3 ноября 2008 г.
Возвращаясь домой в смешанных чувствах, и слушая Ваню вполуха, у Антона в голове крутились только одни мысли, и они снова были про этого Арсения Попова. Он заел в голове, как пластинка заедает в проигрывателе, и уже начинало тошнить от этих голубых глаз и растрепанных темных волос. Его образ, как жвачка, прилепился, и Шастун, в силу бытовой безграмотности, понятия не имел, как свести это пятно. Общежитие встретило его безразличной консьержкой и завядшим фикусом около лифта. Ваня, коренной Москвич, жил в районе Зябликово, и, душевно распрощавшись с другом, всё еще прижимая книгу к груди, побежал в метро. Дорога до универа обычно занимала где-то час, и парень, одной рукой вцепившись в поручень тонкими пальцами, другой раскрыл книгу на случайной странице и погрузился в чтение, покачивая головой в такт движением поезда. Антон зашел в комнату тихо, на цыпочках, и только заметив, что он — один, выдохнул, включил свет и бросил рюкзак к подножию кровати. Комната представляла собой помещение пять на семь, не дайте соврать, метров, с двумя кроватями, двумя тумбочками, одним гардеробом в половину стены и одним письменным столом. Антон и его сосед, Андрей Бебуришвили, делили комнату на двоих уже почти два с половиной года, и постоянно жаловались друг на друга из-за срача. Антон в очередной раз закатил глаза за оставленной после себя кружку с иссохшим пакетом, и, убирая, пообещал себе больше не следить за Дроном, как мамочка. Но знал наперед, что будет. Арсений плотно поселился в его голове, обосновавшись там по-хозяйски, разложив свои мемуары и листы с наметками. Он занял львиную долю, загромоздив все остальные мысли дубовым столом, таким, знаете, как у писателей средневековья, и теперь сидит на своем обшитом замшей стуле и пишет. Пишет, пишет, не останавливаясь скрипя пером по пергаменту, пишет Антону мысли, диктует по памяти каждую букву. И Шастун от этого чувства вешаться хочет. То, что пишут о нем на сайтах — сочетание обычной биографии и полнейшего маразма одновременно. Арсений, пусть и на вид совершенно обычный мужчина за тридцать, красивый, образованный и интеллигентный, в своих «расследованиях», как оказалось, пользуется грязными методами. Как писала одна из «жертв» разоблачения этого фантаста, он пришел к ней, как клиент. Спрашивал про себя, свою жизнь, и, что, мол, обеспокоен он тем, что никак жену хорошую найти не может. Помоги мол, ведьма потомственная, понять, кого и где искать надо? А она возьми и сделай на него расклад, да только расклад этот показал, что ходить Арсению долго еще холостым, и что любовь свою встретит, когда потеряет веру в себя. Не понравился ему такой расклад, переделай, говорит, а как переделать, если карты так легли уже? Карты не поменяешь, карты врать не станут, у карт резона нет. И слово за слово упросил её Арсений рассказать, в чем магия-то? За что деньги с тремя нулями она берет с простых смертных? А она, с дуру, возьми и расскажи, что магия это — просто вера человеческая. Если человеку сказать то, что он хочет услышать, то он в это поверит да оно, авось, и сбудется. А если и нет — то, ещё подожди год-другой, не время, значит. Арсений это как-то на свой счет не воспринял, покивал да поулыбался так, как только ему свойственно, и удалился. А потом выпустил свою первую книгу, где и написал, мол, со слов коллег ваших, ведьмочки вы московские, магия ваша — это лопухня. — Антоха, — Бебур ворвался и в комнату, и в сознание как-то резко, слишком громко, отчего парень вздрогнул и поднял на него недоуменный взгляд. — Ты опять чашки на столе оставил, — Антон растирал виски круговыми движениями, и браслеты брякали друг от друга. Андрей посмотрел сначала на соседа, потом на стол, и снова на соседа, и только плечами пожал. Ну что такого в этих чашках, скажи мне, Тох? — Зато я принес нам вот что, — он достает из рюкзака полулитровую бутылку виски, буханку черного хлеба и шмоток колбасы. От вида еды у Шастуна тут же рот слюнями