Кащенко

Жизнь, как известно, череда случайностей. И иногда делая какой-то выбор, словно персонаж игры, мы идем совсем по другой дороге. Спокойной и размеренной или же наоборот наполненной потрясающего вида пиздецом. Вот бы прожить жизнь безо всех этих аттракционов, взлетов и падений. Спокойно заниматься делом, ощущать полный штиль в душе и никогда не знать Егора Крида. Не здороваться с ним в очереди в Дикси, не приглашать к себе на пиво. Сидеть в своей кухне, курить в открытое окно, в одиночестве выпивать бутылочку, выгуливать пса и укладываться спать. И чтобы вот так каждый день. Это чувство некогда было абсолютно привычным, какой-то самой простой из существующих зон комфорта. И тут вот он, выбор, предоставленный игроку. Данила делает выбор сердцем, не анализируя, не просчитывая шаги. Просто со всей силы жмет на кнопку «пропасть в черной дыре своей собственной ловушки». И он пропадает на срок десять месяцев. Пропадает, кажется, окончательно и бесповоротно. Но сейчас, когда сделанный выбор очевидно давит бетонной плитой и рвет сердце в клочья, он останавливается, чтобы всё обдумать и по возможности вернуться к моменту последнего сохранения. — Как Вы? — Непередаваемо хуево. — Понимаю. Терапевт сегодня непозволительно эмпатична. Она нервно поджимает губы, хрустит пальцами и часто вздыхает каждый раз, когда останавливает свой взгляд на Дане. Сегодня Поперечный решил не надевать броню, не использовать ни одну из созданных им же самим субличностей, потому что на это у него нет абсолютно никаких моральных сил. Он выжат, словно половая тряпка школьной уборщицы, что сушится на бортике алюминиевого ведра в подсобке. И сейчас, сидя в велюровом кресле, абсолютно потерян. Это безмолвие пронизано обидой, гневом и тем, что сложно передать словами. Оно просто скребет душу, выворачивает наизнанку. От этого нельзя убежать, можно только кричать и материться, но и на это силы кончились. — Я впервые вижу Вас таким. — Я тоже. — Как прошли дни после нашего разговора по телефону? Данила вжимается в кресло, перематывая в голове события прошедшей недели, и понимает, что практически ничего не помнит, в памяти только отрывки. Вот он спит, потом выгуливает пса. Кто-то к нему, кажется, подходит, делает фото, жмет руку. Он ведь пожал ее в ответ? Наверное. Потом снова лежит. Из колонок громко играет агрессивная музыка, чтобы хоть как-то достучаться, но на лице никаких эмоций и в душе пусто. Ему писал Егор. Там было что-то вроде: «поговорим?», потом раздраженное: «может ответишь? че ты как малолетка». Ни одной эмоции, вакуум. Потому что это всё — бесполезно. Оно не будет иметь никакого смысла, пока он и Егор такие, какие они есть. — Никак, вообще никак. — Какие эмоции испытывали? — Вакуум. — Я этого боялась. Данила поднимает исступленный взгляд, вскидывает брови. Он испытал удивление и, кажется, небольшой страх за самого себя. — Вы настолько долго пребывали в режиме постоянного напряжения, что теперь закрылись в апатии. — Почему это хуже, чем то, что было в прошлый раз? «Прошлый раз» — это то, когда Даня, весь сгоравший от параноидального чувства ревности, вспышек гнева, несколько раз оплачивал разбитые в порыве эмоций предметы интерьера. Потом в голос рыдал на кушетке и позже умолял не оставлять его одного, не отпускать, дать еще немного времени. Терапевт несколько раз переносила клиентов и капала успокаивающие капли, запах которых пропитывал весь кабинет. Это было до Егора. — Потому что тогда были эмоции, как на ладони, а сейчас Вы спрятались в раковине, — терапевт два раза щелкнула ручкой. — Подумайте, быть может чувствуете эмоции в глубине? Какие они? — Я чувствую только тяжесть тела и ком в груди, что мешает дышать. — Этот ком, он на что похож? — В каком смысле? — Из чего он сделан? — Он из камня, а камень из воспоминаний. — Они хорошие или плохие? Поперечный оберегает свой ком, ухаживает за ним, подпитывает. Ему с ним уже даже комфортно, как-то