Кащенко

И всё, вроде бы, не так уж и плохо. Жизнь Дани идет своим чередом: новая программа, планы туров, подкасты. И как будто бы и не было никакого Егора Крида, волнений внутри, ужасного чувства того, что будто бы теряешь что-то очень важное. Парень в этот раз легко отделался. Продуктивность выросла, появилось желание жить. Только вот периодически снится один и тот же сон. Булаткин будто бы приходит к Дане домой, вальяжно опирается о дверной косяк, смотрит ехидно, по-лисьи прищурив глаза. Потом протягивает руку, гладит Даню по щеке и тянет своё: «Дань, привет, я скучал». Сон из разряда фантастики, не иначе. Егор холодный, как январское утро. Он может только обнять, но от этого всё равно не станет теплее. — Может останешься? — Слушай, да не думаю, что это хорошая идея. Поперечный поднимает ворот рубашки, смотрит на себя в зеркало, проверяет видны ли засосы и быстро выходит из квартиры к лифту. — Дань, — Егор окликает. — А? Булаткин ничего не отвечает. Просто подходит и обнимает сзади, кладёт свой подбородок на плечо парня и тяжело вздыхает. — Ты че? Даню тогда позабавила вся ситуация. Сцена из мелодрамы, иначе не сказать. Двери открываются. Поперечный осторожно освобождается из объятий и заходит в лифт. — Пока, Дань, — Крид поднимает ладонь, — пиши как-нибудь. — Ага, давай. Странные ощущения полной бессознанки. Ты, вроде, уезжаешь, покидаешь некогда важного для тебя человека, от которого совсем недавно рвало крышу, но при этом почти ничего не ощущаешь. Может это от того, что все те ожидания, которые были в голове, порушились о реальную жизнь, воздушные замки растворились, а розовые очки треснули сами по себе? Прошло почти три месяца, скоро октябрь. Совсем неожиданно начало темнеть в семь вечера, а светать около шести утра. Данила работал дни напролёт, но каждый раз, когда засыпал, в груди всё равно что-то щемило, мешало дышать. И еще эти сны. Говорят, если человек тебе часто вспоминается, значит, он думает о тебе. А если даже снится — вообще чувства какого-то высокого уровня. Поперечному совсем не хотелось думать об этом. Сейчас от чего-то было комфортно пребывать в неизвестности, она придавала сил. Это то самое ощущение, которое можно испытать, если прыгнуть ночью в воду с большой высоты. Только вместо страха тотальное спокойствие — чувство, давно забытое в пучине всех этих переживаний, пьяных поцелуев и веры в то, что из этого что-то да получится. Булаткин совсем пропал. Ни слова не писал, не скидывал песни, что слушает в дороге, даже огонёчки и те не присылал. Зато сторис выкладывал регулярно. — Может, мы всё же могли бы устроить встречу, а? — Дань, я не думаю, что это ок. — Да блять, ну какого хуя, это было бы- — Послушай, ты хочешь скандала или что? Менеджер Поперечного любит загонять того в рамки. — Мы с Долгополовым нормально общались еще не так давно. — Правильно, не так давно, а сейчас по-другому. — Да блять, ну напиши ты ему просто, а там посмотрим. — Всрался тебе он, — на другом конце провода послышались сигналы машин, — ладно, я напишу ему и позже наберу, давай. Рыжий кладёт трубку, вздыхает, закуривает. В его квартире ощущается пустота, даже несмотря на то, что сейчас работает в основном из дома. Тут же смотрит фильмы, занимается сексом со своей «секс-подругой», с ней же выпивает, курит траву, иногда зовёт друзей, играет с Ракетой. Но в этом совсем нет жизни. Оно как будто бы всё напускное. Просто выглядит словно рекламный ролик к настоящей жизни, о которой мечтает почти каждый. Даня тоже это ощущает, но гонит от себя мысли. Сейчас важнее работать, иметь эмоциональную стабильность. Копаться в себе некогда, а вера в чудо