prophecy on his sleeve

— Да этот Поттер и десяти минут с драконом не протянет. Только заставлять младшекурсников смотреть на то, как ему подпалят задницу. — Ну зато представь как потешно будет потом смотреть на Поттера, что елозит на скамье на обугленной жопе на уроке зельеварения, прям перед носом у Снейпа. Как думаешь, сколько недель он будет драить котлы за такие танцы, м? В холодной гостиной Слизерина едва теплился зеленоватый тусклый свет. Сейчас, когда время медленно клонилось к началу нового дня, в ней было непривычно пусто: обычно ученики зеленого факультета заполняют ее полностью и тогда привычная прохлада изгоняется теплом нескольких десятков тел. Когда же в ней находились лишь трое, заняв диван и пару кожаных кресел, то комната напоминала скорее склеп знаменитого мебельщика-антиквара, чем одно из помещений Хогвартса. Завтра начинался Турнир Трех Волшебников и большая часть студентов отправилась спать пораньше, дабы утром наблюдать за зрелищем, подготовленное для них Министерством. Несмотря на то, что кубок, по мнению многих жителей подземелий, сглупил, не выбрав имя какого-нибудь знатного слизеринца, у каждого в сердце бурлило любопытство и предвкушение. У Драко Малфоя же в сердце закипало злорадство и желание перемыть кости одному из чемпионов Хогвартса. Тот имел огромную наглость стать четвертым — четвертым, на турнире Трех волшебников, — участником, так еще и носить шрам в виде молнии и громогласное имя Гарри Поттер, от которого большинство испытывало благоговение, хоть сам Драко испытывал лишь покалывающее в висках раздражение. Их отношения с Поттером всегда находились у той грани, за которой кончалась ребяческая ненависть и начиналась серьезная вражда, но никто из них эту грань не собирался пересекать. И если первый из них просто не имел привычки заводить себе врагов, то Малфой, казалось, и сам не знал, почему каждый раз нарывается, чувствуя, что его заносит при каждой встрече с гриффиндорцем лицом к лицу. Быть может, он привык к колючему чувству адреналина и безнаказанности каждый раз, когда своими выходками выводил из себя ценность всея львиного факультета, а может, он просто не мог прожить и дня, чтобы не перемыть кости человеку, который отверг его дружбу несколько лет назад. Конечно, сейчас он этим и занимался. К тому же, имя Поттера вновь лилось из каждой щели, будто какой-то недотепа добавил в зелье обычной школьной жизни три килограмма порошка “Мальчик, который выжил”, и теперь оно пенится и бурлит, разливаясь по каменным коридорам замка. Спасением были лишь подземелья, змеиная гостиная, вовсе не отдававшая уютом, и Панси и Блейз, которые с радостью подхватывал разговор о провале именитого гриффиндорца. — Но все же, как ты думаешь, кто победит, м, Драко? — Паркинсон сидела на кресле с ногами, положив подбородок на колени. — Разве это не очевидно? Конечно Крам. — А почему не Диггори? Насколько я слышал, он вроде не слишком бесполезный, — Блейз, сидевший напротив вертел в руках свою палочку и как-то задумчиво смотрел в потолок, будто что-то прикидывая. — Кто, Диггори? Этот хаффлпаффский тюфяк? Похоже, мы слышали про разных Диггори, — усмехнулся Малфой, растекаясь по спинке дивана, — Конечно, как ловец он иногда срабатывает ничего так, но чтобы победить дракона, ему надо прыгнуть выше головы. — Ты так уверенно об этом говоришь. Но его, все-таки, выбрал кубок. Может, не такой он и бесполезный? Драко неприятно сморщился, посмотрев на подругу. Конечно, Седрик блистал красотой, но иногда такие высказывания Панси действительно вызывали у него беспокойство, словно кто-то случайно применил к ней Империус. — Кубок выбрал и Поттера. Мне кажется, после этого можно было сбросить со счетов какую-либо адекватность этой старинной безделушки в подборе участников, — Малфой усмехнулся. — То есть, серьезно. Даже если не смотреть на то, что он выбрал этого проклятущего святого Поттера, которому надо вляпаться в каждую школьную кучу навоза, так он еще малолетний, как и мы. Если кого угодно с нашего курса поднять и отправить к дракону в загон, он скорее в этом