наполнился, и он вскочил, хватая «богатство» в руки так, словно он ненастоящее и может исчезнуть. Бебура такая реакция развеселила, но он ждал, что, все-таки, тот так отреагирует на виски. — А виски?.. — Антон повернул бутылку этикеткой к себе и прочел название. А, Джек, добрый старый друг. — Что празднуем? — Празднуем то, что меня взяли на работу, — Андрей плюхнулся на свою кровать, раскинув руки и ноги, и улыбался, как дурак — счастливо. — О, неужто, — отозвался Антон, который вовсю резал бутерброды, гремел стаканами и боролся с пробкой от бутылки. — Ага, эти уроды мне в конце тест ебанутый дали, но! — Андрей подскочил на кровати, — Не на того напали! Я, блять, там на всё ответил, Тох, просто на всё! — Поздравляю, — парень протянул соседу толстый кусок хлеба с не менее толсто-нарезанной колбасой и стакан, на дне которого плескался солодовый напиток. — За то, чтобы жить долго и богато! — поднимает Андрей первый тост из десятка за этот вечер и залпом опрокидывает жгучую жидкость в себя. Антон, следуя его примеру, слегка жмурится и тут же закусывает, ощущая неприятное жжение в груди. Но хотя бы думать про писателя он перестал, и теперь его вечер обещал быть более веселым, чем предыдущая перспектива. Сейчас они с Бебуром, как и всегда, напьются, а потом пойдут гулять по общежитию. — Только чур, — Андрей откусывает половину бутерброда разом, — не как в прошлый раз. У меня завтра первый рабочий день. — Как в прошлый раз — это?.. — Это когда мы искали Ваню в общаге, а потом ты вспомнил, что он, сука, с родителями живет. — А, бля… — Шаст покраснел, но улыбнулся, и Бебур залился хохотом, припоминая детали их замечательного приключения. Они, как Шеф и Коллега из мультика «Следствие ведут колобки», пьяные вдрызг, хватаясь друг за друга, чтобы не упасть, полночи сновали по пяти этажам и стучались в каждую вторую дверь, пока им не открыл старый знакомый Гурам и, не послав их нахер, напомнил, что «Усович, бля, дома десятый сон видит, пока вы тут шляетесь». — Хорошо, — алкоголь расслаблял не хуже тех таблеток, что выписал Позов, и Антон тут же вспомнил, что не пил лекарства. Но, наверно, эти лекарства нельзя смешивать с алкоголем, правда? Поэтому он решил, что и не будет их пить, а выпьет завтра утром сразу две. — За то, чтобы Шасту с Иркой обломилось, — очередной тост, очередной стакан, и закусь почти закончилась. Антона ведет в сторону, и он падает на свою постель, почти разлив виски. — Да похуй уже на эту Ирку, — мычит он и пьет. Андрей морщится, занюхивается рукавом и начинает читать лекцию про то, что Шаст не слишком старается. Ну, как вам сказать — не старается? Он и ухаживал, и цветы дарил с конфетами, и здоровался при встрече в коридоре, и к ней специально в издательство бегал, через дорогу которое, чтобы кофе принести. А она — никак, ну не хочет с ним встречаться, хотя, казалось, парень хороший. И подруги спрашивают, почему, Ир? А Ира влюбилась и уже давно, да только любовь её — безответна. И предмет её обожания в офис раз в месяц заходит, чтобы подписать контракт на следующую книгу, а потом снова зарыться в своих записях и выпустить очередной бестселлер. Антон лежит, безвольно свесив руку с кровати, и стакан вываливается из неё. Андрей провожает его взглядом, аккуратно встает и ставит на тумбочку. Глядя на мирно спящего Шаста, он допивает остатки своего виски, и думает о том, как ему завтра встать без головной боли. Он знал, конечно, одно средство, но пользоваться им постоянно побаивался. Он знал, что у его соседа по комнате есть чудесное свойство внимать похмелье только руками, но просить его об этом постоянно — почти через день — было неловко. Да и то, Шасту, кажется, ко второй, и будить его ни свет ни заря тоже не хотелось. Андрей укладывается на кровать, завернувшись в одеяло, словно гусеничка в кокон, и почти мгновенно проваливается в сон. За секунду до того, как окончательно уснуть, он слышит сдавленный крик и морщится. Опять Шасту кошмары снятся.4 ноября 2008 г.
