Три м: манипуляция, месть, музыка

Я готов снова пережить это, лишь бы утонуть в сладкой лжи.

      Первое, что смог ощутить Третий Рейх после отравления – тошноту.       Второе – новый уровень ненависти к себе. Уже давно к нему липли эти репейники. Они царапали и приносили боль, но сейчас их заменила колючая проволока, что обвязала грудь и мозг.       Рейх вяло открыл глаза и сразу заметил пустую капельницу. Это какой день он уже так?.. Немец посмотрел в телефоне дату и хмыкнул. Пятый день. Будь он человеком, всё обошлось бы не так легко.       «Можно ли считать интерпретации высшей расой?» – промелькнуло у него в голове и заставило горько усмехнуться, а после – стиснуть зубы. Не задумываясь, он замахнулся и, влепив себе пощёчину, шикнул: – Мразь, следи за мыслями.       Кожа мгновенно порозовела, отдаваясь покалыванием. Для более идеального пробуждения не хватало лишь душа, который им в случае Рейха был синонимом к "паническая атака". Немец истошно засмеялся от этого желания. Нет, он не боялся воды. Ему не нравился сам ритуал, особенно, когда приходилось оголять голову от уборов. Рей посчитал оптимальным вариантом принять контрастный душ за две-три минуты. И наказать себя, и выполнить правило "раз в неделю комплексные ванные процедуры".       Но сначала встать. Нет, порядок изменился. Резко сесть; чертыхнуться из-за боли в голове; едва не упасть, когда поднимался; встать, – теперь верно.       Рейх лишь мельком в зеркале увидел, что порвал рубашку и поцарапал себя. И фуражки не было. Осознав это, он быстренько вернулся в кабинет, надел её, захватил одежду и уже спокойно спустился в ванную.       Свет он решил приглушить и не снимать вовсе одежду. К чёрту эти правила, когда на душе паршиво. Да и за окном не лучше. Уже надвигались сумерки, и собирался мелкий дождь.       «Интересно, а Германия появлялась дома?» – подумал мужчина, когда мокрая одежда облепила тело. Хмыкнув наивным мыслям по поводу её эмоций, он уселся под струю воды и поджал колени. Немцу даже пришло некое сожаление по поводу того, что он сейчас в сознании. В прежней лихорадке он находил спасение. Пропало чувство пропасти под ногами, ушёл звон в ушах, тревога улетучилась, тяготеющие факты не давили на тело. Тогда он не ощущал, как присосалось сотни мелких червей к сердцу и мозгу, высасывая всю уверенность и стойкость. И так хотелось вернуть прежнее тепло от чужих нужных рук. Он уже замахнулся для второй пощёчины, но ладонь остановилась в сантиметре от щеки. Рей глубоко вздохнул и закрыл слив, позволяя двухминутному душу заменится на долгую и горячую ванную. Может, кипятку удастся добраться до внутренностей?       Растопить душевный холод не удалось, как и не удалось побриться без царапин на шее. Что-то в последнее время тремор начал играть злую шутку. Выглаженная форма и новая фуражка придали каких-то сил. Привычное кофе, освещение и лёгкая музыка вместе с погодой влияли на Рейха продуктивно. Немец решил взяться за работу, начав с дневника. Как всегда, надел очки и заранее убрал пыль с них. Он на одном дыхании прочёл запись между лихорадкой. С каждым новым словом он всё сильнее стискивал зубы, щурился, кривился, и, будто тот самый портрет Грея, отражал всё написанное. Будто вся желчь закипела внутри от этих многочисленных вопросов и надежд.       Мужчина перевернул страницу, чтобы убедиться, можно ли вырвать её и… замер. Он шире раскрыл глаза и не моргал, из-за чего начали собираться слезы. Уголок губ вздрогнул, потом снова. Кривая улыбка воцарилась на его лице. Комнату залил искренний смех некого отчаяния с обрывистыми нотками сумасшествия. Но и смех этот длился недолго – Рейх замолчал как-то совсем резко. – Смешно, – отрезал он.       