Humilitas Переноси с достоинством то, что изменить не можешь. Луций Анней Сенека.
Сон был чрезмерно тревожным. Метавшийся в постели Иван будто то выпадал из реальности, то, словно ринувшись с высоты, возвращался обратно в свою комнату, осматривая ее туманным сонным взглядом, чтобы затем снова впасть в неприятное забвение со странными, как бы реальными, но все же сновидениями. Он слышал вроде бы знакомые голоса, но те были словно завуалированы, приглушены тонкой стеной, и хотелось проверить настоящие ли они, не очередной ли они розыгрыш беспокойного разума, но никаких сил не хватало на то, чтобы разлепить глаза, подняв отяжелевшие и, кажется, отекшие веки. Создавалось впечатление, что где-то на подсознательном уровне Иван понимал, что он совершенно не хотел просыпаться, потому как явно происходило нечто плохое. Давно он так ужасно не спал. — Россия, проснись уже! Его резко встряхнули за плечи, и Брагинский как будто вынырнул из-под воды, сломал ту тонкую перегородку, скрывающую реальность. С оглушающим вскриком он резко поднялся и оттолкнул от себя чужие руки, отползая к изголовью кровати с тяжелым, несколько болезненным дыханием. Иван попытался собрать в кучу глаза, со страхом вглядываясь в мутные очертания, скрывающиеся в темноте. — Ваня, mon cher, это я, тише-тише, — одна из теней ласково промурлыкала мягким голосом Франциска, и ледяную руку России, покрывшуюся липким потом, обдало порцией тепла чужой ладони. Иван наконец-таки смог привыкнуть к тьме и выровнял дыхание, попеременно смотря то на встревоженного Англию, то на сидящего напротив Францию, бросавшего на него обеспокоенные взгляды. — Так, уважаемые, нам некогда тут рассиживаться, поднимайся, Иван, да побыстрее, на счету каждая секунда! — Керкленд странно дергался и зажимал себе нос, выдыхая через раз. — Что вы тут делаете? Что происходит? — бормотал Брагинский, не в состоянии рассуждать здраво. По-прежнему он не мог понять, действительно ли эта парочка находилась тут или же это был очередной странный сон, появившийся из-за полубредового состояния мозга Ивана? Россия чувствовал себя, мягко говоря, очень плохо, причем не только морально, но и физически: ужасающе раздражающие мурашки бегали по всему телу, разные группы мышц попеременно сводило и отпускало, кожа была, как у земноводного, липкая от пота и неприятно холодная, голова кружилась, словно после аттракционов, а все инстинкты вопили о приближающейся опасности и… о неописуемом желании. — Ванечка, мой котенок, мы тебе все-все объясним, давай ты сейчас просто выпьешь это, — Франция настоятельно протягивал стакан с какой-то жидкостью, и Иван подозрительно на него покосился. — Ваня, сейчас совсем не время подозрений, мы здесь, чтобы помочь, ведь Америка… — Америка? — холодок пробежался по спине Брагинского, но был он подозрительно приятным. — Давайте, черт возьми, не сейчас! — вспылил Англия, яростно уставившись на Бонфуа. — Что ты с ним сюсюкаешься, как с малолетним, поднимай его и тащи уже в машину! — Может быть, ты уже выйдешь за дверь, если тебе здесь так невмоготу тут находиться, Артур?! — возмущенно вскинул руки Франция, чуть не разлив нечто в стакане. — Может быть, ты уже перестанешь мной командовать, а начнешь действовать быстро и четко! Как мы и договаривались, вообще-то! Слово за слово, и они начали ругаться, с каждым пререканием повышая голос все громче и громче, пока Иван сидел и тупо пялился на