загоне и останется. — С кучей в штанах. — Спасибо, Блейз. Именно с ней. — То есть, ты считаешь, что шанс выжить есть только у Крама? — спросила Панси, спуская с кресла ноги и наклоняясь. — Остальных даже не рассматриваешь? — Не думаю, что Министерство позволит кому-нибудь умереть, — неожиданно серьезно произнес Малфой, — Если же говорить про победу, то да, Крам выглядит лучшим участником из всех. Может, у Диггори вдруг проявятся неожиданные таланты, но я сомневаюсь. Делакур — очень сомнительно. Поттер... — Драко цокнул языком. — Стоит ли мне о нем вообще что-либо говорить? Все трое тихо хихикнули, но тут же дернулись, когда услышали бой напольных часов, стоящих чуть поодаль. Их две витиеватые стрелки сошлись на вершине циферблата, тем самым отсчитывая новый день, и Панси, с деловитым видом, начала собираться к себе в спальню. — Что, пойдешь проверять свою метку? Опять прямо в полночь? — спросил Забини, смотря как девушка берет свои вещи. — Все надеешься найти в скором времени своего ненаглядного? — Конечно. Будто ты, Забини, не проверяешь свою метку под одеялом, пока никто не видит, — она подмигнула ему и улыбнулась. — Спокойной ночи. Не засиживайтесь тут, оболтусы. Девушка ушла, а за ней начал собираться Блейз, явно желающий выспаться перед завтрашним, вероятно, полным на впечатления днем. Драко же спать не хотел, поэтому лишь покачал головой, когда Забини с вопросом посмотрел на него. Оставшись в одиночестве, юноша почувствовал, как постыдное желание, которое до этого он спокойно подавлял, зашевелилось в нем с новой силой. Это желание, отдававшее в его затылке тягучей болью, было уж очень глупым и будто бы недостойным потомка благородного рода Малфоев. Ведь, действительно, кого всерьез интересует метка соулмейта, особенно, когда тебе всего четырнадцать. Возможно, лишь Паркинсон, но Драко это связывал с теми романами, что девушка имела обыкновение почитывать. Хотя, возможно, на него так воздействовала парочка старшекурсников, что не так давно обрела друг друга в этих холодных подземельях при помощи метки. Теперь их только и можно заметить не иначе как воркующими друг с другом в разных углах замка. Каждый раз, когда юноша на них натыкался, он ощущал лишь желание вывернуть свой вкусный завтрак прямиком на каменный пол. Конечно, где-то в глубине души Драко понимал, что это лишь зависть. Зависть, что у него нет кого-то настолько понимающего и близкого, кто будет сопереживать его тревогам и кто будет не только лишь устрашен его статусом, но и чувствовать к нему нечто большее. Нет, он решительно пытался считать Панси и Блейза своими друзьями. По крайней мере, он надеялся, что они ими являются хотя бы номинально, но уровень понимания и единения явно не дотягивал до тех двух голубков, обнаруженных в змеином логове. Драко посмотрел на свое запястье и сглотнул. Его никто не видит: весь Слизерин уже спит, а привидениям навряд ли есть дело до того, что написано у подростка на запястье в совершенно случайный день. Малфой почувствовал, как щеки налились румянцем от столь постыдного действия, но он достал свою палочку, и, тихо-тихо, так, чтобы даже стены не услышали, прошептал: — Абскондере. На белоснежной доселе коже, темной, практически черной, вязью оказалось выведено короткое, но недвусмысленное словосочетание. Его смысл был настолько ужасающ для Драко, что тот, увидев его и осознав его смысл в полной мере, вдруг почувствовал, как душа рухнула куда-то в район пяток и там и осталась. Он даже потер собственное запястье, надеясь, что это лишь глупая шутка Панси или Блейза и на самом деле это лишь чернила, играющие над ним столь злую шутку. Но, увы: надпись осталась на месте и, казалось, стала лишь четче. “Украдет драконье яйцо”, было начертано на запястье. А яйцо в тот день, как узнал от отца Драко, мог украсть лишь только участник Турнира. И только один из них переступил порог замка в один с Малфоем день. От этого осознания юношу мелко затрясло и он буквально не знал, что ему делать. Это не может быть правдой, нет. Естественно нет, о Боже, какая же глупость, какой же