Порой наступает момент, когда понимаешь, что быть удобной для всех нестерпимо сложно.
Я дергаюсь и распахиваю глаза. Первый учебный день, новые впечатления от поста старосты, урок зельеварения. «Мне нельзя опаздывать», – мелькает быстрая мысль, при которой хочется сорваться с места и действовать. Найти силы, чтобы встать и не казаться самой себе сонным ленивцем – сложно и практически не имеет смысла. По тишине понимаю, что еще рано и все девочки спят. Облегчено вздыхаю и откидываюсь обратно, залезая под одеяло с головой. Неспокойный сон блуждает по голове, отдаваясь в теле слабостью: я вскакиваю третий раз за ночь, чтобы убедиться – не проспала. Проще завести будильник и спокойно уснуть до его первых звонков. Но я знаю, что это не поможет. Я буду соскакивать каждые полчаса, опасаясь, что неправильно поставила стрелку будильника. А может и вовсе забыла завести, или просто неспособна ждать неизбежного, отсчитывая секунды. Поэтому в будни я не могу спать долго. Знаю, что мне нужно проснуться в определенное время, неспешно собраться и увидеть в зеркале не пугало и не призрака, который спал сотни лет, и вот свершилось, он проснулся. В выходные я позволяю себе расслабиться и отключить свой внутренний зов будильника. Но только если уверена, что мне некуда торопиться. «Вся моя жизнь – расписание времени по минутам», вспыхивают слова мамы в голове, не помню, когда она говорила мне это, но признаю свое расписание ложным. Я не умею жить так, как она. Мне нужно неимоверно много сил для осуществления самых незначительных дел, которые меня не вдохновляют, которые сжимают клещами горло, не позволяя сделать свободный вздох. И не важно, когда я их делаю: утром, вечером или ночью. В стороне происходит звук шебуршания, а после на моей оголенной от одеяла ноге оказывается тяжелый комок, обдающий теплом и шерстью. Мастер. Несильно толкаю книззла, призывая слезть с меня; его чрезвычайная любовь к моему телу неуместна. Питомец обиженно бьет меня львиным хвостом и сворачивается в клубок у изножья кровати. Сам виноват. Перевернувшись на другой бок, прикрываю глаза. Хочется вернуться в притягательный сон, разглядеть получше каждую деталь, запомнить звучание мелодии. Но как бы я не бежала от снующей реальности, она меня настигает с удвоенной силой. Мастер не подает виду, что я его интересую, но мне просто необходимо его прощение. Мне ужасно неловко за то, что отогнала его, когда он хотел ласки. Я же все равно не сплю. Всмотревшись в голубые, точно как у меня зрачки животного, свела в извинение брови, и книззл ударил меня вновь хвостом, но уже не так агрессивно, как прежде. Я давно научилась распознавать его удары: когда что-то не устраивает – беглые, прерывистые; злость – несколько сильные, с явной агрессией; а доброта – тихие. Книззл легким прыжком оказался рядом со мной и замурчал. Я запускаю пальцы в шерсть питомца и закрываю веки. Перед глазами появляется пелена, что-то плывет и вспыхивает тусклым светом. Дым развеивается, и я вижу пылающий закат. Шум морского прибоя. Смятый пергамент с неразборчивыми символами. Ужасающее рычание и когти. Янтарные листья. Снова когти… Что-то вонзается в запястье и ведется до ладони, отдалено понимаю, что остаются красные пятна, и тут же соскакиваю с кровати. В голове лишь один щелчок: только не опоздание! Мастер расцарапал мне всю руку – несносное, глупое животное. Я быстро нахожу наручные часы и облегчено вздыхаю. Время еще есть. Или нет… Запоздало замечаю удивленные глаза соседки, но в ту же секунду они становятся более раздражительны и Мегги отворачивается. Прекрасно. – Кто там? – я киваю на дверь в ванную комнату. Однокурсница тяжело вздыхает и почти выплевывает: – Стела. Мне до невозможности хочется сказать, что проще одеться и идти сразу на завтрак, чем ждать, когда Стела Браун выйдет из ванной комнаты. Но, конечно, я молчу, хотя хочется кричать, потому что я все-таки проспала, и теперь возможность спокойно принять душ растаяла как снежный ком весной. За четыре года сожительства с однокурсницами я привыкла вставать раньше, чтобы успеть принять душ первой и желательно без чужого внимания. Конечно, переодеться можно и в комнате; я давно перестала чувствовать скованно себя в присутствии соседок, но не достаточно, чтобы принимать душ, когда они устраивают из ванной показ мод и бегают беспрерывно туда обратно. Но сегодня мои внутренние часы дали серьезный сбой, за что должны поплатиться. И расплата не заставила себя ждать. – Роза, ты староста, у вас же есть своя ванная. Черт возьми, конечно же! Замечание Мегги заставляет остановиться в поисках расчески. Конечно, ванная старост. Мне бы не хотелось злоупотреблять данной привилегией, тем более я понятия не имею, есть ли какие-то ограничения. Но разве сегодня у меня есть выбор? У меня – да, а вот у остальных вряд ли. Я собираю в небольшой рюкзак школьную форму и косметичку, и быстро выхожу из комнаты. Главное успеть к завтраку. Я пересекаю гостиную факультета, где еще никого нет, прохожу через проход с портретом Полной Дамы, но не наблюдаю ее на холсте. Уже собираюсь свернуть в сторону лестниц, но о мои ноги ударяется хвост Мастера, как я могу судить лишь косвенно, но опустив взгляд, действительно вижу его. Ладно, пора тебе отрабатывать утренние ласки, тем более ты и есть виновник моих проблем. Мастер снова бьет меня по ноге, наверняка, оставляя красные следы – хорошо, что не кровавые, и заворачивает за поворот, в совершенно другую сторону от пятого этажа! Может, ему сказать, что… Книззл поворачивается ко мне мордочкой и все мои возмущения пропадают. Чертовски умное создание. Хорошо, что не все животные такие. Мастер доводит меня до средневекового гобелена и трется об него. Мое промедление заставляет его вновь замурчать, я осторожно нащупываю границу гобелена и отодвигаю чуть в сторону его. Мне открывается узкий проход: о нем я не знала. Я вообще знаю не так много тайных ходов Хогвартса – лишь те, о которых говорил кто-то из родственников или, которые мне показывал мой книззл. Питомец быстро проскальзывает внутрь, и я следую за ним, чтобы тут же удариться головой об выступ на низком потолке. За что же мне сегодняшние мучения? В сердце все еще лелеет мысль, что не выскачет шишка на лбу, и я не опоздаю на урок. Привычное состояние паники возвращается, и я ускоряю шаг. Мерлин, я не взяла часы! Сколько же у меня еще есть времени?! Узкий проход расширяется, и я вижу винтовую лестницу, ведущую вверх. Мой питомец заскакивает на одну из ступенек и всеми возможными силами показывает, что дальше я иду