Побочный эффект

Amy Lee\Speak To Me Apocalyptica\Bittersweet (Instrumental Version)       Снейп сидел за столом в своей гостиной-кабинете. Он только что разговаривал с Ургхартом — новым капитаном слизеринской команды по квиддичу, заменившим на этом посту так окончательно и не восстановившегося Монтегю. Всем вокруг казалось весьма и весьма странным назначение на эту должность именно Ургхарта — человека, особыми талантами в игре не отличавшегося. Но Снейп принял такое решение неспроста. Он назначил Ургхарта капитаном по рекомендации Драко Малфоя и, кажется, не прогадал. Парень оказался посредственным игроком, но гениальным организатором. Он так умело руководил на поле всей командой, так направлял и координировал её действия, что приносил этим больше пользы, чем тогда, когда участвовал в игре сам. К тому же он мастерски дезорганизовывал противника, мешая игрокам из команды соперников наносить удары по воротам и незаметно делая им всякие мелкие гадости, отвлекая от игры и рассеивая внимание. Ещё одной сильной стороной Ургхарта оказалось умение предусмотреть все организационные мелочи, необходимые для победы команды — от состояния мётел до графика тренировок. Именно эти вопросы и обсуждал с ним Снейп.       Отпустив Ургхарта, он ещё раз пробежал глазами список всего необходимого для команды и отложил его в сторону, намереваясь поскорее проверить оставшиеся домашние работы студентов первого курса — тех, кому приходилось больше всего изучать теорию. Чем старше становились дети, тем больше внимания Снейп уделял практическим занятиям. Проверка домашних заданий по ЗОТИ занимала значительно меньше времени, чем по зельеварению.       Хвала Мерлину, Хэллоуин остался позади. Снейп ненавидел этот, с позволения сказать, праздник. Он вообще терпеть не мог праздники. Но этот был для него особенным. День гибели Поттеров. Гибели Лили… Каждый год одно и то же. Украшенный тыквами Большой зал, шум, гам, весёлые лица… И боль. Одна и та же, резкая, острая — как в первый раз. Будто и не было всех этих лет, отделяющих его от той страшной ночи.       В обычные дни боль оставалась тупой, ноющей, привычной. Но наступал Хэллоуин — и она вставала на дыбы, рвала на части душу, заставляла вновь кровоточить едва затянувшиеся раны. Чувство вины, пустоты и невосполнимой утраты удавкой сдавливали горло. Сидеть в Большом зале на виду у этой орущей и жующей толпы было невыносимо. Сохранять на лице маску холодного презрения, вскользь отвечать на обращённые к нему слова коллег, не подавая виду, что истекаешь кровью — традиционная ежегодная пытка, его плата за содеянное.       Но любой пытке приходит конец. Праздничному ужину — тоже. Впрочем, ожидание момента, когда все наконец разбредутся по гостиным и спальням, тоже превращалось в пытку. Время растягивалось так мучительно, что хотелось выть.       Снейп никогда не дожидался, пока все улягутся спать. Не было такой силы, которая удержала бы его в замке дольше, чем на час по окончании ужина. Его ждала встреча с Лили. В Годриковой впадине. На кладбище.       Это была единственная ночь в году, когда он позволял себе встречу с Лили. Касался рукой холодной надгробной плиты. Сметал с неё гнилые опавшие листья либо снег и долго молча стоял на коленях, без мыслей, без чувств — не отнимая ладонь до тех пор, пока не начинал чувствовать необъяснимое тепло. Это было невероятно, необъяснимо — но всегда наступал момент, когда его ледяная рука, лежавшая на холодном граните, чувствовала, будто кто-то невидимый брал её в свои ладони и согревал нежным дыханием.       Ощущение было мимолётным и быстро проходило. Вместо него наступало осознание, что Лили лежит под этой плитой не одна. Рядом с ней — его злейший враг. Тот, кто всегда стоял между ним и Лили. Она выбрала его. И даже смерть не разлучила их.       Возвратившись в замок, Снейп традиционно доставал из шкафа бутылку огневиски и пил до утра, заглушая боль от этого свидания и приводя её в привычное ноющее состояние. Наутро было мерзко, но Антипохмельное зелье делало своё дело. У Снейпа вновь были силы жить. До следующего Хэллоуина.       