вздор! Чтобы этот шрамоголовый святой и являлся его родственной душой? Чтобы эта гриффиндорская выскочка и была все это время тем, кто будет понимать его с полуслова, кто будет рядом с ним всегда, кто будет слушать и слышать Драко? Вздор. Каков же вздор. Малфой почувствовал, как с новой силой хлынула к щекам кровь. Теперь это было не смущение. Теперь это была ярость. Ярость, потому, что судьба непременно ошиблась. Поттер не может быть соулмейтом Драко физически, а эта надпись лишь над ним насмехается. Над ним, наследником древнего рода, талантливым юным магом насмехается какая-то судьба, не скрывая собственную кривую усмешку. Малфой поднялся с дивана и начал ходить по гостиной, пытаясь хоть как-то унять бурлящие в нем чувства. Он разворошил идеально уложенные волосы, дабы хоть чем-то занять руки, что так и тянулись разворотить половину комнаты. Он дышал глубоко и резко, чувствуя, что готов вылететь из подземелий прямо сейчас, дабы прикончить Поттера пока тот спит, чтобы тот точно не был помехой на его пути к счастью. Казалось, юноша был переполнен своей ненавистью, ведь даже более-менее успокоившись и убедив себя в том, что его судьба все еще неизвестна, один взгляд на ровную надпись заставил Драко вскочить и перевернуть старинную лампу, стоящую на столике. Та будто пронзительно вскрикнула, встретившись с полом и разлетелась на мириады маленьких фарфоровых кусочков. Малфой позволил себе тихо выругаться, смотря на горсть грустных осколков, что остались лежать на полу. Конечно, юноша не был склонен к членовредительству, но после этого акта вандализма, он неожиданно почувствовал себя намного легче: словно вместе с лампой разбился набухающий эмоциональный пузырь, с которым Драко навряд ли бы смог совладать. Он оставил осколки лежать на ковре, ожидая, что за ночь домовики ее починят. Ему хотелось только положить голову на подушку и закрыть глаза, дабы хотя бы до утра не думать о том, что Гарри Поттер оказался его соулмейтом. Увы, уснуть у юного волшебника получилось лишь под утро. *** День близился к полудню. Уроки закончились раньше обычного, и всех учеников стройными рядами направили к установленной, специально к первому испытанию, арене. Драко в этот момент ощущал себя как побитая жизнью собака, которую выставили под холодный ноябрьский дождь: его голова была необычайно тяжелой от бессонной ночи, а в голове копошились совершенно не радужные мысли, касающиеся Поттера. Конечно, Малфой за целых пять часов, что отводились ему на сон, умудрился убедить себя еще раз в том, что никакие шрамоголовые гриффиндорцы не имеют ничего общего с реальностью, но головой он понимал, что его убеждение зиждется на столь шатком фундаменте, что едва стоит на него дунуть, так все аргументы повалятся в бездну. Наверное, подавленное состояние Драко было заметно издали: Панси проявляла излишнюю, даже режущую глаза заботу, Блейз то и дело вопросительно взглянет на темные круги под глазами, появившимися от стресса и недосыпа, а Крэбб и Гойл просто переглядываются, будто вдруг в их головах появилась какая-то неожиданная мысль, которой им и поделиться было не с кем. Плюсом было хотя бы то, что никто из них не задавал лишних вопросов, лишь ожидая, когда Малфой сам соизволит поделиться своими внутренними переживаниями. Если, конечно, изволит. Дорога к арене для Драко прошла в попытках не уснуть на ходу. Он не прочесал носом гравий только благодаря тому, что Паркинсон взялась тащить его под руку, несмотря на все сопротивления Малфоя. В конце концов ему пришлось сдаться, потому, что в глубине души он и сам понимал, что, оказавшись на земле, он станет еще большим посмешищем, чем Поттер сегодня. Ведь метка — лишь врет, и Драко точно уверен, что сегодня его ждет то еще представление прямо в центре сцены, где в главных ролях любимый всеми гриффиндорец и свирепый дракон. — Ставки, делаем ставки! Принимаем ставки от пяти сиклей на исход сегодняшнего испытания! — было слышно на подходе к арене и в светлой голове Малфоя появилась великолепная мысль. Он выбрался из цепких рук Панси и уверенным, расслабленным