня затрясло. Он оперся руками о стену, пока Данила продолжал держать того за затылок и управлять всей ситуацией. Сейчас Егор не держит всё под контролем, яйца Дани теперь не в его руках. Сама мысль об этом накалила ощущения Поперечного до предела и он, прижав голову Егора, кончил ему в рот с глухим стоном. Последний отпрянул и сплюнул сперму на пол. — Егор, извини, я не знаю, что это было, правда, — Данила застегнул штаны и присел на корточки напротив Булаткина. — Я понимаю. Парень не был удивлен, не был зол. Он улыбался, щурил глаза и облизывал губы. С подбородка капала сперма. Поперечному показалось, что Егор выглядит удивительно мило и органично со стекающей изо рта жидкостью. Поэтому он крепко поцеловал блондина, ощущая кислый привкус. — А ты как? Сейчас Даня успокоился, гнев поугас. Он гладил Булаткина по щеке и убирал волосы со лба. — А я уже всё. — Как это? — Меня возбуждает один лишь вид того, как я на тебя влияю. Крид улыбнулся, облизал губы и поднялся с пола. Данила так до конца и не понял, польстило ему это или нет. Мысли всё ещё путались. Сейчас, наверное, это всё неважно. Важно то, что нужно скорее убрать сперму с пола, а то она засохнет и потом не оттереть.