одна. – Спасибо, нахальная морда. Быстро пробежав лестницу, оказываюсь в темной нише; слабый луч света проскальзывает на одной стороне ниши, куда я и иду. Наугад тяну руку и толкаю очередной гобелен. Я оказываюсь прямо перед статуей Бориса Бестолкового. Можно я себе похлопаю, что у меня есть доступ в ванную старост? Отсчитываю четыре двери слева от статуи и облегченно выдыхаю. Но что если и эта ванная занята? Смутные мысли посещают мою голову. Действительно, я ведь не одна староста, к тому же ванной могут пользоваться и капитаны команд. Я буду самой большой дурой на свете, если зря потеряла столько времени. Могла бы подождать, пока девочки освободят ванную, но, разумеется, тогда бы точно опоздала не то, что на завтрак, но и на урок, причем, вместе с однокурсницами. Но если я сейчас не сделаю шаг в сторону двери, то последствия опоздания будут куда плачевней. Прикоснувшись к ручке двери и наклонившись к ней, прошептала: – Кедровые шишки. Дверь отворилась, и я без колебаний вошла внутрь: все мысли о том, что здесь могут быть и другие вылетели, ведь дверь бы не поддалась, будь здесь кто-нибудь. Первое, что я заметила – белый мрамор, который и составлял всю ванную. Длинные белые шторы пропускали утренние лучи солнца, что делало помещение светлым и визуально гораздо больше, чем оно было. Но я не позволила себе полюбоваться прекрасной комнатой, делая пометку обязательно сюда вернуться. Даже, если Стела Браун научится мыться быстрее, чем обычно. Эта ванная того стоит. Я как можно скорее принимаю душ, чищу зубы и сушу теплым потоком воздуха из волшебной палочки волосы. Как мантру повторяю одно и то же: «Надеюсь, не опоздаю!», когда выхожу из ванной, резко открыв дверь, и понимаю, что она обнаружила некое препятствие. Мне хочется провалиться под землю, когда я слышу знакомый голос, который покрывает меня матами. Спокойно, Роза! Черт возьми! Сделав осторожный шаг из-за двери, первое, что замечаю держащегося за нос молодого человека. Он стоит боком и, кажется, совсем меня не замечает. Может, я успею сбежать незамеченной? – Роза! Не успела, как-то обречено проносится мысль, когда Джеймс поворачивает голову в мою сторону. Он все еще придерживается рукой за нос, и я замечаю, что его пальцы в крови. Я, правда, так сильно его… ударила? – Извини, – лепечу, пытаясь придумать оправдание. Но оно как назло не приходит. Если бы я знала, что будет такое, вообще бы не взяла значок старосты. Джеймс машет рукой в мою сторону, призывая помолчать. Мне хочется подойти и осмотреть его лицо, я уже делаю шаг навстречу, но в последний момент останавливаюсь. А что я могу сделать? Не думаю, что там что-то серьезное, иначе бы он не выглядел так, будто ничего не произошло. Произойти-то произошло, но его, кажется, не сильно задело это. Или я просто не знаю, как должен выглядеть человек, когда его бьет кто-то дверью. Конечно, Поттер раздражен и взвинчен, но почему-то мне не хочется верить, что он будет в обиде на меня. Или будет? Но это даже не важно, потому что я чувствую себя ужасно в этой ситуации. Хорошо, что я ударила всего лишь своего кузена, а не кого-нибудь другого. – Ты мне мстишь, Роза? – Джеймс смотрит на меня прямо, наверняка, хочет, чтобы я провалилась – я сама хочу этого же! – За что? – вырывается у меня, хотя я понимаю, к чему он клонит, но сейчас точно не тот момент, когда можно дискуссировать. Мне просто нужно дойти до гостиной, взять учебники и надеяться, что, по крайней мере, я не опоздала. Взяв во внимание кузена, точно не опоздала. Хотя, кто знает, Джеймс Поттер может и забить на все уроки сразу. – Это я хочу тебя спросить, моя дорогая праведная кузина, – он достал палочку, (у меня сердце екнуло, представив, что он сейчас будет мстить мне), но он только прошептал какое-то заклинание – кровь остановилась, и не осталось никакого напоминания о произошедшем. Конечно, кроме нас самих. Мне нужно бежать, но, кажется, Джеймс не намерен меня просто так отпускать. И дернул же меня черт тогда вообще с ним разговаривать. Обречено прикрываю глаза, глубже вздыхаю, мне не нужно лезть, мне не нужно давать никому советы, мне не нужно спорить с ним, мне не нужно… Но меня периодически накрывает, и я сначала говорю, а потом основательно думаю. И о своих словах я пожалею ровно после того, как уберусь подальше от Поттера. На безопасное расстояние, чтобы во избежание, так сказать. – А ты без старосты школы? – я не хотела это говорить, но слова вырвались сами, заставив меня прикусить язык. Кузен усмехается, но мне совсем не смешно. – Прекращай, – Поттер дергает плечом и направляется к двери. Я поспешно отхожу; он почти скрылся и закрыл дверь ванной, но я зачем-то произношу: «Я даже не начинала». И он возвращается, резко поворачивается ко мне, и я начинаю жалеть, что не умею растворяться в воздухе, бегать со скоростью света, и вообще не умерла, когда открыла рот. – Я не буду извиняться, если ты на это рассчитываешь, – семикурсник бросает в меня свои колючие слова и пристально смотрит, будто рассчитывает, что я начну канючить, топать ногой, чтобы услышать его извинения. Полагаю, к этому он привык с Лили. А разве не я должна извиняться за то, что ударила его дверью…? Я почти задаю ему этот вопрос, но потом понимаю, что он имеет в виду и отвечаю, старательно подбирая слова: – Не передо мной тебе нужно извиняться, – а ведь все так хорошо начиналось, пока я не вышла из ванной так не удачно. Джеймс снова усмехается и, да, черт возьми, он насмехается надо мной! Для него мои слова ни-че-го не значат, они – пустой звук, неприятный, но терпимый. И пока он не считает свои поступки плохими, пока не научится думать о ком-то, кроме себя любимого, он не поймет ничего, что мне бы хотелось. – Ах, да! Эллис. Они ей нужны, извинения? – Когда ты ее бросишь вряд ли. Она все равно будет тебя оправдывать. И эта правда, куда очевидней, чем то, как поступит Джеймс. Эллис любит, искренне, наивно, по-детски, и когда столкнется с преградами, когда поймет, что их отношение были только ее, она будет истязать себя. Не Джеймса, а себя. Она найдет тысячу и одно оправдание, чтобы видеть в нем по-прежнему идеальный образ парня, который должен быть с ней. И, конечно, в том, что не получилось, только ее вина! Джеймсу и нужно это – ее оправдания. Я понимаю, что лезу не в свое дело, и мои доводы для него звучат абсурдно. Потому что он верит в свои убеждения: если не чувствует себя виноватым, то я не тот человек, который убедит его в этом. Не нужно было задевать эту тему вновь, но уже поздно менять что-то, меня колеблют его слова. Конечно, я не считаю его омерзительным, по крайней мере, не настолько, чтобы не разговаривать с ним и до такой степени, чтобы доказывать ему с пеной у рта. Я прекрасно понимаю, что все мои попытки глупые и провальные. Джеймс мне не приятен, как человек, но он и мой кузен, так что ссориться с ним все равно не получится. Долго. И упрямо. Только остановиться уже не могу. – Почему тебя это так волнует? Джеймс прислоняется к стене спиной, но его глаза все еще прожигают меня с ног до головы. – Потому что у всего есть пределы, Джеймс. Ты можешь хотя бы показать малейшее раскаяние? Роза, что ты несешь?! Мне хочется сбежать, как можно скорее из этого коридора, чтобы перестать чувствовать себя дурой. Мне вообще-то пора! Но почему я все еще в этом чертовом коридоре? – Обалдеть!