Побочный эффект

Jesper Kyd\Hitman Contracts Main Theme Apocalyptica\Worlds Collide Luke Howar\In Metaphor, Solase       Снейп стремительной походкой преодолел расстояние до ворот Хогвартса, вышел за них и аппарировал с лёгким хлопком. Оказавшись перед входом в поместье Малфоев, он поднял левую руку и, благодаря чёрной метке, смог беспрепятственно пройти сквозь высокие ворота с вычурными коваными украшениями на территорию замка. Быстро миновав расстояние до входных дверей, Снейп чуть задержался перед ними, вынул из кармана мантии пузырёк с экспериментальным Охранным зельем и одним глотком выпил содержимое, после чего громко постучал в дверь прикреплённым к ней изящным бронзовым молотком.       Впустивший его домовой эльф в чистой наволочке с вышитым вензелем Малфоев низко поклонился вошедшему и молча закрыл за ним дверь. Провожать посетителя не требовалось — он прекрасно знал, куда ему нужно идти. Поэтому эльф метнулся вбок, в сторону служебных помещений, а Снейп стал подниматься вверх по широкой мраморной лестнице, ведущей на второй этаж.       Войдя в роскошную гостиную, Снейп встретил там хозяина дома. Люциус сидел на диване лицом ко входу, явно поджидая его. На столике рядом с ним стояла бутылка дорогущего эльфийского вина. Люциус держал в руке наполовину пустой бокал, время от времени делая из него маленький глоток и иногда переводя взгляд от двери к камину, в котором уютно потрескивали дрова, охваченные языками оранжевого пламени, делавшего интерьер гостиной менее холодным и сдержанным. — Ты опаздываешь, Северус, — протянул Малфой, не вставая с места, когда Снейп появился на пороге. — Повелитель давно ждёт тебя. А он, как ты знаешь, не любит долго ждать. — В отличии от тебя, Люциус, я живу не у него за стеной. Мне нужно время, чтобы добраться сюда. — Будешь объяснять это Повелителю, — Малфой сделал небольшой глоток из бокала. — Иди, он велел немедленно отправить тебя к нему, как только ты явишься. — Разумеется, Люциус.       Снейп направился к двери в глубине гостиной, гордо выпрямив спину и чуть откинув назад голову с привычно немытыми сальными волосами. «Дракклов гордец, — подумал Люциус. — Посмотрим, каким ты выйдешь оттуда». — Северус, он очень зол, — уже другим, более доверительным тоном сообщил он.       Снейп не удостоил его ответом, лишь раздражённо дёрнул плечом. Зол? Именно этого ему сейчас и нужно. И вообще. Когда он бывает добр?       Снейп постучал в дверь и, подождав пару секунд, распахнул её. Люциус почти сочувственно посмотрел ему в спину и, когда дверь тихо закрылась, осушил свой бокал до дна.       Снейп знал правила. Он стоял на пороге, низко опустив голову, так, что длинные волосы свисали неопрятными прядями, закрывая его лицо. — Вы призывали меня, Повелитель.       Не вопрос, а скорее, констатация факта. Нужно принять позу кающегося и ждать. Ждать, когда этот красноглазый безносый монстр соизволит обратиться к нему. Пауза могла затянуться надолго — Волдеморт любил театральные эффекты. Во время этой паузы провинившийся должен был трепетать от страха и мучиться в ожидании кары. И Снейп всем своим видом изображал именно эти чувства. Чего-чего, а уж актёрского мастерства у него в избытке. Служение двум господам требует виртуозного исполнения ролей. Захочешь выжить — научишься.       Даже при том, что Снейп не испытывал сейчас страха перед Повелителем, обстановка действовала на нервы. Пауза затягивалась. Тишина казалась осязаемой и давила на мозг. Что ж, следует признать — Тёмный Лорд был мастером своего дела и отлично умел манипулировать психикой окружающих. Куда там Альбусу с его «воздействиями»! «Да начинай ты уже!» — хотелось воскликнуть Снейпу. Он ещё раз проверил свой окклюментный щит. Тот казался очень надёжным и позволял выпускать наружу только те эмоции и мысли, которые были уместными в данной конкретной обстановке. Сейчас это были тревога, страх и напряжённое ожидание неизбежного наказания. Разумеется, Волдеморт проник в его сознание, увидел всё, что Снейп счёл нужным ему показать и, кажется, испытал от этого удовлетворение. Эмоции были именно те, которые должен испытывать стоящий перед ним человек с учётом сложившихся обстоятельств. — Подойди ко мне, С-с-северус-с-с-с…       Высокий свистящий голос точно ножом располосовал плотную гнетущую тишину. Снейп повиновался, подойдя ровно настолько, насколько требовали сложившиеся негласные правила и вновь застыл перед Повелителем с опущенной головой. — Да, я призывал тебя, С-с-северус-с-с-с… А ты заставил меня ждать.       