Осознание того, что это был не Союз, не Союз, а Россия, будто разгладило одну из мозговых извилин, давая сойти с ума. Кричать. Но Рей молчал. Он молча наблюдал, как тонкая стена счастья разбивалась, как набирается в шприц проверенный кокаин, и как опускается поршень при введении наркотика. Он так же молча посмотрел в зеркало, пытался улыбнуться, разочаровался и нашёл лезвие в столе. Немец оставил царапины в уголках губ, рисуя улыбку. Не настолько заметную и отвратительную, как сделал Россия тогда. Не вытирая крови, он сел за стол и открыл ноутбук. Рей включил записи с камер и промотал к приходу Росса.       Парень пришёл почти через час после начала ухудшения состояния. Видимо, хотел отдать книги. Рейх потёр глаза и перемотал, прослушивая всё, что говорил в бреду, пока Росс бегал за капельницами, лекарствами, какао… Мужчина снял очки, протёр их и выдохнул. Россия и правда угадал с горьким какао; слушался, когда он унизительно просил обнять; мерял температуру и заставлял пить таблетки; пел песни, которые он просил. Россия не ушёл после того, как Рейх буквально кричал куда-то в пустоту: «Почему всё так? Почему ты поступил со мной именно так? Почему я? Почему именно я?». Росс ушёл, только когда у немца спала температура и улучшилось состояние в целом. Видимо, боялся.       Конечно, как тут не испугаешься: наркоман во время ломки и отравления принимает тебя за другого человека, который, скорее всего, сделал какое-то зло, да ещё и сам этот наркоман садист и, чёрт возьми, Третий Рейх.       Кокаина было мало. Он не готов сойти с ума сейчас. Нужно было поставить таймер перед взрывом. В ход пойдут другие психоактивные…       … Где-то в диапазоне между отчаянием и полной свободой он позвонил в дверь. Время перестало иметь смысл, как и холод из-за тонкой одежды. Дверь открылась. – Я не знал к кому ещё пойти, – проговорил он, задыхаясь, и обессиленно упал на чужую грудь…       … Рейх открыл глаза от ощущения, что его гладят по голове. И главное так мягко, привычно, нужно, что и страх пропал. Он тут же узнал запах, будто находился в своём доме. Кто же тогда?.. Немца получше укрыли пледом. Только сейчас мужчина понял, что дрожит. Рей нехотя, боязно посмотрел наверх и, увидев пред собой голубые глаза Союза, повернулся обратно. – Это я пришёл к тебе, и ты меня отнёс обратно, или я тебе позвонил? – Ммм, – СССР слабо улыбнулся. – Ты хотел позвонить, потому что я вижу телефон рядом с нами. Но, наверное, ошибся в какой-то цифре. – Нет, – перебил немец, – я не забываю. Может, я бился сомнениях. – «Я весь вечер бился в сомнениях. Чувствовал себя мотыльком, что бьётся в корпус лампы», да? – как-то случайно вспомнил Союз ещё старую запись Рея.       Тот кивнул и поджал ноги. – Так вот. Ты не позвонил, а просто остался лежать на полу. Потом начал задыхаться, может, началась тревога, и пошёл к первому попавшемуся человеку, который видел тебя в таком состоянии. – А вот и не угадал. Теряешь хватку, Совок, – криво улыбнулся он и повернулся на спину, смотря ему в глаза. – Я принял спидбол¹, поэтому тревоги не было, но сейчас плохо. А ещё, снова твоя ошибка, буквально несколько часов назад в таком состоянии меня видел другой человек с голубыми, как у тебя, глазами. Или мне показалось, и это была Японская Империя… Я её люблю, ты знал? Ну не мучай меня, не смотри так. Люблю её. Ох, голова болит, верни фуражку, – Союз "послушался" и нацепил свою ушанку на него. На что Рейх надул губы и замычал, как ребёнок. – Ну чёрт. Она в кошачьей шерсти. Мучаешь меня… А я только после отравления. Захотелось мне сухого кокаина, а его разбавили этим… как его, левамизолом. Страшная, страшная вещь. Умер бы, если бы не понял заранее, в чём дело. Но тебе-то на радость. Да… наверное, ждёшь так же, как и Германия, когда же ублюдок Рейх сгниет. Ха-ха-ха, точно.       Русский внимательно выслушал и слабо усмехнулся, то ли его словам, то ли от "нарисованной" улыбки: – Огонь в камине потух. – Мне и без него холодно, а с ним ещё холоднее будет, – пробормотал мужчина и приподнял руку, опустил ушанку на глаза и потёр костяшки. – Пальцы чешутся. – К чему бы?