– Поттер трет лицо руками и, мне кажется, что что-то подсчитывает в голове. – Роза, за что раскаяться? Интересный вопрос. Может, за то, что плохо относишься к девушкам? Или считаешь себя правильным и благородным, а на самом деле редкостный придурок, желающий лишь того, чтобы им восхищались? Быть может, у тебя нет права обращаться с девушками, как с вещами, не задумываясь о последствиях? Может, уже пора взять ответственность на себя, Джеймс Сириус Поттер?! Хочется прокричать ему все это, но я лишь качаю головой. Это, очевидно, лишь мое мнение, на которое ему плевать. Я вообще не должна думать и говорить об этом. Его жизнь – не моя. – Тяжелый случай, – я вздыхаю, не в силах внятно объяснить кузену, что не так с его поведением. Да он все равно не поймет! – Ты безответственный самолюбивый идиот, Джеймс Поттер! Иди уже! Мысли разбросаны хаотично, когда я быстро сбегаю по винтовой лестнице и прислоняюсь к каменной стене. Холодный камень утыкается мне в спину и это заставляет меня двигаться дальше. У всего есть границы. Я их только что разрушила, потому что Роза Грейнджер-Уизли не может быть такой. Не может повышать голос, не может возражать, не может делать так, как хочется ей. Моя жизнь – сплошные «не может»! И никто не может мне помочь стереть их с моего лица, кроме меня. Но где я могу взять силы, чтобы смыть их, как грязь со своей личности, когда невозможно принять себя другой, когда я сама забываю, где я настоящая? Есть ли эта настоящая Роза Уизли? Да, есть, но настолько глубоко в той Розе, которую видят каждый день, что она не в состоянии всплыть, как спасательный круг, до того, как в нее полетят камни, вспыхнет вокруг адское пламя, а я сама перестану бороться за то, что должно быть у меня по праву. Я произношу пароль в гостиную Гриффиндор на автомате, даже не поздоровавшись с Полной Дамой. Думаю, она не обидится. Мерлин, я думаю о том, что подумает обо мне чертов волшебный портрет! Что можно говорить о живых людях? Голова начинает гореть от ужасных по своему содержанию мыслей, сейчас мне хочется залезть под теплое одеяло, накрыться им с головой и прижать к груди книззла, как единственного, кто меня понимает. Пусть и не может ответить. Но я лишь останавливаюсь у своей комнаты, выравнивая дыхание и торжественно подмечая, что не все девочки еще собрались. Значит, чуть-чуть, но, все же, я успела. – Стела! – Она что еще в ванной? – я подхожу к письменному столу и собираю учебники по расписанию. Наверное, нужно сказать девочкам, какие у нас сегодня уроки, потому что расписание им дадут только вовремя завтрака (мне, как старосте, дали еще вчера на собрании старост в поезде), но вспомнив, что у меня с ними есть разногласия по предметам, и то, что я не обязана им, ничего не говорю. Если бы их так волновало расписание, спросили бы сами. – Да нет, то есть да! Она в ванной, но уже второй раз – у нее, видите ли, маска для волос, – эмоционально выдает Кэтрин и бьет кулаком по ванной двери. – Стела! Мы сейчас опоздаем. – Ясно. Ну, хоть что-то не меняется в этом мире. Я не общаюсь со своими соседками больше, чем это необходимо. Конечно, я признаю, что с ними зачастую интересно и весело, но мне быстро становится скучно с ними. Наверное, потому что я так далека от них. Еще на первом курсе я держалась обособлено: да, мы общались, и я могла назвать Мегги Финниган своей подругой, но примерно в середине второго курса, я стала отдаляться от нее и от всех остальных. Сама не могу понять, что на меня нашло, и, может, не сделай я этого, было бы куда проще сейчас. Вновь начинаю искать недостатки в себе. А почему я должна винить себя за то, что мне бывает противно, когда я нахожусь с ними и слышу, что они говорят? Конечно, это нормально говорить о косметике, о мальчиках, о Хогсмиде, но мне просто неинтересны эти темы. Я не знаю почему, может, я не правильная девочка? А может я повзрослела слишком рано не то, что для ребенка, а даже для девочки? Мне хочется, чтобы у меня просто появился человек, которому я могу рассказать все, которому можно вывалить все свои чувства, эмоции и проблемы. С которым можно побыть собой, хотя бы ничтожные шестьдесят секунд. У меня есть Хьюго. Но я не смогу сказать ему и сотой доли. Он не сможет меня понять. Да, я люблю его, но мои метания проходят мимо него. Конечно, я доверяю ему, только этого не достаточно, чтобы говорить на личные темы. Я сама, да, себя загоняю в угол, как кошка мышку? Есть Альбус. И да, возможно, он меня поймет. Кузен сможет меня утешить, поговорить на любую тему. Только я сама давно поняла, мне этого недостаточно. Как бы он не старался сблизиться, его попытки сводятся к нашему общему провалу. Для меня проще держаться с ним, как со всеми, в принципе, на расстоянии. Без лишней привязанности, которая дает только сжимающееся сердце и мое понимание: я равнодушна к чужим проблемам. Равнодушна. Лицемерна. Холодна. И все это Роза Уизли. Только я сама не знаю, правда ли это или ложь. Почему-то я уверена, что я и есть такая, даже с тем лицом, которое прячу – такая. – Роза! Помоги мне с первокурсниками, – я оборачиваюсь на голос, когда прошла почти всю гостиную. Быстро бросаю взгляд на спускающихся первокурсников. По-моему, они должны были уже быть в Большом зале на завтраке, потому что первокурсники стараются отдалённо запомнить, по крайней мере, часть пути. – Мы же договорились, что … – староста мальчиков уходит, даже не выслушав меня. Он просто сбегает! Сбросив на меня свои обязанности. И так всегда. На самом деле я давно привыкла, что кто-то может указывать мне, говорить, что делать и не считаться с моим мнением. Почему? Да потому что я не умею возражать! Мысленно – да, я построю сотни словесных конструкций, которые могла бы сказать, но, разумеется, не скажу, лишь буду корить себя за это. За то, что