них, стараясь хоть как-то отогнать от себя ошейником сжимающееся вокруг горла неприятное предчувствие. Голова начинала гудеть сильнее, а в промежности стало подозрительно влажно. Осознание того, что с ним происходило, не ввело в стадию шока, скорее, навалилось тяжелым грузом, и на смену обуздавшего его ранее возбуждения пришла непомерная усталость. — Вы что, ненормальные?! Нашли время! В двери сверкнули очки, и от знакомых черт лица у Ивана перехватило дыхание. — Ал… — выдавил он из себя и невольно протянул руку к двери. Англия и Франция замерли, словно перепуганные зверьки, взглянув на него, а затем одновременно на проем двери. Было определенно что-то не так, и Брагинский принюхался. Нет, это не его запах. Довольно приятный, но слабый, по сравнению с естественным запахом Америки, и совершенно не то. Иван прищурился, и, к счастью (или к сожалению), там оказался обладатель более мягких черт лица и более французских волос. — К-канада? — неуверенно прошептал Россия. — Здравствуй, Россия. Мне жаль, но я не Ал, — он мягко и даже несколько виновато улыбнулся Брагинскому, а тот вовсе расслабился, и напряжение в комнате временно испарилось. — Да и слава тебе, Господи! — выдохнул Англия, обхватив свое лицо ладонью. — Я уж думал, что это конец, не пугай нас так! — Франциск, я все понимаю, — состояние Ивана резко ухудшилось, и его тело начало пробивать мелкой дрожью. — Давай стакан. Выпив его залпом, Иван, пошатываясь, но при помощи Франции все-таки поднялся с кровати.***
Ira Гнев — кратковременное безумие, поэтому управляй своей страстью или она будет управлять тобой. Гораций
Джонс в окружении четырех своих охранников вальяжно вошел в дом России, словно бы был здесь хозяином, никак иначе. Он подозрительно прищурился и огляделся на наличие потенциальной опасности — от его возлюбленного омеги можно было ожидать всего, особенно, в течку. В доме витал невероятно возбуждающий шлейф, который Альфред вобрал в ноздри, словно стараясь заполнить каждую альвеолу легких этим восхитительным ароматом. На первый взгляд, все было, как и положено, но что-то все-таки чрезмерно напрягало Америку и казалось неправильным. Запах был каким-то слишком… слабым? Он не насыщал собою воздух в доме полностью и не заставлял Джонса лететь сломя голову к его обладателю. Вывод лишь один — Ивана не было в доме уже около часа. Альфред принюхался еще разок — нет, полутора. Оскалив зубы, разозлившийся Америка, решив проверить свою догадку, рванул в сторону спальни и буквально выбил дверь с петель, а потом включил свет. Широкая кровать Брагинского, на которой они когда-то проводили вдвоем бессонные ночи, была пуста. Он приблизился и взглянул на не заправленную, со скомканным одеялом постель — от нее так пахло… Иваном пахло. Взяв в руку уже холодную подушку, он уткнулся в нее лицом и, вдохнув очередную порцию естественного запаха России, почувствовал сильное напряжение в паху. Альфред откинул одеяло, и его глаза зацепились за небольшие мокрые пятна на простынке. Наклонившись, он принюхался, а затем облизнул самое крупное из них. Этот солоноватый, но приятный вкус он не перепутал бы ни с чем. У его омеги точно началась течка. — Сэр, дом пуст, — сказал один из его охранников, когда заглянул в спальню. — Никаких следов, кроме запаха омеги. — Вы проверили те места, про которые я вам сказал? — спросил Джонс, пытаясь сдерживать подступающую к горлу ярость. — Первым же делом, но