Принцесса должна быть красивой, чистой и доброй, чтобы ни один подданный не знал ее прегрешений, ее темного нутра, красивого красного яблока снаружи, прокушенного червем изнутри.
Лиловые облака, сгустившись, обволакивают Астраномическую башню Хогвартса. Нечеткие фигуры пропускают мое тело через себя, в них что-то знакомое, но я не успеваю узнать, как меня ускорено тянет в другую сторону. Я вижу себя маленькой, мне пять лет, пышная юбка белого платья задирается по ветру, и мне приходится ловить ее маленькими пухлыми ладошками, прижимая к ножкам. «Идем, Лили, скорее!» – сзади подхватывают на руки, и я узнаю растрепанные волосы папы, он оборачивается назад, в голове шумит приятный шелест пожелтевших листьев, из-за чего я не понимаю, что говорит мама, но кружевная накидка на плечах послушно поправляется. «С Днем Рождения!» – гласит надпись на воздушных шарах, я еще не умею читать, но мама учит меня считать и знать алфавит, откуда-то мне знакома цветастая сияющая надпись. У меня день рождения. Маленькая я соскальзываю с папиных рук и несусь по двору Норы, пересекаю лужайку и оказываюсь перед серебристым единорогом. Я большая стою на одном месте, не решаясь подходить ближе: я взрослая для единорога! Пухлая и нескладная Лили теряется в сером тумане, оставляя за собой лишь след единственного воспоминания из того возраста. Туман расступается в ту же секунду, как кровать неприятно проседает, когда кто-то садится ко мне в ноги, теребя мое одеяло. Под ухом раздается странное зудение отдалено напоминавшее тиканье часов. Еще чуть-чуть… Еще один маленький отголосок, который будет забыт, как только глаза увидят утренний свет солнца, потому что не стоит жить в том, что давно прошло. Мне нужно побороть зависимость от снов: там нет ничего, за что можно ухватиться, что можно вспоминать, там все другое и я другая – нужно оторвать от себя Жгучую антенницу и запереть ее за самый мощный замок, а ключи выбросить в океан. Чуть-чуть, пожалуйста… – Вставай, – мама всегда будила меня по утрам ласковыми поглаживаниями по волосам, щекоткой по носу, усыпанному веснушками, против воли улыбка тянется по лицу. – До начала первого урока десять минут, – приятная эйфория спадает, и мне с трудом удается поднять голову, чтобы тут же поморщиться и упасть обратно, когда Милли, убедившись, что я проснулась, встала и вышла из комнаты. Дверь неприятно заскрежетала, оставляя меня одну в спальне. Кровати девочек были аккуратно заправлены, шторы окон растворены, форточка главного окна распахнута, и с помощью ее в спальню проникал холодный осенний воздух. Вторник. В спину упирается кончик острого предмета, и, съехав в бок, узнаю стрелку будильника. Его я убрала под подушку, тем самым сломав, когда он не дал мне досмотреть сон. Сон был досмотрен, не тот, что я хотела увидеть, а совершено другой, который выбивает последний вздох из грудной клетки, сражая своим прямым напором мою выстроенную защиту. Я уже не маленькая девочка с подаренным единорогом! Мне бы хотелось оказаться в тех воспоминаниях, где яркие шарики и свечи на торте, потому что у маленькой принцессы Лили день рождения. В уютной Норе, где бабушка умиленно утирает покрасневшие глаза, дедушка старается правильно развесить поздравительные плакаты, мама собирает мои рыжие волосы в хвост и закрепляет бантом, успевая кричать на Джеймса и Альбуса, поджимать губы на выходки Фреда и Рокси, но на них голос не повышает. До семи лет дни рождения были, как под копирку – большой торт со свечами, коробки с подарками, и салюты над Норой, а потом все изменилось. И нет, торт, подарки, фейерверки – были и есть до сих пор. До своего восьмилетия я не замечала отсутствия на своем дне рождении большинства кузенов, мне хватала тех, кто был, но потом не стало Джеймса, через два года Ала и Розы, потом Хьюго и Луи, и я осталась одна. Совсем одна. Больше не хочется быть маленькой принцессой, потому что той было больно и обидно, ведь не было рядом тех, кто ей был нужен. Даже Роза, я была бы рада даже ей, если бы она была на моем празднике в первый год, когда рядом не было сверстников, когда я впервые узнала, что не всегда будет так, как хочется. А мне хотелось, чтобы браться и кузены задували свечи вместе со мной, как раньше, чтобы вручали мне подарки и убегали прятаться, пока я считаю до десяти. Родители успокаивали и объясняли, что все хорошо, подарки придут совой вместе с письмом-поздравлением, что ребята обязательно поиграют со мной на рождественских каникулах, однако этого уже не было. Они все выросли, когда я ждала их и выбегала к входной двери дома встречать маму с Алом и Джеймсом с поезда в заснеженных мантиях. Уже повзрослевшим мальчикам было не до маленькой Лили. Джеймс доставал маму своими рассказами, друзьями и слушал ее возмущения, но я знаю, что она им гордилась в такие моменты. Отец пытался сойтись поближе с Альбусом, не давая тому поиграть со мной. А потом каникулы кончались, а они так и не поиграли со мною в прятки по всему дома, хотя я еще летом нашла новые места для игры, где меня бы даже старший брат не нашел. Мне давно не нужны игры с ними, они сами сделали выбор не в мою пользу, но иногда мне хочется попытаться… А зачем? Детство закончилось, и Лили выросла из игр с братьями. Всего лишь сон, не более. Подавить. Выкинуть. Стереть. Избавиться. Нет больше пухлой Лили и единорогов, еды из радуги и пряток. Десять минут. Я знаю, что если не встану сейчас, то не встану никогда, но тело не двигается, хотя в голове бьется мысль, что Макгонагалл будет в ярости, если я не являюсь к ней на урок. С большой неохотой я спускаю ноги на мягкий ковер, считаю до десяти и несусь в ванную комнату, чтобы потратить все возможное время на косметические чары. Я разучила их еще с Дикси в прошлом году, потому что краситься каждое утро косметикой долго и сложно, а чары хорошо ложатся и занимают всего пару минут времени. Направляя палочку по контуру ресничек, я морщусь: магия неприятно скручивает и отяжеляет ресницы, придавая объем и черный цвет. Пока палочка накладывает тушь, я выдавливаю из тюбика зубную пасту, обдавая ванную мятным ароматом, но рука с волшебной палочкой предательски дергается и чары сбиваются. Уродина. В зеркале отражается не красивая и крутая дочь Гарри Поттера, а именно уродина. Спутанные тускло-рыжие волосы, заплаканное, опухшее лицо и слабые косметические чары. Они никогда не давались мне достаточно хорошо, словно мне на палочку