Голос был мягким и вкрадчивым. Казалось, говоривший лишь слегка укорял провинившегося, словно старался вызвать у того чувство раскаяния за доставленное огорчение. Однако Снейп понимал, что эта мягкость и отеческая укоризна — лишь часть игры, которую вёл с ним Волдеморт, точно кошка с мышью. — Я виноват, Повелитель. Я признаю свою вину и готов искупить её, — Снейп произнёс именно те слова, которых ждал от него Хозяин и которые тоже были частью ритуала. Он знал, что за этим последует. Волдеморт взял в руку лежавшую перед ним на столе волшебную палочку и легонько взмахнул ею. Сейчас Снейп должен почувствовать резкий удар под коленями, словно сзади его огрели металлическим прутом. Но вместо этого он ощутил лишь довольно слабый толчок и понял, что зелье действует. Он, как подкошенный, рухнул на колени и застыл, кусая губы, в ожидании продолжения.       Как только Снейп почувствовал этот самый толчок под колени, в его мозгу будто что-то щёлкнуло. Щелчок сопровождался яркой вспышкой, после которой он внезапно ощутил себя совершенно другим человеком. Сознание Северуса Снейпа вдруг съёжилось до размеров грецкого ореха и скукожилось где-то в тёмном уголке, подавленное напором новой личности, почти полностью овладевшей мозгом Снейпа. Сейчас на коленях перед Волдемортом стоял не всё повидавший в жизни и ничего не боящийся Упивающийся Смертью, а перепуганная девчонка, которой один только вид этого монстра внушал непреодолимый страх и отвращение. Она не отрываясь смотрела на Волдеморта широко раскрытыми от ужаса глазами. Глазами Снейпа. И этот взгляд никак не входил в привычный ритуал наказания провинившегося последователя. Стоя на коленях перед Повелителем, Снейп обязан был смотреть в пол, но никак не таращиться на Волдеморта перепуганным взглядом.       Та часть сознания, которая продолжала оставаться Снейпом, тут же скомандовала телу опустить взгляд. Тело повиновалось — глаза вновь были опущены в пол. Снейпу было некогда раздумывать над тем, заметил ли Повелитель этот взгляд. Разумеется, заметил, но сейчас это было не столь важно. Нужно было срочно проверить, сумеет ли он удержать окклюментный щит, находясь в подобном состоянии. Сознание было охвачено паникой ничего не понимающей, перепуганной девчонки. И эта девчонка, разумеется, не владела окклюменцией. А тот маленький участок мозга, который продолжал оставаться Снейпом, очень боялся, что не справится и не сможет выдержать легилиментную атаку Волдеморта, когда тот применит к нему Круциатус. Даже если он не почувствует боли… Он не сможет скрыть от Хозяина эту непонятно откуда взявшуюся девчонку в его сознании. А что скрыть её необходимо — это остатки сознания Снейпа понимали чётко.       Девчонку трясло — и при этом не только от страха. Снейп чувствовал, что его, то есть, её, раздирает любопытство. Он пытался украдкой поднять глаза на Волдеморта и взглянуть на него из-под опущенных ресниц так же, как делал это на уроках зельеварения, глядя на профессора Снейпа. То есть… На себя? Борьба этих двух сознаний в собственном мозгу стоила Снейпу невероятных усилий. Его лоб покрылся испариной, и он благодарил Мерлина за то, что его длинные неопрятные патлы закрывали лицо от взгляда Повелителя. — Ну, что же, С-северус-с-с… Ис-с-скупать вину придётся. Ты хороший с-с-слуга, С-с-северус-с. Но иногда ты с-с-слиш-ш-шком независ-с-с-сим. Приходится приучать тебя к повиновению. Круцио!       Снейп стиснул зубы и сцепил кулаки. Ещё ни разу Волдеморту не удавалось вырвать стон из этих плотно сжатых побелевших губ, пока сознание теплилось в скрюченном муками теле. И лишь когда неимоверная, дикая боль приводила этого гордеца на грань между реальностью и бредом — только тогда эти губы исторгали тихий, протяжный полустон-полувой. Обычно это служило Волдеморту сигналом к окончанию представления, потому что после этого Снейп просто отключался, и пытать его уже не было никакого смысла.       Сегодня Повелитель не собирался доводить его до такого состояния — Снейп нужен был ему здоровым, в трезвом уме и твёрдой памяти. Но поучить этого наглеца дисциплине стоило. Поэтому Волдеморт внимательно следил за реакцией подчинённого на пыточное заклинание, чтобы не «пережать» с болевым воздействием. Заодно, по привычке, он старался сквозь пелену боли проникнуть в сознание Снейпа, которое тот постоянно держал полуприкрытым, показывая ему лишь отдельные фрагменты мыслей, чувств и воспоминаний, по которым Снейпа никак нельзя было уличить в нелояльности или, тем более, в предательстве.       Однако сегодня Снейп не чувствовал боли. Зелье действовало. Но, драккл побери, с какими же побочными эффектами! Снейп не знал, какой интенсивности Круциатус применяет к нему Тёмный Лорд, поэтому играл сдержанно, тщательно повторяя мимику и движения, которые должны были убедить Хозяина в том, что он действительно страдает. Гораздо хуже было другое.       