Его улыбкой можно было вскрывать вены на запястьях.
Квартира в центре Сеула медленно пропитывалась сигаретным дымом и скрываемым ото всех отчаянием, а к приходу Кихёна в этом полностью увязла. Шону, скуривший чуть больше половины сигарет в пачке, на появление младшего никак не реагирует, лишь продолжает изучать взглядом улицу за раскрытым окном, затягиваясь новой порцией яда. Ю с минуту брюнета оглядывает, на каплю внимания надеется, но после тщетные попытки прекращает и запирается в душе. Под бьющими струями воды приходит иллюзия спокойствия и избавления от проблем, хотя на куски разрывать не перестаёт по-прежнему. Если бы Кихён мог, утопился бы, но парень знает — жизнь ему не принадлежит давно. Минхёк, узнав о его смерти, от горя задохнется, скорее всего. Хёнвон куда-нибудь снова сбежит, дабы пустоту заполнить. Шону, как обычно, ото всех отгородиться, выстроит стены и тихо умирать в одиночку будет. А родители сойдут с ума, наверное, после потери обожаемого сына. Так же, как и Чангюн, которого больше существовать на этом свете не будет. От мыслей, что жизнь должна продолжаться сквозь панические атаки и бессонные ночи в истерике ради других людей, становится и смешно, и грустно одновременно. Хотя, это лишь побочные эффекты психологической нестабильности, которая вновь, после затяжного перерыва, даёт о себе знать. На одно ухо шепчет: «Привет. Скучал по мне?», на другое: «Смерть пришла. И она заберёт тебя». Кихён пытается назойливый голос в своей голове заткнуть, уши сильнее зажимает, но даже потоки ледяной воды, температуру которой парень, кажется, и не замечает вовсе, не могут это медленное схождение с ума остановить. Слёзы вырываются наружу бешеными ручьями, он надрывает голос, плачет, но душевая кабина в себе все звуки растворяет. Правильно ли он поступил? Скорее, необдуманно. Любит ли он этого человека? Больше нуждается. Словно в воздухе? Отнюдь. Эта зависимость напоминает ломку, но никак не нехватку кислорода. И за это Кихён себя изводит, ненавидит. Потому, что отказаться не способен, жить без не сможет. С отсутствием Чангюна существование станет пустым, серым, ненужным. Он знает, как это происходит. Так однажды уже произошло. И сейчас, когда по телу дрожь и тряска проходятся, он себя в отражении детально изучает, желая зеркальную поверхность в осколки разнести. Кихён знает — больше свыкнуться с отсутствием Чангюна не получится. И парень все ему простит. Хотя он вовсе не мессия — просто любит. Лишь рядом быть хочет, несмотря ни на какие грехи. Кабину он покидать не хочет. Ему бы остаться в этой холодной комнате, найти кусок лезвия и калечить себя до коматозного состояния, надеясь от боли умереть. Но он выходит, знает, что Шону панику поднимет и умереть не позволит. Даже если собственную жизнь заложить придётся. -Где ты был? — холодно интересуется старший. -Я поехал за Хёнвоном, — врёт Ю, опускаясь рядом с парнем. Шону тушит окурок и, пока его уносит в неизвестном направлении ветер, спускается на колени рядом с Кихёном. -У тебя все хорошо? Ты же не куришь. -Всё хорошо. Просто захотелось. Парень лжёт в отместку, понимая хорошо, что младший ходил совсем не за Хёнвоном. Он понимает это так же ясно, как и Кихён то, что Шону никогда не курит просто так, а последняя его затяжка была сделана, пока Ю в коме лежал третий день подряд из-за очередной попытки избавиться от бесконечной боли. Но никто из них не упрекает друг друга, не ловит на лжи, ведь это приведёт в разрушающим скандалам, после которых шанса на восстановление не будет. Обман, неверность, притворство. Это стояло между ними всегда, так же, как и сейчас. Это топило их ещё не распахнувшую свои глаза любовь. Они доверяют друг другу свои тела, души, но так бессовестно врут в глаза, понимая, что правды в сказанном — малая доля. Оба не лезут с ненужными расспросами и имеют возможность с лёгкостью отказаться от таких больных отношений, разъехаться по разным частям света, никогда не вспоминать о существовании друг друга и изнеможденного прошлого, но оба сидят, смотрят в потопленные судна в океанах