никого не нашли. — Выйди, — процедил Америка, и охранник беспрекословно повиновался. Дикая злость обуздала его (то ли от собственного проигрыша, то ли от того, что не было Ивана, который бы его успокоил), и Джонс, выхватив кольт из кобуры, начал палить в подушку, пока из нее не разлетелись по всей комнате перья, а затем он перевернул кровать — возможно, она была тяжелая, но от застелившей разум красной пелены гнева он совершенно этого не заметил. Та свалилась прямо на стоящую рядом тумбу с лампой, разбив последнюю и уронив тумбу, из которой посыпались какие-то мелкие безделушки России. Ничего страшного. Когда он найдет Ивана, — а он его найдет, — то купит им еще один общий дом и новую мебель, какую Брагинский сам захочет. И закроет его в этом доме, чтоб больше никто не посмел притронуться к Ивану. Чтобы никто не посмел больше украсть его у Америки из-под носа.***
Invidia Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности? Ветхий Завет. Притчи Соломона
Англия жал на педаль газа до упора, постоянно невзначай бросая взгляд на заднее сидение. Там, устало прикрыв глаза и болезненно скривившись, расположился на плече Франциска Россия. Франция без устали ему что-то шептал и успокаивающе гладил по волосам. Не то чтобы Керкленд ревновал… Но неприятное покалывание в области сердца чувствовалось все равно, особенно, когда Артур вспоминал про прошлые отношения между ними, когда Франциск еще был альфой, относившимся к Ивану с явным неравнодушием. — Как думаешь, Альфред уже здесь, в России? — тихо прошелестел сидящий рядом на переднем пассажирском сидении Мэттью. — Что? — Артур не сразу сориентировался и поэтому сперва не понял сути вопроса, направив мысли немного не в нужное русло. — А… Думаю, да. И еще, скорее всего, он уже понял, что Иван исчез из своего дома, и ринется его искать, как бешеная ищейка. Уильямс поджал губы, прибывая в напряжении, отчего и сжимал очень сильно свой телефон. — Почему вы просто меня не оставили там? Разве так не было бы проще? — хрипло произнес Брагинский. — В прошлый раз мы очень радовались, что вы наконец-то воссоединились, и на вас напала любовь-морковь, — сморщился Артур, припомнив то кошмарное время. — А теперь скажи, кому потом от этого было хорошо? Тебе? Нам? А, может, остальному миру? — процедил Англия, но все же решился добавить кое-что: — Или же вашему ребенку? — Артур! — взревел на него Франциск, а Канада повернул голову к Керкленду, гневно сверкнув глазами из-под очков… Почти по-альфредовски. Англия снова поднял взгляд в зеркало заднего видения, столкнувшись с плескающейся болью в сиреневой глубине, и понял, что лучше бы он просто промолчал (как всегда его и просил Франциск). Он сбросил скорость и съехал с трассы, остановившись. — Прости меня… Я… мне так жаль, я не хотел, — с искренним сожалением обратился он к Ивану, повернувшись. — Забудь, — сухо отрезал Россия, скрыв лицо в волнах волос и плече Франциска. Почувствовав, как сильно Иван сжал его руку, явно пребывая в миллиметре от срыва, Бонфуа тоже ответил такой же сильной хваткой, поддерживая Брагинского. Франция начал прожигать Артура совершенно нехарактерным гневливым взглядом, словно вот-вот собирался броситься на него и задушить. — Ради всего святого, Мэттью, сядь за руль! — скомандовал он. — Этот идиот ни черта не соображает уже, угробит нас еще по дороге! Керкленд с пониманием того, что крупно облажался, нахмурился, но ничего