Та часть личности, которая оставалась Северусом Снейпом, отчаянными усилиями воли удерживала окклюментный барьер от вторжения в сознание Волдеморта. И удерживала она его не для того, чтобы скрыть тайны Дамблдора или собственные мысли, чувства и воспоминания. Она из последних сил защищала от вторжения этого чудовища мир, населённый бундящими шицами, нарглами и морщерогими кизляками, мир, в котором у странного дома в виде чёрного цилиндра, расположенного на вершине холма, растут сливы-цепеллины, похожие на оранжевые редиски и над которым даже днём светит луна, а в самом доме стучит-грохочет печатный станок, выплёвывая один за другим новенькие, пахнущие свежей типографской краской номера «Придиры». Мир, в котором есть любящий и любимый отец и так не хватает матери. Мир, в котором очень часто думают о нём, о профессоре Снейпе, причём, думают без ненависти или раздражения, а с сочувствием и неподдельным интересом. И, кажется, вот-вот готовы его… А, драккл! Удерживать окклюментный щит стоило Снейпу неимоверных усилий. Обливаясь потом, он скорчился на коленях перед Тёмным Лордом, обхватив себя руками и скрежеща зубами. Силы Снейпа были на исходе — слишком маленькая часть его сознания принадлежала сейчас ему. Но Волдеморт, видя, как тот изнемогает под тяжестью, как он думал, его Круциатуса, медленно произнёс: — Фините Инкантатем.       К огромному удивлению Снейпа, как только закончилось воздействие на него заклинания, девчонка, завладевшая его сознанием, бесследно исчезла. Его мозг снова целиком и полностью принадлежал ему и в данный момент пытался лихорадочно проанализировать ситуацию. Охранное зелье, сваренное им, действовало — он не ощущал боли. Но вместе с этим, вернее, вместо этого, он ощущал себя девчонкой — и он точно знал, какой именно. Впрочем, сейчас об этом думать было некогда. Сейчас ему нужно подниматься с колен и ждать приказаний своего Повелителя. Думать о случившемся он будет после. Здесь есть о чём подумать — в этом Снейп не сомневался. — Иди сюда, Северус, — голос Волдеморта, кажется, перестал быть таким пронзительным. — Присаживайся.       Он указал Снейпу на стул, стоявший напротив него. Снейп молча сел, внимательно глядя в глаза Повелителя. Он имел на это право, успешно пройдя испытание болью. — Северус-с-с… Скажи, ты помнишь дословно то пророчество, о котором рассказал мне тогда? — красные глаза Волдеморта буравили его, словно пытаясь насквозь просверлить мозг. Но Снейп выдержал этот взгляд. — Да, мой господин, — Снейп покорно склонил голову.       Ещё бы ему не помнить! Каждое слово этого пророчества впечаталось в его мозг и в сердце, словно его выжгли там калёным железом. — А ты действительно рассказал мне его полностью?       Снейп почувствовал, что Волдеморт снова пытается проникнуть в его сознание, на этот раз не тараня его окклюментный щит, а словно просачиваясь сквозь него. Но сейчас Снейп полностью был самим собой, и сила его магии давала ему возможность легко противостоять вторжению. — Да, мой Лорд.       Снейп счёл уместным поднять взгляд и прямо посмотреть в красные глаза этого монстра. Всего на пару секунд, чтобы тот убедился, что он не лжёт. Волдеморт предпочитал, чтобы в его присутствии подчинённые опускали глаза. Одной лишь Белле раньше было позволено жадно разглядывать Повелителя, пожирая его пламенным влюблённым взглядом. Ну, так то Белла… У Снейпа иногда закрадывалось подозрение, что Волдеморт и сам предпочитал не связываться с этой одержимой, потому и не одёргивал её и не наказывал, как прочих. И тот факт, что сейчас она сидела в Азкабане, скорее радовал Повелителя, чем огорчал его. — А Дамблдор… Он не делился с тобой этой информацией? Не рассказывал тебе всё пророчество целиком? — попытки Волдеморта проникнуть в его сознание в этот момент стали особенно настойчивыми. Снейп сделал вид, что никакого окклюментного барьера в его сознании не существует вовсе, легко извлекая из глубин памяти нужное воспоминание. «Тебе не нужно этого знать, Северус, — как-то сказал ему Дамблдор, правда, не о пророчестве, а совсем по другому поводу. — Я не хочу, чтобы Волдеморт, роясь в твоём мозгу, случайно наткнулся на это». Сейчас это воспоминание пришлось как нельзя более кстати. Снейп продемонстрировал его Тёмному Лорду и тот, кажется поверил. Во всяком случае, его попытки проникнуть в мозг своего последователя временно прекратились. — Северус. Мне необходимо знать это пророчество целиком. Добудь его для меня. Выведай его у Дамблдора — любым способом. — Мой повелитель, — Снейп склонил голову в знак почтения. — Дамблдор — очень хитрый и скрытный старик. Я приложу максимум усилий, чтобы выполнить ваш приказ, но не уверен, получится ли это у меня. — Постарайся, чтобы получилос-с-с-сь, — голос Волдеморта снова поднялся до угрожающе-свистящих высот. — Это в твоих интересах… С-с-с-еверус-с-с-с… — он как-то особенно выделил его имя, отчего у Снейпа, привыкшего за время общения с Волдемортом ко всему, пробежал холодок по спине. — Или этот хитрый лис тебе не доверяет? Тогда для чего мне нужен такой шпион?       