поставили блокировку, чтобы я не пыталась быть красивой. Конечно, дома я не могу пользоваться магией, а в школе я старалась успеть накраситься обычной косметикой, выдавая это за чары, но, разумеется, видела все в глазах соседок, что они знают, что я бездарная уродина! Ледяная вода течет по локтям, приятно растекаясь по коже. Чары до конца не сходят с помощью воды и мыла, но я упрямо тру лицо, потому, что хуже того, чтобы выйти из спальни не накрашенной может быть только выход с отвратительными прыщами на лбу и потекшей тушью под одним глазом. Нельзя. Я не могу так сильно опозориться перед всей школой, лучше опоздать на урок трансфигурации, получить взыскание и любые наказания, но не позор. Принцесса должна быть красивой, чистой и доброй, чтобы ни один подданный не знал ее прегрешений, ее темного нутра, красивого красного яблока снаружи, прокушенного червем изнутри. Я червь, сгрызающий свою оболочку – яблоко изнутри. Считая себя ферзем, я всего лишь жалкая пешка, которую не жалко бросить в бой первой, чтобы лавры победы оказались у королевы. У Дикси Чарльстон. У Доминик Уизли. У Розы Уизли. У кого угодно, только не у меня. Пора вырасти из иллюзий: я могу говорить, что самая красивая, видя в зеркале уродину, которую лицезреют все остальные, могу считать себя крутой девочкой, хотя на самом деле – ноль, перемноженный на мифическую крутость, взятую в прокат. Но я все еще Поттер. Лили Луна Поттер. И сегодня принцессе придется выйти в свет не накрашенной, ужасно опухшей, покрасневшей, растрепанной и толстой. Надо мной будут издеваться, смеяться, меня будут обсуждать больше, чем кого-либо, потому что я Поттер. Мне нравится внимание посторонних, вот только… сложность в том, что меня видят плохой, обсуждают, когда я не такая как они: не накрашенная, с прыщами и лишним весом, потерянным взглядом, вместо гордого вида. А они другие, и мне нужно равняться на них, потому что таких любят, такими восхищаются, с такими общаются и начинают встречаться мальчики. Но сегодня я другая! Сегодня у меня нет двух часов на приведения себя в вид достойный принцессы и дочери Мальчика-Который-Выжил. И от этого нужно скрыться, нужно померкнуть в глазах окружающих, чтобы они меня не заметили, чтобы мое существование сегодня не вызвало ни у кого ажиотажа. Ой, его же итак нет, пока я не выбьюсь из общей толпы! Наверное, у меня больше шансов стать популярной, пойдя против чертовых студентов, но я не готова, я не чертова Роза, которая умеет быть одинокой, я не Альбус, которому хватает и малого. Я – Лили Поттер, и мне нужно быть, как все, быть вместе с друзьями, пусть даже если они принижают меня и смеются над каждой моей неудачей. Как сегодня. Мои друзья токсичны. Но они мои друзья, кроме них у меня нет ничего. Я знаю, что ничего им не скажу, даже если возникнет желание ответить на их жесткий выпад, у меня ничего не выйдет. Я храбрая на словах, в своих мыслях, а на деле я вовсе не гриффиндорка. Они могут смеяться надо мной, подшучивать, делать замечания и порой не замечать моего присутствия, но они мои друзья. И я дорожу каждой подружкой, которая у меня есть, благодаря Мерлина за то, что он дал их мне, что я не вынуждена быть одной. Друзья ведь нужны для того, чтобы говорить о недостатках, кто еще может сказать мне, что фиолетовый плохо сочетается с рыжими волосами, посоветовать прическу, и сдавлено смеяться на уроках Истории магии? Если кто-то может сказать, что у дочери Гарри Поттера много друзей, то он сильно ошибется, ведь у меня есть малая доля близких друзей, которыми я очень сильно дорожу и уже не представляю себя без них. Они все слишком хороши для меня, из-за чего я не могу понять, почему они держатся за меня, что во мне такого, что они все еще рядом. Ведь я Лили, просто Лили, как бы мне сильно не хотелось, чтобы я была центром мира, я все равно останусь всего лишь Лили. Я могу сказать, что милая, но на самом деле нет. По сравнению с остальными, кого я знаю, я не стою ничего. Ничего, кроме фамилии, старших братьев и лучшей подружки Чарльстон. А может, они специально не разбудили меня? Безумная мысль заставляет выключить кран с холодной водой и посмотреть на себя в зеркало. Цепочка капель воды пеленой прошлась по зеркалу, останавливаясь на уровне моих глаза, словно говоря, вот твое лучшее состояние: заплаканная, никому не нужная такая, как есть, страшная Лили. Конечно же, зачем я нужна им? Что я могу внести в их крутую компанию? Они уже давно разочаровались во мне, поэтому я не удивлюсь, если они хотят для меня проблем, чтобы показать, насколько я ничтожна, чтобы отцепилась от них, ведь я не заслуживаю быть с ними. Лучшая подруга, Дикси, ушла на завтрак, даже не разбудив меня. За два года с момента моего знакомства с Дикси Чарльстон я хорошо разобралась в ней. Именно такую дочь хотят видеть родители рядом с собой. Красивая, яркая, на которую обращается внимание каждого студента, когда она проходит мимо. Мне никогда не стать такой, как она, потому что в меня не вложили это в детстве. Мне говорили, что нужно быть доброй, честной, нельзя завидовать и поступать плохо, в то время как ею учили быть приятной девушкой, красивой и милой, завораживающей. В итоге Дикси уяснила урок родителей, а я нет. Я завидую. Завидую более красивым, более хорошим, более любимым! Лили Луна Поттер – ужасный человек! Меня не воспитывали той, кем я стала за два года в школе. Завистливая, податливая, зависящая от чужого мнения, не умеющая давать отпор, слепо следующая за чужими ногами. Знаю. Мерзкая Лили Поттер. Я отбрасываю от себя ватные диски, вытирая хлынувшие слезы из глаз, и выскакиваю из ванной, цепляя на себя вчерашнюю одежду, не заботясь, как я буду выглядеть в ней: помятая мантия, белая рубашка с пятном от чернил на воротничке и пыльные носки туфель. Нет, я не хочу опоздать намерено к Макгонагалл на урок – то, что больше всего хотят видеть завистники. Все в вокруг меня желают видеть мои поражения, унижения, мои стертые в кровь ноги и покрасневшие глаза – они могут это увидеть, пусть, главное, что я не позволю кому-то не считаться со мной. Мои друзья – моя опора. Даже если они так не считают, не знают об этом, и для них я ничего не значу, они мое все. Или мне кажется. И хочется, чтобы так было. Ведь вокруг столько примеров для подражания. Родители, братья, кузены, и лишь я не могу быть уверенной, что у меня есть настоящие друзья. Для меня каждый, с кем я общаюсь сейчас – важен и незаменим, каждый из них мой друг, которым я дорожу, так как ни кем. Нужен ли оклик? Нет! Мне достаточно того, что они есть в моей жизни.***
