Как легко нам дышать, оттого что подобно растению в чьей-то жизни чужой мы становимся светом и тенью.
На небе с каждым днём сгущаются тучи, солнце показывается крайне редко, не балуя, и без того разбитых жизнью людей, тёплыми лучами. Внутри ощущение, будто проливной дождь льёт несколько дней подряд не за окном, а где-то в глубине души. И конец февраля с уверенностью можно назвать худшим событием года, хотя Кихён, что который по счёту день ночует в палате, готов оспорить данное утверждение. Парень медленно лишается остатков рассудка, все не прекращает прокручивать в памяти произошедшее, доводя себя окончательно. Его рвёт в больничном туалете по несколько раз на дню, пока он прячет украденное снотворное под подушками и скрывает свою паранойю настолько хорошо, что Хёнвон время от времени бросает обеспокоенные взгляды. Кихён упрямо отмахивается, вымученно улыбаясь, дрожит от каждого шороха, медленно изнутри съедает и без того израненное нутро. Состояние оставляет желать лучшего, потому беспокоятся не одни лишь друзья, местные доктора всё пытаются убедить парня на лечении. Милая медсестра, говоря о дополнительных препаратах, пытается отвлечь забавными шутками и утешающей улыбкой, но белоснежные стены давят сильнее, словно готовы сомкнуться, не оставив и мокрого места. Он точно не помнит, сколько раз терял сознание в коридорах, даже не подозревает о количестве разнообразных лекарств в своём организме, но лёжа без сознания на койке, от которой неприятным запахом хлорированного белья веет, Кихён забывается, пусть на совсем незначительное время. Его больше не преследуют страшные воспоминания, что он готов выбивать пулями в висок, и больно навязчивые мысли о самоубийстве не ходят по пятам, напоминая зудящим шёпотом о своём предназначение. Парень дышит спокойно, не задыхается от безумных панических атак и не спеша в норму приходит. Чангюн не говорит ему, что сам уже здоров практически, младший нарочно глотает горькие таблетки и сутками проводит под капельницами, лишь бы подольше задержаться. Хосок постоянно вторит о надёжном укрытии, предупреждает о Киме, но Гюн упрямо закрывает на всё глаза, сводя все приходы друга к ссорам. Чангюну повторять всё несколько раз вовсе не обязательно, парень и без объяснений всё понимает лучше кого-либо. Когда подозрительные букеты с пустыми конвертами в них стали приходить один за другим, он осознал весь масштаб проблемы, что был огромен. -Чангюн, это неразумно, — вздыхает Шин, скидывая надоедающий белый халат с широких плеч, — Оставаться здесь, зная, что Намджун вкурсе местонахождения, глупо. Это совсем на тебя не похоже, — Хосок качает головой, шагает из стороны в стороны, пытаясь донести хоть что-то до затуманенного разума друга. -Не паникуй раньше времени. Через несколько дней мы скроемся из виду, — успокаивает младший. -Это необходимо было осуществить ещё давно, — шипит в ответ брюнет, — Пойми, Гюн, сегодня он прислал букет цветов, а завтра пришлет бомбу. -Я понимаю всё, но сейчас мне нужно полное выздоровление Кихёна. -Не веди себя, как ребенок! — срывается на крик парень, — Ты давно уже не малое дитя. Им замолкает, отворачиваясь к окну, не знает, как возразить. Хосок долго с младшего взгляда напряжённого не сводит, подбирает необходимые слова, что так не вовремя покинули разум. -Ты любишь его, но тебе пора решить: Кихён нужен тебе здоровый или живой, — бросает Шин, покидая светлую комнату. Парень выжидающе мониторит улицу, психуя, разбивает о пол стекло. У Кихёна, что все время наблюдал под дверью и каждый шорох уловил, этот звук отдаётся в ушах. На секунду проскальзывает мысль о том, что, точно хрустальная ваза, в какой-то жалкий миг их судьбы раскрошило на миллиарды мелких осколков, которые впиваются в разум по сей день. По телу проходится словно удар тока, парню кажется, он вот-вот потеряет