не могу просто взять и согласиться. С другой стороны мне же пора уже выходить из зоны комфорта и хоть что-нибудь сделать. Начать с меньшего, чтобы закончить большим. Только начинать мне не дают: всегда найдется тот, кто окажется сильнее меня, наглее и беспринципнее. А я всегда найду возможность оттянуть себя и свои желания в угоду другим. Замкнутый круг. Чтобы найти конец ему, нужно распутать душевный клубок, который я сама плету и не собираюсь останавливаться. – Ты можешь меня заплести? – меня дергает сзади темноволосая девочка и нагло протягивает мне расческу. И куда мне сбежать? Если я сейчас скажу, что на сегодня это не моя прямая обязанность, то перестану уважать себя даже на ноль целых одну тысячную. И это будет моим личным крахом и глобальным разочарованием мамы. Роза не может загубить все, что выстраивала годами в себе. Поэтому я исполню просьбу напарника, не имея возможности отказаться, и глубоко в душе прокляну его, потому что на деле не способно отстоять свои интересы. Черт. – Эм, да, конечно… Как тебя зовут? – неуверенно взяв девочку за руку, я повела ее к пуфику возле камина. – Джульетта Хилл. Девочка послушно садится на пуфик и поднимает голову, повинуясь направления моей кисти. Я медленно расчесываю ее спутанные волосы, замечая, что остальные первокурсники столпились у выхода из гостиной. Наверное, боятся занять чье-то место за креслами. Все первокурсники проходят через это. Четыре года назад и я так же жалась, ожидая появления старосты, но, в отличие, от них у меня было одно небольшое подспорье – Мари-Виктуар Уизли. Она была моим первым человеком, который слушал меня и разбирался с моими проблемами, пока училась в Хогвартсе. Наверное, с ней у меня самые лучшие отношения. Она старшая кузина, с которой у меня нет ни одной темы для разговора, но при этом Мари может поддержать меня. Так было пару лет назад, сейчас… да, опять же моя вина. – А я – Роза Уизли. Я не так искусна в косичках, поэтому плету не замысловатый «дракончик». Прядь, еще прядь. У Джульетты до невозможности сложные волосы: густые, кудрявые и при этом пышные. Мне напоминают они волосы кузины Рокси. Наверняка, девочка тоже упряма и неуправляема. – Да, я знаю… Мой однокурсник Смит, кажется, говорил о тебе… восторженно, – девочка дергает головой, чтобы посмотреть на меня, но я шикаю на нее и она пристыжено возвращает прежнее положение. Но уже поздно: мои пальцы выпустили одну прядь непослушных волос, из-за чего половина косички побежала по наклонной. – Скорее не обо мне, а о моих родителях, – я успеваю задержать волосы и снова крепко сжимаю их в своих пальцах. Столько раз слышала, как говорят обо мне, но лишь в том контексте, что я дочь Гермионы и Рона Уизли. Никому и в голову не может придти, что образ, который есть у родителей, совершено не мой. Это они известные и талантливые, умные и храбрые, а не я. Мне, правда, очень сильно неприятно, когда со мной разговаривают так, словно перед ними стоит сама Министр Магии Гермиона Грейнджер-Уизли. Вот Джеймсу и Лили нравится такое незаслуженное внимание и восхищение, а мне нет. Мне было бы приятнее, если бы никто не считал меня «золотым ребенком». Но меня, как и всех моих кузенов и кузин, воспринимают только так. А собственно, где та легкость достижения целей, о которой говорят все вокруг меня? Где мне хорошо живется, приходясь дочерью Министра Магии? Почему на меня ложится чужая ответственность, хотя при понятии «золотой ребенок» все должно быть наоборот? – Не-ет…– тянет Джульетта, легко качая головой. – Он говорил именно о тебе. Ты ему понравилась! Она улыбается и мне приходится тоже улыбнуться. Я снимаю с ее худенькой кисти резинку и закрепляю крепко на кончике косички. Детские мысли наивные и беззаботные, вспоминаю, что у меня очень редко возникали такие легкие и глупые. – Почему ты так считаешь? Закончив, сажусь на корточки перед первокурсницей, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Она перебрасывает через плечо косу и отводит зеленые глаза; я замечаю, что на ее щеках появился румянец, и она более скованно улыбается, чем до этого. Маленькая девочка, которая уверена, что есть великая любовь, для которой все покорно. – Ну, он же сказал, что знает как тебя зовут, ты староста и… он сказал, что все знают кто такие Уизли… – выпаливает на одном дыхании она и, погрустнев, добавляет тихо: – Но я не знаю! Я так привыкла, что в меня тыкают пальцем, потому что я Уизли, что когда девочка говорит мне, что не знает мою семья, я хочу заплакать. Потому что есть хоть кто-то, кто не помешан на любви к великолепной семье Поттер-Уизли. Но это так… необычно, вернее, странно, что мне требуется несколько секунд, чтобы задать вопрос. – Ты из семьи магглов, верно? – Да, но один мальчик в поезде сказал, что это плохо. Он назвал меня… Она выглядит такой наивной малышкой, которую хочется защитить. У Джульетты появляются слезы на глазах, а я уже знаю, что ее ожидало, поэтому перебиваю ее. Отчего мир настолько жесток, что им неважно кто перед ним стоит? Даже после войны с Волдемортом остались предубеждения о чистоте крови. Никто не думает о том, что не мы выбираем, в какой семье родиться; что мы не имеем права ставить себе в заслуги то, что было достигнуто нашими предками; что все, абсолютно все, и магглы и волшебники – равны в жизни. Да, у нас, волшебников, есть преимущество, но нет того, что было достигнуто магглами без магии. – Это неплохо! И… Слушай, моя мама тоже из семьи магглов и она очень хорошая и талантливая, поэтому, если кто-то тебя обидит по… этому поводу, можешь сказать это. Уверяю тебя, больше желающих не будет. Будут, обязательно будут, но ей знать не обязательно. К тому же, для зарвавшегося мальчика-первокурсника – угроза действительно страшная и серьезная. Для более взрослых это ничего не значит, но всегда можно сказать Невиллу. Но конечно, я вряд ли это сделаю. – Почему? – Потому же, почему твой однокурсник знает меня и мою семью. Ладно, пусть будет хоть какая-то польза от меня и моей известной фамилии. Сама не могу понять, что собственно дернуло меня на советы маленькой девочке. – Мне нужно спросить у него? – мисс Хилл улыбается и заглядывает мне в глаза. – Идем, нас уже ждут, – я тяну ее в сторону выхода, захватывая свой рюкзак. Конечно, девочка узнает о моей семье все, что только сможет найти в доступной секции библиотеки, или выпытать у однокурсников. Мне так хорошо знаком ее огонь в глазах, когда понимаешь, что горы можно свернуть, если поверить в свои силы. Только я давно уже забыла, где можно взять эти силы, чтобы бежать дальше.***