² – подхватил Союз. – Именно, – шикнул немец и продолжил чесать ладонь и предплечье. – Герелаш³. – Что-то знакомое… – Ералаш – развлекательная программа для детей. – Ах, ты! – Рейх даже подскочил и сел, но сразу болезненно простонал. – Прекрасно, вот ты и встал. Показывай свои залежи. И все заначки, Веник. – Ну не будь таким скучным… – протянул немец, но вздрогнул, заметив взгляд. – Ладно.       Рей нехотя поднялся и пошёл на кухню. Молча выбил несколько двойных доньев в шкафчиках, поднял плитку, достав оттуда пакетики, и поставил на стол бутылки от рома. – Доволен? – Ещё нет. Кнут или кнут, Рейх? – сверкнул глазами Союз и зашёл за ним. Немец же оперся на стену, не ответив. – Ещё полстолетия назад Россия воровал мои сигареты. И когда я об этом узнал, помню ещё Украина пыталась вину на себя взять, то я заставил его выкурить всю пачку. Так вот, может, с тобой так же сделать?       Рей надломлено засмеялся: – Лучший отец, что сказать. А насчёт меня, тут выбор кнут или убийство. Но не думаю, что я вошь⁴.       СССР закатил глаза и взял бутылку из-под рома. Открыв её, он принюхался, скривился и начал выливать разведённый кокаин в раковину.       Немец зашипел, смотря на это зрелище, но не сдвинулся с места и мысленно оплакивал и деньги, и наркотики. А старший же разгулялся не на шутку. Он выливал содержимое шприцов, пакетиков, бутылок, следил, чтобы Рей не пытался сохранить хоть что-то. – И… – протянул русский, выбрасывая шприцы через открытое окно. – Доволен. У тебя такие каждой комнате? – Нет, не в каждой.       Обиженно, но и безумно устало, он сел на пол. Рей уже скучал по приятному теплу, что раздавалось в брюшине, по эйфории, восторгу. Героин подействовал немного непривычно: кратковременная "депрессия" не хотела меняется на спокойствие и безэмоциональность. – Где ещё? – говорил так же строго старший. – В кабинете… где-то в стенах, – он опустил голову на колени. – Я всё сдам, сам выкину, только не уходи. Не уходи, останься. – Я и не собирался. Ещё убьёшь кого-то. Особенно, после отравления, – фыркнул русский и сел рядом. – Выкинешь абсолютно всё. – Выкину… – он опустил голову ему на плечо. – Сколько ты уже не просыхал?       На этом вопросе тон был мягче. СССР не хотел смотреть на немца, но и мурашки проходили от осознания, что происходит. – Столько, сколько и ты. Только наркотики замени алкоголем, энергетиками, работой и воспоминаниями. – Дай-ка подумать. Всю жизнь что-ли? – Ой, хватит… Я бываю чист, – он недовольно шикнул, но сразу расслабился. – Сейчас меня интересует, какая на вкус юшка из ядерного гриба…       Блондин резко посмотрел на наркомана, удивлённо спросив: – С 1943-го⁵ что-ли?       Тот кивнул и буквально упал ему на ноги. Ещё несколько секунд Рейх пытался улечься и только тогда сообщил: – Меня не интересует твоё мнение по этому поводу. – Ха, и почему это? – Потому что это моя жизнь. И она будет моей тогда, когда мне будет плевать на мнение других. Ты сам говорил это. – Вау, и ты даже помнишь мои слова? – Я помню всё, – немец посмотрел ему в глаза, – только трактую по своему. СССР цокнул языком и опёрся на стену. – Где же твоё "пардон" и "мерси"? Где та зажигалка, которой мы пиво открывали? – А кто-то говорил о зависимости от воспоминаний, – перебил язвительно русский, на что Рейх замолчал и отвернулся.       Союз горько усмехнулся и закрыл глаза. Осмотрел кухню, и от этого так защемило в груди. Этот воздух был знаком, чужое дыхание – горьким, и всё это казалось таким спонтанным. Пробивало на старые воспоминания. – И когда на лице появились морщины вместо прыщей? – как-то случайно вырвалось у него.       Рейх в ответ слабо улыбнулся и дополнил: – И когда пиратские романы на полках заменили сотни документов? – Когда во рту вместо сладостей леденцов стала ощущаться горечь сигарет? – Когда шоколад стал не сладок? – И когда перестало быть надобно давиться кашей, чтобы получить этот самый шоколад. – Стареем мы, Совок, а ни черта не меняется. Вот не хочется ли тебе наесться подорожника, чтобы залечить всё внутри?       Тот вздохнул и пожал плечами, ответив как-то спокойно: – Время уже истекло. А ты пытался свариться в кипятке?       