Soundtrack: Two Feet — Grey.
Matthew Perryman Jones — Living in the shadows.
Сегодняшняя тренировка давалась мне с гигантским трудом. Перелёт в двадцать часов отчётливо сказывался на состоянии, благо, в самолете удалось поспать. Но мне не хотелось нарушать привычный режим и пропускать занятия, поэтому было принято решение, что спортзалу быть.
Сейчас, делая жим штангой, я понимал, что, возможно, поторопился со спортом. Все таки, нужно было дать своему телу немного отдохнуть. Но мне нужно было отвлечься.
Она убивала меня. Скорее в хорошем смысле, нежели в плохом, но все же убивала. Разрушала. Ломала такую привычную стену, которую я выстраивал несколько лет. Меня это пугало, просто до жути. Я не знал, как правильно вести себя с ней, это даже смешно, что я, Зейн Малик, не знаю, как вести себя с девушкой. Кому расскажешь, не поверят.
Закончив подход, я встал, чтобы размяться, а затем принялся за отжимания. Дни в Австралии были самыми потрясающими за последний год, это было так спокойно, так правильно, что я не знал, как вести себя по возвращению в Лондон. И, кажется, она тоже не совсем понимала, что нужно делать, потому что с самого утра убежала на занятия, словно старалась не пересекаться со мной. Возможно, мне просто показалось, но шестое чувство подсказывало мне, что она просто избегала меня. В Австралии все было так просто, что теперь мы не знали, что нам делать.
Просто послать все к черту и наслаждаться жизнью. Наслаждаться
ею.
Полчаса на беговой дорожке, и вот мои икры ноют так, что я готов упасть плашмя. Что-то я переборщил, мой организм явно недоволен.
Закончив с тренировкой, я не спеша переоделся, а затем отправился домой. От спортзала до квартиры было всего два квартала, поэтому я решил прогуляться.
Осень в этом году выдалась особенно тёплой, я даже не замёрз в лёгкой ветровке и спортивных штанах. Хочется сходить вечером прогуляться.
С ней.
Интересно, как она отреагирует на то, что я позову ее вечером погулять? Будет ли это называться свиданием? Или просто прогулка двух людей, которые раньше не переносили друг друга, а затем что-то произошло, и их охватила такая безумная страсть, что иногда хотелось снять с себя чёртову кожу, так она горела в тех местах, куда касались ее губы?
Я не знаю, что со мной происходило. Это было какое-то ебаное наваждение, ей богу. После того разговора с Гарри я правда старался выкинуть ее из головы. Выковырять, извлечь, удалить, словно опухоль. Я старался, каждый чертов раз, когда видел ее. Но потом, словно кто-то стирал все мои старания одним движением, и вот я уже касаюсь ее, целую, хочу чувствовать ее ближе, быть к ней ближе. Мне необходимо ощущать, как она дышит, когда я нахожусь к ней так близко, необходимо понимать, что она сходит с ума рядом со мной, так же сильно, как и я.
И сейчас, после Австралии, я понимаю, что сдался. Пустил все на самотёк. Готов встретить
это чувство, глядя ему в глаза, со смелостью. Я больше не хочу бояться его. С ней я вообще ничего не хочу бояться.
Поприветствовав консьержа и забрав несколько писем из почтового ящика, я решил подняться на тринадцатый этаж без лифта, перепрыгивая через две ступеньки. Я даже немного запыхался, кажется, пора перестать курить так часто.
Зайдя в квартиру и кинув ключи и письма на журнальный столик, я прошёл на кухню, попутно стягивая с себя ветровку с майкой. Прохладная вода это то, что мне нужно сейчас, во рту словно пустыня Сахара.
Делая жадные глотки, я услышал тихое пение. Нахмурившись и отставив бутылку, я, крадучись, прошёл по коридору, в сторону спальни Мии. Я был уверен, что она сейчас на учебе, и был даже немного счастлив этому, так как хотел немного привести мысли в порядок и придумать, куда я могу пригласить ее сегодня. Но она вернулась раньше меня.