Угроза в голосе Хозяина была уже не скрытой, а явной. Снейп снова склонил перед ним голову, так, что волосы упали на лицо: — Дамблдор никому не доверяет до конца, мой Повелитель, — почтительно произнёс Снейп. — Если бы он этого не делал, вы бы сейчас уже сидели в кресле Министра магии. — Резонно, — неожиданно быстро согласился Волдеморт. — И всё-таки, Северус… — снова картинная пауза, явно призванная усилить напряжение, — ты сделаешь всё, чтобы выведать у старика полный текст этого пророчества. — Разумеется, мой Повелитель, — этот ответ сопровождал ещё один почтительный поклон.       Расспросив Снейпа об обстановке в Хогвартсе, о настроениях студентов и преподавателей и, разумеется, обо всём, что касалось Гарри Поттера, Волдеморт, наконец, отпустил его со словами: — Ступай, Северус. И помни, что моё доверие — это не данность. Его нужно заслуживать постоянно, изо дня в день. Я рассчитываю на тебя. Я должен знать всё пророчество целиком. — Да, мой господин, — Снейп встал со стула и склонился перед своим Повелителем в низком поклоне, после чего резко развернулся и быстрым шагом направился к выходу.       Стремительно миновав пустую гостиную и не встретив на своём пути никого из обитателей замка, Снейп спустился по лестнице в холл и вышел за дверь. Направляясь к воротам Малфой-мэнора, он непрерывно обдумывал случившееся с ним, и чем больше думал, тем сильнее злился — и на себя, и, разумеется, на эту «полоумную» Лавгуд, которая преподнесла ему такой «сюрприз». Сегодня Тёмный Лорд, сам того не подозревая, был настолько близок к тому, чтобы раскрыть все планы Дамблдора и рассекретить его самого, Снейпа, как двойного агента и шпиона, работающего вовсе не на него, а на этого старика, что Снейп, которого мало что в жизни могло испугать, теперь, задним числом, действительно ужаснулся, подумав о последствиях. Слишком высокой могла оказаться цена его Охранного зелья, в приготовлении которого поучаствовала эта сумасшедшая.       Миновав ворота Малфой-мэнора, Снейп аппарировал к воротам Хогвартса. Всю дорогу до входа в замок он мысленно ругал и себя, и эту злосчастную Лавгуд, представляя себе те кары, которые он обрушит на голову этой ненормальной. Как же ей удалось так завладеть его сознанием? Он вспоминал все подробности того вечера, когда готовил Охранное зелье в присутствии Лавгуд. Ведь именно тогда она могла каким-то образом повлиять на конечный результат. Что он там заставил её делать? Резать драконью печень? Могла она в этот момент порезать себе палец? С её рассеянностью — легко. И если её кровь попала в его зелье, тогда… Тогда всё становится понятным. Ну, мисс Лавгуд, вы ещё поплатитесь за свою халатность!       Снейп рывком открыл дверь и вошёл в замок. ***       Расставшись с Гарри в холле перед входом в Большой зал, Луна отправилась к себе, в башню Райвенкло. Она ещё какое-то время обдумывала слова, которые Гарри сказал ей напоследок: — Не говори никому про то, что я рассказал тебе. И не слишком распространяйся про Фаджа. Если Амбридж тебя услышит, тебе не поздоровится. Он машинально потёр руку в том месте, куда впечатались кровавые строчки «Я не должен лгать». — Ненавижу эту розовую жабу, — ответила Луна, вспоминая, как Амбридж высмеяла на уроке её внешний вид и заставила снять с шеи бусы из пробок и вынуть из ушей серьги. Впрочем, повышать восприимчивость к чему-то новому на уроках ЗОТИ Луне не очень-то и хотелось, потому что это «новое» никак нельзя было назвать полезными знаниями. Однако, тот факт, что её заставили расстаться с привычными амулетами, задел её за живое. И если ядовитые замечания Амбридж по поводу того, что они были на ней, Луну никак не затронули, то их отсутствие сильно напрягало и вносило в самоощущение Луны некоторый дискомфорт. — Её все ненавидят, — сказал Гарри. — Думаешь? — Уверен. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, Гарри.       Сейчас Луна сидела в гостиной Райвенкло, одиноко устроившись в уголке между камином и книжным шкафом. Стоявшее там кресло было старым и потёртым, кажется, его специально засунули подальше, с глаз долой. Именно поэтому оно и нравилось Луне. Сидя в нём, можно было спокойно готовить уроки или просто размышлять, присутствуя в общей гостиной и при этом оставаясь как бы отделённой от всех остальных. В комнате было довольно многолюдно, однако тихо. Большинство присутствующих были погружены в чтение или в приготовление домашних заданий, а те, кто переговаривались между собой, делали это шёпотом, чтобы не мешать остальным.       