Я слетаю по лестнице настолько быстро, что голова отдается головокружением и в глазах мерцают ступеньки, что я не могу понять, как еще дышу, вместо того, чтобы клюнуть носом неровную поверхность, сложенную из каменных плиток. Один за другим повороты коридоров школы проскальзывают в сознание и бьют не хуже «Петрификуса» стрелками наручных часов. Три минуты, половина замка и наказание Макгонагалл. При всем желание и упрямстве я не смогу одолеть такое гигантское расстояние до кабинета трансфигурации. Неудачница. На ходу собирая волосы в приличный хвост, я вспоминаю о потайном проходе, который позволит сократить мне расстояние в два раза, и, быстро отсчитывая нужные рыцарские доспехи, нахожу неприметную нишу. Я знаю, что так можно попасть на этаж с кабинетом трансфигурации, проблема в том, что ниша ведет в тоннели с разными этажами, а я понятия не имею, какой нужен мне. Слишком громкий звук колокола разносится по замку, извещая всех, что уже начался первый урок. Я разворачиваюсь и иду спокойно в сторону лестницы, не видя особого смысла торопиться, если уже итак опоздала. В самом деле, я же не единственная, кто проспала или опоздала на урок. Для полной шаблонной идеальности существует Роза, поэтому иногда же я могу себе позволить опоздать, даже если это будет стоить мне наказание. Я не хочу, чтобы у меня было что-то, что могло бы связать меня с кузиной, чтобы хоть один бы сказал, как мы с ней похожи. Нет. Разумеется, этого не будет, потому что мы разные, я не примерная студентка и хорошая дочь, значит, сделаю все, чтобы так и осталась дальше. Коридоры давно опустели, когда я слышу приближающиеся стуки каблуков. Наверное, в школе не осталось ни одного студента, который не знал бы их удар. Фартинг – местный вампир, пьющий кровь каждого, кто оказывается на его пути. Если я попадусь сейчас ей, то получу самое изощренное наказание, ведь после воскресной драки вся наша семья словно вошла в черный список этой женщины. Чертова дура, решившая, что имеет права, так относится к нам, детям героев войны. До нее ни кто не смел, так открыто презирать нас. Она считает, что это мы, золотые дети, не умеющие уважать старших, отбились от рук и плохо воспитаны, а не она предвзятая и отвратительная женщина, которая живет по шаблонам: свой – чужой. Я бы все отдала, чтобы сейчас появилась Макгонагалл и сказала, что я наказана из-за опоздания, чем, то же самое сделает Фартинг. Я спешно спускаюсь по движущейся лестнице, сворачиваю вбок и замираю, ожидая, когда профессор зельеварения пройдет мимо. У меня создается чувство, что она успела меня заметить или услышала мое дыхание, когда спускалась, ведя за собой левитирующие книги. Мерлин, сделай так, чтобы она не решилась проверить небольшой закуток, иначе вся моя жизнь может считаться бессмысленной. Мне никогда не удавалось хорошо врать и оправдываться, особенно перед личностями такими, как Фартинг. Дяди часто рассказывали, что у них был профессор зельеварения Северус Снейп, и он был ужасным, саркастичным и всегда играл на стороне Слизерина. Конечно, после тактичного покашливания отца все тут же начинали объяснять, что даже у такого урода, как Снейп, была душа, и он всю жизнь любил мою бабушку, но я все равно понимала, что этого человека до сих пор тихо ненавидят и презирают в семье. До поступления в школу я многого не знала о войне, и когда мне начало попадаться в истории магии имя Снейпа, я особенно ярко представила, какого было родителям, но, разумеется, понять до конца мне было сложно. У меня ведь не было такого преподавателя! Но, кажется, что я сглазила свою итак плохую жизнь, потому что сейчас в Хогвартсе есть прототип Снейпа – Фартинг. Как только ее шаги стихают, я выжидаю пару минут и со всех ног несусь в направлении кабинета трансфигурации, опасаясь, что еще кто-нибудь может пройти мимом меня. Я пропустила минут десять, не больше, от урока, но этого достаточно, чтобы сделать мне замечания и даже выговор. Боюсь, что подумают обо мне однокурсники, когда я прибегу в класс растрепанная в мятой одежде. А что если слухи о моем опоздании дойдут до Розы? Она ведь настучит родителям, это точно. Конечно, ведь кузина так и сказала, что будет «приглядывать» за мной. Черт. Я спускаюсь слишком резко по переходным ступенькам между коридорами, что не успеваю затормозить и спотыкаюсь почти на ровном месте. Ноги подгибаются и я готовлюсь проехать лицом по каменному полу, содрать кожу на коленях и, хорошо, если не попаду в Больничное крыло. Хотя, это бы позволило дать хорошую отговорку для Макгонагалл за опоздание, я все равно боюсь падать. Зажмурившись, я осознаю, что тело поддается вперед, и уже готовлюсь почувствовать соприкосновение с камнем, как меня кто-то подхватывает за талию и, не особо вежливо, ставит в вертикальное положение. – Мерлин, у вас семейная неуклюжесть, Поттер, – мое тело резко откидывают назад, и я едва успеваю удержать равновесие, стараясь выровнять ноги в туфлях на платформе. Заторможено тянусь рукой к выбившейся из прически пряди и веду ее за ухо. Щеки предательски горят, призывая махать ладонями перед лицом, но я сдерживаю эмоциональный порыв, прокручивая в голове сотни обрывков воспаленного мозга, что могло бы произойти сейчас. Я знаю, что меня поймали мужские руки – горячие, сильные, откуда-то уже знакомые. Хочется поднять глаза и увидеть там Криса Дожа, но почему-то мне кажется, это так невероятно, что просто не может этого случится. Могла ли я представить, что проспав и опоздав на урок, я могу столкнуться с каким-то мальчиком? Нет. О, Мерлин, до меня доходит, в каком я образе сейчас предстала. Не красивая, не накрашенная, совсем не такая, какую хочется видеть в первую встречу. Боже, о чем я думаю?! Черт, Лили, успокойся, нужно поблагодарить, выдать хоть один звук, нужно вынырнуть из глупых мечтаний. В какой-то момент изо рта почти вылетают слова благодарности, но сбросив оцепенение, я могу видеть перед собой факультетскую форму Слизерина. А если и вправду Крис…? Губы предательски хотят растянуться в улыбке, но я успеваю взять контроль, представляя, как могу выглядеть со стороны. Опомнившись, я вскидываю голову и натыкаюсь на мерзкую ухмылку Малфоя, который все еще стоял на моем пути. Нет. Нет! Малфой. Почему именно он?! – Ч-что тебе нужно от меня, Малфой? – я