Аккуратно приоткрыв дверь, я заглянул в комнату. Мия сидела ко мне спиной, тихонько напевая какую-то неизвестную мне песню, параллельно что-то рисуя. Она была настолько увлечена своим занятием, что даже не заметила, как я вошёл. Я успел рассмотреть ее поближе, пользуясь тем, что она меня не замечает. Ее рыжеватые волосы были небрежно заколоты сверху, создавая что-то наподобие пучка, хотя некоторые прядки были выбиты из этой прически, и красиво обрамляли ее лицо, которое было невероятно сосредоточено.
— Я думал, ты на занятиях, — мой голос звучит хрипло, после холодной воды, и она вздрагивает, слегка оборачиваясь через плечо.
— Боже, ты напугал меня. Я даже не слышала, как ты вошёл, — она смущенно улыбается, и я подхожу к ней ближе, рассматривая ее.
Мия была настолько прекрасна сейчас, что у меня невольно перехватило дыхание. Даже с небрежной прической и без макияжа она была потрясающе красива. Ее левая щека была слегка измазана в бирюзовой краске, что выглядело невероятно мило. Опустив глаза ниже, я заметил, что она сидит в лёгких льняных шортах и белой майке на тонких бретельках, которая обтягивает ее прекрасный плоский живот и грудь. Сквозь светлую ткань проступают очертания и цвет сосков. Она без белья.
Просто дыши.
Заставляя себя оторвать взгляд от ее груди, я поднимаю глаза к ее лицу и вижу, что она так же жадно рассматривает мой обнаженный торс. Я так и не переоделся, поэтому на мне были лишь спортивные штаны.
Мой тихий смешок словно выводит ее из ступора, и она моментально перестаёт меня разглядывать. Я перевожу взгляд на ее руки, которые перепачканы в краске, а затем на картину. Что-то похожее на океан.
— Ты рисуешь пальцами? — удивленно приподнимаю брови.
— Да, это определенная техника, и некоторые картины я рисую пальцами. Очень расслабляет ум.
— Хм, никогда не слышал о таком, — я без разрешения присел на край кровати. Мия проследила за моим движением, но, на удивление, на ее лице не было недовольства.
— Эту технику рисования «открыла» одна американская художница. Ее семья была бедной, и у них не было возможности покупать холст и кисти. Ее мать приносила с работы картон, и девочка рисовала на заказ. Так как она экономила каждый пенни, чтобы покупать масляные краски, она научилась рисовать пальцами. В последствии, именно эта техника и прославила ее.
— Но сейчас ведь в этом нет никакой необходимости. У тебя ведь есть кисти, в чем смысл? — я пожал плечами, а Мия чуть не задохнулась от возмущения.
— Рисование пальцами это такое же искусство! И, как я уже сказала ранее, меня это расслабляет, — Мия вновь начала водить пальцами по холсту, как бы намекая, что аудиенция окончена.
— Расслаблять должны другие вещи. Массаж, сон, занятие сексом в конце концов, — я продолжал спорить с ней, словно это была та вещь, которую я обязан был отстоять.
— Боже, ну почему ты такой несносный и упёртый! — глаза Мии метали молнии, и меня это позабавило, — иди сюда.
Вопросительно подняв брови, я все таки поднялся с кровати и подошёл к ней. Жестом Мия указала мне, чтобы я сел сзади неё, и я не без удовольствия сделал это. Мы с трудом умещались на стуле, поэтому мне пришлось придвинуться к ней ближе, прижимаясь к ее спине грудью.
Пришлось. Ага, кого ты обманываешь, Малик.
— Возьми немного голубой краски на пальцы, — ее голос дрогнул, и я подумал, что, возможно, это потому, что я так близко к ней.
— Окей, что дальше? — я макнул средний и указательный пальцы в палитру и в ожидании поднял руку над холстом.
Мия аккуратно берет меня за запястье, словно боясь обжечься. Затем начинает управлять моими пальцами, немного робко. Я снова чувствую этот жар, когда она касается меня.
Я неуверенно начинаю проводить пальцами по холсту, боясь сделать что-то не так. Мия чувствует это, потому что я слышу ее тихий шёпот:
— Просто расслабься. Представь, что это абсолютным образом ничего не значит, просто фантазируй, — ее рука отпускает мое запястье, и я недоволен тем, что она прервала прикосновение.