шагом, которому научился у отца, подошел к двум рыжим головам, снующим в толпе. Лица близнецов Уизли, до этого румяные и радостные, вдруг вытянулись в удивлении, когда Малфой подошел к ним вплотную, подбрасывая в руке горсть монет. — Ставлю десять галлеонов на то, что Поттера сегодня поджарит, — громко бросил он вперед раскрывшего рот одного из близнецов и положил горсть монет на деревянный поднос, с которым те шатались. — Не боишься проиграть, Малфой? Или у тебя уже совсем счету деньгам нет? — таки выпалил один из Уизли. Но Драко ничего ему не ответил, ибо уже развернулся на каблуках и пошел обратно к своей свите, которая непонимающе смотрела на это небольшое представление с раскрытыми ртами. — Оу, мистер Малфой, не знал, не знал, что вы настолько самоуверенны, — нараспев протянул Забини, ткнув Драко куда-то под ребра. — Тц, ну ты же понимаешь, — растягивая гласные, протянул юноша, — Я стараюсь извлекать из всего максимальную выгоду. И, действительно. Правда, эта выходка для Драко имела лишь один позитивный исход: он еще больше уверил себя в том, что Поттер сегодня выйдет с арены обугленным угольком. А значит, никакого яйца он не получит. Теперь Малфой с уверенным и довольным видом шел к трибунам. Он даже заметно просиял, что не могло ускользнуть от лиц его верных приспешников, которые заметно расслабились. Драко даже завел праздную беседу о насмехающимся над Поттером плакате, который растянули другие слизеринцы. Он то и дело менял надписи на своем полотнище, и всех пятерых это сильно веселило. Они даже пожалели, что не приняли участие: Малфой придумал бы фразу пообидней да позаковыристей, чтобы гриффиндорец точно растерял всю свою геройскую спесь. Но все затихло, как только Людо Бэгмен закончил свою речь и на арену вышел Седрик Диггори под оглушающий гвалт аплодисментов и криков. Для Драко же начались тяжелые минуты ожидания, которые тянулись, словно вечность. Каждый чемпион забирал яйца у своих драконов, казалось, часами, хоть и проходило всего от силы минут десять. Юноша даже не интересовала красивая победа его фаворита Виктора Крама, ведь именно в этот момент он проклинал всех богов за то, что идиот Поттер умудрился оказаться последним. И вот, наконец-то. На арене появляется шипастое чудовище, чей скрипучий крик плещется над трибунами. Драконица разъяренно машет хвостом с колючим набалдашником, изрыгая пламя то в сторону загонов, то в сторону трибун — только щитовые чары и сдерживают всепоглощающее пламя венгерской хвостороги. Малфой в глубине души ликует. С такой тварью навряд ли кому-либо под силу справиться, тем более юнцу Поттеру, который навряд ли сможет пустить в такое чудовище сноп искр. Скорее всего, сейчас всех зрителей ожидает поистине жестокое зрелище, возможно, даже смерть на возрожденном, после трехсотлетнего перерыва, Турнире. И тем самым хвосторога докажет, насколько неправа злодейка-судьба. Поттер вылезает из шатров в своей ярко-бордовой мантии, будто только вышедший с матча по квиддичу. Драко, кажется, видит, как трясутся руки юноши, как его зеленые глаза бегают по исполинской твари, что предстала пред ним. Панси радостно кричит рядом, что малыш Поттер наложил в штаны, и губы Малфоя расплываются в улыбке, пока он не слышит, как над ними проносится метла. Это “Молния”, конечно же, “Молния”. Та самая, на которой гриффиндорец с завидной регулярностью обводит ловцов вокруг пальца, постоянно забирая у других факультетов победы, как он и ворует снитч у других ловцов. И Малфой скрепя сердце признает, что полеты — действительно то, в чем шрамоголовый силен. Драко даже приходит глупая мысль о том, что Поттер молодец, что сумел догадаться использовать метлу, а не стоять как истукан посреди поля, но юноша тут же трясет головой, понимая, насколько это глупо. Несколько долгих минут, пока Чемпион мечется на своей “Молнии” меж шипов хвостороги и… Яйцо оказывается в его цепких, мерзких руках. Раздается оглушительный рев трибун. Кажется, все вокруг кричат даже сильнее, чем при первом появлении красавчика Диггори. Драко же будто оглох. В его голове бьет