Кащенко

В этой квартире на Котельнической пахнет пихтой, имбирем и гвоздикой. В углу гостиной раскинулась живая и пушистая ель с множеством мерцающих огоньков, сияющей мишурой и искусственными подарочными коробками под деревом. Дане дискомфортно. Он проснулся раньше Егора и чувствует себя лишним в этих до скрипа идеальных декорациях. Каким-то слоном в посудной лавке: того и гляди как-то неаккуратно повернется и снесет все к чертям собачьим. Он прошел в кухню, прикрыл за собой дверь и запустил кофемашину. За окном виднеется предновогодняя суета. На Солянке раскинулся праздничный маркет, толпятся люди. В этом году предновогодняя Москва нравится Дане больше обычного, но в душе ощущается тоска. Вспоминается своя совсем неидеальная, но от того еще более уютная квартира. У него на кухне всегда гора немытой посуды, на полу скомканные вещи, полуживые комнатные растения на подоконнике, помятая лежанка Ракеты, телевизор, диван с большими мягкими подушками, Нетфликс. Казалось бы, это все привычное и до чертиков надоевшее, но сейчас парню дико хотелось домой. Эту квартиру он видит во второй раз. И сейчас в тонах дневного света квартира кажется пластиковой. Еще эта ель, искусственные подарки, гирлянды, которые, по сути, никому не нужны, ведь хозяин квартиры не бывает дома неделями. Данила отпил кофе, рука чуть дрогнула и напиток пролился на белоснежный натертый полиролью стол. У Егора даже кухонной тряпки нет. Только какие-то отпаренные бежевые вафельные полотенца в стиле рустик. Пусть оно само высыхает, пусть Крид сам с этим разбирается. Чувство лишнего человека подступает к горлу все сильнее. Тут, наверное, и курить нельзя. Дане хорошо с Егором, но теперь, когда их отношения потихоньку начали трещать по швам, парень чувствует себя в егоровой вселенной все более неуютно. Она его будто бы выдавливает, вытесняет. Словно тучная женщина в автобусе, что укоризненно смотрит и так холодно бросает: «Младой чек, вы выходите?». Он будто бы мотает головой из стороны в сторону, мол: «Нет, я хочу еще немного тут понаходиться». И тогда она, та самая тучная женщина, громко цокает и протискивается между ним и дверью. Егорова вселенная и правда по ощущениям смахивает на тучную женщину из автобуса. Она слишком грузная, неповоротливая и злая. Туда, в эту вселенную, просто так не войдешь. Но если уже вошел, то постепенно чувство удушения и преисполненности начинает подкатывать к горлу, а выйти так просто уже не удается. Но когда в голове всплывает улыбающийся Егор со смешными морщинками у глаз и в животе разливается приятное тепло, Поперечный улыбается. Наверное, вся эта оболочка не так важна. Даня уже один раз ошибся на егоров счет, в самом начале посчитав его пустышкой, теперь нужно притормозить. На самом деле он подуспокоился. Эмоциональные качели больше не тревожили, внутри царил порядок. Булаткин его будто бы привел в чувство своими живыми эмоциями, расставил внутреннюю картотеку по алфавиту. Но что-то все равно не давало покоя. Возможно, именно то, что Егор подавлял и морально, и физически. Он мастерски справлялся с ролью палача, устраивая скандалы и сцены ревности даже там, где для них нет и малейшего фундамента. И это Поперечного действительно гложило. Но хороших моментов ведь тоже много, и они перевешивают, правда ведь? Запах Егора. Его забота. Всепонимание. Его глаза. Он говорит глубокие вещи. Такие, что вряд ли бы когда-нибудь смог произнести даже внутри самого себя Даня. «Бля, Дань, какой ты красивый» «Ты справишься со всем этим. Я в тебя верю» «Мне нравится всё, что ты делаешь. Ты почти идеальный. Только, пожалуйста, впредь отвечай на мои звонки сразу, ладно?» В голове пронеслась последняя фраза и воспоминание встало картинкой: Егор впечатывает Данилу в стену, держит, больно сжимая плечо, тяжело дышит, играет скулами. Его почерневшие от раздражения глаза. Поперечный ухмыляется яркой вспышке мысли. Совсем ненужное сейчас воспоминание. Потому