сознание, рухнув на кафель, как кукла тряпичная, но, удерживаясь о металлические перила, что своим холодом вызывают неприятные мурашки, Кихён чаще дышать старается. Голос пожилого старика кричит о приступе, но у него в сознании всё плывёт, яркий свет ламп жжёт глаза, и голову от мельчайшего шума разрубает на две части. Вокруг толпятся врачи, приводя в чувства парня. Тот, шатаясь слегка, в постель заваливается, проваливается в сон сразу же, не успевает его голова коснуться подушки. Кихён спит под капельницей до утра и, проснувшись с дикой головной болью, застаёт лишь пустую палату с корзиной алых роз на низком столе. Перед глазами тут же всплывают картинки луж чужой крови, перемешанной с его собственной, а чёртовы рецепторы воссоздают тошнотворную вонь железа. Он медленно вертит в руках белоснежный конверт, когда в дверном проёме появляется младший. Чангюн не смеет поднять взгляда, сказать что-то хочет, найти подходящие действия, но не успевает ступить и пары шагов на встречу к Кихёну, как откуда-то с нижнего этажа слышится мощный взрыв. Уши закладывает, паника охватывает мгновенно всю больницу, доктора и медсёстры носятся по уцелевшим помещениям, экстренно эвакуируя больных. Има откидывает на пару метров силой взрыва, а осколки выбитого окна накрывают Кихёна. Парень приходит в себя через считанные секунды, тут же срывается к старшему. С его головы струями стекает вниз кровь, но он не разжимает чужой мягкой руки ни на миг. Они бегут по экстренной лестнице вниз практически в темноту, Кихён дороги не разглядывает, дым медленно оседает в лёгких, так и норовит залезть в глаза, изо рта вырывается надрывный кашель и грудь жжёт так, будто выхаркиваешь бронхи. В мыслях эхом повторяется, будто замкнувшая от своей старины кассета, вой молящих о спасении, парень спотыкается раз за разом, уже не в силах бежать дальше, разбивает хрупкие колени, мельком замечая знакомый силуэт, распластившийся на полу. Молодая девушка в белом халате сверлит пылающий потолок пустым взглядом стеклянных глаз, в которых Кихён уже не может разглядеть те самые искры. В безжизненном теле он совсем не может узнать ту самую милую медсестру с её глупыми шутками и заливистым смехом. Слёзы, вдобавок к едкому дыму, льются из глаз, когда его общим паническим потоком выбрасывает на мокрый после проливного дождя асфальт. Он трёт глаза, дрожит, не от лёгкой зимней прохлады, лихорадочно оглядывается по сторонам и, жадно глотая ртом свежий воздух, выкрикивает заветное имя. В суматохе, что унесла его непослушное тело за пределы здания, парень его потерял. Чангюн отпустил его руку буквально на секунду, но этого хватило, чтобы бесследно затеряться в толпе. Отчаянные выкрики заглушает повторный взрыв, отбрасывающий парня ещё дальше, пока в бесконечной галактике его потухших глаз отражается пламя. Он готов встать и бежать, что осталось сил, в пылающую больницу, лишь бы отыскать своего человека. Кихён больше не потеряет его, он просто не может ещё раз лишиться смысла жизни. Проходят считанные секунды, когда кто-то силой оттаскивает его как можно дальше, но Ю дерётся, вырывается обратно, падая и падая. Но знакомые крепкие руки ловят в необходимые объятия, он обмякает в родных ладонях, вдыхая теперь аромат дрожащего от ужаса тела. Парень не видит больше его лица, просыпаясь в карете скорой, лишь звуки ругани и голоса улавливает. Подъехавшие друзья сидят рядом, избегают лишних расспросов. -Я устал бояться за твою жизнь, — шепчет Минхёк, грея промерзшего Кихёна объятиями. -Мне так жаль, — хнычет он, хрипя от изнеможения, сжимает чужое пальто слабым запястьем. Вокруг беспорядок, толпы скапливаются в разных местах, откуда-то слышится отчаянный плач бедных родственников и страшные крики, но Кихёну кое-как удаётся игнорировать весь окружающий его кошмар, сосредоточившись на глазах, за которые он способен умереть не один раз.***