Антон просыпается весь липкий от пота и жмурится от яркого света. В комнате пахнет спиртным и перегаром, и надо бы открыть окно, чтобы проветрить, только сил встать нет. Тело ломит и голова разрывается от любого шороха за стеной, где соседи тоже проснулись и уже собираются на учебу. — Ох-х, — тихо стонет парень, прикладывая руку ко лбу, и давясь горьким послевкусием от вчерашней посиделки. Кровать Андрея — пуста, и остается радоваться, что тот не проспал свой первый рабочий день. Наверно, ему с утра тоже было не очень хорошо, и об этом свидетельствуют раскиданные по комнате вещи и разлитая на столе вода. Антон тянется рукой к ящику в тумбе и пытается найти там спасительную таблетку от похмелья, но, увы, у него это не получается. — Да что ж ты будешь, — шипит парень себе под нос, привстав на локтях и заглядывая внутрь. В ящике валялись какие-то канцелярские принадлежности, блистеры с простым обезболивающим, запасная зарядка от телефона и ещё с десяток мелочей, не имеющих ничего общего с заветным лекарством. Он с трудом встает, идет ставить чайник и по пути собирает вещи Андрея, чтобы закинуть в шкаф. Каждое движение отдается в голове выстрелом, и желание лечь обратно с каждой секундой растет в геометрической прогрессии. Остается только заварить себе зеленый чай, прикладываться к собственным рукам, которые на него самого не имели никакого положительного воздействия, и решать внутренний конфликт: успеть ко второй или вообще пропустить? Входящий звонок от Вани решает этот вопрос сам собой.13 ноября 2008 г.
На повестке дня — предстоящая подготовка к релизу его третьей книги. Арсений просыпается гораздо раньше будильника и долго лежит в кровати, разглядывая однотонный белый потолок своей квартиры. Он уже успел пожалеть о том, что подписался на это мероприятие, но Стас, согласившийся помочь в подготовке, внушал надежду. Утренний ритуал, состоящий из чашки кофе и прочтения газеты, которую каждое он доставал из ящика около входной двери, немного успокаивал и оставлял послевкусие стабильности. Мужчина стоял на кухне босой, в одних только боксерах, и читал литературную газету, то и дело хмыкая и покачивая головой. В колонке новостей очередные награждения и разоблачения, а на страницах критики снова пишут про его роман, и о том, что высокие продажи и рейтинги не оправданы. Конечно не оправданы, консерваторы, вам бы второго Толстого подай, или Гоголя, раз о мистике говорим. А Арсений не такой, ему нравится писать о сложном и неизведанном, ему нравится самому проводить расследования, ему нравится то, что он пишет, и, что важнее, это нравится его читателям. Остается надеяться, что прогнозы Сереги не сбудутся. Но для того, чтобы быть уверенным на сто процентов, нужно сегодня встретиться с Шеминовым и послушать его Величество о том, как проводят конференции настоящие профессионалы. Арсений от таких мыслей только хмурился, допивал свой кофе и представлял, как будет пытаться смолчать и не отпускать едкие комментарии в сторону этого старого «гуся». Но Паша прав, никто так, как Стас, не умеет взаимодействовать с аудиторией. Что-то в этом мужчине, чье поведение действительно напоминало гусиное, было очаровательное и притягательное. Его любила пресса, его любили читатели, и на его пресс-конференции собирались сотни людей. Приходило бы больше, если бы Глобус, самый крупный книжный в Москве, вмещал в себя больше. Арсений отвлекся от газеты на телефонный звонок. — Арс, привет, — голос у Сережи немного заспанный, но судя по звукам, он уже ехал в машине к издательству, — тут от типографии звоночек: они задерживаются. — Почему? — Арсений со звоном ставит чашку на стол, и хмурится. Да что ж такое, что ж так не заладилось с этой третьей книгой? — У них станок полетел, а они только половину отпечатали. Вроде, если сегодня мастер приедут, то по срокам вложатся, но позвонили предупредить. А я тебе звоню. — у него на фоне звуки клаксона, и сам Матвиенко громко материться. — Держи, пожалуйста, в курсе. — Конечно, друг, — короткие гудки оповещают, что разговор окончен. Арсений смотрит на свой телефон, и думает о том, почему ему так «везёт».***