Возбужденные первокурсники семенят за мной, лавирую между спешащих студентов на завтрак. Особо любопытные задают мне вопросы, но я лишь быстро проговариваю ответы, прекрасно осознавая, что они ожидали услышать совсем другое. Я вижу их разочарование от того, что не могу внятно, с расстановкой объяснить, почему двигаются лестницы, портреты переходят с одной картины на другую. И хотя многие являются детьми из волшебных семей, их любопытство не отстает от магглорожденных. Разумеется, я все это знаю, но просто не в состоянии рассказать это первокурсникам так, чтобы они поняли. У меня никогда не было стремления в общении с детьми. Сейчас в семье нет таких маленьких детей, самый младший ребенок – Лили, но она уже выросла из того возраста, когда можно было учиться ухаживать за малышами, тем более я сама была маленькой в те времена. Конечно, я контактировала с очень маленькими детьми, и не сказать, что мне или им было приятно. Они ко мне не тянутся, а у меня нет никакого желания менять это. Дети – это не мое, во всяком случае, пока. Но первокурсники – не совсем маленькие дети, хотя с высоты пятнадцати лет, это кажется иначе. У них уже есть представление о мире, они хорошо разговаривают, и я точно знаю, что сюсюкаться с ними не стоит. На примере с кузенами и братом проверено. И я не знаю, как мне с ними быть. Поэтому просто отбиваюсь стандартными фразами – да, не профессионально, не так, как должна вести себя староста факультета. Но с другой стороны: что я могу сделать, если не умею общаться с людьми, даже младше себя? Половина мест за факультетскими столами занята, но по приближению к дверям Большого зала, нам перерезает путь не стройный поток пуффендуйцев с едва переводящим дыхание старостой. Заметив меня с первокурсниками, староста кивает мне и слабо улыбается, наверное, радуясь, что не единственный, кто задержался. Убеждаюсь, что все первокурсники заняли место за факультетским столом и иду на свое привычное место, где уже сидит Фрэнк. Сегодня, очевидно, ненормальный день по всем понятиям, к которым я привыкла. Все, что происходит с утра – только начало. Понятия не имею, откуда у меня взялась такая святая уверенность в том, что еще что-то грянет, но это точно произойдет. – Привет, совсем забыл, что ты теперь староста и у тебя много обязанностей, – Фрэнк улыбается, но я не могу ответить ему тем же, лишь слабо дергаю уголком губ. – Да, обязанностей хватает, – «Причем не только своих» ,– думаю и сажусь на скамейку, пододвигаю к себе тосты, нахожу вазочку с ежевичным джемом. Будем сластить себе жизнь. Я тот человек, который любит сладкое, но при этом совершено точно может жить без него. Правда, меня может иногда накрывать, и я заедаю сладким все свои неприятности и неудачи. –Ты слышала, о чем все говорят?– Фрэнк вопросительно смотрит на меня, когда я откусываю хрустящий тост чаем. Мерлин, мне всего лишь нужно посидеть спокойно пару минут. – Нет. О чем? Мне не хочется продолжать разговор, но и сказать об этом без видимой причины не могу. Тем более, во мне проснулся интерес: однокурсник выглядит восторженным и, услышав мой вопрос, давится овсяной кашей. – Что к нам приедут уже на следующей недели иностранные гости. Ты же слышала вчера директора, – как само разумеющееся произносит он, искренне не понимая моей заминки. – Фрэнк, я вчера пришла ближе к концу ужина, поэтому не подозреваю даже, о чем говорила директор. Почему никто не предупредил меня, что с постом старосты ко мне придут и новые неприятности? Или почему никто не спросил, а хочу ли я быть старостой? Вчера прямо перед прибытием на станцию Хогсмид, двое третьекурсников устроили дуэль, собрав вокруг себя, по меньшей мере, два курса. Я сама не сразу поняла, что там происходит. Сначала услышала какие-то странные всхлипы, выкрики, а потом меня выдернул из столпившейся в тамбуре толпы Луи. Незадачливые дуэлянты не прошли дальше фурункулов и синяков: когда мальчишки не смогли разобраться друг с другом магией, решили прибегнуть к наиболее легкодоступному способу – кулаки. А мне стоило больших трудов разнять упрямых, зарвавшихся идиотов, а после сопровождать их до Больничного крыла. К слову, мне еще и выговор дали за то, что я не смогла справиться должным образом со своими прямыми обязанностями. И никого не смутило, что я ехала в голове состава, а в последнем вагоне оказалась случайно. –А, да, – однокурсник морщится, припоминая что-то. – Короче будет Турнир Трех Волшебников, только видоизменённый, как я понял. О, значит, это то самое мероприятие, о котором мне писала летом мама. Моя интуиция поражает. Да, Турнир серьезное дело, требующее очень больших сил и не меньшей ответственности. – То есть? – Ну, Макгонагалл сказала, что в этот раз Турнир будет длиться около месяца, от школ будет несколько участников. Раундов будет больше. По-моему, они хотят сделать игры на вылет: в финале будет только три чемпиона! – Ясно. Мне не становится от этой информации ни жарко, ни холодно. Вообще никак. «…надежде, что ты сделаешь правильный выбор». И что имела мама в виду, когда писала данную строчку? Неужели она полагала, что я решусь учувствовать в Турнире. Нужно, конечно, уточнить есть ли возрастное ограничение, потому что в прошлый раз позволили подавать участие студентам, достигшим пятнадцати лет, если не ошибаюсь. Я могла бы подать заявку? Возможно. Но лишь в стихийном порыве. По глупости. – Говорят, Джеймс будет участвовать. Долгопупс кидает это, смотря в сторону, и я поворачиваюсь туда же, чтобы увидеть смеющегося Джеймса с друзьями. Ничего не говорит о том, что с ним что-то произошло утром. Хотя, с чего его вообще должна сильно задевать наша встреча и последующий разговор? Ладно, будем надеяться, что дальше наши склоки не пройдут. – Эллис говорит? – Я ищу рядом с кузеном девушку, но не нахожу. Они все-таки отлипли друг от друга? Ха-ха-ха. – Да нет. Она-то, как раз, против. –Это ничего не меняет. Меня удивляет позиция Эллис, но подумав, прихожу к выводу, что это вполне в ее духе. Только с Джеймсом она не прокатит. Поттер будет делать лишь то, что хочет сам. Он может рискнуть и потерять все; может зайти в тупик, ничего не осознав. Ему все равно на последствия, а риск – это то, что заставляет его жить. Эллис, как бы она ни признавалась ему в любви, как бы ни просила одуматься, ничего не изменит. Наверное, только оттолкнет от себя еще дальше, потому что Джеймс привык, что у него нет никаких запретов. А правильная и разумная, пусть даже и влюбленная, девушка не может оценить то, что испытывает кузен при опасности. Ужасно