не ответил, когда Канада, послушно выполнив поручение находящегося на грани истерики Франции, распахнул его дверь. Англия выдохнул и вышел, заняв затем место Уильямса в машине. — Неужели Альфред не поймет, что это вы меня вывезли? — спросил Брагинский у Франциска после получасовой напряженной тишины. — Не волнуйся, мы все продумали, — ободряюще улыбнулся он. — Во-первых, твой запах очень сильный, и сам по себе неплохо перекроет наши, а во-вторых, мы сами выпили прототипы препаратов, которые… — Франциск немного потупился. — Маскируют наш запах, — со знанием дела добавил Канада. — Да, спасибо. Это разработка ученых США и Канады, — в голосе Бонфуа проскользнула гордость (явно за своего бывшего воспитанника). — Против Джонса с его же оружием? Неплохо, — поднял уголки губ в короткой улыбке Иван. — А куда мы едем, кстати? — В Киев, — чуть погодя, с явной неохотой ответил Франциск, внимательно наблюдая за всеми переменами на лице Ивана. — Это шутка? Брагинский стал взволнованно дергаться, ошалело всматриваясь в извиняющееся лицо Франции. — Добро пожаловать в нашу цирковую трупу, — снова съехидничал Англия. — Если ты сейчас же не замолчишь, я открою твою дверь и выброшу тебя из машины, — разъяренно сказал Франциск. — Я подтолкну, — угрюмо поддержал его Канада. Кекркленд печально фыркнул, обиженно насупился и замолчал. — Ванечка, мы едем в Киев, а затем посадим тебя на самолет до Афин. Потом через пару дней тебе придется сесть на корабль до меня. Даст Бог, в море тебя ничего не побеспокоит, а течка пройдет. Голос Бонфуа обладал каким-то успокаивающим эффектом, и Иван невольно поверил в его слова о том, что течка сама по себе пройдет. Как будто течка была всего лишь бельмом на глазу, что должно рассосаться без лишней мороки через несколько дней. Но он прекрасно понимал, что так просто все не закончится. Напряжение все же чуть спало, но почему-то Брагинскому по-прежнему не было спокойно на душе. Во-первых, да и, во-вторых, потому что дорога шла через Киев. Он любил Олега, но доверять перестал ему слишком давно. Иван прекрасно знал о чувствах брата к своему истинному, но ревность, как таковая, исчерпала себя еще в годы Холода. И, если быть честным, Брагинский испытывал к Олегу только жалость, за его попытки обратить на себя внимание Джонса. Порой он и вовсе думал, было бы ли у Ивана с Альфредом такое сильное притяжение, не пожелай судьба сделать их истинными, не будь у Альфреда истинного вообще? На кого бы он обратил тогда внимание: мог бы его объектов воздыхания стать, к примеру, тот же Черненко? Стало бы тогда хоть кому-нибудь проще? Россию разрывало от противоречивых чувств: собственнические черты характера встретились с подозрительным желанием испытать облегчение, обрати Америка свой взор на другого омегу. Но через секунду у Ивана свело челюсть. Ну уж нет. Пускай, он и злился на Джонса, пускай, даже отчасти в нем просыпалась к нему искренняя ненависть, но, узнай Брагинский, что Америка поменял свое направление к другому омеге, то разорвал бы его в клочья вместе с тем омегой. Своего альфу он ни с кем делить не собирался, и уж тем более отдавать. Прощать Альфреда, кстати говоря, никто тоже не планировал, по крайней мере, во время течки, а там уж дальше Брагинский посмотрит, как Америка будет дальше продолжать свои ухаживания и попытки извиниться.***
Avaritia Ненасытный богач остается беднейшим из бедняков. Эразм Роттердамский.