собираю в себе все силы, чтобы неотрывно смотреть в его пугающие глаза, но голос предательски дергается, выдавая все мое состояние с головой. И как я не смогла поднять глаза раньше, чтобы не чувствовать себя такой униженной в своей голове? – Ты в себе, Поттер? – слизеринец вскидывает бровь, убирая руки в карманы брюк. Все в нем говорит, что он уверен в себе и разговор со мной не приносит ему ни неудобств, ни волнения, сплошное ни-че-го. В то время как я сгораю дотла, пытаясь совладеть со своими глупыми эмоциями, которые каждый раз прорываются из меня, когда дело касается чертового Малфоя. Скорпиуса Малфоя. Скорпиус Малфой, который вечно вертится возле Ала. Который начал портить мне жизнь, когда я еще не подозревала о его существовании. Мне иногда казалось, что он всегда стоял между мной и Альбусом. Когда Ал пошел в Хогвартс, я каждый день ждала от него письма, верила, что он по мне скучает, и очень переживала, как же там мой брат. Потому что, когда Джеймс уезжал впервые в школу, у меня оставался еще один брат, а потом не стало и его. Я хотела знать, как там Ал, нашел ли он себе друзей, хотелось послушать, что он думает о Хогвартсе и как он поступил на Слизерин. У меня никогда не было мысли, чтобы не общаться с братом из-за факультетов. В десять лет, ожидая письма брата, я думала, что тоже хочу учиться на Слизерин, ведь там мой родной и заботливый Ал. Мне верилось, что ему там будет лучше, если я буду рядом, ведь Джеймс наверняка издевался и шутил на тему факультетов, а я бы никогда так не сделала. Я ждала, но не получала ни одного письма, Альбус писал родителям и передавал мне привет через них, хотя обещал, что будет писать только мне. Обманщик! Слезы брызгали из глаза каждый раз, когда домой прилетала его сова, я убегала и запиралась на чердаке дома, там, где мы всегда прятались в детстве с Алом от Джеймса и Розы. Роза никогда не умела хорошо прятаться, поэтому ее находили всегда первой, а потом она помогла Джеймсу искать нас – нужно отдать должное, она, зная, где мы на самом деле прячемся, старалась увести подольше брата. Правда, Джеймс потом долго возмущался и говорил, что это не честно, но… Мне в те моменты было так хорошо, а потом все закончилось. Потом начался Хогвартс. И я узнала, что Альбус подружился с мальчиком-однокурсником. Скорпиусом Малфоем. Мне никто не говорил, кто такие Малфои, но мне казалось, что я знала его имя всегда. В момент, когда я узнала, что у Альбуса появился друг, меня захлестнула обида – ведь никто не может быть лучше меня! Зачем кто-то, если есть я?! Впервые увидела Малфоя я на рождественские каникулы, когда родители предложили Алу пригласить друга к нам погостить. И Ал согласился! Он хотел проводить время с каким-то Малфоем, а не со мной, маленькой и любимой сестренкой. А была ли я любимой? Он даже не познакомил меня с ним, просто сказал, что он будет занят и ему не до меня. Наверное, слова были другие, но звучало именно так. Я помню, как подсматривала через замочную скважину из ванной в комнату брата и сдерживала слезы и всхлипы, ведь они играли, шутили, смеялись и им было хорошо. Так Альбус смеялся только с нами, со мной и Джеймсом, играл только со мной и кузенами. Альбус Северус Поттер был моим старшим братом, который должен был играть со мной, а не с ним Скорпиусом Малфоем. Все, что есть у меня, всегда забирал кто-то. Будь то Роза, Доминик, Дикси, или Малфой. Особенно Малфой! – Чего ты встал на пути, Малфой?! Я опаздываю на урок! – я отталкиваю слизеринца локтем в бок и резво возобновляю шаг, не желая оставаться с этим мерзким человеком наедине, в пустом затемненном коридоре. – Стоять, Поттер, – Малфой хватает меня за локоть и тянет на себя. Я пытаюсь вырвать руку из его хватки, но у меня не получается. Он слишком сильный против меня, но я не могу точно, сказать появятся ли синяки на руке, потому что казалось, что он рассчитывает свою силу. Но это не может служить оправданием. Какое он вообще право имеет прикасаться ко мне?! Если он что-то посмеет мне сделать, Альбус его не простит никогда, ведь так? – Что тебе от меня надо?! – у меня не получается совладеть с голосом, из-за чего я вижу, как начинает проявляться на лице Малфоя мерзкая ухмылка, показывающая, как он рад, что я показываю свой страх перед ним. Наверное, нужно закричать, позвать на помощь и тогда он меня отпустит. Тогда Ал узнает, какой человек его друг, и он снова будет моим. Моим братом, и только. Сердце стучит так сильно, что я удивляюсь, что ещё никто этого не услышал и не пришёл мне на помощь. Я не должна бояться Малфоя, гриффиндорцы не боятся ничего. Он ничего мне не сделает, хочется верить, но я знаю, что он может сделать все, что ему будет угодно. Малфой забрал у меня Альбуса, что ему стоит напасть на меня, разбить вдребизги все мои мечты одним махом? Слизеринец очень хитрый и властный, таких нужно опасаться, не взирая на фамилию. Нет, я не Ал, который ведётся на благородные помыслы Малфоя, я знаю, что его друг может предать. Откуда? Это же Малфой, у него в крови заложено быть хитрым и скользким, если нужно будет он предаст любого. Значит, ему все равно на меня, он может что-нибудь мне сделать. – Поттер, а тебе никто не говорил, что за помощь нужно благодарить? – вкрадчиво уточняет он и его голос не меняется ни на йоту, как был, так и остался спокойным и прохладным. Чертов чистокровный аристократ! Я вновь пытаюсь вырвать руку, но получается лишь жалкая попытка. – Когда-нибудь тебе покажут хороший урок. Маленькая, глупая девочка, тебе стоит научиться быть благодарной и думать не только о себе. Малфой смотрит на меня, не скрывая презрения, и я вдруг вспоминаю, что он выше меня на целых две голову, если не больше. Явно сильнее, опаснее и хитрее, а еще мы в темном коридоре, если он захочет мне что-то сделать, то у него развязаны руки. Он мерзкий слизеринец, который может меня проклясть и его не остановит то, чья я сестра и дочь. Ему будет плевать на это, как было все предыдущие годы. Конечно, он нападет, а потом будет отнекиваться и оправдываться перед Альбусом и самое ужасное, что Ал поверит и простит. Ненавижу! –Что ты несешь? – голос садится, образуясь большим неприятным комом в горле. Что он о себе возомнил?! Никто, он абсолютно никто. Но почему я все ещё ему это не сказала? Я же знаю какой он мерзавец, тогда почему я ещё не сказала об этом ему лично? – Думаешь, я не понимаю, что ты бежишь к Альбусу, когда тебе что-то от него