спокойно что ли. Нет лишних эмоций, никакой режущей боли. Только ноющая, но и с ней можно как-то существовать. А если приспособиться, то очень даже неплохо. — Разные. И делиться этим комом как будто бы не хочется. Он будто живой и интровертный. Зажимается в уголке каждый раз, когда хоть кто-то пытается о нем разузнать побольше. Но Даниле сегодня определенно нужно поделиться, ему ведь хочется почувствовать облегчение от окутывающей и вязкой тоски. Или уже не особо? — Расскажите первое, что приходит на ум. — Мы с ним в кровати. Он лежит неподвижно всем своим телом на мне, касается каждой точкой тела, целует в ухо и улыбается. — Какое чувство у Вас вызывает именно это воспоминание? Определенно, какое-то чувство просыпается, но какое — ответить сложно. Это коктейль из чувства утраченного момента счастья, тоски и обиды. Что вкупе можно назвать: — Отчаяние. — Почему? — Потому что такого я не испытывал ни до, ни после. И никогда более не испытаю. Терапевт что-то пометила в блокноте и вновь дважды щелкнула ручкой. — Какое воспоминание идет следом? — Мы на праздновании Нового года. Он ревнует, я язвлю. Потом случается небольшая потасовка, в которой, по мнению всех, был виноват лишь я один. Чувства просыпаются от спячки, потягиваются и вызывают данины слезы наружу, но парень сначала пытается им сопротивляться, отчего на минуту замолкает и не моргая смотрит на тикающие часы. — Какие чувства? — Давайте прервемся на пять минут. — Да, конечно. Хотите кофе? — Воды, если можно. «Ответь мне, плиз» — сообщение от Булаткина. Терапевт ставит стакан воды на стол и бросает взгляд на уставившегося в экран Даню, чье лицо теряет свое безразличие и приобретает гримасу смеси злости с обидой. — Вы говорили ему о том, насколько сильно Вас это ранило? — А смысл? — К сожалению, ни один человек на Земле не обладает такой сильной эмпатией, чтобы понимать чувства другого, пусть даже очень близкого человека, только с одного сообщения. Вы ведь не виделись с того раза? — Нет. Но и говорить о чем-то человеку, вроде него, нет никакого смысла. — Смысл всегда есть. Нужно только определиться с тем, какое именно из чувств и мотивов вкладывается в то или иное действие, поступок. В Вашем случае, проговаривание проблемы с ее непосредственным участником поможет определить для себя степень важности произошедшего, а также посмотреть на ситуацию с другой стороны. Данила был на все сто процентов уверен в том, что данная затея только вновь пробудит в нем чувства, сродни первобытным. Ему ведь до дрожи в коленях было страшно потерять контроль над ситуацией и снова уйти в эмоциональность. Куда проще ощущать ноющее чувство, которое не требует от себя никаких действий, а напротив даже помогает остаться за бортом происходящего, наблюдая как бы со стороны, с абсолютно апатичного вида самосознанием. — Думаете, это хоть как-то мне поможет? — Ну, как минимум, не навредит, — терапевт улыбнулась. — Если комфортно, можете звонить прямо сейчас, чтобы при случае я могла как-то помочь. Будем считать это видом упражнения. Можно даже поставить на громкую связь. Внутри все ухает, когда идут гудки и на том конце поднимают трубку. — Данила, — взволнованно, — ты как? — Егор, привет. — Я скучаю. — Извини, но я тебе не за этим звоню. Есть время послушать сейчас? Он изо всех сил пытается держать марку, но руки трясутся, а голос дрожит из-за вновь подкатывающих к горлу слез. Данила запивает их водой и вздыхает. — Да, я тебя слушаю. — Знаешь, ты — это черная дыра, пожирающая все вокруг себя, — пальцы опускаются на виски. — Вернее, нет, не так. Ты — чертов адронный коллайдер, генерирующий эти самые черные дыры каждый раз, когда кто-то появляется рядом. Ты уничтожаешь всех и все с тобою связанное. — Я не понимаю. — Да все ты, блять, понимаешь. Данила потихоньку начинает терять руль управления ситуацией. Остается надеяться лишь на ремень безопасности в виде психотерапевта, что расположилась рядом