По новостям всех федеральных каналов кричат о минувшей трагедии, истерика Кихёна накрывает с каждым разом всё сильнее. Ему запрещают крутить надоедливое TV, не зная, конечно, что пересматривать эти кадры для создания новых приступов ему совсем не обязательно. Глаза закрыть становится больше не под силу, и успокоительные в него пихают через силу, так же, как и еду. Мигрень отныне не появляется внезапно — остаётся рядом круглые сутки, сопровождаемая невыносимыми воспоминаниями. Чангюн не показывается, и к началу следующей недели становится терпимее, но мысль, что, словно клещ, вцепилась в сознание, покоя никак не даёт. Кихён думает много, думает постоянно, но всегда приходит к одному — чувства людей взрывоопасны, а их даже буквально. Они разрывают всё вокруг себя, отнимая жизни, сотни жизней, а больная нужда двух поломанных судьбой душ способна своим взрывом разрушить целую вселенную. В мире принято бояться подобного, ведь полыхающий огонь сжирает не столько самих рехнувшихся влюбленных, сколько мир в радиусе множества километров от них. Мишенью становятся все, каждый, кто ближе, чем полагается. Все испытывают равносильную боль. В до сих пор не до конца окрепший организм вновь поступают препараты в неприемлемых для здорового человека количествах, но Кихён полностью здоровым никогда и не был. Минхёк, что все те часы продолжает оставаться рядом, слушая крики, сопровождающие очередную ссору Хёнвона и Шону, переключает внимание друга на глупые, абсолютно неуместные сейчас шутки, но Кихён улыбается слабо, сил, ни физических, ни ментальных, на споры или пререкания больше не осталось. Он не высыпается, открывая глаза в холодном поту от кошмаров каждую ночь, курит вредные сигареты, найденные в пальто Шону, и все набирает на экране цифры, зная прекрасно, что абонент вне зоны действия сети. На шатком балконе ветер и сырость, в принципе, как и в этом убогом жилище, на кухне лампочка отдаёт еле ощутимый тусклый свет, освещая два лица, что изучают друг друга пристально в перерывах между не надоедающими никому из них ласками. Хосок ненасытен, целует губы, лицо, шею, срывает тихие, доходящие лишь до его сознания, вздохи, а Хёнвон и не против зверского аппетита. Сейчас им всем это необходимо — нежность и любовь, что каким-то образом из уничтожающей всё на своём пути бомбы превратились в связку ключей от золотых ворот рая. И вся ирония заключается именно в непостоянности этих чувств. В моменты шторма любовь их спасает, даже несмотря на то, что она сама является причиной его возникновения. Кихён однажды находил спасение в этом. Безумная тяга дала бесценный шанс на искупление, хотя цена за прощение стала непомерной, и собственную погибель он отыскал там же. За ошибочное мнение о том, что цель оправдывает средства, и на пути к таким драгоценным истинным чувствам ты должен умереть и воскреснуть несколько раз, хороня весь цветущий мир за собой, идти по с треском ломающимся костям, парень цепляется из последних сил, лишь бы не сгинуть в пропасти, что одиночеством зовётся. Он хочет любить. Он готов отдать за любовь свою жизнь. Он уверен — Чангюн тоже. Но весомым аргументом это не является. Всё потому, что проблема и заключается в этом ненормальном желании жертвенности. Они готовы умереть, спасая друг друга, но без жизни одного не будет существовать ни любви, ни смысла для второго. Словно тропическое растение, брошенное в сухой Сахаре, лишённые своей единственной возможности любить, они увянут в забвении. Их мания — что-то за гранью безумного. Это не танцы в два часа ночи под мигающим от тёплого дождя фонарём. Не жгуты, какими припечатывают, оставляя заметные следы на запястьях, к койке в специальном отделении психиатрического центра реабилитации. Их привязанность переступает все границы