что Булаткин вообще-то и правда неплохой человек. Просто немного нервный, но кто в наше время морально цел и здоров? Сейчас ведь главное — совместная встреча Нового года. — Привет, — блондин входит в кухню, потягивается, — с наступающим. — И тебя. Даня лыбится во все тридцать два и проводит рукой по егоровому оголенному торсу. — Кофе пролил? — хмыкает. — Да бля, у тебя ни одной тряпки. — Ух, лимита, — Егор достает из кухонного шкафчика тряпку, — у меня отдельный ящик для таких штук. — Извините-извините, Егор, — прочищает горло, — как там тебя по бате? — Николаевич. — Егор Николаевич. Они завтракают приготовленными Булаткиным тостами с гуакамоле, лососем и стручковым горошком. Крид будто бы меняет личность, находясь в своей квартире. Сидит себе с прямой спиной, ножом и вилкой поддевает еду. Он хоть и с голым торсом, но выглядит словно на президентском ужине «без гастуков». В даниной квартире был расслабленным. Закидывал ноги на стол, вылизывал тарелку, бутерброды хватал руками, облизывал пальцы. А тут на тебе, какой интеллигент. На кого он пытается произвести впечатление? Поперечный принципиально разваливается на стуле, подгибает под себя ногу, руками ест тост. Уходит в противопоставление и нонконформизм. — Подарками сейчас обменяемся? — Егор складывает приборы и вытирает рот салфеткой. — Я думал ночью, после курантов, — в ответ чавкает Данила. — Блин, забыл тебе сказать. Парень поднимается, ставит тарелку в посудомойку, туда же приборы и кофейную чашку. — Меня там позвали на вечеринку, короче. Я сказал, что приду с тобой. — А, окей, понял, — уже потише. — Тогда давай подарки сейчас, да. Он поднялся из-за стола и пошел в коридор за скинутым вчера портфелем. Теперь захотелось домой куда сильнее. И стоило ли вообще приезжать? Парни опять встречаются в кухне. Даня протягивает сверток из зеленой оберточной бумаги с красной лентой. — С наступающим. — Книга? — развернув, спрашивает. — Наверное, ты ее уже читал раньше, но она для меня очень символична. Хотелось с тобой поделиться и, типа, оставить частичку себя. Типа того. — Никогда не читал Астафьева, — Егор поднимается со стула и обнимает. — Спасибо. Булаткин в ответ протягивает красную коробку с белой шелковой лентой. — А это тебе. На коробке золотыми буквами выгравировано Cartier, внутри браслет. Он совсем мужской, в форме обвивающего запястье гвоздя. — Бля, Егор. — Тебе не нравится, да? — Нравится, но, типа, — почесывает макушку Даня, — это же пиздец как дорого. — Я хочу выделить то, что ты мне дорог. Парень улыбается, а внутри скопом движутся чувства. Браслет. Какой китч. Совсем в кридовском стиле. Поперечному неловко. Чувство того, что тебя покупают, усиливается. Он дорог сродни браслету Cartier. Так вот, как чувствуют себя все эти девчонки, что ездят по кальянным с парнями на геликах. И Крид ведь сам из тех парней. Господи Иисусе, у него самого есть гелик. Они с Егором бесконечно разные. — Я тебе книгу, а ты мне Cartier, забавно, — прыскает Данила. — Это нормально. Нет, это не нормально. Егор, кажется, набивает цену. Будто бы пытается купить хорошее отношение к себе. — Ты его носи обязательно, ладно? — Я с таким буду бояться ходить по темным переулкам и ездить в метро. Булаткин тоже прыскает и прижимает Даню к себе. Интересно, понял ли он смысл даниных слов. Время семь вечера. Раз в час егоровы часы из резного дуба бьют, а потом вместо классической кукушки звенит звон кремлевских курантов. Поперечный вертит в руках подаренный браслет, Крид листает ленту Инстаграма. На улице уже стемнело и освещает квартиру теперь только свет от елочных гирлянд. Даня вертит подарок в руках и с каждой минутой что-то с новой силой щемит в груди. Они бесконечно разные. Почему вообще вместе? И вместе ли? Может это все так, затянувшаяся сосисочная вечеринка. Через мгновение блик от браслета на долю секунды ослепляет парня. Сосисочная вечеринка ценою в шестьсот тысяч рублей. «Может