Стас в абсолютной уверенности, что может себе позволить любой ресторан, даже «Прага», но встречу назначает в непримечательном кафе «Шоколадница» в центре города. Попов приезжает туда за час, занимает место у окна и заказывает себе американо и блинчики, и наблюдает, как народ за окном снует туда-сюда по своим делам. Хмурые и улыбчивые, кто со стаканчиком кофе, кто с портфелем, кто парочками, кто с телефоном у уха, но все эти человеки, не оглядываясь, неслись решать проблемы только им понятного масштаба. Пока мужчина ждал своего коллегу и заказ, он придумал себе странное развлечение: предполагать, кем и где работает тот или иной человек в костюме или девушка в строгом платье. Кофе стыл, и от блинчиков оставалась только сахарная пудра, и Арсений уже устал угадывать, когда Стас, слегка запыхавшись, завалился в кафешку и, озираясь по сторонам, искал глазами Арсения. — О, привет, — мужчина плюхнулся на стул напротив, и у подошедшего почти сразу официанта, чья дежурная улыбка говорила всем гостям «закажи быстро, сьешь это и съебись», сделал заказ на кофе и что-то из еды. Арсений сидел, оперевшись локтями в стол, положив голову на сцепленные в замок руки. Он выжидал, пока Стас очухается, и молчал. Стас начал первым. — Так я правильно услышал, что стесняша-арсюша хочет провести свою первую встречу? — и ухмылка у Стаса такая же мерзкая, как и те пошлые романы, что он выпускает, словно конвейер. — Ага, — Арсений покрутил ложку в чашке, размешивая уже давно растворившийся там сахар. — именно. — И что же ты хочешь узнать? — Господи, остались люди, которые сёрбают кофе перед тем, как сделать нормальный глоток? Арс сморщился, ощущая, как всё его естественно протестует против всего этого разговора с Шеминовым. Мужчина мотнул головой, отгоняя мысли и идеи покинуть заведение. — Паша сказал, что ты меня научишь, — и на этих словах Стас так хохотнул, что на пару писателей обернулись ближайшие столики. Щеки Арсения тут же дернулись румянцем от смущения. — Ты, блять, даже косых взглядов боишься, а тут перед аудиторией… — Стас запнулся, понимая, что звучало это слишком грубо. Голубые глаза фантаста опасно сощурились, и Шеминов оттянул ворот рубашки, сглотнув. — Словом, не совсем это имел в виду, — он прокашлялся, — тут, знаешь, раз на раз не придется. К тебе могут прийти фанаты, которым кроме как твоей подписи и улыбки ничего больше не нужно, а могут притащиться сливки прессы. Думаю, что к тебе как раз вторые ребята в первые ряды выстроятся. Читал газету утром? — Читал. — Арс поморщился при упоминании критиков, — Они там поголовно считают, что фантастика себя изжила. — Критиков слушать нужно, — с умным видом сказал Стас, запихивая в рот огромный кусок лазаньи, и, прожевав, продолжил: — У этих ребят чуйка на твои слабости. Вот например, представь, что я — критик, а ты — это ты. Арсений весь подобрался, выжидающе поглядывая на Стаса. Со стороны бара к ним уже бежал официант с новой порцией кофе. — Арсений Сергеевич, — начал Стас, — ваша последняя книга повествует нам о фокуснике, правильно? Мужчина кивнув. — Тогда почему вы снова пишите, что это — мистический жанр? В фокусах давно нет ничего мистического, разве нет? Арсений щурился так, словно пытался прожечь в Стасе дыру. Видимо, слишком сильно тот походил на критика, автора тех «разрушительных» статей в литературной газете. — Потому что, тем не менее, остаются люди, верящие в эту магию карт, — начинает Попов, — и смысл книги не в разоблачении фокусов, как вы могли подумать, а в разоблачении фокусника-иллюзиониста, который пускает пыль в глаза людям. Он дурманит разум своих зрителей, а потом, как вы знаете из сюжета, крадет у них деньги и драгоценности. Цель книги — рассказать людям про таких, как он, потому что это довольно частая практика в жизни. Вспомните, наверно, не раз видели