И вот теперь, когда очередная пытка осталась позади, Снейп мог спокойно заниматься привычной школьной рутиной. Придвинув к себе очередной пергамент с домашней работой, Снейп принялся за чтение.       В этот момент раздался робкий стук в дверь. «Ну кто там ещё?» — недовольно подумал Снейп и с раздражением бросил: — Войдите.       Дверь тихо открылась и так же бесшумно закрылась. На пороге стояла Лавгуд.       «О, нет, — мысленно взмолился Снейп. — Мерлин, только не она! Что на этот раз? Эвилинги, мозгошмыги, морщерогие кизляки?» Снейп обречённо вздохнул и откинулся на спинку рабочего кресла. Он молча смотрел на Лавгуд, которая выглядела совершенно убитой и подавленной, и в душе его зарождалось смутное беспокойство. Куда подевался её обычный невозмутимый полусонный вид? Что произошло, раз она пришла сюда, настолько подавленная?       А в том, что то-то произошло, Снейп не сомневался. Вчерашний его визит к Тёмному Лорду обошёлся без Круциатуса, поэтому Снейпу не удалось заглянуть в сознание Лавгуд. У него лишь возникло стойкое ощущение, что девчонка страдает. Откуда оно взялось, Снейп не знал. К тому же ощущение это было настолько слабым и смутным, что он очень скоро забыл о нём. А вот теперь вспомнил. Она сама пришла к нему, значит, действительно стряслось нечто, касающееся их обоих. Просто так она бы не явилась. Мало кто из студентов решается посещать его без вызова. Все эти отчаянные смельчаки учатся на Слизерине и обычно появляются здесь, если их вынуждает к этому особая необходимость. Значит, у девчонки что-то случилось.        Снейп приготовился слушать, с удивлением наблюдая за тем, как в душе растёт непонятная тревога. Однако снимать маску холодного равнодушия и помогать девчонке начать разговор он не собирался. Он и так потерял в её глазах значительную часть того страха, который старательно внушал всем студентам Хогвартса. Для неё он не был пугалом и чудовищем, и это не только раздражало его, но и пробуждало в душе совершенно другие, непривычные чувства, которые тревожили и заставляли злиться на самого себя. Вот и сейчас её потухший облик вдруг пробудил в нём потребность помочь ей и защитить от случившихся с ней неприятностей. За что Снейп мысленно обругал себя идиотом и принял ещё более неприступный и холодный вид. Ну, и долго она собирается вот так стоять перед ним, словно никак не решаясь прыгнут с обрыва в омут? — Добрый вечер, господин профессор…       Голос Луны показался ей самой настолько хриплым и чужим, что она с удивлением подняла глаза и торопливо прокашлялась, ожидая ответа. — Судя по тому, что вы здесь, мисс Лавгуд, он не настолько добрый, как хотелось бы. Что привело вас сюда?       Луна набрала в грудь воздуха, сделала шаг вперёд и заговорила значительно быстрее, чем обычно, как будто боялась, что у неё вдруг закончится вся решимость, и она не сможет сказать ему всё, что обязательно должна была сказать. — Господин профессор. Я должна вам признаться. То зелье, которое вы принимаете всегда, отправляясь к Тому-Кого-Нельзя-Называть… Благодаря ему я на время становлюсь вами и знаю всё о вас и о вашей жизни. Простите меня, пожалуйста, что не сказала вам об этом сразу. Я очень боялась, что вы сотрёте мне память. А мне этого очень не хотелось. Но теперь я узнала слишком много. И я больше не вправе утаивать от вас это. Мне очень стыдно, что я… что я будто подглядывала за вами… И я знаю, что заслужила ваш гнев. Только я хочу попросить вас. Если можно… Не стирайте мне память. Я знаю, что нельзя доверять такое дело никому. Но я не предам вас… Никогда не предам…       Голос Луны дрогнул и предательски зазвенел. В начале своего монолога Луна смотрела в пол, не в силах встретить взгляд Снейпа. Но постепенно страх покинул Луну и в какой-то момент она взглянула ему прямо в лицо. И продолжала смотреть на него до тех пор, пока последние слова не замерли у неё на губах. Всё это время лицо Снейпа оставалось холодной непроницаемой маской. Ни один мускул не дрогнул на нём, и лишь смертельная бледность, разливавшаяся по нему, свидетельствовала о том, что Снейп её слышит.       