быть, и блажь, но с этой-то блажи и началось лучшее в человеке. Из нее, из блажи-то, и получились песни, стихи, поэмы, то, чем можно и нужно гордиться.» Цитаты из подаренной Даней книги «Царь-рыба» Астафьева всплывают в голове, приводят в чувство. Егору-то, наверное, этот подарок не кажется чем-то вычурным. Отнюдь, это привычный уклад кридовской жизни. Это для Поперечного оно — китч и блажь. Но из нее-то, из этой самой блажи, и начинается лучшее в человеке. — Егор. — А? — Спасибо за браслет. Булаткин в ответ улыбается. — А тебе за книгу. — Она не такая ценная, конечно, — усмехается над самим собой рыжий. — Иногда такое даже ценнее. И у Данилы в животе снова разливается тепло. Ведь, правда, какая разница, что они такие полярные. Самое главное — это, наверное, понимание. «Одиночество — беда человека, дорогая моя. Гордое одиночество — игра в беду, и ничего нет подлее этой игры! Позволить ее себе могут только сытые, самовлюбленные и психически ненормальные болваны.» — снова цитируется в даниной голове. — Мы во сколько выдвигаемся? — Через час, думаю. После этих слов Егор поднимается с кресла, наклоняется к Даниле, крепко целует. И они так просто не останавливаются, время еще есть. Поперечный сжимает пальцами егоровы щеки, целует в шею, пока парень опускает руку ниже. Они сегодня не занимаются сексом, просто банально мастурбируют друг другу, в один момент вдвоем скатываясь с кожаного дивана на паркетный пол. Сейчас все это вообще походит на отрывок из голливудской мелодрамы, где он — успешный бизнесмен, а она — обычная официантка. Им это совсем не мешает, а напротив даже еще больше возбуждает. Только здесь два мужика: один — певец, второй — стендап-комик. И они, наверное, никогда никому не скажут о том, что происходит. Остаться бы сейчас на этом самом паркетном полу, лежать, закидывая ногу на Егора, смотреть на то, как выглядит его лицо в сине-зелено-красных елочных оттенках, а потом, через несколько часов, подбежать к окну смотреть салюты, видевшиеся с Красной площади. Но после егоровского поцелуя в лоб, парни одеваются, выходят из квартиры и усаживаются в такси. Сюда они вернутся уже в 2019 году. — Егор, привет! — прыгает в объятия девушка с татуированным лицом. — Так рада, что приехал. — Привет, с наступающим! — А ты Даня Поперечный, да? — она широко улыбается и протягивает руку. — Я Соня, приятно познакомиться. — И мне приятно, — улыбается в ответ. Квартира тут и там уставлена маленькими елочками, на вершине каждой из которых сверкают красные длинные наконечники. В помещении совсем темно, полно людей. Они все знакомы, по очереди курят кальян, смеются. — Дань, привет! — Привет-привет. Это Яна. Они обнимаются и быстро вкратце обмениваются новостями. Даня рассказывает ей обо всем произошедшем с июня месяца, но совсем никоим образом не упоминает Егора. — А ты с Соней знаком что ли? Удивлена. — Не, я тут за компанию. — О, а с кем? Девушка подмигивает так, будто бы сейчас узнает, на ком Данила все-таки собрался жениться. Она просто не в курсе. — Не обольщайся, я с Кридом тут. — Нихрена себе! Вы типа подружились? — Ну типа того, да, — смеется рыжий. — Браслет у тебя классный. — Это подарок. Яна почти сразу удаляется. Поперечный остается совсем один, вертит надетый на запястье левой руки подарок Егора. — Тебе, — Крид протягивает виски. — Чистый что ли? — парирует Даня. — Ты меня набухать решил? — Да че ты, расслабься. Булаткин прижимается к Даниле ближе, к самому лицу, и еле-еле касается губами. — Егор, мы не одни вообще-то. — Да всем плевать, забей. — Тут Яна, не надо. И парень отстраняется. Встает сбоку, молча пьет виски, а через минуту уходит на зов друзей, бросая: — Не скучай, я скоро. Время уже одиннадцать. Через час наступит Новый год. Даня обычно всегда загадывает желание под бой курантов, сжигает огрызок бумаги с текстом, стряхивает пепел в напиток и выпивает. Это он привык делать с самого детства. И почти что каждый канун