Я стараюсь расслабиться, как она и говорила, и у меня начинает получаться. Делаю несколько неуверенных мазков пальцами, затем вновь набираю немного краски на подушечки и снова провожу по холсту. Мия улыбается, слегка повернув голову так, что ее щека вот-вот готова упереться в мой нос. Затем отворачивается, так же берет немного краски и начинает рисовать.
Она права, это действительно расслабляет. Мы сидим, прижавшись друг к другу, рисуя пальцами океан, на фоне играет пластинка в проигрывателе, и в момент я осознаю, что я чертовски счастлив. Вот прямо сейчас, в данную минуту, счастлив настолько, что готов кричать об этом во все горло. Счастлив быть рядом с ней, прижиматься к ее хрупкому телу, быть увлечённым ее любимым занятием. Счастлив слушать эту незнакомую мне песню, которая теперь будет ассоциироваться у меня с ней. Счастлив настолько, что даже не обращаю внимания на всю романтичность данной ситуации. А я блять ненавижу всю эту романтику.
— Это и правда круто, — признаюсь я, прижимаясь своей щекой к ее и чувствую, как она краснеет.
— Мне расценивать эту фразу как «ты была права, Мия»? — усмехается она, слегка поворачивая голову, и наши губы в такой непозволительной близости. Будто специально.
Это так смешно. Мы смущаемся, понимая, что наши губы вот-вот соприкоснуться, хотя буквально сутки назад занимались каким-то безумным сексом. Но это было словно в прошлой жизни, в маленьком мире в Австралии, и нам будто нужно было подтверждение того, что в Лондоне может быть точно так же.
— Нет, таких слов ты от меня точно не дождёшься, — тихо смеюсь я, и вижу, как она улыбается. Искренне.
— Иди к черту, — беззлобно произносит Мия, и вновь отворачивается.
Мы продолжаем рисовать, когда я понимаю, что невероятно сильно хочу коснуться ее. Одной рукой я продолжаю рисовать, а другую кладу ей на оголенное колено, слегка поглаживая пальцами. Я чувствую грудью, как она вздрагивает, слегка замедляя движение пальцами на холсте. Я вновь прижимаюсь к ней, а затем отрываю пальцы от ее колена, мягко касаясь ими ее щеки и поворачивая к себе.
Она упирается в меня взглядом, который выражает вопрос. Ее пухлые губы слегка приоткрыты, и так и манят меня, приказывают к ним прикоснуться. Я готов подчиниться.
Мия ухмыляется, практически копируя мою любимую мимику, а затем игриво измазывает в краске мою щеку, хихикая. Я немного отодвигаюсь от неё, недоумевая. В ее глазах прыгают смешинки, когда она вновь проводит пальцами в краске, но уже по моей шее. Увидев мое недоумение, она начинает смеяться, и с каждой секундой ее смех перерастает в хохот.
— У тебя что-то на щеке, — она заливисто смеётся, закидывая голову назад, и это самый прекрасный звук, который я слышал в своей жизни.
Она вскакивает, когда понимает, что я готов ответить ей. Верещит, когда я провожу рукой по ее животу, оставляя дорожку от краски. Я вновь беру в пальцы немного цвета и провожу по ее щекам, хотя она старается мастерски увернуться от меня. Я тоже начинаю хохотать, стараясь измазать ее как можно сильнее, чувствуя, что мои волосы тоже в краске, а так же часть шеи. Она более проворная, чем я, и когда она оставляет голубой след на моем животе, выбегает из комнаты, хохоча. Я бегу за ней, догоняя в гостиной. Мы резвимся, как малые дети, и, клянусь, мне уже давно не было так весело.
— Зейн, Зейн, все, давай остановимся, — Мия примирительно выставляет ладони вперёд, хихикая и пытаясь отдышаться.
Я опускаю руки, теряя бдительность, и она издаёт победный клич, когда ее пальцы отпечатываются на моей груди. Затем оббегает диван, когда я пытаюсь ее догнать.
— Ах ты маленькая... дрянь, — ухмыляюсь я, обходя диван.
Мы двигаемся синхронно, она уверена, что успеет убежать, поэтому смотрит мне прямо в глаза, ухмыляясь. Посмотрим, кто кого, Джонсон.