на пассажирском кресле. — Ты раковая опухоль, что сначала была маленьким пятнышком и потом разрослась до масштаба неоперабельной. — Дань, объяснись нормально, я ничего не понимаю. — Да потому что ты эгоист! Тебе просто похую на все, кроме самого себя любимого! Как бы ни старался, удержать руль не получилось и теперь все несется прямо в огромную пропасть. — А я идиот, что изначально повелся на тебя и твои жеманные театральные ужимки. Потом уже просто было слишком поздно скидывать твои руки со своей шеи, — парень срывался на крик. — Давай встретимся, я все объясню. — Да на хую я видал это все, Егор! Эти чувства приносят мне только боль, которая сжирает, уничтожает все. Я пропадаю в тебе, растворяюсь, теряю себя! — Ты ничего не знаешь. Поперечный бросает мобильный на стол и ложится на пол рядом. Закрывает лицо ладонями, его тело дрожит, а челюсти сводит от невыносимой силы обиды и злобы. — Что я должен знать, Егор? Скажи мне хоть одну причину, из-за которой ты перестанешь быть эгоистичным самовлюбленным ублюдком. — Это зона моего комфорта, мне тяжело. Все их отношения изначально были театром абсурда. Как начинались, так и заканчиваются — глупо, с неясными и скомканными оправданиями. Данила заливисто смеется в голос от этого понимания и ловит ощущение, сравнимое с истерическим. — О какой зоне комфорта ты говоришь? Это, блять, такой фарс. Послушай себя! — Данила, — вздыхает Егор на другом конце провода, — я больше не могу. — Крид, пошел ты нахуй! Не может он, — истерический смех становится громче. — Это я не могу, потому что ты ебаный удушающий узурпатор. — Нам нужно встретиться. Егор становится совсем серьезным и, на удивление, не переходит в агрессию, ловко жонглируя даниной истерикой. Кто же все-таки такой Егор Крид? — Что ты хочешь мне рассказать о себе, чего я еще не понял? — Я хочу нормально поговорить. — С собой разговаривай. Поперечный сбрасывает вызов и утыкается лицом в колени, продолжая сидеть на полу. Он сидит так несколько минут, тяжело дышит, а потом поднимает взгляд на терапевта. — О какой зоне комфорта он говорил? — Честно, я вообще не ебу. Да мне и не очень интересно. — Данила. — Мне не интересно! — Пожалуйста, послушайте. — Нет! Я не хочу ничего слушать! Почему я всегда должен слушать и быть всепонимающим? А кто меня пожалеет? Терапевт вновь поставила перед Данилой стакан воды и что-то отметила в блокноте. Потом подняла взгляд. — Проявление здорового эгоизма — это очень серьезная и важная вещь. И сейчас она также необходима. Но крайность сейчас недопустима, поймите. Вам необходимо встретиться с человеком и выслушать его. Так Вы поможете и себе, и ему. — Я в рот ебал хоть в чем-то ему помогать. — Хорошо. Тогда помогите самому себе. Утолите свою жажду любопытства. Или же в крайнем случае, на встрече сможете высказать в лицо человеку абсолютно все, что накопилось. — И дать по ебалу. — Если появится желание, то конечно. Упражнение действительно принесло свои плоды. Данила вышел из апатии и вошел в уже привычное состояние накопленной обиды и злости. Это определенно не являлось чем-то здоровым, но зато давало силу и возможность двигаться дальше, пусть даже через агрессию. Ведь правильно говорят, что движение вперед всегда дается через боль, а если тебе больно или сложно, то ты двигаешься в правильном направлении. По крайней мере, Поперечному хотелось в это верить. И поэтому сегодня — тот день, когда ему хочется наконец-таки взять все под контроль, посмотреть на все трезво и четко, словно после операции на глаза, или после благословения самого бога. Агрессия и злоба дают силу, питают желанием разъебать все, что стоит на пути. Дане нравится это чувство. Оно, конечно, совершенно несравнимо с ощущением счастья, но раз чувство счастья окончательно и бесповоротно утрачено, то почему бы просто не довольствоваться такой вещью, как желанием дать пизды? «Если ты в Питере, то в четверг в Бекицере в 20 часов.» «Договор»