таких иллюзионистов на Арбате или Третьяковке. Стас покачал головой из стороны в сторону, соглашаясь с Поповым во мнении насчет названных улиц. — Тогда, всё же, Арсений, почему вы пишите именно про магию? Почему ни в одной из ваших книг нет любовной линии? — Я пишу только о том, о чём знаю сам, ответ очевиден. — Арсений понимает, что это сейчас ему со Стасом так легко отвечать на все эти вопросы. А там, через несколько дней в Глобусе, над ним будут кружить эти коршуны-критики и пикировать камнем вниз со своими каверзными вопросами. Арсений сглотнул, представляя себя падалью в Сафари, и как над ним витают птицы, размах крыльев которых достигал не больше ста сантиметров. — Это тебе он очевиден, — Стас снова стал «Стасом», — а им все нужно и интересно. Они же потом свои статьи будут писать на основе того, что увидят… Когда, кстати? — А вот теперь не знаю, в типографии станок накрылся. Стас оторвался от лазаньи, взглянув удивленно на коллегу. — Как — накрылся? — А вот так. — Арсений понял, что Шеминов ни сном ни духом про это не был, и уже успел пожалеть, что ляпнул. — А откуда новость? — Гусь весь нахохлился, тут же доставая свой модный смартфон, что-то клацая кнопками. — Просто новость, — попытался отмазаться Арсений, прикусывая губу. Но Стас уже не слышал, громко оповещая своего редактора о том, что он полный мудак и чтобы быстро наладил проблему с типографией. Цитируя, «мне похуй, как ты это сделаешь, но чтобы никаких задержек, ты меня понял?» И Стасу, наверно, всё равно, что этим даже не редакторы занимаются, а секретари и агенты. Да и в целом, Стас был тем человеком, которому на всё класть, кроме как своей работы и своих произведений, которые, он, конечно же, считал венцом современной литературы. — Словом, ты понял, что там будет? — Арсений активно закивал, соглашаясь, и, привстав со своего места, попрощался со Стасом за руку. Шеминов, чуть прихрамывая на правую ногу, вышел из кафе, оставляя Попова в гордом одиночестве размышлять о предстоящем выступлении в Глобусе.Все ещё 4 ноября 2008 г.
После вчерашниго задушевных разговоров с Андреем, Антон спешил в институт с мыслью о том, что после пар заскочит с кофе к Ире. Вроде бы, сегодня должна быть её смена. В вестибюле первого этажа его ждал Ваня, который выглядел сонным и помятым, но при виде друга, присвистнул и тут же отпустил комментарий про горячую ночку. — Мы с Бебуром его устройство обмывали, — развел в стороны руки Антон, пытаясь оправдать помятое лицо и взлахмоченные волосы. Усович несколько раз попытался пригладить их рукой, и даже попытался прилизать, но Шаст отпрыгнул в сторону, крестясь как от призрака. Сегодняшний день обещал им быть скучным, никаких вам мейдиных личностей и отмененных последних пар из-за учебной тревоги, всё строго по расписанию. Сидя на лекции по истории экономических учений, парни откровенно скучали и переглядывались красноречивыми взглядами «когда это всё кончится, я сейчас повешусь». Усович, несмотря на тяжелые вздохи под боком, всё же пытался вести конспект. Слухи ходят, что этот предмет хотят включить в список экзаменов, и лучше Ваня потерпит скрипучий голос старика-препода, чем в конце года получит «неуд» и слетит со стипендии. — Ты с каких пор таким заучкой стал? — Шаст стукнул друга по плечу, и ручка оставила кляксу на чистом линованном листе. — Блять, — сквозь зубы отвечает Ваня, прожигая друга ненавидящим взглядом, — смотри, что ты наделал? Он хватает с парты тетрадь и пытается ткнуть её в лицо Шаста, но тот со смешком отмахивается от друга. Преподаватель с кафедры обращает внимание на шорохи с последних рядов и предупреждает, что «молодые люди, если вам неинтересно, то можете выйти». Голос у старика и правда препротивный, словно листы пенопласта друг о друга трут, и Антон радуется, что с последних рядов этот голос слышно куда тише. — Сиди тихо, если не хочешь учиться, — шикает на него вдобавок Ваня, и Шастун в который раз удивляется другу. То его не оторвать от змейки в