ненавижу то, что могу анализировать Джеймса. Меня выдергивает из раздумий голос за спиной, и от неожиданности давлюсь доеденным тостом: – Роза, раздай расписание. Черт. Черт. Черт. Снова. Блеск. Радуйся, Роза Уизли. Эллис кладет рядом со мной на скамейку стопку пергамента, где я замечаю закладки по курсам, и уходит. Она просто уходит, не взглянув на меня! Да сколько можно не ставить меня в расчет?! Я что не имею облика, что они позволяют себе так со мной обращаться? – Это твои обязанности! – я успеваю крикнуть ей вслед, когда она уже подходит к Поттеру, видимо, ожидающему ее. Плевать. Первый шаг сделан. Главное не сойти с дистанции на начальном уровне. Мерлин, понимаю, что сжимаю кулак под столом до такой степени, что ногти впиваются в кожу. – Я занята, Роза, – она отмахивается, как от назойливой мухи, даже не взглянув на меня. – Тебе ведь не трудно. К тому же, это скажется положительно на твоей репутации. Плевать. – Но отрицательно на твоей. Если не можешь справиться со своими обязанностями, передай их другому. Держимся и не поддаемся паники. Я хочу сбежать, когда Эллис поворачивается ко мне лицом, словно не ожидала подобной преграды. Кажется, что весь мир остановился, и все студенты и профессора смотрят на меня, удивляясь, как же Роза Уизли решилась воспротивиться чужим указам. – Я передаю их тебе! Просто раздай. – Имела в виду, что не справляешься – передай значок старосты другому студенту. Я не буду выполнять то, что должна делать ты. –Роза… Но она не заканчивает, потому что Джеймс что-то говорит ей очень тихо. Я вижу, что Эллис недовольна его словами, но не спорит. Староста, молча, подходит ко мне и, забрав расписание, посмотрела на меня, как на флоббер-червя, и пошла раздавать пергамент, начиная с первокурсников. Фрэнк неодобрительно качает головой в мою сторону. Он серьезно считает, что я должна выполнять работу его сестры пока она гуляет с Джеймсом? Я прямо смотрю на него, вынуждая ответить на незаданный мною вопрос. – Почему ты не хочешь помочь Эллис? – У меня есть свои обязательства, у нее свои. Что-то не устраивает, всегда можно отказаться, – я поджимаю губы и ищу взглядом апельсиновый сок, который нахожу дальше нашего с Фрэнком места. – Тогда почему ты не отказываешься? А ведь я уже думала, что он не станет со мной спорить и вызовется пододвинуть ко мне графин с соком. Да, мне будет сложно выстоять штурм чужого равнодушия ко мне через призму собственной маски на лице, которую видят окружающие слишком долго. Слишком долго, чтобы неожиданно осознать, что ни черта они не знают. Потому что новый образ может сильно удивить, в первую очередь меня саму. – От значка старосты? Я не говорила, что меня не устраивает назначение… – Я не успеваю возразить, он меня перебивает. – Но ты сказала, что не хочешь выполнять обязанности… – Твоей сестры! Я выполню на двести процентов свои, но чужие не буду, – цежу по слогам каждое слово и встаю со скамьи. Аппетит пропадает, и компания однокурсника становится очень не комфортной. Я почти выровняла дыхание и стала той собой, которую видят все. Но что-то не так. Мне хочется сделать что-то еще, что успокоит моих демонов сегодня, и я очень надеюсь, искренне, не только сегодня. Отказ исполнять работу Долгопупс оказывает на меня воодушевляющий настрой, поэтому я нахожу своего напарника почти у края факультетского стола. Шок – главное оружие. В шоковом состоянии человеком проще управлять. Мерлин, когда я стала думать так цинично? – Если ты не забыл, Джек, то сегодня и до окончания недели, ты занимаешься первокурсниками. Джек Томас переводит на меня недоуменный взгляд, а когда понимает, о чем я говорю, слабо дергает уголком губ. Отлично. Он не станет прямо сейчас мне возражать, потому что понимает, что я в своем праве. Я хочу выдохнуть и похлопать себе, но не чувствую удовлетворения. Только мерзость к себе. С какой стати я не могу выполнить, молча то, что не раз уже выполняла? – Я не могу, – он умоляюще поднимает ладони. Да нет, быть не может! Не может ведь он взаправду не понимать, что существует ответственность и правила, которые нужно соблюдать, как бы тебе они не были далеки. Хотя, к чему все это, Роза, сама-то давно поняла? – И что у тебя случилось? – Я вижу, что Томас хочет что-то ответить, но не успевает. – Осенние обострение, невероятное головокружение и влюбленность, аллергия на обязанности старост? Может, тебя покусал оборотень, или ты упал с неба и это ниже твоего достоинства? Староста мальчиков смотрит на меня не понимающими глазами, которые расширяются по мере моего монолога. Джек поворачивает голову в сторону своего друга, который не обращает на нас никакого внимания, наверняка считая, что разумные и правильные старосты сами могут разобраться в своих несогласиях. Поэтому однокурсник поворачивается снова ко мне и выдает то, что я никак не ожидала: – Да это тебя оборотень покусал. У тебя, что ПМС, Уизли? – Будем считать, что я этого не слышала. Может, я переборщила и взяла не самые лучшие примеры? В самом деле, почему у меня не может произойти нечто подобного, что я перечислила ему? Да, пусть у меня будет осеннее обострение! Пусть меня покусал оборотень, которому стало жаль меня. Или пусть у меня будет для всех ПМС. Но вот за высказывание обидно. Что кроме этого ничего не может случиться? Я, наверное, покраснела при его словах, но мне не особо есть до этого дела. У меня было время, чтобы принять тот факт, что некоторые считают, что могут задеть девушку тем, что дано ей физиологией. В этом нет ничего постыдного, но говорить об этом с… мальчиком все-таки не комильфо. Я разворачиваюсь и быстро покидаю Большой зал, пока еще кто-нибудь не решил воспользоваться моими ресурсами так, как им угодно. Сама не знаю, что испытываю при этом. Удовлетворение? Слабое, ничем не закреплённое, оно такое шаткое, что я не могу им насладиться. Но я сделала шаг, начала обратный отсчет, ожидая окончания эстафеты и финального свистка со словами: «Справилась. Молодец!». Порой наступает момент, когда понимаешь, что быть удобной для всех нестерпимо сложно. Я постоянно делала то, что хотят окружающие. Не в силах возразить. И сегодня что-то щелкнуло в груди, в голове, во мне самой, что мне надоело; что я хочу бороться. Сегодня я устала держаться и терпеть нестерпимое.***