набатом колокол. Колокол, означающий, что гнусная, мерзкая, лживая метка вовсе не врет. Поттер и есть его соулмейт. Жестокая шутка судьбы, с которой Малфою придется когда-нибудь смириться. Шутка, которая оказалась печальной реальностью, от которой аж спирает дыхание. В одну секунду Драко чувствует столько отчаяния, сколько не испытывал никогда. Кажется, это уже вторая вещь, связанная с Поттером, в его столь короткой жизни, которую он не может изменить влиянием семьи или деньгами. Сначала шрамоголовый отказывает ему в дружбе, предпочитая грязнокровку и Уизли, а теперь оказывается тем, кто должен понимать его с полуслова. А на деле не поймет, даже если Драко прочитает целую лекцию о своих чувствах и мотивации. Они никогда не подружатся с Поттером, никогда не будут улыбаться друг другу. Юноше сейчас кажется, что лучше бы у него и вовсе не было никакого соулмейта. Было бы лучше, если бы ему было суждено всегда быть одному. Ведь соулмейт-Поттер все равно, что его отсутствие. Только под слоем ненависти и напускного безразличия сердце будет ныть, что великий Гарри Поттер просто не умеет понимать великолепного Драко Малфоя. После объявления оценок, которые юноша даже не слушал, трибуны начали медленно пустеть, галдя и обсуждая произошедшее пред их глазами. Лишь только Драко и его свита остались сидеть на жестких лавках, пока их огибал журчащий поток школьников, спешивших вернуться в замок. — Драко…, — услышал он взволнованный голос Панси, — Пойдем? Малфой покосился на обеспокоенное лицо девушки, а после окинул вопросительные лица остальных своих друзей и кивнул. Ему нельзя сейчас быть странным, нельзя подавать виду, что он хоть как-то расстроен победой Поттера. Ведь насмешки над Мальчиком-Который-Выжил, это лишь локальная шутка, что ходит между ними годами, и Драко никак не следует расстраиваться из-за нее всерьез. А сказать истинную причину своей печали Малфой навряд ли сможет. По крайней мере, навряд ли в этой жизни. Они плелись в конце длинной разноцветной вереницы учеников. Панси и Блейз вели непринужденную беседу, в которой Крэбб и Гойл навряд ли что-либо понимали, а Драко просто шел, смотря на черные мантии идущих впереди волшебников. В какой-то момент разговор замер и юноша понял: его отчаянно хотят растормошить, даже не ведая, во что это может вылиться. — Хей, Драко, — Блейз навалился на юношу, и тот сморщил свое правильное лицо. — Ты, что, из-за десяти галлеонов такой в воду опущенный? — Отстань, Блейз. Ты же знаешь, что десятка для моей семьи это носки. — А что же тогда? — заискивающе продолжил Забини. — Расстроился, что Крам проиграл Поттеру? Или девчонка какая отшила, м, Драко? На секунду между ними повисла тишина, и все пятеро, включая самого Малфоя, поняли, что она совсем не ведет ни к чему хорошему. Блейз, всегда отлично чувствовавший накалившуюся обстановку, даже попытался отмахнуться, переведя все в шутку, но гнев, что едва успокоился внутри Драко, вспыхнул с новой силой. — Да какая мне, к черту, разница, что там Поттер?! Сдох, не сдох, победил, не победил, представляешь, мне совершенно плевать, Блейз. И если тебя это так же сильно интересует, как подсчет моих денег, то катись к Мордреду, — выпалил юноша, чувствуя, как его бледное аристократическое лицо покрылась алыми гневными пятнами. Блейз отпрянул, уставившись на Малфоя шокированными глазами. Он было собирался что-то сказать в ответ, но тут же между двумя юношами встала Паркинсон, не давая им заговорить и рассориться еще больше. — Тихо, тихо. Все нормально, никто ни к кому никаких претензий не имеет. Да, Блейз? — она посмотрела через плечо на кивающего слизеринца. — Видишь, Драко. Все в порядке, пошли в замок, поиграем в… — Да к Мордреду ваш замок! — воскликнул Малфой, дернувшись и сойдя с тропы, быстром шагом двигаясь к озеру. За ним никто не пошел, и Драко подумал лишь, что это к лучшему. В глубине души, под слоем отчаяния и злости ему вовсе не хотелось ссориться с Панси и Блейзом. Опять же, в глубине, юноша понимал, что они лишь волнуются, но, увы, в таком состоянии он не мог заставить рационализм