телефоне и не заставишь слова в конспекте написать, то наоборот, он превращается в ботана такого, что зубы сводит. Сам же Шаст довольно лояльно относился к учебе, полностью полагаясь на свою интуицию и то, что любой материал легко усваивался на слух. Академические часы лекций и семинаром в конце дня, как вишенка на торте, тянулись невероятно долго. По внутренним часам Шаста ему давно пора ложиться спать, но по факту, ещё только три часа дня, а пары сегодня до пяти. Парень стоит в курилке, слушает рассказ Андрея про новую игру, которую он подглядел у старшего брата, и думает о том, что вроде бы у Иры рабочий день до шести. — Вань, — прерывает рассказ друга Антон, — прикроешь на последней? Скажешь Аньке, что я ей шоколадку должен. — А ты куда? — парень удивленно выгибает бровь. — А я к Ире схожу, — на что Усович только присвистнул. — Она тебя, если не ошибусь, полгода динамит уже. Может бросишь эту затею? — Да как я её брошу, если она мне со школы нравится? — фыркает Антон, докурив сигарету и выбросив её в урну, прощается с Ваней и спешит сначала в кофейню, потом в издательство. Ира Кузнецова — милая бывшая одноклассница Антона, с которой они вместе переехали из Воронежа, а после поступили в один институт, только на разные специальности. Ира должна стать будущим журналистом и культурологом, ну, а Шаст выбрал что попроще — экономический факультет. У него всегда всё было неплохо с математикой, да и сама специальность имела широкий спектр будущих профессий, в то время как Ира целеустремленно двигалась в издательство. Ей очень хотелось стать литературным критиком, а после, может, и писателем, поэтому с первого курса она устроилась работать в «Воля слова», здание которого находилось буквально через мост от их универа. Конечно, совмещать работу и учёбы было сложно, но Ира старалась изо всех сил. Шаст зашел в кофейню в полной уверенности, что в такое время тут не должно быть очередей, но не тут-то было. Длинная вереница из пяти или семи человек тянулась от конца прилавка до кассы, и парню ничего не оставалось, как встать в хвост. Очередь двигалась медленно, и пока у Антона было время, он бегал глазами по разнообразию видов кофе и различных сиропов. Остановив свой выбор на классическом латте с ванильным сиропом, и маленькой улиткой с корицей, парень был следующим в очереди. — Мне, пожалуйста, два американо и лёд в каждый, — Антон услышал слишком знакомый голос и повернулся, разглядывая правильный профиль молодого мужчины. Нет, вы точно, блять, издеваетесь. Арсений, как обычно, перед тем, как зайти в издательство, решил купить кофе себе и своему редактору. Ему казалось, что это так мило и правильно: подпаивать и без того бедного человека, у которого, наверно, от русского алфавита скоро начнется рвотный рефлекс. А от правил и исключений так точно уже давно. — Латте с ванилью, — мужчина оборачивается на кассу и встречается взглядом с зелеными глазами. Вот тебе сюрприз. Он мягко улыбнулся знакомому студенту и подождал его на середине бара, думая, что они вместе постоят и будут ждать кофе, но Антон с невозмутимым видом прошел мимо, как будто Попова здесь и вовсе не существовало. Мужчину такое поведение несколько озадачило, но лезть снова ему точно не хотелось, уж больно у этого мальчика вид недовольный. Арсений только сейчас понял, что до сих пор не знает его имя. Дождавшись свой кофе, он подхватил их на подставке и вышел, звякнув колокольчиком на двери. Ну не знает и не знает, что ему теперь, удавиться? Антон забирает чашку и подогретую булочку и выходит, глядя снизу вверх на огромное здание издательства. У Добровольского, видимо, ещё основателя, был странный вкус: посреди центра Москвы, где из стекла — только витрины, стоит пять этажей, полностью отражающих весь мир вокруг. Антон зажмурился от бликов солнца, прикрывая глаза рукой, и поспешил к переходу. Уже в центральном холле, преодолев препятствие в виде двери, Антон замирает, не веря своим глазам. Около стойки приветствия, где