–Пожалуйста, скажи, что тебя тоже довели до ручки первокурсники? – ко мне подходит Альбус, оттирая с рукава мантии белые пятна. Он выглядит таким измотанным, что у меня пропадает желание хвастаться, что меня настигнет данная учесть лишь на следующей недели. Во всяком случае, я очень сильно на это надеюсь. Но шестым чувством знаю, что рано радуюсь. Все-таки отказать однокурснику не одно и то же, что отказать профессору или первокурснику. – Как первый день? – Я замечаю на спине кузена пятна и тянусь отряхнуть. Альбус поворачивает так, что мне становится легче осуществить задуманное. На пальцы оседает мел: надеюсь, первокурсники не взяли пример с Пивза. Даже представить не могу, что он делал с детьми. Спокойный Альбус никак у меня не может ассоциироваться с бегающим старостой, который подставляет спину, закрывая тем самым одиннадцатилеток от полтергейста. – Я знал, что будет хорошо, но что настолько, даже не представлял!– Ал поджимает губы и оборачивается ко мне. – Ты выглядишь не такой раздражённой, как я, но слишком растерянной. Альбус Северус Поттер всегда видел во мне истинные эмоции, даже тогда, когда у меня не было желания их показывать. Я могу назвать его самым близким человеком, после родителей. Именно он не позволял мне окончательно поверить в то, что я та, которую не видят все остальные, иллюзия, от которой нужно избавиться навсегда, беззастенчиво побороть, чтобы не было соблазна обернуться на нее. И почему я не могу назвать его другом? Дело лишь в родстве? Глупо. Хьюго и Луи – лучшие друзья. Я ведь понимаю, что Альбус считает меня близким и родным человеком, понимаю, что готов быть мне другом и, наверное, сам так и считает себя им. А я нет. Мне плохо от этого, плохо и стыдно, что я не могу назвать его другом, хотя он этого заслуживает, как никто иной. –Давай не пойдем туда, – кузен поворачивает голову в сторону кабинета зельеварения, куда я направила руку. Меня обуревает ужас от предстоящей вакханалии. Я ненавижу зельеварение. Это абсолютно взаимно! Не то, чтобы я не учу материал или плохо занимаюсь – нет. Все гораздо проще, правда, никто эту простату не хочет видеть. Я не понимаю саму отрасль зельеварения. Не могу почувствовать и понять, что один ингредиент может влиять на всю работу. Формулы, зелья, инструкции… Заучиваю, но ничего не помогает! Я совершено не помню, что мы проходили в прошлом году, хотя это будут спрашивать. Можно было сотни раз подготовиться, повторить, снова заучить, только ничего бы не произошло. Я себя знаю. Мне не интересно это направление, и как сказал мне однажды профессор Слизнорт: «Не у всех есть талант к данному мастерству». И как бы мне не было обидно, что я чего-то не могу достичь, сейчас понимаю, что и не надо. Мне действительно легче смириться и не требовать с себя знание зельеварения так, что хочется выть от бессилия. Но этого хочет мама, этого хотят все остальные. И никто не готов понять, что я этого не хочу. И сегодня начинается мой персональный ад. Профессора Слизнорта больше нет рядом, а ведь именно он был моей опорой в своем предмете. Да, мне жутко стыдно признавать, но профессор завышал мои знания, мои способности и оценки. Ему было достаточно того, что я старалась, он видел это; видел, как я прилежно, в отличие, от большинства однокурсников, учусь и уважительно отношусь к нему лично. Он был моим самым любимым учителем. Когда я узнала, что Слизнорт уходит на пенсию, я расстроилась и запаниковала. Но когда вчера мне сказали, кто будет преподавать зельеварение в этом году – мне хотелось реветь и биться в истерики. Фартинг. Та самая Фартинг, которая преподавала нам на форуме. Я еще не отошла от ее лекций там, и хотя знаю, что от нее можно ожидать, легче мне не становится. Мне еще предстоит узнать, как она ведет уроки школьной программы, но уверена на сто процентов, что я буду страдать в этом году. Она меня точно не будет тянуть, подыгрывать мне и репутация идеальной Розы Уизли начнет трещать по швам. – Да ладно, расслабься! Будто у тебя одной такие проблемы, – Альбус понимающе улыбается, а потом смотрит в сторону. – Вот у Скорпиуса тоже не все ахти с зельеварением. Я поворачиваюсь и вижу приближающегося к нам Скорпиуса Малфоя. Он останавливает рядом с другом и тихо здоровается со мной. По-моему, Малфой выглядит напряженным, что странно. Но потом я понимаю, что мне сказал кузен и это уже не выглядит таким необычным. Да, я ведь не одна на планете, кто что-то не понимает. – Мы будем участвовать? – неожиданно тихо произносит Скорпиус вперившись взглядом в Ала. Тот же сделал вид, что его это не касается. Участвовать где? Неужели и они хотят подать заявки на Турнир? –Альбус? – сощурив глаза, ожидаю от кузена ответа. Тот с неохотой поворачивается ко мне, при этом посмотрел зло на своего друга: – Я хотел подать заявку. Не факт, что я стану чемпионом, но так как возрастное ограничение меня не касается, то почему бы и нет? – Это дикость! – Это Турнир! – Ты представляешь, какие там риски, Ал? А что если… Я не успеваю закончить свою мысль так, как двери в кабинет открываются, и студенты потоком повались внутрь. Поттер, не желая слушать меня, потянул Малфоя в кабинет, и мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ними. Оказавшись в аудитории, я осмотрела свободные места и все-таки направилась к первой парте, где всегда сидела с Фрэнком. Его еще не было, но это и не было удивительно. Долгопупс никогда не славился пунктуальным появлением в классе: регулярные опоздания и некая неуклюжесть, что передалось ему от отца. Заняв свое место, решила осмотреть помещение. Атмосфера в классе стоит не самая приятная. Профессор Фартинг решила изменить весь интерьер радикальным образом. Сейчас здесь были светлые каменные стены, окна с иллюзией, которая давала возможность увидеть солнечную погоду, хорошее освещение – это все так было далеко от того кабинета, который помнила я. Вход в кладовку, где хранятся ингредиенты и инвентарь для практических занятий, был заперт, и я полагаю, что обычной «Алохоморой» не открывается. На стенах висели картины алхимиков и ученых, каких-то формул и правил по зельеварению. – Доброе утро, класс! – профессор появилась в классе так неожиданно, что Мегги, которая сидит слева от меня, уронила в испуге модный журнал. Я возвращаюсь вниманием на Фартинг и успеваю заметить, как она, поджав губы, взмахнула палочкой – журнал Финниган превратился в уродливую птицу и вспорхнул на стол преподавателю. Да, с ней точно не нужно связываться. – Для начала. Меня зовут Танина Фартинг, с вами мы познакомимся чуть позже, а пока для меня важно ваше уважение. Профессор замолчала и в кабинете повисла гнетущая тишина. Я обернулась на класс и увидела на лицах ребят, абсолютно всех, те же эмоции, что и у меня. Они тоже не знали, чего от нас хотят. А Фартинг не собиралась пояснять. Я, правда, не понимаю, каким