Последние слова Луны утонули в холодной вязкой тишине, сгустившейся в комнате и ощущаемой почти физически. Ей словно стало нечем дышать. Луна, как загипнотизированная, смотрела на Снейпа, с ужасом ожидая его ответа.       А Снейп молчал. Просто потому, что не мог найти слов достаточно сильных, чтобы выразить свой гнев. Эта дрянь… Она подглядывала за ним всякий раз, как он принимал зелье, идя к Тёмному Лорду! Она говорит, что становилась им — значит, проникала в самые дальние, потаённые, свято хранимые от всех уголки его души. Так вот почему у него было чувство, что она жалеет его! Эта мерзавка посмела его жалеть!       У Снейпа потемнело в глазах. Он изо всех сил вцепился в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев. Тварь! Мерзкая, подлая тварь! Она копалась в его душе, перебирала его воспоминания своими грязными ручонками, ковырялась в его страданиях, перетряхивала их и внимательно разглядывала… И, разумеется, получала от этого удовольствие! И теперь у неё ещё хватает наглости и низости просить его не стирать ей память! Да он бы с удовольствием придушил её голыми руками, без всякой магии, чтобы навсегда стереть её из своей жизни. Дрянь. Мерзавка. Тварь. Подлая, мерзкая тварь…       А «мерзкая тварь» смотрела на него такими умоляющими, полными слёз глазами, в них плескалось столько боли, сочувствия, сострадания и ещё чего-то непонятного, чему Снейп не находил названия. Ни одно живое существо на свете не смотрело на него таким взглядом. Взгляд этот переворачивал душу, ломая его привычные представления о мире и о себе, вызывал жуткое беспокойство и дискомфорт, раздражал своей неуместностью и какой-то трогательной щенячьей беззащитностью…       Что ж. Тем хуже для Лавгуд. Неужели она и впрямь решила, что сможет разжалобить его этим взглядом, вымолить прощение за свою подлость и заставить его оставить всё как есть? Неужели она считает, что одним вот этим взглядом сможет перевернуть его душу и превратить его в тряпку? Его, кого с детства унижали, били и топтали ногами? Кто всю жизнь отчаянно боролся за право сохранять своё достоинство? Его, потерявшего всё по собственной вине и вынужденного служить двум могущественным волшебникам, выполняя самые грязные и кровавые их задания? Неужели она думает, что он не сотрёт ей память, поставив под угрозу не только свою жизнь, но и жизни многих десятков, а то и сотен людей, рискуя провалить дело, которому отдал всё без остатка? Она действительно так думает? Лавгуд, вы и впрямь сумасшедшая…       Молчание становилось невыносимым. Снейп, не отрываясь, смотрел на Луну, но, кажется, не видел её. Космический холод и пустота его мертвенного взгляда заставили девочку всё сильнее сжиматься и втягивать голову в плечи. Хоть бы он сказал что-нибудь! Пусть кричит, ругается, пусть изливает на неё свой гнев или презрение — только не молчит. Если молчание продлится ещё минуту, Луна просто не выдержит… А что она сделает? Ей хотелось зажмуриться, закрыть уши руками и закричать громко-громко, чтобы разорвать в клочья эту невыносимую гнетущую тишину. Но она продолжала смотреть на Снейпа, не в силах вырваться из поля притяжения его пустых безжизненных глаз.       Наконец Снейп нашёл в себе силы разлепить плотно сомкнутые губы. Казалось, что слова, которые он выдавливал из себя, стоили ему неимоверных усилий. — Как. Вы. Посмели. Подглядывать. За мной?       Снейп чуть подался вперёд в своём кресле и продолжал неотрывно смотреть на Луну. — Раньше, на младших курсах, я, как и все, считала вас злым, — Луна вздохнула с облегчением. Тишина, камнем давившая на неё, отступила. — А потом я однажды увидела в ваших глазах боль. И стала думать о вас уже по-другому. Я всё время думала о вас, господин профессор… Мне хотелось понять, что у вас на душе. И однажды я поняла… Это случилось, когда вы впервые выпили Охранное зелье и отправились к Тому-Кого-Нельзя-Называть. Я знаю, что поступила неправильно. Мне нужно было сразу сказать вам об этом. Но мне так хотелось знать о вас побольше…       Ноздри Снейпа раздулись и побелели, руки сжались в кулаки. Заметив это, Луна