Я перепрыгиваю через спинку и хватаю ее за локоть, когда она визжит и пытается сбежать. Она хохочет, как ненормальная, стараясь ослабить мою хватку, и все же вырывается. Отбегает от меня на метр.
Я вижу, как она старается отдышаться, все ещё улыбаясь. Вижу, что она вся перемазана в краске, а отпечатки моих пальцев повсюду на ее теле. Пучок немного растрепался, а ее щеки раскраснелись. Какая она красивая.
В этот момент в моей голове что-то щёлкает, возможно, все дело в ее слегка приоткрытых губах, из которых рвано вырывается воздух, и она облизывает их. А возможно в том, как она смотрит на меня.
Я вижу, что обивка дивана перемазана в краске, и мне абсолютно плевать, хотя я тот ещё педант. Я согласен и на грязную обивку, хотя этот диван стоит кучу денег. На что ещё я готов согласиться, лишь бы она была здесь? На ее несносное пение, которое я слышу практически каждое утро? На ее фырканье, когда она видит, что я жарю себе стейк? На ее вечно разбросанные по всей квартире краски и кисти, на которые я натыкаюсь буквально повсюду? Что ещё я готов простить ей, лишь бы она осталась?
— Ладно, стоит признать, ты держался...
Она не успевает договорить, потому что я резко дергаюсь к ней и прижимаю к себе, заглушая ее слова поцелуем. Таким необходимым, я желал почувствовать ее губы долгие сутки, пока мы летели в Лондон.
Ее руки обвивают мою шею и плечи, как будто это естественная реакция ее тела. Как будто ее руки на своём месте.
Она прижимается ко мне так сильно, словно боится, будто я исчезну. Я обвиваю ее хрупкую талию, проводя пальцами по спине, впиваясь в неё. Ее язычок облизывает мою нижнюю губу, и я готов стонать от удовольствия. Что ты делаешь со мной.
— Признай, ты скучала по мне.
Разорвав поцелуй, я хочу видеть ее глаза. Я обожаю ее эмоции. Люблю видеть, как она смущается, как горят ее щеки, как кипит желание в глазах. Я готов смотреть на это вечно.
— Ненавижу тебя, — выдыхает она мне в губы, а затем вновь проводит по ним языком, дразнясь.
Настолько ненавидишь, что вцепилась в меня пальцами, боясь, что я исчезну? Или настолько, что смотришь на меня, как дикая кошка, ожидая ласки? Почти поверил тебе, Мия. Это уже давно перестало быть ненавистью.
— Ты не умеешь врать, — шепчу я, и чувствую, как она нетерпеливо впивается в мои губы.
Я стягиваю заколку с ее волос, зарываясь в них пальцами. Второй рукой глажу костяшками по щеке. Она отчаянно прижимается ко мне, желая чувствовать меня ближе. И я готов дать ей это. Мне это так же необходимо.
***
В Австралии все было намного проще. Лондон же вернул меня с небес на землю.
Как только мы вернулись, я, не обращая внимания на джетлаг, поспешила на занятия. Я была уверена, что весь день мы не пересечемся, поэтому немного расслабилась, стараясь привести мысли в порядок, и думала о том, как сказать ему, что мне больше не нужен этот контракт. Что мне больше не нужны фальшивые отношения.
Я была рада, когда вернулась домой и поняла, что он ушёл. Я была уверена, что он уехал на весь день, поэтому ненадолго успокоилась.
Этим я оправдывала своё бездействие.
Но все пошло не по плану, когда он вернулся домой так рано. Он разрушил все, что я пыталась мысленно выстроить у себя в голове, когда сидел за моей спиной, прижимаясь ко мне своей грудью так, что я чувствовала каждый его мускул.
Когда искренне смеялся, весь перемазанный в масляной краске.
Когда поцеловал меня так нежно, что я напрочь забыла обо всех установках в своей голове.
Когда заставил меня поверить, что после моего признания ничего не будет кончено. Что у нас есть совместное будущее.
Я приняла твёрдое решение сказать ему об этом сегодня вечером. Зейн позвал меня прогуляться, и я решила, что это идеальный момент для откровенного и такого важного разговора.