нужно? Признай, Поттер, ты – маленькая эгоистка, вечно жалующаяся, что тебя никто не любит. И в наглую пользуешься тем, что близкие тебе люди бегут, спотыкаясь, доказывать, что это не так. Ты не благодарная девочка. Нужно ценить то, что есть у тебя, потому что у кого-то может не быть даже этого. Снова. Он снова меня унижает, задевая больную тему. Как же я его ненавижу! Откуда он может знать, что у меня есть, а чего нет? Ведь очевидно, что он ничего не понимает, но считает, что имеет право унижать меня, осуждать, показывая, насколько я ничтожная личность, против таких, как он. Ему нужно дать хороший урок, да, точно, именно так. Чтобы он знал, что я, Лили Луна Поттер, и он не имеет право говорить то, что не может быть правдой. Все его нападки на меня – пустая нереальность, не имеющая даже капли правды. Ведь так? Конечно же! – Отпусти меня. Немедленно, – набравшись смелости, я поднимаю глаза и смотрю прямо в его стальные, холодные, презренные, ненавидимые глаза. Пусть он будет сильнее, у меня есть то, что заставит его пойти на попятную. – Я все расскажу Альбусу и Джеймсу, и тогда знаешь, что с тобой сделают? Кажется, что моя угроза только развеселила Малфоя, но я почувствовала, что хватка на локте стала спадать. Вот, Малфой, как все просто решается. Ты трус, и ничего мне не сделаешь, потому что у меня есть братья, которые порвут тебя на куски, если узнают, что ты посмел ко мне прикоснуться. Это ты ничтожество, которое совершенно никому не нужен, если бы не Ал ты бы так и был один в этой школе, в этом мире. Ненавижу тебя! Да, да! Ему нужно знать, кому он обязан всем, без кого он точно был бы никем. Как только я хотела высвободиться, дернув руку, он сам ее отпустил и, поморщившись, встряхнул рукой, словно ему было противно прикасаться ко мне. Ничтожество. Я не успеваю ему сказать и слова, (еще много чего мне хотелось бы ему выкрикнуть прямо в лицо), как он быстро разворачивается и уходит, так, будто делает мне большое одолжение. Сволочь. Он. Кретин. Пожалеет. Мерзавец. Обо всем, что сделал мне за эти годы, что забрал у меня брата. Малфой. Я обещаю. Клянусь.***
Кто-то недовольно шипит на мои неуклюжие движения, пока я пробираюсь, расчищая локтями путь, к дверям Большого зала. На урок трансфигурации я так и не смогла придти, опасаясь, насколько жалкой буду выглядеть в глазах однокурсников и преподавателя. Как только чертов Малфой скрылся из виду, я прислонилась к стене и сползла по ней, чувствуя, как начинается дикая истерика. Что я ему сделала, что он посмел так со мной разговаривать, посмел схватить меня за руку? Мне хочется рвануть и рассказать все Алу, показать, какой его дружок отбитый отморозок, но я этого не делаю. Ничего не изменится, Альбус уже никогда не станет моим, как было раньше, в детстве, когда не было ни Хогвартса, ни Малфоя. Тем более, пока есть еще Роза, Ал не будет со мной. И он будет оправдывать Малфоя сотни и тысячи раз, пока сам не увидит его второй сущности, которую тот прячет далеко в себе, чтобы брат ее не увидел. Но я-то знаю, что можно ожидать от слизеринца, поэтому нужно быть готовой. Резкий взрыв хохота и громкие хлопки студентов заставляют меня вздрогнуть и еще резвее направиться в Большой зал. Синий свет, расползающийся от кубка огня, взметается вверх и вновь понижается до углубления резной чаши, но я не обращаю внимания, прохожу чуть дальше. Заметив за столом Гриффиндора своих подруг, я направилась к ним, представляя, что могу услышать и увидеть на их лицах. Презрение и насмешку. Ужасный день. Дикси склоняется над пергаментом, когда я сажусь напротив нее. В один момент у меня возникает желание накричать на нее, обвинить в том, что она ужасная подруга, которая не заслуживает быть со мной рядом, но, естественно, я давлю его. Дикси не может быть плохой, это я не достаточно хороша для нее. Мне нужно быть благодарной за то, что она вообще есть у меня, а я такая грубая и невежливая, что хочу сказать, что это она такая. – Привет, – заметив меня, подружка откладывает в сторону пергамент с учебником. – Как себя чувствуешь? Она издевается надо мной, точно, издевается. Как я могу себя чувствовать, если проспала, а она даже не подумала меня разбудить; если я столкнулась с Малфоем и была унижена им же не из-за чего; если намерено пропустила трансфигурацию, и вместо нее плакала в пустом коридоре? Спасибо большое, Дикси Чарльстон, теперь я точно знаю, что ничего для тебя не значу. – Нормально, – бурчу я, делая вид, что совершено не слышу перешептывания за спиной. – Понятно, – Дикси замедляется и что-то начинает искать в своей сумке. Могла бы сделать вид, что ей не все равно. – Я сказала Макгонагалл, что ты себя плохо чувствуешь со вчерашнего дня и пошла в Больничное крыло, потом сходи, попроси справку. Ой! Мне становится стыдно за свои мысли и претензии к подруге, ведь получается, что она все равно помогает мне, а я действительно не благодарная девчонка, которая не умеет ценить то, что есть. Конечно, как я могла подумать, что она сделала специально что-то против меня? Этого же просто не может быть! – Хорошо. – До обеда еще долго, я взяла тебе с завтра сэндвичи, – и пока я пытаюсь осознать ее слова, она достает из сумки пару сэндвичей с беконом, завернутые в салфетки. Как только я обращаю внимание на еду, тут же понимаю, как же сильно проголодалась. В животе неприятно зажурчало, и я взяла в руки переданные подругой бутерброды. – Спасибо. – Не за что, Лили. У нас сейчас два окна, а потом прорицание. Я киваю, запивая сэндвич тыквенным соком, который мне протянула Дикси. Нет, я все-таки очень сильно люблю ее. И она просто не могла не разбудить меня, наверное, у нее были особые причины, и теперь она хотела загладить передо мной вину. Какая глупость, мне же ничего не нужно, только, чтобы она была рядом со мной. Моя самая лучшая и любимая подруга. В детстве мама рассказывала нам, как познакомилась со своими друзьями, как папа впервые увидел дядю Рона и Гермиону. Их дружба – пример, к которому стремятся все, и я хотела также. Но моя история дружба началась не так, как у всех в Хогвартс-экспрессе, намного позже. Две недели. Две недели я была чужой в своей спальне. Такой маленький, разнеженный цветочек, который опекают братья. Меня воспринимали на курсе, как дочку Гарри Поттера: никто и слова лишнего не говорил, мило улыбался и отворачивался, потому что с такими, как я, либо дружат, либо игнорируют. Именно в тот момент я поняла