Нового года анализирует, что же вообще у него сбылось и сбылось ли что-то. 2018 год встречал совсем один. Купил кило Оливье, бутылку игристого и смотрел Иронию судьбы. В полночь загадал странное, но логичное для него тогда желание — «Пусть внутри будет хорошо». И оно исполнилось. Сейчас ему хорошо стоять тут, в совсем незнакомой квартире с кучей неизвестных людей, смотреть на то, как Егор смеется со своими друзьями, переглядываться, пить виски и ждать приближения 2019 года. — Тебе, наверное, немного неловко, да? — Соня выводит Даню из мыслей. — Да не, норм, пью вискарь, — приподнимая стакан, отвечает. — Я, на самом деле, не думала, что так много людей придет. Звала только самых близких, а потом оно как-то само. — Наоборот клево, весело. Они еще перекидываются какими-то общими любезностями. Девушка все стоит и, по всей видимости, уходить не собирается. Но Поперечному сейчас даже почти что нормально. Он поворачивается к ней лицом, улыбается, поднимает бокал, кивает и отпивает. Она смеется. — Я не мешаю? — Егор улыбается. — Да мы тут болтали немного, а то он стоит тут один. — Понятно-понятно. Булаткин встает по другую сторону от Дани, тяжело дышит. Наступившая тишина кажется громче всеобщего шума. — О чем болтали? — Рассказывала, что не хотела звать так много людей, а вы все, мудаки такие, приперлись, — Соня смеется. — Просто пустой разговор, — Поперечный хмыкает в ответ и отпивает из стакана. — А то я подошел, и вы замолкли сразу. Думал, вдруг секреты какие-то. Егор совсем напрягся, снова заиграл скулами. Он тянул улыбку, но в такие моменты она ему совсем не шла. — Бля, да просто говорили, ну, — раздраженно. Данин язык развязался и обстановка накалилась еще сильнее. — А я тебе что-то говорю что ли? Стоишь и стой, проблема какая-то? На всю квартиру играет неизвестный доселе Дане кальянный рэп. А Крид обращает внимание только на парня. Смотрит, стиснув зубы, уже не улыбается, сжимает в руке стакан с неизвестным по счету напитком. — Никаких проблем вообще. Стою, Егор Николаич, как вы приказывали. Даню опять обуяет отвратительное и некогда забытое чувство невыносимой агрессии, заставляющей хотеть только начистить Криду лицо. Им точно нельзя вместе никуда ходить. — Ребят, все окей, — Соня будто бы чувствует, — вы чего? — А если я прикажу тебе заткнуться, ты ебало свое завалишь? Булаткин не выдерживает, брызгая ядом. Ему ведь совсем нельзя пить. Он становится до ужаса невыносимым: либо провоцирует на конфликт, либо ползает на коленях в любовных признаниях. — Да я в последнее время только этим и занимаюсь, — ржет Поперечный и снова делает глоток. — Ну нихуя себе ты великомученик, охуеть. Не нужно было этого говорить, ведь Даня знал, что фраза только ухудшит ситуацию. Но остановиться отчего-то не мог. Он ехидно улыбался в предвкушении предновогоднего скандала. Еще и при всех, еще и за двадцать минут до Нового года. Такого у них доселе не было. Квартира все больше и больше растворялась в кальянном дыму, походя на турецкую баню. Кто-то из компании жег один за одним бенгальский огонь, кто-то танцевал, кто-то целовался в углу. А парни стоят, смотрят друг другу в глаза. Данила широко улыбается, не отводит взгляд, дышит ровно. Он прекрасно понимает, что нарывается, но так хотелось всех этих реакций. Егор нервно дышит, сжимает кулаки. — Но точно уж не ты, — спустя минуту вбрасывает рыжий. — Проблема твоя в чем сейчас? — А твоя, принцесса? Они еще пару минут стоят вот так без движения, смотрят в глаза. Видимо, в ожидании того, кто же первый сорвется. Первым срывается Даня. Он громко прыскает от смеха. — Ты бы сейчас себя видел! Это твое сосредоточенное ебало, пиздец. Парень ржет, пока совсем не выводит второго на эмоции. Булаткин плескает виски Дане в лицо. — Остынь, клоун. — Ты ебанулся, истеричка? Поперечный берет Егора за грудки. — Ебало свое завалил, — сквозь зубы. Крид ладонью накрывает данино лицо, тем самым отпихивая парня от