глаз напротив на тринадцатом этаже новостройки. От Шону дымом несёт и парфюмом сладким, и Кихён задыхается почти, далеко не от наслаждения. Ему чертовски трудно дышать в чужих руках, хочется отстраниться, оттолкнуть, сбежать, однако с места он не двигается, аромат табака вдыхает и слушает, как беспокойно бьётся сердце Шону. Кихён всегда остаётся рядом, несмотря на боль, истерики и крики, нехватку кислорода, вечные больничные стены и постоянные попытки свести счёты с жизнью. Несмотря на нелюбовь. Он остаётся, ведь знает, что сам Шону отдал бы всё, чтобы провести с Кихёном последние пару минут. -Я никогда не брошу тебя, — шепчет парень, но сам понять не может: соврал или обещание было искренним. Старший в ответ ухмыляется, верить или нет не знает, но Кихёна крепче к себе прижимает. Они не любят друг друга. Никогда по-настоящему не любили. Но объятия друг друга для обоих спасительны. И пусть делать новые вздохи трудно, главное продолжать дышать.***
Два часа ночи — время, когда уже поздно для прогулок, но слишком удобно для разговоров. Шону спит уже давно, а Кихён, сославшись на ожидание Хёнвона, до сих пор глаз не смыкает. Мысли и голоса в черепной коробке медленно сжирают серое вещество, ни на минуту не останавливаясь. Парень проглотил уже несколько таблеток снотворного, запив чистым коньяком, и скурил оставшуюся от старшего пачку. Хотелось разгромить здесь всё, биться о стену, лишь бы затормозить работу мозга. Он знает, когда-нибудь это доведёт его, и обмороки с приступами начнутся вновь, если он сам не придёт к этому, калеча себя, обвиняя в зависимости. Голова болит невозможно, Кихён опустошает бутылку полностью, но остаётся, как думает он сам, таким же трезвым и сломанным. Парень крутит телефон в руках, в какой-то момент разнести о стену хочет, но, когда на экране высвечиваются незнакомые цифры, сердце замирает. Он знает, кто звонит. Он хочет слышать этот голос. -Я знал, что ты ответишь, — низко смеётся Им. Кихён молчит, дышит в трубку, прислушивается. -Приезжай, — просит он следом, и старший вновь ничего не отвечает. Парень сбрасывает звонок, хватает кожанку с вешалки и садится в первое такси. Во дворе минус, снег под ногами, поэтому Кихён долго не медлит, в дом парня, где уже открыта дверь, сразу заходит. Им лежит на полу, рядом недопитая бутылка и пакетик с таблетками круглыми в нём. Они молчат. Никто больше не хочет так бесцеремонно врываться в священную тишину. Оба знают — любое слово приведёт к крикам, истерикам, ссорам. Они не умеют нормально общаться. Никогда не умели. Эти двое всегда на грани: или безумная любовь, страсть, которая плавит мозги или неприязнь, равнодушие, убить способное. Их история когда-то началась с ненависти. На ней она и найдет свой конец. Кихён уже не надеется на happy end, подходит, поднимая прозрачный пакетик со стола. Гюн понимает давно, что судьба их столкнула по ошибке огромной и лишь кивает отрицательно в сторону парня. Это не наркотики. Они не нужны Чангюну, чтобы Кихёна любить. И старший это понимает, рядом ложится. Лица находятся в непростительной близости, пока две пары усталых глаз в темноте заучивают друг друга наизусть вновь. Им вдыхает запах перегара, на парня рядом смотрит, но тот лишь медленно головой вертит. На приезде сюда посреди холодной ночи сказался не алкоголь. Кихёну он не обязателен, чтобы быть рядом с Чангюном. Время протекает мимо, они его игнорируют. Сплетённые руки, неспешное дыхание и ночь — всё, что было нужно для душевного равновесия, к которому оба шли так долго. Неважно, что это — безумие. Неважно, что утром они снова станут друг для друга никем, чужими. Неважно, что потом улыбки погаснут, а они сами будут жить в надежде найти смерть в каждом следующем дне. Сейчас им хорошо, они чувствуют себя в нужном месте, в тех самых руках. Сейчас, когда Чангюн осторожно целует, шепчет в губы о том, как же сильно он всё-таки любит, и Кихёна к себе прижимает, они не нуждаются больше ни в чём. Брюнет исследует языком рот старшего медленно, проводит по ровному ряду зубов, губу болезненно оттягивает