энергично покачала головой: — Нет-нет, господин профессор. Не из любопытства. Когда я узнала, какой вы человек, я… я испытала гордость за вас и восхищение вами — вашим мужеством, силой воли, бесстрашием. И мне было так тяжело расстаться с этим знанием. Я хотела всегда гордиться и восхищаться вами. И потом… Если бы я вам всё рассказала, вы бы перестали пользоваться своим зельем. А я не хотела, чтобы вы испытывали боль от его Круциатусов. — Вы посмели жалеть меня! — Снейп резко встал на ноги с грохотом отодвинув кресло, на котором сидел. — Хвала Мерлину, я могу вытерпеть любой Круциатус без всякого зелья. И не нуждаюсь ни в вашей мерзкой жалости, ни в лицемерном сочувствии!       Глаза Луны наполнились слезами. Лицемерном? Он сказал — лицемерном? Он не верит в искренность её слов и думает, что она нарочно хотела унизить его? — Господин профессор! — голос Луны звенел от обиды. — Я не смаковала то, что видела в вашей душе. Не получала удовольствия от ваших страданий и от всего, что вам довелось пережить. А сочувствие — оно не унизительно! Оно… Оно… Разве это плохо, когда есть человек, который переживает вместе с вами и чувствует так же, как и вы?       Лицо Снейпа исказила болезненна гримаса, но через мгновение оно вновь приняло обычное непроницаемое выражение. Да, когда-то давно он нуждался в сочувствии и понимании. Но всё это он мог принять лишь от одного человека. От той единственной, кого он любил всем сердцем и которую убил. Сам.       А эта девчонка… Она всё увидела в его душе. Всё! А что, если она делилась увиденным со своими друзьями? Снейп вперил взор прямо в глаза Луны: — Кому вы говорили о том, что узнали? — злобно зашипел он. — Ну?       Внутри у Луны всё похолодело. Сердце ухнуло вниз, горло сдавил спазм. Он считает её способной на такую низость? Думает, что она может обсуждать его жизнь с кем бы то ни было? В её глазах, обращённых к Снейпу, было столько обиды, боли и удивления, что ему вдруг стало стыдно. Но он быстро подавил в себе это чувство. Необходимо проверить, не делилась ли девчонка с кем-нибудь своими знаниями?       Невербальный Легилименс позволил Снейпу без труда проникнуть в сознание Луны. Не встретив на своём пути ни малейшего сопротивления, он вошёл в её мозг, точно нож в масло. Луна вздрогнула, пошатнулась и едва устояла на ногах, непроизвольно схватившись за голову. «Идиот!» — мысленно обругал себя Снейп и ослабил напор. У девчонки не оказалось никаких окклюментных барьеров. Её сознание было полностью беззащитным перед его вторжением. Снейпу понадобилось совсем немного времени, чтобы увидеть и понять всё, происходящее с ней. А увидев, растеряться и задуматься. После того, что открылось его мысленному взору, весь его гнев прошёл, а решимость таяла на глазах. Перед ним стояло существо настолько любящее, преданное и верное, что у него сжалось сердце. Он понимал, что стереть девчонке память необходимо. Он не может зависеть от обстоятельств. Что, если кто-то ещё проникнет в её сознание и увидит там всё, что увидел он? А, не дай Мерлин, её начнут пытать?       При мысли о Белле с её горящими жаждой мук и крови глазами, Снейп внутренне содрогнулся. Но быстро одёрнул себя. С какой стати Белле пытать девчонку? Почему её вообще кто-то должен пытать? Ведь никто не догадывается о том, что она знает о нём ВСЁ. В том-то и дело — всё. Он не имеет права давать кому бы то ни было в руки подобный козырь. Но, Мерлин, как же ему не хочется терять любовь этой девочки! Почему? Что с ним происходит? Неужели он способен жалеть о потере чьей-то любви? Ещё как способен! Ведь он был уверен, что его любить невозможно. Эта девочка доказала ему обратное. Что ж, тем хуже для него. Это всего лишь дополнительная порция страданий — не более. Он вполне способен пережить их.       Снейп потянулся за волшебной палочкой, лежавшей в кармане его мантии. Луна уловила это движение и обречённо вздохнула. — Господин профессор, — голос её был ровным и каким-то будничным. — Я знаю, что так нужно. Что вы не можете рисковать и ставить под угрозу победу вашего дела. Нашего дела, — поправила она себя. — Только выслушайте меня, пожалуйста. — Успокойтесь, мисс Лавгуд. Пока что я собираюсь только избавить вас от головной боли как последствия легилименции, — холодно произнёс Снейп.       