Три м: манипуляция, месть, музыка

      Польшу сложно было назвать человеком, коллекционирующим свои обиды и страдания – конечно, она помнила людей, сделавших ей больно, и прощать их за это пока не собиралась, но свои травмы она пусть и не забывала, но всё же прорабатывала, чтобы они не мешали ей.       Специфика жизни в деревне стран ведь отнимает возможность полностью избавиться от раздражителей, вечно попадающихся на глаза, особенно если ты живёшь недалеко от них, а на одной ненависти ты только продолжишь причинять вред окружающим и самой себе (у неё под боком был очень яркий пример подобного человека, имя которого начинается на «Г» и оканчивается на «ермания»), потому она и пошла по пути рефлексии и терапии, оставив напоминания о травмировавших моментах прошлого лишь в редких упоминаниях во время болтовни на отвлечённые темы и в спорах, в которых она часто напоминала другим то, что они творили в те времена, когда монархом с самым долгим сроком правления ещё была королева Виктория. Польша своему своеобразному девизу «Не думай о боли, если не хочешь, чтобы она вернулась» следовала верно, благо, что этому способствовали свойства её характера, и до этой недели считала себя абсолютно в этом преуспевшей в умении переживать стрессовые ситуации с максимально возможным спокойствием.       А потом случился этот август, тот злополучный вечер, неожиданная травма Германии и все остальные дни, соединившиеся в один большой день сурка.       Польша впервые за очень долгое время попала в ситуацию, в которой ты не можешь понять: это ты сходишь с ума от паранойи, или все вокруг просто ничего не понимают? Ей хотелось биться головой о стену, когда она слышала равнодушные и фальшивые замечания о произошедшем от знакомых или ловила жалостливые взгляды от друзей, но и изолироваться от этого не могла. Где-то на вторые сутки всего этого она случайно пересеклась с Литвой, та посмотрела на неё таким сочувствующим взглядом, что Польше захотелось отвернуться, и, не сказав не слова, потащила её к себе домой отпаивать горячим чаем. Польша не была уверена, что именно вызвало у неё такую реакцию, и с грустной усмешкой предположила, что она просто настолько плохо выглядит – она ведь почти не смотрелась зеркало в последнее время, поэтому не знала, что творится у неё на лице, но чувствовала, что злость, обида и горечь, которыми она в тот момент дышала, влияли и на её внешность. В тот вечер Литва много говорила, что такое иногда случается, что надо просто подождать, пока всё вернётся в норму, что произошедшее не угрожает ничьей жизни – в общем, почти слово в слово повторяла то же, что Польша за последние сутки слышала уже раз сто из уст разных людей, – а потом предложила ей переночевать у неё, чтобы та не оставалась одна на ночь. Польша согласилась.       Польша была благодарна тем, кто как либо поддерживал её, но всё равно чувствовала себя чертовски одинокой – не только из-за отсутствия Германии, но и из-за чувства, будто только она во всём их обществе придаёт этому хоть какое-то значение. Она не ожидала от всех вокруг драматичного заламывания рук и слёз, нет, совсем нет, но она чувствовала сильнейшую обиду из-за того, что на неё смотрели как на помешанную, когда она повторяла, что во всём виноват Рейх. Неужели это не очевидно для остальных?! Возможно, действительно не очевидно: вдруг она действительно поехала головой? Господи, какой бред – сто лет назад как-то пережила всё произошедшее, а сейчас от такого незначительного в сравнении с прошлыми трагедиями происшествия сошла с ума? Бред, бред, бред. Она не могла свихнуться! Это они ничего не понимают, ничего, ничего, совсем ничего... – Ничего... — пробормотала она вслух, отводя светлую чёлку в сторону. Она сегодня весь день была занята мелкими делами, как назло навалившимися именно сейчас, поэтому она была рада, что в комнате Германии, в которой она сейчас сидела, царил полумрак – глаза чуть-чуть отдыхают. Надо бы их беречь, а то тоже будет очки носить, и в их паре нарушится баланс уровня зрения, – совсем ничего. Ничего, да, милая?       Германия, лежащая на кровати рядом, конечно же не ответила ей. Польша от неё ответа не ожидала – она ведь не сумасшедшая, да? Она не сумасшедшая, это они ничего не понимают, не понимают, не понимают... – Не понимают, – повторила, как зачарованная, и осторожно коснулась руки Германии – жутко холодной. У Польши кровь вечно кипит, поэтому она своей тёплой ладонью, тёплыми пальцами стала поглаживать кожу Германии. Привычка, старая новая привычка, она делала так иногда и до всего этого, когда они лежали вместе в кровати, Германия рассказывала что-то, а она выводила одной ей известные фигуры на её руках, оглаживала запястья, выступающие косточки, тоненькие полоски шрамов... – совсем ведь не понимают, да?       Германия, конечно, всё ещё молчит, никак не реагируя. Польша закрывает глаза обеими руками и вдруг болезненно улыбается, думая о том, какой же глупой она стала. Пальцы закрывают тот слабый свет, разлившийся в помещении, и её глаза наконец-то полноценно отдыхают, поэтому она совсем не хочет их открывать и ещё какое-то время проводит вот так, в темноте и тишине.       Хотелось спать, очень хотелось, но ещё немного посидеть здесь хотелось сильнее, поэтому она через силу оторвала ладони от глаз, несколько раз моргнула ими, чтобы убрать цветные пятна перед ними, посмотрела на Германию и замерла, увидев, что она тоже открыла глаза. – Германия! – воскликнула она, улыбнувшись почти до ушей, и подскочила с места. Та никак не отреагировала на это, но Польша не обратила на это никакого внимания, списав это на состояние её организма после пробуждения. Она простояла несколько секунд, смотря, не отрываясь, на Германию, после чего машинально полуобернулась к одной из стен... и увидела тёмные силуэты в углу комнаты. Подскочив от неожиданности, она схватила с тумбочки свой телефон и стала светить им в том направлении, лихорадочно перебирая в голове, кто это может быть. Шутка в том, что диапазон возможных вариантов одновременно был неограниченным и равным нулю – теории находиться здесь мог кто угодно, но при этом этот «кто угодно» был уж слишком тихим и неприметным, раз уж умудрился сидеть здесь и оставаться незамеченным для слуха и зрения Польши. Так кто же он? – Кто здесь?!       Ответа не последовало.