психотерапии всё ещё не вернулась. На часах десять вечера. Любимое время спокойствия и предвкушения того, что еще вся ночь впереди. — Козява, ты идешь? Пёс радостно запрыгал, предвкушая вечернюю прогулку на воздухе, который успел уже совсем остыть после бесконечной летней духоты. На улице сыро, пахнет грибами, влажной древесиной и холодом. Ракета убежал куда-то в кусты, а Даня присел на скамейку у дома. — Дань, прости, правда. — Да нормально всё, расслабься. — Нет, правда, — Егор говорил тихо, почти шептал. Ночью в их «последний раз» Крид почти всё время нежно-нежно целовал Даню, еле касаясь гладил по спине, а потом, когда последний совсем растаял под ним, стал грубее. Кусал за ухо, грубо брал за бедро, шипел на выдохе. Его губы тогда дрожали, дыхание сбивалось, а руки тряслись. Ракета подбежал к Даниле, радостно хрюкнул и положил палку перед ногами. Парень бросил её куда-то в сторону, пёс рванул. А в голове эхом всё проносилось негромкое: «Пока, Дань, пиши как-нибудь» и вымученная улыбка. Даня выдавил смешок. Егор Крид хороший актер. Не знал бы его, подумал бы, что тому и правда было жалко, что всё заканчивается. Рядом припарковался красный Пежо с брюнеткой за рулем. Из машины донеслось:

Твоя любовь меня греет, когда по прогнозам Внутри меньше минус шести, Но часы мои так же смеются над нами, Ведь время так быстро летит

Поперечный рассмеялся и затянулся сигаретой. Наверное, в будущем всё же нужно выбирать партнеров тщательнее, а не вестись на первый внутренний импульс, иначе потом не отделаться. Но вот про «минус шесть» не соврал. Снежная королева. Нет, принцесса. Пёс принес палку и запрыгал на месте в ожидании новой игры. Даня снова бросил. Из Пежо вышла девушка в скинни и на каблуках. Махом головы поправила волосы и прошла мимо Данилы в подъезд. Красивая, как раз в кридовском вкусе. Сейчас Поперечный вспоминал Булаткина без той тревоги и душевного волнения. Это было чисто иронично, как если бы брутальные кавказцы по дороге домой с тренировок по борьбе в наушниках слушали Максим. — Ракета, давай домой! Даня поднялся со скамейки. Пёс не откликнулся. — Ракета! Парень побрёл по периметру двора, затем увеличил темп и стал кричать громче. Внутри ухнуло. Если сейчас и пёс, то это всё, прямая дорога в психушку. Он пошел на звук довольного собачьего хрюканья. — Блять, какого хуя? — Извини, что напугали тебя. — Ты бы хоть написал. Пёс лежал развалившись на спине и ёрзал, пока Егор стоя на карачках чесал ему пузо. — Да я как-то случайно в Питере оказался, подумал, что было бы неплохо увидеться. Булаткин поднял взгляд. У Дани внутри вдруг стало так тепло, будто бы ему на живот поставили кружку с горячим чаем, и она греет своим сухим теплом через футболку. Блондин поднялся, отряхнул колени светлых дырявых джинсов и подошел к парню. — Привет. Он протянул руку к даниной щеке, закусывая нижнюю губу и робко улыбаясь. Почти как во сне. — Вспомнишь солнышко, вот и лучик. Даня чуть отошёл, протянул руку в ответ и пожал её. Такой мужской жест, будто бы пятничное дружеское рандеву за пивом. — Понятно, — натянуто улыбнулся Крид. — Чё ты? — Да не, нормально всё. Парни вошли в квартиру. Егор зашел уже как к себе домой, сбрасывая на ходу кроссовки, кидая косуху на пуфик в прихожей. — Выпить есть? — Думаю, ты знаешь это лучше меня, — Даня хмыкнул, протирая влажной тряпкой лапы пса. Егор хозяйничал, его было слишком много. Обычно люди, что приходят в гости, так себя не ведут. Но Крид и так почти что не человек, он робот. Парень действительно хорошо знал, где может храниться алкоголь: если нет на верхней полке в кухне, значит в морозилке. Ледяная водка, как любит