Рейх усмехнулся, хмыкнул и резко засмеялся. Тихо-тихо, потеревшись немного щекой об его ноги. А когда смех прекратился, спросил: – На необитаемый остров что возьмёшь? – Хм… Книгу по выживанию и зажигалку. А то всё не помню. А ты? – Нож и дневник. Оставлю себя на бумаге и растворюсь в песке, словно морская пена.       Блондин лишь хмыкнул и запрокинул голову. – Совок, а, Совок? – Что, Рейх? – он потёр глаза. – Хочешь расскажу историю? – Удиви. – Бежало два юноши от пожара. Большого такого. И вот не повезло парням, потому что единственный путь был через огонь. Один из них спокойно перепрыгнул. А второй испугался. Всё стоял робко, и отражались в его глазах языки пламени. Первый же предложил тому бутылку, чтобы облил себя и не так боялся. Якобы: "доверься, это поможет". А вместо воды там был бензин.       Союз медленно опустил взгляд на него, а тот поднялся и вышел из комнаты. Русский тоже встал и пошёл за ним. Сейчас его тревожило чувство недосказанности. СССР смутно понимал, в чём дело, предполагал, на что тот намекает, но хотелось точных ответов. – Курить иду, – бросил немец, зашёл в кабинет, взял пачку сигарет со стола и открыл балкон. Выйдя на свежий воздух, он закашлял. – Как я ненавижу первый глоток воздуха. Он даёт людям жизнь.       Союз ступил за ним и фыркнул: – Философа включил? – Я под кайфом, чего ты от меня ожидал?       Оставшись без ответа, Рей достал одну сигарету и зажёг её. Он опёрся на перила и сделал затяжку. – Стрельнёшь? – русский прислонился рядом.       Младший протянул пачку и сжал зубами фильтр от комментариев по поводу его вкуса. Он уже хотел было протянуть зажигалку, но Союз наклонился и поджёг свою сигарету об его.       Рейх чуть ли дымом не подавился, но попытался сдержать самообладание. Курили они в тишине. Дым немного отсортировал мысли, но огонь горел. – А зрачки то у тебя расширенные, – улыбнулся СССР и выбросил сигарету с балкона.       Немец вздрогнул и посмотрел на него. В голове всё перевернулось вверх ногами, и он даже прослушал некоторые слова русского. Лишь заметить успел, как тот летел с балкона и мягко приземлился на траве. – Хорошего утра, – попрощался СССР и спешно пошёл вон. – Стой… – прошептал мужчина и вновь обессилено сел на пол. Вся сила покинула его от этой фразы. Мгновенно оторвала нити. Нет, надо успеть перед тем, как впасть в сумасшествие. Рейх дополз до телефона и набрал номер России. 5 утра, бывает, иногда полезно рано вставать.       И как только по ту сторону телефона появился какой-то шум, а гудки прекратились, он протараторил: – Росс, Россия, Россиюшка, мне срочно нужно поговорить. Не могу в твои глаза смотреть после того, что произошло, но объясниться должен. – Да, я тебя слушаю, Рейх, – не сразу и немного растерянно ответил он. – Спасибо тебе за эту помощь, ты буквально спас меня. Спасибо за то, что не ушёл ещё в начале и не испугался. Ты, наверное, понял, что я видел не тебя в горячке. Я видел совсем другого человека, который сделал мне много плохого и хорошего. Я могу сказать, кого я видел, если тебе это нужно. Но, если ты и так это понял, прошу, никому не слова. И не говори никому о моей этой ошибке. Я доверяю тебе, пожалуйста, не сломай моё доверие. Ты один из немногих, кто знает об этой слабости с наркотиками. Я, – он глубоко вдохнул, чуть ли не задыхаясь от волнения, – я всегда это контролировал, только сейчас что-то не очень получается. Но всё в порядке. Я мог обидеть тогда ещё, где-то месяц назад, когда давал тебе книги. Я боюсь заботы именно из-за того человека, не могу принимать помощь, не чувствую себя безопасно, но я очень тебе благодарен за всё, что ты сделал, делаешь и ещё сделаешь.       Парень внимательно выслушал и тихо вздохнул: – Всё хорошо, я понял. И говорить никому не собирался, не волнуйся. – Неудобно спрашивать, но… Ты догадался, кого я видел, ведь так? – Думаю, да.       Рей хмыкнул, широко улыбнувшись: – Умный ты парень. Хороший, умный. Спасибо тебе.       Буквально сразу после этих слов немец повесил трубку и закрыл окно, готовясь к неминуемому.