это очень отчетливо. Мне завидуют, всей моей семье завидуют – скрытно, предпочитая закрашивать улыбочками свою ненависть, зависть, враждебность. Ведь не смотря ни на что, мы – одна семья, влиятельная, известная, героическая. Те, кто говорят, что дети героев – золотые, избалованные детки, тот завидует нам. Дикси подошла ко мне сама, первая. Поздоровалась, познакомилась и предложила дружить. Я была настолько очарована ей, ее желанию дружить со мной, что тогда я не задавалась вопрос: а почему она решила дружить со мной? В самом деле, это ведь не имеет значения, у меня наконец-то появились друзья – Дикси общалась со всеми на курсе и помогла мне влиться в свою компанию. Она просто взяла меня за руку и усадила рядом с собой на кресло, в тот момент я мысленно поклялась, что она будет моей самой лучшей подругой, самой близкой и родной. Когда появилась Дикси Чарльстон в моей жизни, на второй план отошли даже братья. С ней я училась краситься, красиво одеваться, улыбаться в зеркале и только ей посвящала все самые сильные тайны. Вижу ли я, как она ко мне относится? Да, конечно. Мне не дается понять, что произошло, ведь два года назад я видела в ней идеал, идеальную подругу, не ту приторно-сахарную идеальность Розы. В какой-то момент Дикси превратилась из той, что всегда держит за руку, в ту, которая толкает в пропасть, а я словно зачарованная семеню лапками в ее сторону и кладу в ее беспощадные руки острое оружие – свою верность ей, свою детскую наивность, породившую клятву, которую я исполняю до сих пор. И не смотря на то, что Дикси не видится мне идеальной – она красивая, веселая, общительная, но сука. Все, кто не входят в ее элиту – заведомо становятся ее врагами-завистниками. Мне бы не хотелось оказаться среди них, но я отлично понимаю, что если Дикси решит, что я не достаточно послушная подруга, которая может кинуть ей нож в спину, то я окажусь в той же истории, что Милли Дож. Я понимаю, что моя клятва Дикси – важна только для меня, а она даже не догадывается о ее существовании, но я не могу забыть, как одиноко мне было впервые дни в Хогвартсе, когда у всех родных есть друзья, свои личные дела и нет никакого желания поддержать меня. Чарльстон оказалась первой и единственной, кому я была небезразлична, даже если она просто хотела видеть в своей свите меня, Лили Луну Поттер. – Ладно, пойдем в гостиную, – Дикси поднимается, собирая свои вещи, и мне не остается ничего, кроме, как подняться и присоединиться к ней. Мы выходим в вестибюль и проходим мимо кубка огня, где все еще толпится толпа, в восхищении наблюдая, как очередной студент бросает свое имя в кубок. Я так сильно ждала того дня, когда появятся студенты из других школ, но вот когда это случилось, то мне резко стало неинтересно. Конечно, Дикси мне уже все уши прожужжала о том, какие там красивые мальчики, и я вполне с ней согласна, только мне там точно ничего не светит. Восторженные голоса вновь привлекают мое внимание, и я оборачиваюсь, чтобы едва не споткнуться и не налететь на Дикси. Я зачаровано смотрю, как Крис запускает руку в волосы и, улыбаясь своим друзьям, подходит к кубку огня, закидывая в него бумажку со своим, очевидно, именем. Интересно, Джеймс уже бросил свое имя или нет? Я думаю, что он будет чемпионом, Джеймс точно им будет, потому что иначе и быть не может. Если и Крис станет чемпионом, то я буду тихонько болеть и за него, хотя победы все же пожелаю брату, все-таки он это заслужил. После истории в купе первого сентября я так и не разговаривала больше с Крисом. Конечно, у нас и не было возможности пересечься, но мне очень хотелось его увидеть. Хотя я смертельного этого боялась, все-таки мне все еще было стыдно за вечеринку и то, как я там себя вела. Меня ведь стошнило на глазах Криса, это так ужасно и не красиво. Представляю, что он может обо мне подумать. Что, о чем я вновь думаю?! Он даже и не задумывается обо мне, конечно, у него ведь есть девушка, зачем ему помнить о том, что какая-то мелкая девчонка напилась, повесилась ему на шею, а потом ее еще и стошнило на его глазах. Дикси о чем-то говорит, но я плохо вникаю в ее слова, вспоминая, как мне тогда было хорошо и приятно, что я танцую с Крисом Дожем. Наверное, я могу сказать, что влюбилась в него, но это так нелепо и невозможно, что я понимаю, что у меня нет никаких шансов. Я не знаю, почему я так думаю, но Крис действительно очень красивый, в этом он, наверное, уступает лишь Джеймсу, но я не могу быть независимой в этом вопросе, ведь Джеймс мой брат, а Крис… Обожествляемый образ мальчика, который мне нравится, и чем больше я о нем думаю, тем больше понимаю, какая же я дура. Маленькая и наивна дурочка, если я расскажу об этом Дикси, она будет долго надо мной смеяться и подталкивать к решительным действиям. Для нее все просто… Я резко останавливаюсь, не веря своим глазам, и мне даже хочется протереть их. Что она здесь делает? Так невероятно! – Мама, – Дикси что-то продолжает вещать, но я уже не вслушиваюсь в ее голос, а неотрывно слежу, как мама с печальной улыбкой спускается по мраморной лестнице Хогвартса, придерживая на локте сине-зеленое пальто. – Мама! Подружка затыкается на полуслове и оборачивается на мою маму, пока я медленно выдыхаю от волнения и бросаюсь в распахнутые для объятий руки мамы. Между нами не больше десяти метров, но кажется, что я бегу слишком долго, словно вечность проскальзывает сквозь меня, но я все еще стою на одном месте – так далеко до родного человека. Ступенька кажется мне слишком скользкой, но я перепрыгиваю через одну и, чуть замерев, встречаюсь с глазами мамы: ярко-карие, как у меня или у меня, как у нее. Влетев в ее объятья, я утыкаюсь лицом в белую блузку, ощущая тепло исходящее от мамы. На лице расплывается улыбка, пока мама крепко обнимает и поправляет распущенные волосы. От нее пахнет корицей, черным кофе и тонким цветочным ароматом духов, которыми я в детстве брызгалась, подражая взрослым девушкам и считая, что мама не замечает, куда деваются ее духи. В уголках глаз предательски защипало. Мне не хватало родного запаха, но я даже не могла представить насколько сильно. Я скучала. Я так тебя люблю, мама. Почему я могу произнести эти слова в голове, но так сложно сказать их в реальной жизни? Может, потому что я боюсь, что услышу в ответ: «бывает»? Мерлин, как же это глупо, ведь мама и папа не пятнадцатилетний мальчик, который отправляет девочку во френдзону. Я столько раз пробовала