разума. Человеческий ум не способен разгадать загадку их влечения. У Чангюна руки по локоть в крови и за плечами не самое светлое прошлое, у Кихёна на тумбочке баночки с разноцветными антидепрессантами и далеко не перспективное будущее, но оба сжимают ладони друг друга, цепляются за больные чувства, будто за надежду последнюю и в глазах видят исцеление, искупление ото всех совершенных грехов. Их отношения терпели предательства, когда они выдавали наглую ложь за святую истину, и солгут, глядя в глаза, они ещё не раз, но уйти не посмеют никогда. Острая обоюдная необходимость в тепле родного тела заставляет на стенку лезть, царапая ногти в кровь, но после, стоит им коснуться друг друга одним лишь взглядом, экстаз от встречи дурманит голову, хотя эти двое отнюдь не являются Панацеей друг для друга. Эта любовь — не любовь вовсе. Неизлечимая зависимость, что проникает под кожу, с каждым разом всё больше, и калечит их, с новым днём всё сильнее. Они убили бы друг друга, будь такая возможность, но дыхание при виде чересчур желанного человека спирает почти мгновенно, сковывая руки невидимыми, но крепкими кандалами, и им, кроме прощения, не остаётся ничего. Они — чёртов Иисус в жизнях друг друга, всепрощающая мессия. И, как бы они не старались сопротивляться, сука судьба сводит их, вновь и вновь, чтобы в конечном счёте уничтожить, как восседающее на небе, будто на своём личном троне, Солнце однажды уничтожит эту прогнившую насквозь планету. Чангюн появляется на пороге квартиры внезапно. Пару быстрых взглядов, глаза в глаза, перед тем, как Хосок уводит друга на кухню. Шону, не выждав и пяти минут, громко хлопает дверью, пока след терпкого парфюма растворяется в напряжённом воздухе квартиры. Кихён притихает, останавливаясь у кухонного порога, прислушивается к каждому шороху. -Ты успел всё приготовить? — тихо спрашивает младший, провожая отъезжающее со двора авто. Шин сдержанно кивает. -Когда? — вновь раздаётся вопрос. -Завтра утром машина будет выезжать с парковки элитного жилого комплекса. К десяти часам всё случится, — поясняет Хосок. -Мне стоит переживать? -Нет. Им обменивается тяжёлым взглядом со старшим, коротко кивает, направляясь к двери, от которой Кихён успевает улизнуть в глубь помещения. Янтарного цвета глаза, стоит им зацепиться за тёмные зрачки напротив, оторваться не в силах, в тишине пролетают секунды. Чангюн одним рывком преодолевает давящее расстояние, крепко в ладони старшего сжимает клочок бумаги. -Следите за ним, — обращается он к Хёнвону с Минхёком, что вынуждены наблюдать чужую агонию со стороны, и покидает дом, оставляя Кихёна стоять посредине комнаты. Ли трёт зудящие от телевизора глаза, продолжая телефонную беседу с Чжухоном, Хёнвон лишь закатывает глаза, услышав усмешку от Шина, и уводит Кихёна на опустевшую кухню.***
Утренняя парковка с расположенным на ней автомобилями высшего класса приветствует молодого парня в темном костюме, стоящего своей цены, холодом и тишиной, что сравнима с кладбищенской. По чистому кафелю не спеша ступают лакированные туфли на небольшом каблуке, в руках болтаются ключи от массивного джипа белой окраски, и он, прощаясь с кем-то по мобильному, быстро запрыгивает на водительское сиденье. Мотор машины заводится, бешено ревёт, точно голодный хищник, а в секунду после стоянку сотрясает оглушительный взрыв. Паркинг в считанные секунды охватывает огонь, поднимая с постели весь престижный район. Следом идёт ещё несколько взрывов от близстоящих машин, пока вокруг скапливается толпа. С главной дороги доносится вой приближающихся сирен скорой помощи и пожарных служб. Тонированное авто плавно отдаляется от места «внезапной» вспышки огня, в телефоне гудки и короткое «дело сделано».***