И сейчас, мы прогуливалось по Оксфорд Стрит, параллельно выпивая кофе из стаканчиков с собой и разговаривая обо всем и ни о чем. Зейн был таким расслабленным, что я все оттягивала момент разговора, наслаждаясь его прекрасным настроением, старалась запечатлеть в памяти эту его искреннюю улыбку, боясь никогда больше ее не увидеть.
Мы гуляли уже больше часа, и это, на удивление, было так легко. Конечно, не без сарказма и подстёгиваний с его стороны, но даже это казалось невероятно милым сейчас. Особенно, после того, что было днём. Я все ещё ощущала вкус его губ на своём языке.
Довольно часто нас одолевали его поклонницы, и, пища от восторга, фотографировались с ним. Несколько раз даже уделяли внимание мне. Для меня было не привычно такое внимание, поэтому я все время смущалась и краснела.
Зато Малик чувствовал себя в своей тарелке. Он улыбался своим поклонникам, с радостью соглашался сфотографироваться и ни разу никому не отказал. Я наблюдала за ним со стороны. Его это совсем не напрягало, и он выглядел действительно счастливым. Как будто он был рад уделить каждому человеку немного своего внимания.
Так же, нас частенько одолевали папарацци. Все это время Зейн держал меня за руку, иногда чуть сильнее сжимая мои пальцы. Я была благодарна ему за такую поддержку, потому что не привыкла к такому вниманию. Ощущение его ладони в моей было таким непривычным, но как будто правильным. Словно ей там самое место.
Ускользнув от очередного фотографа, Малик потянул меня в тихий переулок, аккуратно приобнимая за талию. Я, засмеявшись, последовала за ним. Как только мы зашли за угол, он прижал меня к бетонной стене и нашёл своими губами мои. Я практически застонала, когда его язык мягко прошёлся по моей нижней губе, устремляясь в мой рот и углубляя поцелуй.
Как же я скучала по этому ощущению. Как же я скучала по его прикосновениям. Прошло всего несколько часов, когда я последний раз чувствовала это, но по ощущениям словно несколько дней.
Малик словно нехотя оторвался от моих губ и улыбнулся. Я немного приподняла брови, удивленно смотря на него. Мы одновременно засмеялись, словно знали какой-то секрет, известный только нам двоим.
— Кто ты и куда дел мерзавца и сноба Зейна Малика? — я приподняла его подбородок пальцами и заглянула в карие глаза.
Он перехватил мои пальцы и сжал в ладони, поднося к своему лицу.
— Они ледяные, ты замерзла? — он горячо подышал на них, слегка касаясь губами.
Миллион мурашек.
— Нет, совсем нет, — что происходит? Почему мы ведем себя как влюбленная пара? И почему мне так хорошо от этого?
— Пойдем, я хочу отвести тебя в одно очень хорошее место, — он потянул меня за руку и мы вышли на оживленную улицу Лондона.
***
— Хочешь вина?
— Я бы выпила глинтвейн. Погода как раз для глинтвейна.
— Девушке глинтвейн, а мне порцию Маккалана. Двенадцатилетнего.
Зейн привел меня и правда в удивительное место. Это было небольшое камерное заведение, больше похожее на антикафе. Вместо стульев и столов здесь были небольшие диваны и кресла с низкими деревянными столиками. Заведение было в темных оттенках, но очень уютное. Тут был приглушенный свет и много-много свечей. Создавалось потрясающее ощущение уюта.
Мы выбрали местечко напротив камина. На диване лежал пушистый шерстяной плед. Я сразу же залезла под него и подтянула под себя ноги. Создавалось ощущение, как будто ты находишься где-то в загородном доме.
Девушка принесла нам напитки, и я начала греть пальцы о горячую кружку.
Зейн выглядел просто потрясающе в своем светло-сером свитере. Он был таким уютным с этим стаканом с виски, что мне так захотелось прижаться к нему, чтобы он обнял меня, и мы вдвоем сидели бы и смотрели на огонь. Но я поборола в себе это желание.
Ты должна сказать ему.
— Как же хорошо, — вместо этого произнесла я, сделав большой глоток глинтвейна. Зейн замешкался и что-то достал из кармана висящего рядом пальто.