произнести слова, где бы стало ясно, как я их люблю и дорожу ими, но каждый раз находилось что-то, что заставляло остановиться, прикусить язык и вместо слов о любви начать кричать и обвинять родителей. Но ведь я люблю, действительно люблю их, и мне так плохо, когда я вспоминаю, что все это может разрушиться из-за какой-то глупости. – Лили, – сладко пропевает мама и отстраняется, улыбаясь. Нет, пожалуйста, не уходи! Она же может побыть со мной полчасика, как же я этого хочу. – Я тоже очень рада тебя видеть, но если мы так и будем стоять, соберем очень много поклонников. Обернувшись, я действительно вижу, что в вестибюле собралась толпа и, о чем-то переговариваясь, смотрит то и дело на нас. Ненавижу. Мне хочется, чтобы мама обняла меня еще раз, но я знаю, что она не сделает это на глаза у всех – ей хватает и так чужого внимания, которое окружает ее с тех пор, как она, шестнадцатилетняя гриффиндорка, стала героиней войны с Волдемортом. Я не понимаю, что такого в том, что я обнимаю свою маму в школе, почему я не могу сделать без толпы зевак, которые перешептываются за спиной у нас. Разве мама не научилась за эти годы не обращать внимания на указывающие пальцы на них с папой? Если она меня обнимет, то уже никто не сможет сказать, что я не нужная своей семье, что я не заслуживаю быть дочерью Джинни и Гарри Поттер. Мама берет меня за локоть и подзывает присоединиться к ней. Я окидываю недовольным взглядом присутствующих и стараюсь идти вровень с мамой. Ни у кого из студентов нет такой мамы, как у меня, поэтому я понимаю, что они просто завидуют, из-за чего смотрят, будто я увожу от них их звезду с неба. Ну, уж нет, никто не посмеет забрать у меня внимание мамы. Сегодня она только моя, и я, наверное, рада, что меня сегодня не разбудили, и я не успела накраситься. Мама не любит, когда я пользуюсь косметикой, считая, что природная красота намного лучше. Она говорит, что я красивая итак, но я знаю, что она врет, все родители так говорят своим детям. Я совсем не красивая. Вот мама, да. Прямые, гладкие волосы, выразительные глаза, веселая улыбка. Я похожа на нее, но, все же, не настолько, чтобы назваться красавицей. Мы проходим несколько пролетов и выходим в коридор с большими витражными окнами. – Ты из-за ребят приехала? – я прислоняюсь к подоконнику, внимательно смотря за мамой. Она оглядывается по сторонам, останавливая взгляды на самых невзрачных предметах. Наверное, она вспоминает свои школьные годы. Мама редко рассказывала о них, только общие черты и то, что есть в учебниках истории об отце. О своей же юности мама говорила редко и неохотно, будто у нее были случаи, которых она стыдится и не хочет, чтобы мы, ее дети, о них знали. Разумеется, она приехала из-за драк Альбуса и Джеймса. Когда мне сказали, что Ал, спокойный и рассудительный Ал, влез в драку из-за того, что гриффиндорец назвал Малфоя сынком Пожирателя смерти, а после в драку встрял и Джеймс, я думала, что это шутка. Глупая и ложная шутка, потому что я не могла и представить, что кто-то может действительно сказать такие вещи. Я могу сказать, что ненавижу Малфоя, но это же не зависит от того, чей он сын. Он просто сам по себе отвратительный человек, который слишком много времени проводит с моим братом. Ничего удивительного нет в том, что Ал заступился за него, но вот то, как он это сделал. Я никогда бы не смогла представить, что Ал умеет драться. Джеймс, ладно, он умеет, и драка вполне в его стиле, но вот Альбус… Очень странно. – Верно, мы уже поговорили с ними, но я сомневаюсь, что они хоть что-то поняли из моих слов. Ничего они не поняли, это же очевидно. Если Джеймс и Альбус сделали что-то, понимая свою правоту в этом деле, то никто не сможет заставить их устыдиться. Они всегда отрицают свое родство и схожесть характеров, но на самом деле они очень сильно похожи. В своих принципах. – Ну конечно, – я непроизвольно фыркаю. – Мам, а ты не хочешь поговорить и со мной? Мой голос дает слабину, но я, все же, чувствую в нем недовольные нотки, наполненные обидой. Конечно, мама писала братьям, но не мне. За почти две недели я не получила ни одного письма от мамы, кроме поздравительного на день рождения, но я хотела вовсе не это. Мне хотелось, чтобы она написала мне такое же письмо, как Альбусу. Неужели так сложно было вспомнить обо мне и узнать, как мои дела? Я не просила невозможное, только, чтобы мной интересовались, давали понять, что я не одна и нужна им. – Ты хочешь, чтобы я целый час кричала и просила тебя перестать бросаться с кулаками на всякого прохожего? Мне казалось, что для девочки такие беседы ни к чему, – мама старается пошутить, улыбаясь, но мне не смешно. Разве нельзя сказать, что она по мне скучала, любит меня и…? Я хочу просто услышать то, что не могу сказать сама, и боюсь, что никогда этого не услышу. – Нет, я не об этом… – я качаю головой и кусаю губы, стараясь не расплакаться от обиды. – Ты даже не написала мне ни разу. Зато писала Алу и Джеймсу, я уверена. Мне не хотелось обвинять ее, потому что еще хорошо отдавались воспоминания того дня, когда она была в состояние агонии. Слабая, опустошенная. Наверное, ей было очень сильно больно, но я не хочу об этом думать, понимать, осознавать, потому что хочу забыть тот день раз и навсегда. Особенно ее слова, ужасные слова, которые довели меня до слез, до состояния истерики. – Ох, Лили, – мама пристыжено улыбается и притягивает меня к себе, мне хочется осадить ее и вырваться, но я не делаю этого, лишь крепче прижимаюсь всем телом. Так приятно, утыкаться в ее плечо, чувствовать тепло, дыхание. Почему так сложно делать это всегда? – Я писала Алу потому, что очень волнуюсь за него. И за вас с Джеймсом, разумеется, тоже! Пойми, мне нужно было время, чтобы придти в себя, вернуться к прежнему ритму, и вот я уже здесь, малыш. Не обижайся на меня, пожалуйста. Я… ужасно поступила с вами, да, но это не отменяет, что я вас очень сильно люблю. Каждого, Лили. Приятно. Приятно слышать слова о том, что она меня любит. Это хорошо, что она сейчас здесь, хорошо, что с ней все хорошо. И та плохая история уже закончилась. – Мама, а как папа? Вы помирились? Пусть скажется, что помирились, пожалуйста. Это правильно, это хорошо. Я хочу, чтобы они помирились, и наша жизнь стала прежней, чтобы мама и папа вновь начали любить друг друга, как и прежде, чтобы мальчики перестали обижаться на папу, чтобы я снова могла гордиться своей счастливой и