Луна недоверчиво взглянула на него. Голова у неё действительно начала болеть, лишь только она ощутила его присутствие в своём сознании. Но вдруг он не даст сказать всего, что ей так хотелось сказать и сотрёт ей память внезапно, чтобы она ничего не поняла?       Однако Снейп лишь провёл палочкой по лбу Луны от виска к виску и от переносицы к темени. Скорее всего, мысленно он произнёс какое-то заклинание. Головная боль прошла.       Луна прислушалась к себе. Она всё ещё помнила всё о жизни Северуса. Значит, он не обманул её. Луна благодарно взглянула на Снейпа.       Его рука с зажатой в ней палочкой оставалась опущенной вдоль тела. Луна продолжила, не меняя интонации: — Вы ведь уже сами поняли, что я не предам вас. Я никогда никому не говорила о том, что узнала о вас. И не скажу. Вы сами это видели. Я всё прекрасно понимаю. Оставлять всё это у меня в голове опасно и рискованно для вас. И самым правильным решением будет стереть мне память. Только… Даже после этого я не перестану относиться к вам так, как сейчас. Просто не буду знать, почему я это делаю. Буду мучительно искать и не находить ответа на свой вопрос. Теряться в догадках. Мне будет казаться, что я что-то такое знаю о вас, а вот что… Это будет постоянно терзать меня. Я знаю…       В глазах Луны блеснули слёзы, и она поспешила опустить голову, чтобы скрыть их. У Снейпа перехватило дыхание. Откуда она знает, как чувствует себя человек, которому стёрли память? Неужели кто-то уже проделывал с ней это? Он не знал. Но зато он был знаком с исследованиями сознания тех пациентов, к которым применяли Обливэйт. Их постоянно тревожило чувство, что раньше они знали что-то такое, о чём забыли впоследствии. И поиски ответа — что же такое ускользнуло от них, оставив лишь тень воспоминания, всегда были мучительными, лишали покоя, а в некоторых случаях и рассудка.       Снейп не хотел признавать, что такая перспектива его никак не устраивала. Он пытался доказать самому себе, что абсолютно равнодушен к этой девчонке, к её мыслям, чувствам, к её будущему… Пытался — и не мог. Он продолжал молча стоять перед ней, ожидая, пока она справится с собой.       Наконец Луна судорожно сглотнула и продолжила: — Знаете, почему я так долго не хотела говорить вам о том, как на меня действует это зелье? Я ведь понимаю, как это низко с моей стороны… Я будто подглядываю за вами в замочную скважину. А вы ни о чём не догадываетесь… — Луна украдкой взглянула на Снейпа, но его лицо оставалось каменным, а взгляд — непроницаемым. — Сначала для меня была невыносима мысль о том, что, признавшись, я потеряю вас. Потеряю навсегда. А ведь вы — часть меня самой. Такая огромная и важная, что, потеряв её, я потеряю себя. Это как вдруг оказаться без рук и без ног… — Не преувеличивайте масштаб вашей потери, мисс Лавгуд.       Снейп попытался вложить в свои слова побольше яда, но неожиданно для него в них прозвучала горечь. Она ждёт от него оправдания своего эгоизма? Жалости к себе? Не дождётся. — Я знаю, что это эгоистично и неправильно, — словно прочитав его мысли, ответила Луна. — И я уже хотела признаться вам во всём, но подумала, что в таком случае вы не станете больше принимать зелье и будете терпеть Круциатусы Того-Кого-Нельзя-Называть… А я теперь знаю, как это невыносимо трудно — сохранять окклюментный щит, когда сознание разрывает боль. И я решила молчать. Но теперь, когда я узнала, что вам предстоит… — голос Луны вдруг стал хриплым и совсем пропал. Она стояла, хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.       