пересилить всю ту бурю эмоций, бушевавшую в нем. Оказавшись в одиночестве на озерном берегу, Драко наконец-то мог вздохнуть полной грудью и подумать. Сейчас, когда вокруг нет хрупких предметов и снующих за ним людей, юноша почувствовал себя относительно свободным. В какой-то момент ему даже показалось, что за ним больше не тянется та тяжелая ноша по имени Гарри Поттер, но только стоило прийти в себя, как она лавиной захлестнула его мысли, заставляя все тело мелко дрожать. Сначала слизеринец кидал при помощи магии в озеро камни, чувствуя, как вместе с ними на дно погружается его горячая раздраженность. Он даже почувствовал, что его перестало мелко трясти, и мысль о Поттере не становилась такой отвратительной и тяжелой, словно с этим действительно можно было смириться. Все-таки, кто знает, что будет, когда они вырастут. Может, шрамоголовый вдруг одумается и поймет, кто же в этом мире действительно имеет вес, и протянет Малфою руку дружбы первым. Или лучше приползет на коленях, чтобы Драко, с мерзкой улыбкой, на глазах у всей школы протянул бы “я же говорил”, а после принял гриффиндорца в свою змеиную свиту. Да, действительно. Это была тягучая мысль, от которой даже в груди стало приятно. Поттер, который признает свою неправоту, который признает, что Драко лучше, чем Уизел и Грязнокровка. Может ли быть что-то лучше? Наверное, если бы эта мысль имела бы что-то общее с реальностью, эйфория от возможного унижения гриффиндорца тянулась чуть дольше. Сейчас же на сердце у Драко осталась лишь тяжелая и звенящая пустота. Ведь Малфой не глупый. Он понимает, что Поттер уже слишком правильный, слишком альтруист и слишком герой, чтобы вдруг, как по мановению волшебной палочки, стать послушной свитой. Увы, юный волшебник даже не мог предположить, при каких обстоятельствах его метка оказалась бы правдивой, и от этого на душе было странно печально. Но хотя бы его уже не трясло от злости. Грусть была отрезвляюще горькой, отчего Драко сморщился и сплюнул в траву, дабы хоть как-то унять гадкое ощущение собственной беспомощности. Увы, не почувствовав, что ему стало легче, Малфой поплелся обратно в замок, надеясь просто уткнуться носом в кровать и не вставать оттуда до самого утра. Но его планам, таким простым и житейским, не суждено было сбыться. На входе в замок стояло извечное трио, обсуждающее триумф Поттера над жуткой хвосторогой. Это был поистине неподходящий момент для Драко, чтобы вляпаться в этот филиал львятника, отравляющее все его здоровое слизеринское существование. Малфой опять почувствовал, как газообразная грусть вспыхивает внутри него, вновь заставляя его пальцы ломить, а холодные серые глаза безотрывно смотреть на довольствующегося победой Гарри. Сейчас его раздирала ненависть. Ненависть к Поттеру, к его друзьям, к гриффиндору, к Хогвартсу, к магии, к своей собственной отвратительной судьбе. Было бы чудом, если бы Драко смог пройти мимо молча. Но, увы, чудес не бывает. По крайней мере, по отношению к нему. — Что, Поттер, празднуешь, что не подпалил задницу сегодня? — усмехнулся юноша, уперев руки в бока. — Небось теперь будешь просыпаться во влажной постельке каждый раз с мыслью о втором испытании, да? Стоящий за своими друзьями Гарри лишь закатил глаза, услышав выпад Малфоя и постарался не обращать внимания, занятый огромным золотым яйцом. Его же друг, рыжеволосый Уизли, казалось, уже собирался броситься на него. Да и бросился бы, если Грейнджер не умудрилась бы схватить его за воротник, тем самым удержав. — Заткнись, Малфой! — крикнул Рон. — Если завидуешь, то завидуй молча и иди куда шел. Драко кольнуло. Сильно кольнуло, будто этот идиот попал в точку, но юноша предпочел не обращать внимания. — Пф. Завидую? И кому? Поттеру? Глупости какие. Мне не надо подвергать свою шкуру опасности, чтобы вся школа перестала делать значки с оскорблениями. — Ну да, Малфой. Потому что все и без значков знают, какой ты придурок. Это был Поттер. Поттер, который только что назвал его придурком. И, что, судьба и дальше собирается предлагать именно этого кандидата на должность соулмейта