Лучи, обжигающие глаза, проникают сквозь окна в квартиру, вынимая уснувшего на рассвете парня из его очередной ночи кошмаров. Кихён, преодолевая усталость и рвотный позыв от нескончаемых таблеток, идёт за привычной дозой аспирина и обезболивающего, но знакомое имя, вырванное из утренних новостей, что играют на фоне спора Минхёка и Хёнвона, останавливает его. -23-х летний заместитель главы корпорации «KN» Ким Намджуна, Чон Чонгук скончался сегодня в десять часов утра. Сообщается, что причиной трагедии стал взрыв на парковке жилого дома в районе Апкучжон. Следственные работы на месте несчастного случая всё ещё ведутся. Мы приносим соболезнования семье и близким господина Чона. На данный момент больше никакой информацией мы не располагаем, — объявляет монотонный женский голос с телеэкрана. Картинки, практически, догоревшей стоянки транслируются по очереди, а у Кихёна в памяти всплывает подслушанный недавно разговор. Парень хватается за телефон, набирая отданный Гюном номер, но ответ получает от холодного голоса автоответчика. -Ты знал его? — догадывается Минхёк, неотрывно глядя на меняющиеся эмоции на лице друга, на что получает кивок. Хёнвон, что, в отличие от Кихёна, дозвониться сумел, говорит на повышенных тонах в соседней комнате, в конце яростно откидывая телефон. Мучительные минуты ожидания тянутся долго, полчаса проходят, как двое суток, но дверь всё же распахивается, спустя время, впуская в прихожую двоих парней. -Ты! — парень оставляет между ними считанные сантиметры, выдыхает в губы жгучий воздух, — Ты его убил! Он умер из-за тебя! Он кричит, на грани истерики, колотит грудь младшего кулаками, из цепкого кольца рук вырывается. -Он был приближенным Намджуна, — спокойно отвечает Им, морщась от боли сильнее. -Он был человеком! Он был хорошим человеком, а ты убил его! -Они сами напросились, я лишь продолжаю цепь событий. -Это ты запустил цепную реакцию! Смерть ходит за тобой по пятам! Я ненавижу тебя! Это ты во всем виноват! Я никогда не прощу тебе эти смерти! Кихён выдыхается быстрее, чем рассчитывал, сил сопротивляться так яростно в себе отыскать не может. Парень расслабляется, позволяет рукам Гюна обхватить себя, слёзы разбиваются о плечо младшего, падая прямиком с горячих щек. -Я ненавижу тебя, — тихо произносит Кихён. -Я тоже ненавижу себя, но если эта ненависть станет ценой твоей безопасности, мне нет до неё дела, — шепчет брюнет, вдыхая запах в рыжей макушки. Ли слышит всё, стоя за стеной, даже лучше, чем хотелось бы, слёзы по лицу расстирает, набирает номер, что заучил наизусть за несколько лет, и, шепча тихое «Я скучаю, ты приедешь?», улыбается в телефон, покидая квартиру после ожидаемо положительного ответа. Хёнвон, до которого доходят обрывки фраз, к Шину, что рядом стоит, разворачиваться отказывается. -Это безумие. Так не должно быть, — внезапно произносит блондин, тем самым нарушая тишину. -Мы убиваем их, чтобы они не убили нас, — отвечает старший, осторожно, словно ожидая позволения, смыкая руки на чужой талии. -Это животные инстинкты, — вертит головой Чё, невольно прижимаясь к груди старшего. -Это способ выживания, — еле слышно добавляет Шин, — Я хочу любить тебя вечно, и платить за это мне не жаль. Верь мне, прошу. «Я верю тебе» — ответный шёпот Хёнвона в самые губы, что в подтверждение и не нуждается, ведь старшему известно — ему доверят душу, сердце и бесценную жизнь. «Я скучал по тебе» — жадный выдох между поцелуями в теплой машине под конец морозного февраля, подаренный соскучившимся до боли Чжухоном полностью разбитому Минхёку. «Я люблю тебя» — почти не слышная фраза, сказанная на ухо одному лишь Кихёну Чангюном, в котором чувства угасать не смеют. Они простят друг другу всё, потому что любят, жизни больше. И даже если те чувства разбавлены слепой ненавистью и дикой болью, им нет дела. Самое важное между ними — любовь, а то, что её последствия разрушительней атомной бомбы совсем не имеет никакого значения.