и каждый вздох парня ловит. Кихён обнимает крепче, одной рукой царапая шею, вызывая у Има что-то подобное рыку дикого зверя. Парень поднимается с пола, тянет Кихёна, что поцелуй разорвать не позволяет, следом. В тишине слышны тяжёлые вздохи, пока они оба сгорают от жажды. Чангюн скидывает одежду с парня, тот проделывает похожий манёвр с ним. Старший запрыгивает на руки Има, что сжимает бёдра до синяков, в макушку ему дышит, позволяя раскрашивать шею и губы в яркие отметины. На кровати в спальне они целуются долго, слишком грязно, плавно переходя к исследованию пылающих от страсти тел. Они так давно не наслаждались друг другом, не целовали каждую частичку горячего тела, не слышали шёпота, полного желания. С их близости прошло слишком много времени, они ужасно истосковались друг по другу, заждались. Поэтому когда Чангюн целует манящие ключицы, облизывает сантиметр кожи, а Кихён оставляет болючие засосы на плечах, никто из них не думает, что это неправильно. Ю кусает кожу, почти до крови, Чангюн в ответ оставляет метки, чересчур заметные, спускается ниже и ниже, ведёт губами дорожки мокрых поцелуев. Старший под Имом нетерпеливо переворачивает того на спину, сам садится на бедра, проводит языком по рельефному торсу и вновь принимается губы изучать, пока Гюн не возвращает контроль себе. Ласки не прекращаются ни на мгновение, но когда терпение обоих достигает апогея, и Кихён вслух шепчет, прося о большем, пахом прикасается к младшему и развратно стонет, тот не выдерживает, рычит, входя резко. Первые толчки вырывают из парня не стоны — крики. Он дерет горло, но сам навстречу толкается, наслаждаясь. Чангюн двигается неспеша, темп постепенно прибавляет и от губ старшего не отрывается. Каждый выкрик из его уст, каждый выдох имени, каждую мольбу о большем брюнет ловит своими губами. Кихён впивается ногтями в шею, кожу кусает, стонет громче, а Им уже дышит тяжело и кончает первым, но двигаться продолжает. Лишь когда старший изливается на чистую постель, он валится с ним рядом. Парни еле дышат, бельё под ними промокло насквозь, а телефоны уже разрывается от звонков бесконечных, но никому дела нет ни до чего. Они лежат слишком близко, дыхательную систему в норму привести пытаются и вместе рассвет встречают. В большое панорамное окно смотрит один лишь Кихён. Чангюн же, не стесняясь, любуется творением перед собой и уже засыпать в объятиях его думает, но Ю неожиданно с места поднимется, начиная натягивать на себя одежду. -Уже уходишь? — усмехается Им. -Это было ошибкой. Мы оба пьяны. И у меня есть Шону, — тараторит быстро Кихён, направляясь в сторону выхода. Им парню путь преграждает, захлопывая дверь прямо перед носом. -Не надо, Чангюн, — просит Ю, почему-то думая, что именно в этот раз младший послушает. -Не надо? — смеётся брюнет, — Не надо бегать от меня, Кихён! Не надо, чёрт возьми, приезжать в два часа ночи, спать со мной, а потом делать вид, будто тебе нет до этого никакого дела! — срывается парень, — Почему же ты никак меня не простишь? Им переходит на шёпот, в глаза смотрит, но ответа среди множества мыслей не находит. Кихён и сам его не знает. Ему лишь известно, что произошедшее — ошибка, которую совершать не стоило, и дома его ждёт Шону. Его Шону. Шону, которого он не любит вовсе, но рядом быть хочет, ведь от его чувств никогда не разорвёт на части, на куски. -Потому что ты ничем не заслужил моего прощения. -А разве твоя ко мне любовь не является весомым аргументом? -Я не люблю тебя. -Хватит врать мне! Им рычит, разбивает ещё не зажившую руку о стену, находясь в считанных миллиметрах от лица Кихёна. И старший понимает, что тот в дикой ярости. -Думаешь, тебе одному тяжело далось расставание? Чангюн на лицо Ю не смотрит, говорит уже тише, чувствует, как глаза предательски слезами наливаются. -Когда ты убежал из здания банка, я услышал твой крик, и мой мир рухнул, а после нескольких недель без тебя осколки от когда-то счастливой жизни вонзились в моё тело. Мне казалось — это ад, но я тут же вспоминал, что даже там не бывает так больно, — хрипит младший