Драко или, может, наконец одумается? Потому что с каждым их разговором, с каждой секундой проведенной друг напротив друга они роют могилу своим отношениям, с каждым разом все более глубокую и недосягаемую. Драко хотел было колко ответить на выпад гриффиндорца, но того в замок затащила шумная толпа празднующих, одетая в бордовые цвета. Радостные, галдящие, они чествовали своего чемпиона и от этого становилось противно. Противно настолько, что хотелось одновременно ругаться и плакать от вновь нахлынувшей пустоты. Драко было сложно. Слишком сложно перерабатывать столько эмоций за раз. Он понимал, что такое ненависть, он понимал, что такое надежда. Ему казалось, что он понимает, что такое любовь. Но то, что происходило с ним сейчас, становилось все более незнакомым. Родные подземелья встретили Драко неожиданным холодом. Юноша поежился, кутаясь в свою утепленную мантию, подбитую мехом, и даже не замечал разбросанных то тут, то там студентов, обсуждающих детали сегодняшнего испытания. Сейчас для него было куда более важным наконец-то прекратить свою мысленную агонию до утра. Произнеся пароль, Драко наконец-то забрался в гостинную, совсем каплю нагретую согревающими чарами и горячим дыханием взволнованных учеников, которых тут была тьма. Он уже было пробрался к двери, ведущей в спальню мальчиков, как услышал в белом шуме из голосов тот, что настойчиво звал его. — Драко! Драко, что случилось? — выкрикивала Панси, все с таким же взволнованным видом. Рядом с ней сидел Блейз, жующий свои губы и смотрящий на небольшой столик, установленный перед диваном. Малфой было собирался уйти, сделав вид, что просто не заметил, как его зовут, но взгляд как некстати опустился туда, куда вперился Блейз. На столике стояла дымящаяся чашка кофе со сливками, окруженная согревающими чарами, и блюдце, на котором лежали три распластанных имбирных тритона, что были так любимы Драко. Он посмотрел на ребят еще раз, и в нем зашевелилось что-то странное, теплое и колючее, словно монстр. Его плечи дернулись и юноша встал как истукан посреди ступеней. Они принесли это сюда для него. Стащили с кухни, призвали домовиков, выкрали у учителей, да без разницы, в общем-то, как они это сделали. Эти двое словно волновались о нем, будто им не все равно, что Драко чувствует. Будто бы они даже не сильно обиделись на тот крик и импульсивный уход к озеру. Будто они в действительности не просто уважали его и боялись, а были его друзьями. Прям как у Поттера. Нет. Лучше, чем у Поттера. И Малфой не мог позволить себе стоять, не мог, тем более, позволить себе уйти с гордо поднятой головой. Не потому, что того требовали приличия, не потому, что он хочет показать себя господином, который смилостивился над своими подданными. Драко понял, что не хочет терять то хрупкое чувство причастности к этим двум людям, которое он только что умудрился почувствовать. Иллюзорный колючий монстр сжал его нутро чуть крепче, и юноша сошел с лестницы, дабы в пару моментов оказаться у кофейного столика и сесть на диван, под тяжелые взгляды своих, возможно, друзей. Блейз молча подтолкнул к юноше кружку с кофе и тарелку, наконец посмотрев оному в глаза. Панси же пригладила свою юбку и прикусила губу, явно заставляя себя хранить молчание. Между ними повисла напряженная тишина, кажется, впервые за все четыре года школы. Неловкая, тяжелая, но совсем не содержащая в себе благоговения или страха. Обычная, которую можно развеять шуткой или каким-то рассказом. Драко закинул ногу на ногу, взяв со стола кружку кофе и сделав глоток. Теплая, чуть терпкая, субстанция заполонила его пищевод, пробираясь все дальше, и Малфой, кажется, понял, что его так кололо все это время. Он обвел взглядом друзей, прочистил горло и непривычно мягким тоном, коротко, почти не растягивая гласные произнес то слово, что обычно для него было таким же предметом этикета, как “здравствуйте” при встрече. Слово, которое вызвало у Панси и Блейза шок на лицах, за которыми посыпались какие-то идиотские шутки Забини и смех, растворившийся в шуме гостинной. Этим словом было “спасибо”.