Луна собиралась дописать ещё пару абзацев в эссе по трансфигурации, которое не успела закончить сегодня в библиотеке. У неё на коленях лежал раскрытый учебник, а поверх него — пергамент с домашним заданием. Она уже успела собраться с мыслями и написать несколько слов, как вдруг почувствовала резкую, ничем не объяснимую, почти физическую боль в душе. Эта боль накрыла её внезапно, и в первый момент Луна даже не поняла, что это такое, захлебнувшись этой неожиданной болью. Что-то подобное Луна испытала в тот момент, когда осознала, что её мама действительно умерла и что её уже никогда не будет рядом. Не будет её рук, голоса, запаха, её мягкой улыбки… Это случилось сразу после похорон, когда они с отцом вернулись домой и оба ощутили эту страшную пустоту. Мамины вещи все были на своих местах, её одежда ещё долго хранила запах маминых духов, казалось, что вот-вот откроется дверь — и она войдёт… Но её нигде не было. Эта пустота и вызвала тогда у Луны приступ боли, схожей с той, которую она ощутила сейчас. Схожей, но гораздо более сильной. Такой боли Луна ещё не испытывала никогда в жизни. Казалось, её всю внутри скрутило в тугой узел, да так, что перехватило дыхание. Луна обхватила себя руками и скорчилась в своём кресле, стараясь не застонать вслух. Ей показалось, что сейчас она перестала быть собой. В данный момент её сознанием, всем её естеством завладел кто-то другой, и этот «другой» отчаянно страдал. В нём, словно в котле, кипели и клокотали чёрная, тяжёлая ненависть и чистая, пронзительная, трепетная любовь. Боль утраты была стократ мучительней от чувства неизбывной вины, будто человек сам стал причиной этой утраты. Жестоко подавляемая потребность любить и быть любимым, на которую был наложен строжайший запрет и, в связи с этим, постоянная забота о том, чтобы выглядеть в глазах окружающих настоящим чудовищем. Больное самолюбие, с детства израненное чувство собственного достоинства, требовавшие признания и уважения от окружающих, и желание как можно надёжней отгородиться от этих окружающих заставлявшее носить маску злобного монстра. И ещё — огромное, всепоглощающее чувство ответственности, лежавшее на плечах тяжким грузом и не дающее покоя ни днём, ни ночью.       Всё это свалилось на Луну в одночасье, совершенно неожиданно. Её душа была абсолютно не готова к подобному. От нахлынувшей на неё боли хотелось громко кричать и биться головой о стену. Хотелось свернуться на полу в тугой комок и выть, выть, не переставая, до тех пор, пока не изойдёшь криком, не растворишься в полумраке гостиной, не растечёшься лужицей по ковру… По зелёному ковру… кабинета… О, Мерлин… Та малюсенькая часть сознания, которая оставалась Луной, поняла наконец, кому принадлежит всё то, что она сейчас чувствовала. Она была больше не в состоянии оставаться на месте. Вскочив на ноги и резко швырнув на кресло учебник и недописанный пергамент, Луна бросилась вон из гостиной. Она быстрым шагом неслась по коридорам и лестницам, почти ничего не видя перед собой.       В какой-то момент её сознание, затопленное болью, прояснилось. Луна остановилась, совершенно не представляя, где она сейчас находится. Перед её мысленным взором предстала картина, от которой ноги девочки подкосились, и она без сил осела на пол в нише высокого окна, обхватив руками колени и дрожа от ужаса, внезапно пронзившего её. Луна стояла на пороге незнакомой комнаты, низко опустив голову, так, что её длинные чёрные (!) волосы свешивались по бокам, закрывая лицо. — Вы призывали меня, Повелитель.       Человек, которым она была в данный момент, не испытывал страха. Но та её часть, которая оставалась Луной, сжалась от ужаса, когда человек поднял глаза, и она увидела перед собой того, кто сидел напротив и буравил его красными горящими глазами. Это лицо, в котором не оставалось ничего человеческого, безносое, змеиное, страшное… Так вот он какой — Тот-Кого-Нельзя-Называть… Луну вдруг затрясло от мысли, что это чудовище может сделать с тем, кто сейчас стоит перед ним, всё, что угодно. Что она (она?!) сейчас находится в полной его власти. И что ей (или ЕМУ?) сейчас грозит страшная опасность. Но тот человек, которым она сейчас была, не испытывал страха перед чудовищем. Кажется, он, наоборот, хотел, чтобы тот применил к нему Пыточное заклинание. Хотел и ждал этого.       