Ни один мускул не дрогнул на лице Снейпа. Девчонка не должна понять, каких усилий стоит ему сохранять это выражение холодного безразличия. Она посмела жалеть его! Жалеть за то, за что все остальные будут ненавидеть и проклинать. За его навеки погубленную ещё не состоявшимся, но неизбежным убийством душу. Жалеть и страдать вместе с ним. И вот, вместо того, чтобы испытать привычный гнев и ярость, уничтожить эту пигалицу своим презрением и убийственным сарказмом, он вдруг опять ощутил в груди то самое неуместное, робкое, но такое приятное тепло, с которым ему не хотелось расставаться точно так же, как ей — с его болью. Он не понимал, что с ним происходит, старался подавить это дурацкое чувство, нарочно вызывая привычные эмоции — гнев, злость, насмешку… Но у него ничего не получалась! Вместо этого он испытывал благодарность к девчонке и ещё что-то такое… Он бы назвал это нежностью, если бы только позволил себе настолько распуститься и окончательно сойти с ума. Видимо, правы те, кто утверждает — сумасшествие заразно.       А Луна, вновь совладав с собой, взглянула ему прямо в глаза и заговорила звенящим от волнения голосом, в котором горячая мольба переплеталась с не менее пылким желанием убедить: — Господин профессор! Пожалуйста… Не стирайте мне память. Я знаю, у вас заканчивается зелье. Давайте сварим новое. Я снова поделюсь с вами своей кровью. И оно будет хранить вас от боли.       Она молитвенно сложила руки и взглянула на Снейпа полными слёз глазами. Странно, отчего его трогают эти слёзы? Ведь он давно приучил себя не обращать внимания ни на чьи слёзы, мольбы и страдания… — А если вы всё-таки сотрёте мне память… Просто разрежьте мой палец и возьмите мою кровь для зелья. И пользуйтесь им, когда будете идти к Тёмному Лорду. А потом всегда стирайте мне память, если боитесь, что я предам вас. Но я не предам. Вы ведь были в моей голове… Вы сами видели… Я… Я люблю вас, господин профессор.       Ну вот, она и сказала ему эти слова. Луна даже испытала облегчение от своего признания. Она не отрываясь смотрела прямо в глаза Снейпа, отчего его борьба с собой становилась всё более непосильной. О том, что девчонка любит его, он знал. Но одно дело — увидеть эту любовь в её сознании и совсем другое — услышать её признание. И что ему отвечать на это? Нести чушь о том, что это не любовь, что ей это только кажется? А смысл? Ведь она знает, что он ощущает её так же, как она его. — Мисс Лавгуд. Держите ваши странные чувства при себе. Надеюсь, совсем скоро вам будет не до этих глупостей. Кстати…       Снейпу в голову пришла спасительная мысль, как выйти из этого неудобного разговора с наименьшими потерями для себя. — Расскажите, что именно вы ощущали в те моменты, когда я принимал Охранное зелье.       С этими словами Снейп взмахом палочки придвинул к письменному столу стоявший неподалёку стул и взглядом указал на него Луне. Та уселась на стул и не отрываясь наблюдала за Снейпом, который обошёл стол и устроился в своём рабочем кресле, опершись руками о подлокотники и подперев подбородок сплетёнными пальцами. Его неухоженные волосы свисали унылыми сосульками, скрывая часть лица, на котором Луна явственно заметила следы усталости. Она внимательно разглядывала тёмные круги под его глазами, нездоровый цвет кожи, вертикальную складку между бровей… Как ей хотелось отодвинуть эти пряди, погладить рукой по щеке, приблизить к нему губы… Луна так замечталась, что не замечала, как усталость на лице Снейпа сменяется нетерпением, а оно, в свою очередь, раздражением. Из этого состояния её вывел резкий недовольный голос: — Мисс Лавгуд. Кажется, я задал вам вопрос. — Ох. Простите, господин профессор.       Луна медленно возвращалась в действительность из мира грёз. По мере возвращения её вновь охватывала тревога. Снейп не стёр ей память. Но значит ли это, что он передумал? Или это лишь временная отсрочка? Во всяком случае, она должна чётко и ясно отвечать на его вопросы, а не любоваться им и не мечтать о том, чтобы дотронуться до него… — Мне кажется, я начинаю ощущать себя вами сразу, как только вы принимаете зелье. В первый раз это было так неожиданно и так… страшно…        Быстрый взгляд моментально опущенных глаз. Судорожный вздох. Ещё бы ей было не страшно. Страшно и больно. Быть Северусом Снейпом нелегко. А стать им внезапно… Девчонке не позавидуешь. — Расскажите, как это было, — потребовал он, по-прежнему изображая безразличие.       