себя. А потом, когда тот отпустил руки, берет за шею и в привычной ему манере опускает к полу. Любимое егорово движение. У парней столпились люди, все молчали. Почти как тогда, на вечеринке у Яны. Только Сани не хватает, он бы полез разнимать, думается Даниле. Но разнимать лезет Яна. — Вы конченые что ли? До полуночи десять минут! Даня совсем не слушает. Рукой дотягивается до кридовской физиономии и дает леща. — Поперечный, еб твою мать, — кидается девушка. — Ян, отвали. — Вы мне день рождения испортили, теперь еще и здесь. — Отвали, блять, наконец, — шипит Даня. Это он не из-за того, что как-то плохо относится к подруге. Просто это не ее история, и она совсем не понимает происходящего. Данилу банально все заебало. И почему-то именно в этот момент. Ни раньше, до того, как они приехали на вечеринку, ни позже, уже первого числа. Вот психани он дома у Егора, было бы куда лучше. Посрались бы, да. Спокойно бы собрал вещи, картинно оставил тот браслет в прихожей и уехал обратно в Питер. Или, например, первого января. Можно было бы повидаться с московскими друзьями, выпить, потрещать за жизнь. Но наедине Даня почему-то ничего не может. Чувствует покорность, слабость, тает. Ни раньше, ни позже. Булаткин больно бьет Данилу в нос и заламывает руку, Яна кричит, Соня пытается разнимать. Пацаны из компании стоят, смотрят. Им не хватает еще попкорна и камеры. Хотя кто-то все же снимает на телефон. Потом во всяких ебучих новостях появится: «Певец Егор Крид подрался со стендап-комиком Данилой Поперечным, защищая свою девушку». Кровь из носа капает на белую футболку. Ее потом только выбросить. Но парень смеется, продолжает бросать оскорбления. — Ты ебало когда-нибудь завалишь свое? — Крид все не отпускает данину руку из-за спины. — Он прав, Дань, — приговаривает Яна. — Успокаивайся, сейчас уже куранты будут. Тут же становится так обидно внутри. Это вызываемое чувство вины, слезы, подкатывающие к горлу. И снова во всем будет виноват Даня Поперечный, никто иной. Никакой не Егор Крид с беспричинными приступами ревности, никакая не Соня. Только он сам. — Пусти меня, ебанат! — кричит Данила и дергается. И Егор отпускает. Все сразу будто бы с облегчением выдыхают. — Угомонился? — уже практически спокойно интересуется Булаткин. Даня закидывает голову и направляется к входной двери. — Ты куда? — Тебя ебет это? — Криду. — Ну реально, останься, — добавляет Яна. — Да отъебитесь вы, блять, все! Быстро накидывает верхнюю одежду, вываливается в подъезд. С носа течет ручьем, капли падают на куртку. Сука, еще в химчистку сдавать. За парнем никто не идет, и слава Богу. Он быстро сбегает по лестнице, выходит на улицу, закуривает. По гулу, доносящемуся из многоквартирного дома, можно догадаться, что наступил Новый год. Следом в ночном небе сверкают салюты и как-то картинно начинается снегопад. «Пусть внутри будет хорошо» — в прошлый раз сбылось, вдруг сейчас тоже. У Поперечного бесконечно разрывается телефон, а он молча пешком двигается в сторону Ленинградского вокзала. Хорошо, что центр. И в момент, когда под ногами начинает хрустеть снег, парень приходит к выводу, что на Егора он совсем не обижается. Напротив, он скучает. Скучает по Егору Булаткину безо всей этой мишуры. Скучает по Егору Булаткину, с которым познакомился в мае месяце. Скучает по Егору Булаткину, с которым целовался у Яны на балконе под июньским дождем. Вот бы стоять сейчас вместе у окна в его квартире и смотреть на салюты, виднеющиеся с Красной площади. Даня бы, наверное, даже осмелился сказать что-то важное. Телефон снова звонит. Это он, никто и не сомневался. — Да? — Дань, — тянет Егор в своей манере, — ты где? — Иду на вокзал. — Прости. — Егор, слушай. — Да? Парень вдыхает. — Хуй знает, конечно, но я тебя, кажется, люблю. Выдыхает и сбрасывает вызов. Вот вокзал, почти что на месте. Сейчас он купит билет на ближайший Сапсан, потом четыре часа и дома. И остальное в принципе-то неважно.