Когда прозвучало «Круцио!», Луна зажмурилась и сжалась ещё сильнее. Но боли не было. Вместо этого она почувствовала дикое психическое напряжение. Её (или всё-таки его?) сознание из последних боролось с попытками проникновения в него. Луна чувствовала, что она сходит с ума, не в силах удержать эти бешеные атаки. От страха, что этот красноглазый монстр проникнет в её сознание, у неё перехватило дыхание. Абсолютно не знакомая с окклюменцией, Луна, тем не менее, сейчас каким-то непонятным ей образом, осознавала, что это такое и изо всех сил пыталась закрыть сознание. Луна уже не понимала, где она, а где он. Её сознание смешалось с сознанием того, кем она была сейчас, и теперь ничто не смогло бы заставить её ощутить себя отдельно от него.       Луна рухнула на бок, скорчившись на полу в позе эмбриона. Ей казалось, что эта пытка никогда не закончится, и сейчас она просто умрёт от того, что её мозг разорвётся в клочья. Но всё вдруг прекратилось в одночасье. Более или менее придя в себя, Луна увидела себя сидящей на стуле перед Тем-Кого-Нельзя-Называть. Она говорила с ним о каком-то пророчестве, говорила осторожно-почтительно, испытывая в душе ненависть к этому монстру. Она точно знала, что именно он убил ту, которую так преданно и беззаветно любил человек, которым она была в настоящий момент. Эта ненависть стала уже привычной и была запрятана где-то очень глубоко, на самом донышке души. Но она помогала не испытывать страха перед этим чудовищем. И та малюсенькая часть сознания, которая продолжала оставаться Луной, вдруг тоже перестала бояться Волдеморта. Она даже смогла мысленно назвать его по имени. Ненависть и омерзение — вот что испытывала сейчас Луна к тому, кто сидел напротив неё и выражал сомнение в ценности её (ой, нет, всё-таки его), как шпиона в стане Дамблдора. И она-то уж точно знала, на чьей он стороне.       С каким же облегчением она вздохнула, увидев себя выходящей из комнаты, в которой оставался этот монстр. Впрочем, чем дальше, тем более смутными становились её видения. Она всё больше осознавала себя Луной Лавгуд, сидящей на полу у окна в коридоре Хогвартса, Мерлин знает, в каком из его многочисленных закутков. Луной, только что побывавшей Северусом Снейпом и получившей ответы если не на все, то на многие вопросы, так долго терзавшие её сознание. Впрочем, эти ответы породили ещё больше вопросов. Но о них сейчас думать не было сил. Луну внезапно посетила странная мысль. Ей захотелось увидеть профессора Снейпа — сейчас, немедленно. Зачем? Она и сама не знала. Убедиться, что с ним всё в порядке? Просто взглянуть в лицо человека, которым она была всего несколько минут назад? Луна не могла ответить на этот вопрос, но чувствовала, что ей сейчас это жизненно необходимо. Поддавшись порыву, Луна вскочила на ноги и бросилась к ближайшей лестнице. Она не знала, где находится, но понимала, что ей в любом случае, нужно спуститься вниз. К счастью, лестница вела себя спокойно, никуда не перемещалась, и Луна по ней смогла беспрепятственно добраться до холла перед Большим залом. Сейчас здесь царил полумрак, и она надеялась, что сумеет спрятаться за одной из колонн у входа и незаметно взглянуть на профессора, когда тот вернётся в Хогвартс. Она только посмотрит на него, убедится, что с ним всё в порядке и… Что «и», Луна не знала. Да и некогда было раздумывать над этим. Едва она успела замереть в тени колонны, как входная дверь распахнулась, пропуская высокую фигуру в чёрной мантии и резко, но бесшумно, закрылась за ней. ***       Свет от факела, горевшего у входа, упал на лицо Снейпа. В этом свете не была заметна его привычная бледность, однако, резче выделялись тени, делавшие ещё более запавшими его худые щёки, ещё более тёмными круги под глазами и ещё более глубокими — носогубные складки. Сейчас, когда никто на него не смотрел, Снейпу не нужно было притворяться и «держать лицо», которое выглядело осунувшимся и усталым. А ещё — злым и раздражённым, это Луна уловила сразу. Она затаила дыхание, стараясь слиться с тенью от колонны, чтобы он, не дай Мерлин, не почувствовал её присутствия здесь. Однако Снейп, стоя у двери, своим обострённым чутьём, отточенным за годы жизни в постоянной опасности, сразу уловил чьё-то незримое присутствие в холле. Медленно обведя взглядом полутёмное пространство, он вынул из кармана волшебную палочку и, выставив её перед собой, сделал несколько шагов по направлению к колоннам, за одной из которых пряталась Луна. Ей казалось, что удары её сердца разносятся по всему замку — от подземелий до крыши башни Райвнкло. Она замерла, молясь неизвестно кому о том, чтобы Снейп прошёл мимо. И, кажется, её молитва была услышана. По лестнице, ведущей в директорский кабинет, в холл спустился Дамблдор. — Северус, мальчик мой. Ты не хочешь заглянуть ко мне на чашку чая? — добродушно улыбаясь в бороду, произнёс директор.       