— Это тебе. Открой, — он робко улыбнулся.
Я отставила кружку с напитком и с недоумением взяла коробочку. Открыв ее, я не знала, какие чувства отразились на моем лице, но доля раздражения точно.
— Зейн, зачем это все? — я отложила в сторону потрясающей красоты цепочку с плоским круглым кулоном.
И снова драгоценности. Да, оно было чуть поскромнее, чем прошлое колье, но это, черт возьми, не меняет дела! Скоро мне придется открывать свой бутик Тиффани.
— Мне хочется сделать тебе приятно. Разве это незаконно? — он нахмурился.
— К чему такие дорогие подарки? Я говорила, что они мне не нужны.
— Да почему ты так противишься этому? — Зейн тоже начал раздражаться.
— Потому что я не понимаю, к чему это все, если через две недели ты все равно больше не увидишь меня, — выпалила я, и моментально захлопнула рот.
Ты такая дура, Мия.
Какая же ты идиотка.
Он отшатнулся, словно я влепила ему пощечину. Я не знаю, зачем я это сказала. Мне искренне хотелось, чтобы он опроверг мои слова, чтобы сказал, что это неправда, что он тоже что-то чувствует ко мне, и что по окончанию контракта ничего не изменится. Но я сказала такую жуткую глупость!
Скажи, что я ошибаюсь. Умоляю, переубеди меня в этом!
Малик смотрел на меня около минуты, не мигая. Я не могла понять, какие эмоции отражены на его лице, оно было полностью непроницаемым. Затем, он громко поставил стакан на стол и состроил гримасу. Я увидела в этой маске Малика, которого узнала в день нашей встречи.
— Действительно, ты права, — он ухмыльнулся, и я дернулась, словно меня толкнули.
Вернулся Зейн Малик, которого я так яро ненавидела. Он изменился за секунду, и, мне кажется, в этом была виновата именно я.
Кажется?! Да ты все испортила,
тупая-ты-кретинка-Мия-Джонсон!
— Ты очень хорошая актриса, так искренне играла сегодня на публику. Да и не только на публику. А цепочка это так, благодарность за твою работу, — безжалостно бросил он, сделав глоток виски.
Я молчала, не зная, что на это ответить. Его слова словно бритвой прошлись по моему сердцу. Было очень больно. Но от чего? Ты сама его оттолкнула, сама все испортила. Тебе это и исправлять.
— Вообще, я что-то дико устал. Поехали домой.
В машине мы молчали. Я не знала, что сказать, старалась подобрать слова, но они комом застревали у меня в горле. Зейн тоже не проронил ни слова, лишь несколько раз закурил. Приехав домой, я хотела поговорить с ним, но он скрылся за дверью своей комнаты. Постояв в пустой гостиной, я отправилась в свою комнату и устало упала на кровать. Какая же я дура.
***
В эту ночь спала я максимально дерьмово. Всю ночь мне снились кошмары, и сон был каким-то рваным. Проснувшись утром и провалявшись в кровати еще примерно полчаса, я все таки решила встать и пойти позавтракать. Я твёрдо решила все исправить, объяснить Зейну, что я имела ввиду, попросить прощения за свои слова. Поэтому, решила начать с извинительного завтрака.
Приготовив оладьи, я украсила их ягодами и уже хотела пойти разбудить мужчину, как он появился на кухне сам. Он уже был полностью одет, что немного удивило меня, и его лицо было непроницаемым.
— Доброе утро, Зейн, — я постаралась улыбнуться, — я приготовила нам завтрак.
— Я не голоден, — холодно бросил он. Затем начал заваривать себе кофе.
Он отталкивал меня. И понятно почему. Не сдавайся, Мия. Прояви немного терпения.
Я чувствовала дикую вину перед ним, и очень хотела, чтобы Зейн, которого я узнала за последний месяц, вернулся. Мне не нравился этот холодный и безразличный Зейн. Мне было больно его видеть.
Не успев ничего произнести, он начал разговор сам:
— Кстати, вот, держи, — он бросил белый конверт на столешницу.
— Что это? — рой мурашек прошёлся по спине от его тона.