У Брагинского не было с собой практически никаких вещей. В барсетке, висевшей у него через плечо, были лишь пара одноразовых телефонов для поддержания связи с Франциском и Артуром, поддельные паспорта, кошелек долларовыми купюрами и бумажками евро, бутылочка воды и самое необходимое ему на данном этапе — лекарства. По словам Франции, предметы обихода и одежда должны были ждать его в каюте средиземноморского круизного лайнера, который вскоре должен был отплыть из порта Афин. В Киеве они лишь на пару часов пересеклись с Олегом. Тот встретил их на границе в обозначенном заранее месте. Он счастливо обнимал Брагинского, все пытался наладить контакт, но Иван на него шел неохотно и отвечал брату какими-то холодными дежурными фразами. Ему было стыдно, но Черненко был последним человеком на земле, кого Россия в такой неприятный момент хотел видеть. Олег отвез их в аэропорт, где все проследили за тем, чтобы у Ивана не возникло никаких проблем при посадке на самолет. Перед тем, как Брагинский должен был их покинуть и пройти в зал ожидания, Черненко всучил ему подарок от Николая. Сертификат, благодаря которому Ивана все же должны были запустить на самолет вместе с этим подарком говорил о том, что путешествие будет несколько опасным. Николай всегда тонко чувствовал, что надо было дарить. Хоть Россия уже несколько дней находился в Афинах, но спать нормально он все равно никак не мог. Слишком много мыслей кружились в голове, слишком тяжело он переносил течку. Солоноватый морской запах, витавший в порту, слегка протрезвлял затуманенную под действием лекарств и из-за бессонницы голову. В порту было много людей, все мельтешили туда-сюда, словно пчелки в улье. Было шумно. Но отчего-то Брагинскому все же нравилось вот так просто ходить среди людей — находясь в большой толпе, он всегда ощущал себя частью чего-то большего, а еще то, что он не одинок в этом мире. Иван неторопливо направлялся по Пирею к своему лайнеру, мельком разглядывая лица людей сквозь темные очки. Мимо него со смехом пробежали дети, а Брагинский усмехнулся, глядя им вслед, а затем едва сдержал смех, когда довольно крупный альфа под крик омеги понесся за детьми. Брагинский остановился и задумчиво взглянул в завлекающую глубину шелестящего, опрокидывающегося на камни моря, а затем вновь перевел взгляд на ту забавную семью: омега уже дошел до того места, где с понуро опущенными головами стояли дети и альфа и выслушивали его возмущения. Идиллия. Когда-то Иван верил, что и у него с Джонсом могла быть такая идиллия. Но мечта ускользнула также быстро, как волна с каменного выступа. Россия выдохнул, пытаясь вновь затолкать прорывающуюся наружу горечь. Он перевел взгляд на морскую гладь, и внезапно ему стало как-то не по себе: начало подташнивать, а волосы на руках и затылке встали дыбом. Странно, он ведь пил лекарства совсем недавно. Но, вроде как, это не были симптомы течки. Доверившись вопящим инстинктам, Иван повернулся к толпе и стал внимательно вглядываться в нее. У него перехватило дыхание, когда он выцепил глазами до боли знакомое лицо. Джонс был в темных очках, как и сам Брагинский, но Иван настолько сильно ощущал его взгляд на себе. Внезапно Альфред ломанулся сквозь толпу прямо к нему, расталкивая людей своим крепким телом, и Россия тем временем заметил еще нескольких мужчин, что также агрессивно направлялись в его сторону. Сердце забилось, как сумасшедшее, но ноги понесли Брагинского вдоль причала, и он буквально выскользнул из рук охранника Джонса, не дав себя схватить, а затем нырнул в толпу. Холодная испарина выступила вдоль позвоночника от нахлынувшего страха и осознания того, что Джонс его как-то нашел. У Ивана почему-то сразу появилась догадка о том, кто мог раскрыть его местонахождение. Россия чуть пригнулся и в панике начал бежать, непонятно куда, постоянно, словно напуганный зверек, озираясь по сторонам. Очень повезло, что сегодня отходили два лайнера, поэтому затеряться среди толпы было проще простого. И Иван даже слегка успокоился, когда перестал видеть в поле своего зрения американский «хвост». Вроде как оторвался. Брагинский немного расслабился — он и не заметил, как сильно сжал руками кожаную ручку борсетки, аж костяшки пальцев побелели. Иван вновь обернулся, чуть высунувшись из толпы, и зашагал спиной вперед. Чужие руки обвили его талию, заставив Ивана вскрикнуть от испуга. — Попался, — прошептал Джонс ему на ухо, и смесь возбуждения и страха волной нахлынула на Брагинского. Он стал вырываться, но Америка развернул его к себе и впился в губы счастливым поцелуем, сжав тело России так, что тот не мог ни сдвинуться, ни дышать в целом. Запах. Запах Джонса был как-то слабее, чем обычно. Вероятно, он тоже был на препаратах. Но его феромоны все же так приятно окутывали Ивана, словно накрывая теплым пуховым одеялом, с целью закрыть от всего зла в этом мире. Брагинский позволил прижать себя к широкой груди и чуть наклонить, как на той старой фотографии матроса и медсестры на Тайм-Сквер. Джонс целовал Россию с присущей ему напористостью, но и нежность проскальзывала в движениях его языка по чужим губам — он определенно очень соскучился. Вцепившись в его рубашку, Иван позволил на время уволочь себя в это приятное забвение. Они целовались так, словно вокруг них все исчезло, будто ничего плохого в их жизни не случилось, и они по-прежнему лежали в одной кровати после насыщенной ночи в Париже. Но внезапно Америка сжал Брагинского чуть крепче, напор поцелуя усилился, а Иван ощутил, как под одеждой мышцы Джонса слишком сильно напряглись, и он стал менять свою позу таким образом, чтобы определенно повалить Россию на землю. Иван попытался разорвать поцелуй, но Альфред не позволил, и как только Россия стал терять равновесие, то выудил из кармашка борсетки очень, как оказалось, нужный подарок Николая. Тонкое лезвие вошло под одно из нижних ребер Джонса, и Иван, готовый к тому, что Америка от внезапного нападения его уронит, вылез из объятий вскрикнувшего Альфреда, сделал большой шаг назад и резко наклонился вперед. Очки с лица Америки упали, и Брагинский увидел его шокированный взгляд, направленный сначала на омегу, а затем на нож в межреберье. Глаза его налились кровью, как и в том месте, где вошел нож. Джонс болезненно схватился за рукоятку, но вытаскивать лезвие, конечно, не стал. — Прости меня, — одними губами сказал Иван и со всех ног рванул в толпу. — Ива-а-ан! — будто звериный рык раздался за его спиной. Создавшаяся вокруг происшествия суматоха сыграла Брагинскому на руку, и толпа зевак, пытающаяся остановить и оказать помощь раненному Джонсу, который пытался угнаться за Россией, оттесняла альфу все дальше от него. — Взять его! Взять! — орал Альфред не своим голосом телохранителям, которые взялись, непонятно откуда. Брагинский рванул на трап к одному из лайнеров, оттолкнув зевающих от скуки охранников и контролеров. Те аж слегка встрепенулись и уже начали возмущенно вопить на погнавшихся за Иваном мужчин, а затем они и вовсе закричали от ужаса, когда следом побежал по трапу растолкавший всех на своем пути и пылающий адской яростью Джонс с огромным окровавленным пятном в груди. — Где он?! — срывался Альфред на охранников. — Ищите его, черт вас дери! Всем! Всем головы посношу! Мужчины побежали вдоль палубы на нос и затем в главный вестибюль, где уже расположились некоторые успевшие подняться на борт отдыхающие. Джонс, уже чуть сбавив скорость из-за нарастающего головокружения, ковылял за ними. Они растормошили весь персонал и гостей, и последние стали испуганно отходить к запасным выходам. Америку и его охранников наконец-то остановил персонал, и уже никто не заметил, как вместе с испуганной толпой выскользнул из одной неприметной дверки Брагинский, в суматохе схвативший с чей-то головы кепку, чтобы хоть как-то спрятать лицо. Россия быстро сбежал с лайнера и вновь нырнул в толпу, которая так внимательно наблюдала за происходящим на круизном лайнере «Вселенная». Только на выходе из порта Иван позволил себе немного отдышаться и все еще подрагивающими пальцами быстро набрать специальный номер Франции, дабы сообщить о том, что план провалился.