образом мы должны выразить ей уважение. Мы поздоровались, но не представились: она сказала, что это позже. Тогда… Внезапная мысль посещает меня, и я едва не ахаю. Конечно, профессор Слизнорт, как и большинство остальных профессоров, никогда не требовал, чтобы мы вставали в начале урока. Никто не двигался, а женщина стояла, сложив руки на груди. С каждым ее выдохом я понимала, что ее терпения надолго не хватит, поэтому я осторожно с большой долей неуверенности в правильном понимании ее молчаливой просьбы, поднялась со своего места. Она вскинула бровь, прожгла меня взглядом, а после посмотрела на остальных так, что они подскочили, словно ошпаренные, со своих мест. Не ошиблась. У меня создалось впечатление, что наше без уважительное отношение к себе профессор запомнила и вряд ли забудет. Радует, что я не одна так серьезно оплошала, а всем курсом разом. Фартинг рассержено открывает наш журнал и проходит по фамилиям. Однокурсники встают один за другим, у меня не остается сомнений, что женщина запомнила каждого. Она мельком взглянула на меня, задержалась на фамилии Поттер и Малфой, которые к ее удивлению оказались за одной партой и успели о чем-то поговорить, но Фартинг ничего им не сказала, больше обратив внимания на отсутствие Фрэнка. – Где мистер Долгопупс? – она обвела всех взглядом янтарных глаз, напоминающих кошачьи. – Он часто опаздывает, мэм, – подает голос Хлоя Грейс с Когтевран. Я поджимаю губы. Конечно, как можно промолчать, когда есть возможность выслужиться перед новым профессором, стать любимицей и утереть мне нос. Не знаю, откуда у нас взялась вражда, но ощущение, что она была всегда, с самого первого дня в Хогвартсе. И я толком не могу понять, что именно ей не нравится во мне. Только она это не скрывает и всеми силами из кожи вон лезет, чтобы показать свое превосходство. Мне-то, если быть откровенным, все равно. Хочет быть идеальной, пожалуйста. Я всегда рада освободить вакансию. – Спасибо, мисс Грейс, за информацию, но впредь, я желаю видеть поднятую руку, и слышать ваш ответ только после моего одобрения. Фартинг печатает каждое слово и взмахивает палочкой, на доске проявляется тема урока. Я удовлетворено слышу, как зло скрепит перо Хлои. Да, она не рассчитывала, что ее еще и отсчитают. Я, к слову, тоже не думала, что будет именно так. Мне казалось, что новая учительница захочет видеть ученицу, подобную Грейс: услужливая, умеющая выполнять, молча любые поручения. О, я тоже такая же! Но все-таки свое мнение имею, и изменить его, мало кто сможет. Услуживать каждому – я никогда этого не делала. Я записываю тему урока «Умиротворяющий бальзам» и пояснения к данному зелью, когда в классе распахивается дверь и вбегает запыхавшийся Фрэнк. – Извините, – лепечет гриффиндорец. Профессор пристально смотрит на него, но от комментариев воздерживается. Мерлин, что с ней не так? То она выговаривает за то, что студентка не подняла руку, а теперь ничего не говорит, лишь кивает, разрешая Фрэнку занять место. Он садится рядом, но я не обращаю внимания, возвращаясь к написанному на доске. Теория, ее я могу освоить, но на следующем уроке нас ждет практика. И вот тогда я засяду в лужи.***
От усталости я падаю на кровать с чувством выполненного долга. Ближе к вечеру начала чувствовать себя как выжитый лимон, выкрученная грязная тряпка, озлобленная на весь мир собака и еще незнамо кто. Все, словно сговорившись, набросились на меня со своими проблемами. Я не успевала выйти из кабинета, как на меня налетали студенты Гриффиндор со всеми возможными проблемами, начиная с неправильно составленным расписанием, заканчивая «там устроили драку какие-то четверокурсники». И никто, кроме меня, не мог им помочь. У меня даже возникло предчувствие, что так мне решили отомстить Томас и Долгопупс, но я быстро отмела его. Просто невозможно поверить, что они могли бы так поступить. Низко упасть, чтобы показать мне какую я ошибку совершила. И, тем не менее, я бегала с одного этажа на другой, боясь снимать с собственного факультета баллы, но и молчать не могла. Поэтому, когда прозвенел колокол с последнего урока, я стремглав помчалась в библиотеку в надежде, что там меня не найдут, хотя бы малейшие полчаса. Еще никогда не думала, что библиотека – место, где можно спрятаться от всего мира и обязанностей. Там меня никто не трогал: я слышала, что не раз на пороге книжного святилища появлялись студенты и оглядывали стеллажи в поисках, я очень надеялась, что не меня, но быстро ретировались под угрожающий взгляд мадам Пинс. Кто бы мог подумать, что мне захочется отказаться от значка старосты в первый же день учебы? Точно не родители. Желала ли я быть старостой? Да, естественно! Этого следовало ожидать от почти отличницы и умницы Розы Уизли. Но хотела ли я брать на себя большую ответственность? Нет! Но я бы, ни за что не отказалась от этого, моя гордость бы не выдержала чертового унижения, не смогла бы смотреть на разочарование матери, не сумела бы терпеть чужие издевки. Поэтому я готова терпеть все, чтобы не рухнули мои зачатки гордости. Медленно распускаю тугую косу и прямо осязаю, как вся тяжесть дня опадает с плеч и растекается по мягкой подушке. Дверь комнаты отворяется, из-за чего в комнату врывается шум вечерней гостиной факультета. Слышится торопливая возня слева от моей кровати, но я без эмоционально прикрываю глаза. У меня даже нет сил, чтобы встать и переодеться в пижаму, собрать учебники с пергаментами в стопку, расправить постель. Но я лежу мертвецом, без желания даже открыть глаза, когда до моего плеча кто-то дотрагивается. – Роза, – меня трясет соседка, по голосу узнаю Стелу. – Ты спустишься в гостиную? Мы идем отмечать первый учебный день. – Нет, – я едва шевелю пересохшими губами и сбрасываю руку Браун с плеча. Стела обижено фыркает и уходит, оставляя меня в столь желанной тишине. Мне нет дела до ее уязвимых чувств незаменимости. Я все-таки встаю и нахожу свою пижаму. Ко мне под одеяло запрыгивает Мастер, и я уже закрываю глаза, когда до меня долетает громкий смех и музыка. Превосходно. Я могла бы вспомнить о том, что помимо меня есть еще младшие курсы, которые должно быть уже спят, но предпочитаю отмахнуться от зудевшей мысли. Все-таки там, внизу, достаточно старост и разумных студентов, которые могут подумать о других. А если они этого не сделали заранее, то почему же я должна думать об этом? Нащупав на тумбочке волшебную палочку, взмахиваю ей и шепчу заклинание. Посторонние звуки стихают, и я задергиваю полог кровати, чтобы никто не решил выдергивать меня из желанного одиночества.