Луна послушно рассказала ему всё, что она увидела и почувствовала в тот самый первый раз. Разумеется, опустив личную оценку всего увиденного и прочувствованного, за что Снейп был ей несказанно благодарен. После Снейп расспрашивал её о том, что она ощущала, когда зелье стало менее концентрированным. Луна сама рассказала ему о снах, в которых она была им. Снейп внимательно слушал её в глубокой задумчивости.       Он решительно не понимал, отчего у его зелья появился такой эффект. По всем правилам, Лавгуд не должна была чувствовать его ни при каких обстоятельствах. Он её — да. Но не наоборот. А получалось, что он проникал в её сознание лишь в момент применения к нему Пыточного заклинания, в то время как она становилась им, как только он проглатывал зелье. Эта загадка не давала Снейпу покоя. Должно же быть этому какое-то разумное объяснение. В нём проснулся и громким голосом заговорил учёный, исследователь. Снейпу очень захотелось изучить и объяснить этот странный эффект. Но для этого ему нужна была новая порция зелья. А значит, не стоило спешить стирать память этой странной девчонки, непонятно за что и каким чудом влюбившейся в него.       Поразмыслив, Снейп решил, что с Обливэйтом спешить не стоит. Стереть память он ей всегда успеет. А вот понять принцип и механизм действия зелья другого случая не представится. К тому же, он всегда может контролировать сознание мисс Лавгуд и успеет заметить изменения в её отношении к нему. Пока прямой угрозы нет, он может спокойно исследовать свойства зелья и его удивительный побочный эффект.       Приняв это решение, Снейп почувствовал странное облегчение. Внезапно он со всей отчётливостью осознал, что ему до боли, до крика не хотелось стирать девчонке память, тем самым лишая себя её осознанного сочувствия. И, найдя повод не делать этого, обрадовался, как мальчишка. «Эгоист! — мысленно обругал себя Снейп. — Подумай о девчонке! Ей тяжело». А будет ли ей легко любить его и мучиться ощущением, что она знала о нём что-то важное и забыла об этом? «Любить всегда тяжело, — ответил он самому себе. — Надеюсь, у неё это скоро пройдёт. Поэтому надо пользоваться сейчас её состоянием, готовить зелье и изучать его. Пока она не разлюбила».       Эта мысль отозвалась в душе Снейпа неожиданной резкой болью. Кажется, ему не хотелось, чтобы девчонка разлюбила его? О чём он только думает? Снейп поймал себя на том, что не сводит глаз с умолкнувшей Лавгуд, которая тоже уставилась на него неуловимым взглядом, направленным куда-то сквозь пространство. — Мисс Лавгуд.       Услышав своё имя, Луна вздрогнула. Вот сейчас… Сейчас всё решится. Сейчас он взмахнёт палочкой, произнесёт своим глуховатым низким голосом: «Обливэйт» и… — По всем писаным и неписаным правилам мне следует стереть вам память. И вы сами прекрасно это понимаете. Но. Побочный эффект сваренного мною с вашим участием зелья требует изучения. А потому я на время оставлю всё как есть. При условии, что вы и дальше будете хранить тайну и не станете надоедать мне рассказами о своей… гм-гм… о своих чувствах.       По мере того, как Снейп произносил этот монолог, глаза Луны от удивления раскрывались всё шире и уже готовы были вылезти из орбит. Он не сотрёт ей память? Он хочет снова сварить зелье с её кровью?! Она не ослышалась? Он действительно этого хочет?! Луна чуть не взвизгнула от радости, но вовремя сдержалась. Ещё не хватало, чтобы он пожалел о своём решении и передумал. — Спасибо, господин профессор, — тихо и восторженно прошептала Луна. При этом глаза её сияли таким неподдельным счастьем, что Снейпу стало не по себе. Встречая на обрывке колдографии сияющие счастьем глаза Лили, он страстно мечтал быть источником и причиной этого счастья. И вот теперь другие глаза окатили его радостным сиянием, не подсмотренным, не украденным, а предназначенным лично ему и им самим вызванным. Он стал, как и мечтал, причиной и источником этого сияния, да только глаза эти были не изумрудно-зелёными, а серебристо-серыми. Он не хотел этого, но их тепло помимо его воли проникало в душу и согревало её. Снейп, как мог, сопротивлялся этому теплу, считая происходящее чуть ли не