Луне показалось, что Снейп скривился, будто разжевал лимон без сахара. Но было достаточно темно, и, возможно, это ей только почудилось. — Разумеется, Альбус, — процедил он сквозь зубы, отворачиваясь от колонны, за которой замерла Луна, казалось, переставшая даже дышать.       Дамблдор развернулся и отправился к лестнице, с которой только что спустился. Снейп последовал за ним. Когда они оба скрылись из виду, Луна ещё какое-то время постояла за колонной, приводя в норму дыхание и стараясь унять расходившееся сердце. Убедившись, что вокруг никого нет, она быстро пересекла полутёмный холл и юркнула на лестницу, ведущую в башню Райвенкло.       В гостиной ещё сидели несколько человек, но они не обратили на Луну никакого внимания. Она тихонько прошмыгнула в свою спальню и, на ходу сбросив мантию на край кровати, задёрнула полог, чтобы остаться, наконец, наедине со своими мыслями. А мыслей у неё было столько, что ей явно не хватит ночи для того, чтобы обдумать их все. Но обдумать всё случившееся было необходимо, иначе просто непонятно, как ей себя вести и вообще, как жить дальше.       Луна быстро переоделась в мягкую пижаму с симпатичными единорожками, забралась под одеяло и уставилась вверх, на невидимый в темноте полог своей кровати, широко раскрытыми глазами, в которых сейчас не было ни капельки сна.       Она попыталась скрупулёзно восстановить в памяти всё, что сейчас с ней произошло — все чувства, ощущения, эмоции и все действия, происходившие с ней и с тем человеком, которым она себя ненадолго почувствовала — с Северусом Снейпом. Прежде всего, Луна попыталась вспомнить всё, что предшествовало тому моменту, когда на неё вдруг так внезапно накатила его душевная боль. А в том, что это точно была его душевная боль, Луна не сомневалась ни минуты. Она делала домашнее задание по трансфигурации. Не произносила и не писала никаких заклинаний и думала только о том, как превратить строгую мужскую классическую мантию тёмно-синего цвета в ярко-красную женскую, предназначенную для светской вечеринки. О Снейпе она тоже в этот момент не думала, как и о его предмете. Значит, всё дальнейшее произошло не из-за её действий или мыслей. Что-то случилось с самим Снейпом. Что-то, что заставило её почувствовать его, как саму себя. Что же это могло быть? Луна терялась в догадках. В поисках ответа на этот вопрос, она перескакивала с одной мысли на другую, пытаясь вспомнить всё то, что она в тот момент не столько чувствовала, сколько точно знала о нём — о себе.       Сила и внезапность накатившей на неё душевной боли не позволили Луне запомнить все подробности жизни Снейпа, всё, что он знал и помнил о себе, а значит, помнила и знала Луна. Она не запомнила ни имени девушки, в гибели которой винил себя Снейп, ни обстоятельств её гибели. Помнились только эмоции — страшная, дикая, невыносимая боль утраты и такое же тяжкое, невыносимое бремя вины. А ещё в памяти у Луны запечатлелось отношение профессора к Гарри. Он считал своим долгом оберегать его всегда, везде и всюду, потому что Гарри… «Потому что Гарри был сыном этой погибшей девушки!» — внезапно вспомнила Луна. Значит, Северус был влюблён в мать Гарри, а она его не любила и вышла замуж за отца Гарри. Луна и сама не заметила, как впервые мысленно назвала профессора по имени. Почему она это сделала? Может быть, безответная любовь этого мальчика вызвала у неё какое-то странное сочувствие и сострадание, от которого у неё на мгновение сжалось сердце? Мальчика… Мальчика… Луна зацепилась за это слово, вспоминая странный сон, приснившийся ей недавно. Сон, в котором она была мальчиком и в котором её травили парни, чьи лица казались ей странно знакомыми… Один из них был похож на Гарри. А что, если это был его отец? А тот мальчик, которым она была во сне, был Северусом? А что, логично…       От этой догадки Луну бросило в жар. Кажется, паззл понемногу начинал складываться. Северус в юности любил мать Гарри Поттера. А она его не любила и впоследствии вышла замуж за врага Северуса, который вместе со своими дружками не давал ему прохода, бил его и унижал. Знала ли она об этом? Хорошо, если нет. А если знала и всё-таки предпочла Поттера? Значит, она и сама была такой же, как он? А влюблённый в неё Северус знал, что она такая же? Или верил, что она хорошая? А может, она и была хорошей и не знала о том, кого на самом деле выбрала? Вопросы, вопросы… Кто даст на них ответ? Уж точно не Северус. Попробовала бы она спросить его об этом! Сердце Луны в который раз болезненно сжалось от жалости, когда она представила, что должен был почувствовать юный Снейп, когда его любимая девушка предпочла ему его злейшего врага. Как же, наверное, больно, защищать сына этого врага, который при этом так похож на него?       