Данила. — Тебе наливать? — С тоником разведи и льда брось. Не хочу нахуяриваться, мне еще работать. — Работать? Сегодня? Булаткин широко улыбнулся и разлил водку по стаканам. Дане долил тоника и бросил пару кусочков льда, а себе чистую. — Ну да, мне-то денежки просто так не капают, — Поперечный отпил из стакана. — Давай за встречу, — проигнорировал данин вброс Егор. Парни чокнулись и уселись за стол. В воздухе повисла тишина. Рыжий уткнулся в телефон с невозмутимым видом, а внутри себя, тем временем, переживал личный Вьетнам. И для чего он приехал? Неужели изначально не было понятно, что всё происходящее — блажь, абсолютно не подкрепленная никаким фундаментом. Каждый раз, когда они будут делать шаг навстречу друг другу, будет происходить какое-нибудь дерьмо, мешающее не только нормально сосуществовать в паре, но и в принципе жить свою собственную жизнь порознь. — Как твои дела? — прервал тишину Егор. — Ничего, работаю, — Даня цокнул напитком, — а твои? — Трек выпускать собираюсь. — Славно. Ракета был неизмеримо рад нахождению Булаткина в квартире. Он лёг тому в ноги, шумно сопел и не двигался. — Жук меня любит. — Чё ты приехал? — интерес перевесил показную холодность и отрешенность. Данилу снова понемногу накрывало. Внутри штормом бушевало волнение, ладошки потели, в зобу спирало дыхание. И ничегошеньки-то у него не прошло. Это было временное явление. — Соскучился, а что? Водка шла хорошо. Егор развалился на стуле, цеплялся за данин взгляд, который то и дело пытался пропасть из вида. Даня ничего не ответил, только прыснул в ответ и немного отпил из стакана. Напиваться и правда не хотелось. Булаткин протянул руку и погладил плечо парня. — Я не могу соскучиться? — пристально смотрит, глаза в глаза, взгляд стеклянный. — Три месяца тебе как-то не скучалось, — съязвил Поперечный. Егор, видимо, и правда думает, что появись он в любой момент и после любого количества времени, его обязательно примут. Сидит себе, пьёт данину водку, закусывает почерневшими бананами и смотрит себе спокойно так, уверенно. Наглая рожа. — Я не знал, захочется ли тебе меня видеть. — А написать чего, рука не поднялась, бедный? — Ты чё психуешь-то? — Да ниче, Егор. Меня просто бесит, что ты в очередной раз пытаешься вломиться ко мне в душу. Появляешься в ней и рушишь все, словно слон в посудной лавке. Чего ж тебе спокойно не живется-то? Поперечный вбросил и внутри даже как-то отлегло. Возможно, с самого начала нужно было вести себя именно так: быть честным, знать себе цену, хотя бы пытаться не прогибаться. Крид замолчал и опустил голову, а через минуту поднялся со стула и рывком уткнулся губами в губы Данилы. Последнего хватило секунды на три. — Да какого хуя тебе надо? — Тебя. — Боже, что ты, блять, несешь, — Даня заржал и оттолкнул от себя парня. — Отъебись от меня! Глаза Егора, полные непонимания и даже какого-то страха, забегали. Он свёл брови и нахмурился, но, видно, от обиды. Поперечный поднялся со стула и отошел к окну, отворил его настежь и закурил. — Я не хочу отъебываться. — Мне похуй, что ты хочешь. Я уже настолько преисполнился всем этим говном, ты бы только знал, — Даня выдохнул облачко дыма. — Каждый раз ты делаешь так, чтобы я снова чувствовал себя плохо после нашего охуенного вида общения. Сука, ты даже не представляешь себе, как мне херово было изначально. Блять, да я рыдал у психолога на кушетке! — он потёр виски и прикрыл глаза. — Слушай, я прекрасно тебя понимаю. — Егор, будь так добр, завали своё ебало, — отчеканил. — Я тебя прошу сейчас по-человечески. Булаткин опустил взгляд и сглотнул подступающие к горлу слова. Его спесь пропала. — Ты живешь будто