изменой своей единственной любви. А глаза девчонки продолжали сиять ему навстречу, и тепло от них разливалось по телу, несмотря на все возводимые мозгом препятствия. — Учтите. При малейшей попытке меня обмануть я прекращу этот эксперимент и очищу вашу память от ненужных воспоминаний, — жёстко ответил он. Пожалуй, даже слишком жёстко. Но Луна не обратила на это ни малейшего внимания. — Хотите, я дам вам Непреложный обет, что никогда не выдам вашу тайну? — предложила Луна. — Нет. Вы можете выдать её случайно, а мне вовсе не нужна ваша смерть. — Я не выдам её! — убеждённо возразила Луна. — Даже под Империусом и Круциаттусом? — поднял бровь Снейп.       Луна молча опустила голову. Об этом она не подумала. — Не волнуйтесь, мисс Лавгуд. Я постараюсь не допустить подобных крайностей, — мрачно произнёс Снейп. Луна слабо улыбнулась в ответ. — А когда мы будем варить наше зелье? — поинтересовалась она. — Наше? — бровь Снейпа поползла вверх. Он уже окончательно взял себя в руки, и теперь его обычный сарказм давался ему без всяких усилий. — Ой, простите. Ваше зелье, — как ни в чём ни бывало, улыбнулась Луна. — В ближайшую субботу, я полагаю, — ответил Снейп и, взглянув на часы, добавил: — А теперь потрудитесь избавить меня от своего общества. Вам давно уже пора спать, а не отрывать меня от работы.       С этими словами Снейп окинул взглядом стол с разложенными на нём свитками. — Простите меня, господин профессор, — Луна быстро поднялась. — Простите, что задержала вас так надолго. Снейп тоже встал. — Лавгуд, вы умеете пользоваться Чарами невидимости? — Да, — ответила Луна, вспоминая занятия в ОД. — Тогда извольте наложить на себя дезиллюминационное заклятие.       Луна вынула из кармана волшебную палочку и, направив её на себя, взмахнула особым образом. Эффект оказался далёким от ожидаемого. Луна стала прозрачной, как привидение, но такой же видимой.       Бросив на неё скептический взгляд, Снейп саркастично изрёк: — Впечатляюще.       После чего изящным взмахом волшебной палочки довершил начатое, сделав Луну полностью невидимой. — Идёмте, — приказал он, направляясь к двери.       Луна послушно отправилась следом. Она думала, что Снейп выпустит её и закроет дверь. Но он вышел вместе с ней в коридор, тщательно запер дверь в свои покои и направился к выходу из подземелья. Луна с удивлением последовала за ним, размышляя, почему он решил проводить её. Задумавшись, она споткнулась и едва не упала на пол. Спасло её лишь то, что она на ходу врезалась в Снейпа, что и задержало падение. — Какого драккла?» — тихо прошипел Снейп, оборачиваясь к ней. — Простите, — так же тихо прошелестела Луна.       Снейп нащупал в полутьме освещённого факелом коридора невидимую руку Луны, крепко сжал её и повёл к лестнице, ведущей наверх. Сердце Луны бешено колотилось всю дорогу до выхода из подземелий. Ей хотелось только одного — чтобы этот путь никогда не закончился. Только бы идти с ним вот так, ощущая себя в полной безопасности и чувствуя, как его ледяные пальцы крепко сжимают её так некстати вспотевшую ладонь.       Перед выходом в холл Снейп остановился, не дойдя несколько ступенек до верхней площадки. — Надеюсь, дальше вы доберётесь без приключений. И обойдётесь без увечий, — его голос был тих и привычно холоден. Но Луне послышалась в нём такая забота, что она не выдержала. Благодарность, переполнявшая её, требовала выхода. Стоя на верхней ступеньке лестницы, совершенно невидимая для Снейпа, Луна сейчас находилась вровень с ним. Его лицо было так близко… — Спасибо вам за всё, господин профессор, — прошептала Луна и, пользуясь своей невидимостью, подалась вперёд, порывисто обняла его за шею и прикоснулась губами к щеке. Не дожидаясь его реакции, быстро разомкнула объятие и бегом бросилась к выходу.       А Снейп так и остался стоять, глядя в пустоту, с непроизнесёнными вслух ругательствами на губах и с рукой, прижатой к щеке, словно пытался подольше удержать это нежное невесомое прикосновение, от которого по всему телу разливалась тёплая волна, покалывала тысячами мелких иголочек и щекотала в солнечном сплетении.