Луна тяжело вздохнула и перевернулась на бок. Теперь она думала о Волдеморте, с содроганием вспоминая жуткую внешность этого чудовища и ужас, исходящий от него настолько плотными волнами, что, казалось, они ощущаются физически. Как мог Северус оказаться в числе его сторонников и ближайших приспешников? Ведь он входил в круг избранных, тех, кому Волдеморт доверял. Но сейчас он служит Дамблдору. Что же произошло такого, отчего Снейп перешёл на сторону Добра? Луна стала вспоминать всё, что она знала о том времени, когда Волдеморт стал набирать силу, а после исчез, как все напрасно надеялись, навсегда — после того, как в него попало его же собственное Убийственное проклятие, отскочившее от Гарри. Эту историю Луна — девочка, родившаяся в семье волшебников — прекрасно помнила с детства. Итак, родители Гарри боролись с Волдемортом. Отец Гарри боролся с Волдемортом… Отец Гарри был злейшим врагом Снейпа. Значит, чтобы бороться со своим врагом, Снейп должен был выбрать противоположную сторону. Потому он и стал сторонником Волдеморта, догадалась Луна. Но он продолжал любить мать Гарри. Поэтому, когда Волдеморт убил её, он возненавидел своего господина и перешёл к Дамблдору, чтобы отомстить за смерть любимой женщины, и чтобы оберегать Гарри. Но сделал это тайно, и теперь он шпионит для Дамблдора, делая при этом вид, что работает на Волдеморта. Решив эту логическую задачу, Луна с облегчением вздохнула. И уже повернулась на другой бок, собираясь уснуть, как вдруг вспомнила, что не обдумала ещё что-то важное.       Вспоминая себя в шкуре Снейпа, Луна поразилась тому, насколько тот был тонко чувствующим человеком. Человек злой и грубый никогда не смог бы так остро чувствовать и так сильно переживать свою душевную боль. К тому же, разве у сильного волшебника, опытного зельевара, каковым являлся Снейп, не было способов избавиться от этой боли? Зелья, заклинания… Мало ли какими способами можно облегчить страдания души. Но он не предпринимал никаких попыток облегчить свои страдания. И Луна недоумевала — почему? Недоумевала до тех пор, пока не вспомнила о диком, огромном, всепоглощающем чувстве вины, которое навалилось на неё в первые же минуты, как только она почувствовала себя Снейпом. Эта вина заставляла его ненавидеть себя до такой степени, что запрещала облегчать страдания, которые он, по его мнению, заслужил. Более того, он всеми силами отгораживался от дружбы, сочувствия, сострадания, которые могли бы проявить к нему люди. Отгораживался стеной из злобы, ненависти и презрения, которые старался вызвать во всех окружающих своим мерзким характером, злостью, грубостью, ядовитым сарказмом, отталкивающим внешним видом и показной жестокостью. Никто не должен был видеть, насколько страдающая душа Снейпа способна на любовь и нежность. Насколько она, на самом деле, нуждается в ней. И вот тогда, поняв, наконец, глубинную сущность человека, которым ей совершенно неожиданно удалось побывать в течение некоторого времени, Луна испытала то, чего она никогда доселе не испытывала. Её вдруг затопила такая горячая волна нежности и сострадания к этому человеку, от которой ей самой на какое-то короткое мгновение сделалось страшно. Но всего лишь на мгновение. Зародившись у неё в сердце, эта волна разлилась по телу, расплескалась в каждой его клеточке, затопила сознание и заставила колотиться сердце часто-часто. Луне вдруг отчаянно захотелось прижаться к Северусу, обнять его и забрать всю его боль, до капельки, без остатка, чтобы он перестал казнить себя за ошибки прошлого и, сняв наконец-таки с себя эту маску злодея, смог ощутить теплоту дружбы и любви, которых он себя так настойчиво лишал. И чтобы источником этой дружбы, любви и сострадания стал для него не какой-то там гипотетический человек, а именно она, Луна Лавгуд, которая сейчас, после размышлений этой бессонной ночи на вопрос «Ты что, влюбилась?», смело могла дать утвердительный ответ. Да, она влюбилась. Влюбилась в злобного профессора Снейпа — Хогвартское чудовище, сальноволосого ублюдка, в источник ненависти и страха большинства студентов, в ядовитого гада — смелого, мужественного, сильного и несчастного Северуса, который ненавидел себя сам значительно сильнее всех учеников, вместе взятых и при этом был болезненно самолюбив, до сих пор помня школьные обиды и не прощая своих обидчиков. Она любила его именно таким и никаким другим.       Луна вздохнула, улыбнулась своим мыслям и наконец смежила веки в тот миг, когда небо на востоке ярко заалело, подкрашивая снизу тёмные, нависшие над горизонтом тучи, возвещая о начале ветреного пасмурного сентябрьского дня.