бы в какой-то параллельной вселенной. Будто бы ты такой сытый вельможа, который имеет хоть малейшее моральное, блять, право заставлять людей любить себя, самому при этом ничего не давая взамен. Ну, кроме, конечно, хорошего минета, но это, если провести аналогию, как еда для рабов. Куски ебаного сырого мяса, которые тот вельможа бросает своим холопам. — Дань, я не думаю, что- — А я думаю. Ни одного, блять, ни одного раза я не увидел тебя настоящего! Ты всегда разный, всегда мастерски подстраиваешься под ситуации, в этом тебе респект и уважуха. Но в личных отношениях ты полнейшее эгоистичное хуйло. Живи теперь с этим, а я всё, — Даня развел руками и выдохнул остатки дыма. Кран прорвало. А так всё, вроде, хорошо начиналось. Но лучше сейчас, пока Данила снова не вернулся в свою раковину, сотканную из обид и жалости к себе. Все молчали. Тишину нарушал лишь гул машин во дворе и негромкая музыка из окон соседей. Сейчас было бы очень органично, поднимись Егор со стула и уйди, хлопнув дверью. Или лучше ударь он Даню по лицу и опусти за шею к полу, как тогда на вечеринке. И он действительно поднимается со стула, со спины подходит к Даниле, от чего последний напрягается, в ожидании прикрывая глаза. Но парень лишь глубоко вздыхает и на выдохе: — Прости меня. А потом крепко прижимает к себе за талию, опирается подбородком на плечо и как заведённый не переставая шепчет на ухо: «прости меня, прости меня». Он зацикливается и, будто самого себя убаюкивая, покачивается. Поперечному вдруг становится так обидно, потихоньку открывается желание повернуться, оказаться лицом к лицу. Потом целовать в глаза, губы, щеки и лоб рваными и сухими поцелуями. Данила проживает ситуацию в скандале. Если человек не скандалит совсем, а лишь молчит и смотрит с укоризной, взглядом матери сына-двоечника, то его крыша начинает ехать. Жизнь живётся эмоциями. Огонь должен гореть, иначе какой во всем этом смысл. И будто бы прочитав его мысли, Булаткин прижимает парня к себе сильнее, утыкается носом в футболку, шмыгает. — Ты чего? — шепчет Даня и оказывается лицом к лицу. Егор ничего не отвечает. Он смотрит пристально покрасневшими глазами, взгляд не отводит. Только и делает, что утирает нос рукавом водолазки и мигает глазами. — Извини меня, пожалуйста, — хрипло раздается из губ блондина. — Это ты меня извини, я не должен был так. Парни стоят так еще пару минут, молчат, пока Данила, уже окончательно прожив тот самый личный Вьетнам, не притягивает голову Крида к себе. Он целует сразу с напором, будто бы пытаясь забрать себе те слова, что он сейчас наговорил. Блондин отвечает напористо, на выдохе издавая еле слышный стон. — Пойдем спать? — отдышавшись от поцелуя хрипит Даня. И они идут. Почти что одновременно раздеваются до трусов, ложатся в кровать, накрываются одеялом, как старики, что прожили в браке уже лет пятьдесят. Внутри у Данилы теперь совсем тепло. Не только от того, что сегодня Егор, на удивление, горит также, как обычно горит сам Даня, и не от того, что сейчас его обнимает мужик в татуировках, от которого пахнет водкой и парфюмом. Это от того, что Поперечный, как он понял только что, лежа в кровати в обнимку с Тем Самым Егором Кридом, что он знал это всё заранее. Он знал, что Крид приедет к нему. Поэтому и не волновался, поэтому и не остался, когда тот предлагал три месяца назад. Внутри теперь так хорошо, когда сосуд снова опустошен. Теперь, когда Егор уже в курсе вообще всего даниного внутреннего состояния, когда прочувствовал. Поработать не получилось. Засыпается легко, практически сразу. И уже почти сквозь сон еле слышится: «надеюсь, я не влюбился, иначе это пиздец».