и на пол медленно опускается. -Я не должен тебе этого говорить, как и ты не должен меня прощать. Ты прав, Кихён, мне нет прощения. Ты можешь идти, ведь всё равно вернёшься, не так ли? Всегда возвращаешься. Чангюн кивает на дверь, в стену потеряно смотрит, а Кихён от услышанных слов будто стеклом пронизанный во всех болезненных местах, чувствует, как из них обоих жизнь вытекает. Парень верит — Чангюн любит его. Но он не чувствует такой же любви. Что-то похожее, но совсем не то. Он этого не ощущает больше и вряд ли когда-нибудь сможет. Игры в здоровые полноценные отношения выжали из них все соки, и теперь Кихён не представляет из себя абсолютно ничего, кроме пустой нужды по этому человеку. -Уходи, Кихён! — повышает голос младший, — Я не нуждаюсь в твоём прощении. Любить тебя мне более, чем достаточно. Парень медленно встаёт, последний взгляд на старшего бросает и скрывается в одной из комнат. Кихён несколько минут стоять продолжает, но после покидает дом, в котором теперь стало гораздо холоднее погоды на улице. На пустой улице солнце являет свету свои первые лучи. Двор дома заливает тёплое мягкое сияние, морозный аромат стоит в воздухе. Парень, весь продрогший, устало глаза прикрывает, и слышится шумный выдох. Лифт медленно поднимается вверх, по приезду звонко оповещая о прибытии. У Кихёна вид вымотанный, ровно как и душа, он на ватных ногах бредёт в квартиру, которую домом назвать давно не решается. Атмосфера уюта в этом холодном жилище давно утеряна. Когда-то, когда они с Чангюном были здесь счастливы и пили вовсе не от сердечной боли, парень мог называть это место домом, но сейчас, когда все стены пропитались отчаянием и его собственной кровью, он не хочет говорить об уютном очаге. Парень тихо дверь отпирает, в гостиную проходит, надеясь нырнуть в тёплые объятия спящего Шону, но, обнаружив старшего, тормозит на пару секунд. -Хён, ты не спишь? — удивляется парень. В ответ брюнет молчит, даже головы в сторону Ю не поворачивает. Он не хочет говорить о том, что караулил младшего всю ночь, опустошая стакан за стаканом. Не хочет, чтобы Кихёну было известно о том, что сам Шону всё прекрасно знает: и про него, и про Чангюна. Потому он молчит долго, прежде чем что-то сказать, заливает в себя горькую жидкость. -Снова был у него? — морщится от выпитого старший. Шону сидит, Бог знает сколько, перед выключенным телевизором, где чётко отражается он сам, сдерживающий гневные порывы внутри, вторую бутылку открывает, а у Кихёна в сознании отпечатывается лишь ядовитое «снова» из уст парня. На небольшом столике раскинулись сигареты, которые старший так и не закурил, пока съедал себя изнутри. Кихён рядом стоит, но подойти ближе не осмеливается. Стыд и сожаление вонзаются острыми ногтями в кожу, хочется упасть на колени и молить о прощении, но он только сдерживает слёзы, отводя взгляд. -Этого больше не повторится. Мы договорились сохранять дистанцию, — вновь лжёт парень, думая, что пора заканчивать это, но сам понять не может: фальш ему прекращать, отношения или всего лишь жизнь. -Какая к чёрту дистанция?! — Шону кричит, стол яростно откидывает, тот, ударяясь о телевизор, ломает его вдребезги. У парня глаза кровью наливаются, вены на лбу и шее вздуты, а младшего дрожь берёт. -Кем из вас она будет соблюдена?! Брюнет с места подрывается, к Кихёну подлетает, к стене припечатывая. Ю трясёт сильнее, он глаза закрывает, весь сжимается и понимает — заслужил. Но Шону не бьёт, лишь замахивается. Парень не посмеет даже пальцем тронуть, иначе руки себе рубить будет, об асфальт расшибётся, но больно не сделает. И никому этого не позволит. Кихён это знает, потому после минутной тишины, жмется к Шону, крепко руками обхватывает, но тот лишь неприятно морщится, ладони резко откидывает и, оставив младшего в одиночестве, уходит. Кихён посреди комнаты сидит и поверить в произошедшее не может. Шону ушёл. Шону, что больше жизни любит, ушёл. Шону, который не бросит никогда, не отдаст никому, оставил его одного. На телефон сообщение от него приходит — вещи заберёт завтра. Слёзы текут