— Деньги за этот месяц, — даже не повернувшись ко мне, произнес он.
— Что? — пробормотала я, наконец, понимая, к чему он ведет.
— Тебе больше не нужно ждать две недели. Вот твои деньги. Забирай и уходи.
Меня словно ударили. Я дернулась, как будто мне влепили пощечину. Что он несет? Почему он так говорит?
— Зейн, что за бред…
— Просто забирай и уходи, — он повернулся ко мне и посмотрел на меня так, как будто я была дерьмом на его дорогом ботинке, — Более не смею тебя задерживать. Тебе нужны были деньги, ты их получила. Просто уйди, — он вновь отвернулся.
— Эй, что ты несешь?! — я быстро сократила расстояние между нами и развернула Малика к себе. Он выдернул из моих рук свои и выжидающе посмотрел на меня, — Зейн, какого черта? Я не знаю, что у тебя в голове и что ты там себе надумал, но я не хочу никуда уходить. И вообще, не будь таким, пожалуйста. Ты делаешь мне больно.
Он, не мигая, смотрел на меня. В его глазах отобразилась боль, и он поджал губы.
— Я не знаю, что ты там себе надумал, но я никуда не уйду, — я взяла его лицо в свои ладони и посмотрела прямо в глаза, — эй, ты что, не видишь, как я к тебе отношусь? Все изменилось, Зейн! И мое отношение к тебе изменилось. И я вижу, что ты тоже что-то чувствуешь ко мне! — отчаянно говорила я, не открывая от него взгляд, — я влюблена в тебя, как ты этого не замечаешь!
Я замерла, выпалив последнюю фразу. Я не собиралась этого говорить, не собиралась признаваться в этом даже себе, но когда я поняла, что вот-вот потеряю его, это стало самым важным, что я должна была произнести.
Просто остановись и услышь меня.
В его глазах промелькнуло удивление, и он молча продолжал смотреть на меня. Я не выдержав, вспылила:
— Скажи хоть что-нибудь! Зейн..
— Ты должна мне десять фунтов, Мия, — усмехнулся он.
— Что? — я оторопела и отошла от него на шаг.
Он скривился, как будто от боли, и сквозь зубы проговорил:
— Ты проиграла. Ты влюбилась в меня. Но я не испытываю к тебе того же. Это была всего лишь игра.
Пропасть.
Я молча смотрела на него, чувствуя, как глаза наполняются горячими слезами. Малик, сжав зубы, продолжал смотреть на меня.
Предательская слезинка покатилась по моей щеке, и Зейн дернулся, но всего на миг. Его взгляд вновь стал безразличным.
— Какой же ты… как ты... Боже, ты просто... — я не нашла слов, чтобы выразить свое отвращение. Резко развернувшись, я влетела в комнату, в которой жила последний месяц, достала свой чемодан и стала кидать туда вещи, размазывая слезы по щекам.
Боль. Во всем теле, во всех мышцах. В каждом движении.
Было невероятно больно. Как ты могла поверить в то, что он что-то чувствует к тебе? Ты что, дура? Он просто выполнял свою роль и добился того, чего хотел. Добился того, что ты влюбилась в него, как дурочка. Жалкая дурочка.
Тихо всхлипывая, я кидала в чемодан все, что видела. Слезы застилали глаза, и я яростно размазывала их по лицу.
Оставив все платья, которые он мне покупал, а так же колье и цепочку, я схватила свои рисунки и прошла к входной двери. Он сидел за стойкой, и даже не повернулся. Я кинула взгляд на ненавистный конверт, лежащий на столешнице, затем схватила его и со злостью швырнула в спину Малику. Купюры с изображением Королевы взметнулись в воздух и плавно начали опускаться на пол. Зейн не повернулся.
— Я надеюсь, что ты навсегда останешься один, — выплюнув эту фразу я громко хлопнула дверью.
Поймав такси, я ехала в свою родную небольшую квартирку, еле сдерживая рыдания. И на что я надеялась? Господи, Мия, какая же ты дура. И когда ты успела влюбиться в него, черт возьми?
Кому: Найл.
«Я ему не нужна. Я еду домой. Мне очень больно. Пожалуйста, приезжай ко мне. Ты мне нужен. Хх».