и работает Ира, стоит тот самый, блять, писатель, и о чём-то так мило беседует с его подругой детства, что у той на лице один сплошной румянец. Заметив в дверях Антона, девушка машет ему рукой и парень отмирает. Арсений медленно переводит на него взгляд. — Антошик, спасибо, — девушка выпрыгивает из-за стойки и крепко обнимает друга за шею. — А это, знакомься… — Знакомы, — фыркает Антон, даже не протягивая руку. — Значит, ты — Антон, — заключает Попов, всё также стоя у стойки и облокотившись на неё локтем. Парень кивнул. — Да, это мой друг детства. Мы вместе учились и переехали в Москву, — спешит сообщить Ира, обеими руками обхватив чашку кофе. — Приятно познакомиться, наконец, — цедит Арсений, меряя Антона таким взглядом, от которого у него ресницы и двухдневная щетина покрываются инеем. — И вам того же, — писатель уже скрылся за поворотом, и Ира рассмеялась, потешаясь над зависшим другом. — И что смешного? — тут же насупился Шастун, оттаивая под теплой улыбкой Кузнецовой. — То, как вы друг на друга посмотрели. Где вы познакомились? — она распаковала бумажный пакет, улавливая нотки любимой корицы. Что ж, стоило признать, что Антон действительно знает её так, как никто иной не знал. Только, блин, какая жалость, она хотела, чтобы так её знал кое-кто другой. Кое-кто, от чьего парфюма уносило и сознание, и разум, и чертоги, и все остальные синонимы к слову «голова». — Лекцию у нас на потоке проводил. — кивает Антон, рассматривая подругу внимательней. Из-за её плотного графика они виделись редко, и с каждым разом Антон отмечал, что девушка тает буквально на глазах, и что тональное средство не помогает скрыть мешки под глазами. — Да? — девушка едва не поперхнулась кофе. — Ага, — выдыхает Антон и тянется кончиками пальцев, чтобы заправить выбившуюся прядь за ухо. Ира от этого жеста слегка смущается, и усерднее жует булочку. Антон, порой, был таким хорошим до невозможности, что она сама себя не понимала, почему отказывается и не влюбится в него. — А он что, работает здесь? — Да, он же от лица Добровольского свои бестселлеры печатает, — подтвердила Ира. Антон понимающе кивнул, вспоминая, что на обложке книги, которую Усович от сердце не отрывал весь день, действительно была эмблема этого самого издательства. — И что, когда релиз новой книги? — интересуется парень. — Назначен на пятнадцатое число, — Ира сверяется по записям в журнале на компьютере, — типография должна в ночь доставить первые экземпляры в Глобус. — В Глобус, — эхом повторяет Антон, в голове делая пометочку, что можно было и бы прийти, посмотреть, что там за хиты пишет этот Арсений. — Говорят, — Ира почему-то заговорила шепотом, — что Попов сам лично будет присутствовать. И всё из-за того, что его уже второй раз громят в литературной газете. — И что? — Ну как — что? Если ты прочтешь плохой отзыв от критика, ты что, купишь книгу? — Если мне будет интересно, я куплю её несмотря ни на один отзыв, — фыркает Шастун. Ира не знала, что ответить, и пожала плечами. Они стояли так еще полчаса или, может, час, пока к Ире не подошел начальник охраны и не погрозил пальцем, лукаво улыбнувшись. Девушка тут же ойкнула и торопливо попрощалась с Шастом, который, уже направляясь к выходу и обернувшись на девушку, снова сталкивается с ледяными голубыми глазами. Чертов Арсений. И что, вечно теперь будет преследовать его по пятам? Попов про себя думал тоже самое, разглядывая высокого парня и тыкая в него пальцем. Матвиенко рядом оборачивается через плечо, провожая студента недоуменным взглядом. — И че? — просто спрашивает он, на что Арс тут же взрывается бурными объяснениями, что это тот самый парень, который спас его, который учился в том универе, который уже с десяток раз оказывался рядом, и, честно, Арсений не понимает, какого хера. — Да просто он тебе понравился, вот он и мерещится тебе каждый день, — фыркает в ответ на это всё Матвиенко, отхлёбывая кофе и вызывая лифт. — Да конечно, — пытается язвить Арсений в ответ.