по щекам, но парень не плачет, стеклянный взгляд устремлён в пустоту квартиры. Кихён думает, что проиграл всё, что можно было. Здоровые отношения полетели в тартарары, психику не восстановит уже ничто, а он сам на части разлагается. Парень слезы стирать не думает, за горло в припадке хватается. Воздуха в комнате становится катастрофически мало, Кихён еле успевает сделать вздох перед тем, как бросается к окнам, распахивая их настежь ради глотка кислорода. Панические атаки, одна за другой, накрывают с головой, и, кажется, он задохнется. Но оно было бы к лучшему. Очередная истерика возвращается воспоминания прошедшей ночи, он лихорадочно дерет кожу ногтями, соскабливает чужие касания, оставляет глубокие следы в порыве стереть с себя нежеланные следы. Кихён по сторонам оглядывается, но из-за воды в глазах не видит ничего. Крики, адские крики о помощи, доводящие до болей, хрипа и приступов, выходят из горла. Парень мечется, голову сильно сдавливает ладонями, а после сметает с полок всё, до чего ещё в силах дотянуться. Осознание накрывает поздно, когда хочется выпрыгнуть в открытое окно. Книги, от которых Хёнвон не отрывался, летят на пол вместе с бутылками долголетнего алкоголя. Вазы, подаренные когда-то Минхёком, разлетаются в осколки, встретившись с полом. Уцелевший стеклянный стол трещит острыми кусками в разные стороны от удара о стену. Стенды с общими фото и хрупкими сувенирами из заграницы яростно отталкиваются, вываливая всё содержимое. У Кихёна сил не остаётся практически, он думает, прямо здесь потеряет сознание, упав на многочисленные куски стекла, потому, услышав звонок в дверь, бежит. Но на лестничной клетке сталкивается с незнакомцем, который, прижав к носу платок усыпляющего вещества, отключает парня от мира.***
В круглосуточном баре, где снаружи вывеска неоном отсвечивает, а внутри в столь ранний час никого абсолютно, Шону задерживается на ближайший час. Выпитое ранее на нём не сказалось совсем, и он всё просит повторить пятьдесят грамм чистого виски. Голова, буквально, отключаться готова, но алкоголь в ненормальных дозах всё поступает и поступает в организм. Шону ненавидит. Ненавидит Чангюна, который своим появлением всё порушил. Ненавидит Кихёна, преданность которого жалка. Ненавидит себя, ведь отпустить ненужную связь сил не имеет. И чёртову жизнь, что свела с неподходящими людьми, проклинать не перестаёт. Самобичевание до пика неспеша доходит. Самокопания заставляют потянуться к сигаретам. Но курить не хочется. Хочется бросить Кихёна в сырую могилу и рядом лечь, руку сжимая. Он думает много, челюсть сжимает до боли, но стоит стеклу бокала лопнуть в ладони, пачкая кровью и крепким напитком чистые вещи и стойку, он кидает пару крупных купюр бармену и покидает заведение. Брюнет сам не понимает, как оказывается у дома Чангюна, как добирается сюда в таком состояние, но на пороге стоит до последнего. Дверь отпирается быстро, и пьяный в стельку Шону заваливается в дом парня, бьёт ему лицо, разбивая нос, а после сидит и продолжает пить, ненавидя всех и вся. -Я так его люблю, — бубнит старший, — Я умру за него, Чангюн, но он, дурак, кроме тебя не замечает никого, — несвязно продолжает он, — Ты не поверишь, но я ведь каждую чёртову ночь его слёзы с лица стирал с такой любовью, а он из-за тебя, мудака, доводил себя до приступов, — ухмыляется горько старший. -Шону, тебе выспаться нужно. Им поднимает друга, пытается что-то объяснить, но получает новый удар и несколько перевёрнутых стеллажей. Шону бормочет что-то, проклинает, новые глотки делает, а Гюн номер Хёнвона никак отыскать не может. Чё, подняв всё же трубку, проклинает, обещая приехать и шею свернуть, но, услышав о Шону, прилетает сразу. Чангюн во дворе стоит в одной футболке, взглядом машину друзей провожает. Он против воли всё время возвращается к воспоминаниям о Кихёне, но идею о поездке к нему отбрасывает сразу. Мешкая долго, парень морозится на снегу, вскоре решается идти домой, но на затылке чувствуется тупой удар, в глазах проскальзывают два смазанных силуэта, и свет в миг гаснет.