примерной семьей. У всех моих друзей полные семьи, и я не могу представить, как она отреагируют на новость, если мои родители решат стать чужими людьми. Это неправильно! Я не хочу, чтобы моя семья перестала существовать, иначе все будет другим. – Лили, моя дорогая Лили. Мы с папой… Все очень запутано, малыш и… – Я хочу, чтобы вы помирились! – Я понимаю. Нет, не понимаешь! Никто не понимает меня. Если бы понимала, то сделала все, чтобы сохранить семью, ради меня, ради Джеймса и Альбуса. Хотя бы попыталась объяснить мне, пообещать, что сделает все, чтобы я не чувствовала себя ущемлено. Ведь папа мне пообещал, он не может обмануть меня. Почему они еще не помирились? – Что у вас произошло? Расскажи, я ведь не маленькая! Ал и Джеймс знают, а я нет, не справедливо, – я возмущено скрещиваю на груди руки, пытаясь предугадать, что будет дальше, что она теперь скажет. Значит, мальчикам можно знать, а мне нет. Почему? Потому что маленькая и глупая девочка. Пусть, я хочу знать, что у них произошло. – Хорошо, я все объясню тебе, но чуть позже, идет? – Нет. Я вижу, что мама еще хочет что-то сказать, но закрывает рот и пристально смотрит на меня. Когда-то давно я могла смотреть ей в глаза и знать, что еще чуть-чуть и она обязательно мне все расскажет, покажет, разрешит. В этом вся мама, она может злиться, кричать, упираться, но в последний момент все равно позволит дать себе слабость. Этим всегда пользовался Джеймс, а я лишь тогда, когда мне действительно что-то было нужно. Очень редко, потому что я далеко не старший брат, которому разрешат, что угодно. Но когда это происходило, я побеждала. И сейчас мне хочется верить, что мама сдастся и начнет долгий, важный разговор. Она не может так долго оставлять меня в неведении. – Лили, это очень сложная ситуация и я… – мама поджимает губы и отводит глаза от меня, я думаю, что сейчас она скажет мне то, что не смогли сказать братья и отец. – Мне еще нужно встретиться с Розой. Что? Это ведь не то, что она должна мне сказать. Не то, что я хотела бы услышать. Роза, снова какая-то Роза хочет забрать у меня общество мамы! – Зачем? У нее, что своих родителей нет? – начав закипать, я повышаю голос на маму, зная, что если сейчас перейти границу и она снова начнет читать лекции о моем поведении. – Рон просил поговорить с ней о ее неподобающем поведении. Они оба работают. Конечно, они работают, а делиться со своей мамой должна я! – Так говорит Гермиона, а не дядя Рон, – неподобающее поведение Розы только для Гермионы есть проблема, дядя Рон же ничего бы и не заметил. Он всегда на стороне Розы, даже слова ей лишнего сказать не может. – Странно, конечно, что она еще не ворвалась к директору в кабинет с вопросом: где моя непутевая дочь?! – Лили… Даже интересно, что она думает по этому поводу. Я знаю, что Роза настолько послушная, что ни разу до этого случая не получала наказание, потому что Гермиона бы ей это просто не позволила. Правильная Роза оказалась не настолько правильной. Почему же Гермиона еще не устроила ей веселую жизнь? Разумеется, у нее много работы в Министерстве, но когда дело касалось Розы, она всегда находила время на дочь. – Подожди, а она вообще знает? Вы не сказали, верно? – логично, если ничего еще не поменялось. – Лили, я знаю, какие у вас отношения с Розой, но я бы попросила тебя быть более доброй к ней. Все-таки вы не чужие люди друг другу. Что? О чем она вообще говорит? Я чувствую, как внутри что-то начало сосать меня, прогрызая огромную дыру, затягивающую меня на дно все больше. Да, у нас плохие отношения с Розой, но почему всем так нравится тыкать меня в это лицом? Я могу не любить Розу, могу ей завидовать, принижать, отворачиваться от нее, но я не желаю ей всемирного зла. (Или мне так кажется?) И как бы мне не хотелось увидеть, как многолетняя корона кузины сваливается с ее головы, я не готова еще втягивать сюда Гермиону. Бесспорно, я люблю своих родителей, но когда есть пример требовательной и принципиальной тети Гермионы и ее идеальной дочери, мне хочется просто сказать спасибо за то, что моя мама не такая идеальная. Я бы ни за что не смогла выдержать таких нагрузок и поджатых губ Гермионы, а Роза может. Может, потому что хочет казаться всем идеальной и хорошей девочкой. Но она далеко не такая, и вся эта мишура с драками и хамством Фартинг – хорошо доказывают ее тайную сторону. У меня есть основания относиться к ней так, как я отношусь. Роза далеко не невинный ангел, но почему-то я единственная кто это понимает. У меня в голове тысячи сцен, где Роза падает в глазах окружающих, терпит полное поражение, но нет той, что могла бы произойти на самом деле, узнай о поведение своей дочери Гермиона. Я бы могла написать ей письмо с подробностями, но знаю, что меня ждет в таком случае. Хороших отношений у меня тогда не будет ни с кем в семье, потому что, не смотря на то, что Роза не общается с кузенами, кроме Альбуса, они все равно будут на ее стороне. Идеальная Роза – ей завидуют, ее тихо ненавидят, но ее любят и принимают такой! И Доминик, и Люси, и Рокси, и Луи, и даже Мари-Виктуар. Никому не нравится, когда тыкают в них и говорят: «А вот твоя кузина получила высший балл», «Роза сделала так» и тому подобное. И кузены и кузины тоже терпеть не могут Розу за ее идеальность и правильность, вот только все равно ее любят. А меня нет! Казалось, что мы все равны, что я точно такая же, как Доминик или Мари, но нет, они меня не принимают. Только Роза. Роза, а не Лили, хотя я готова общаться, готова быть им подружкой, но меня они не принимают в свои дружные сети. Можно до бесконечности говорить, как мне становится обидно за несправедливость, которая режет глаза и сердце на лоскутки, показывая, насколько я чужая всей семье и, что меня никто из них не любит. Но ничего не изменится, Роза так и будет стоять между всеми нами, а я не смогу наладить с ней хороший контакт. Я знаю, что ждет ее от Гермионы, но дает ли мне это знание удовлетворение? Не особо, потому что ей явно не собираются говорить взрослые, а учителя уже известили отца. Я могу написать ей письмо? Да! Разумеется, да, но тогда перечеркну все, что у меня есть сейчас. От меня отвернутся даже Альбус с Джеймсом, что уж говорить об остальных кузенах: Хьюго и Луи, которые даже разбираться не будут, кто виноват больше – они оба на стороне Розы, Роксана, которая меня ненавидит и называет за глаза мелкой сукой, все остальные, потому что я всем им мешаю. Выбиваюсь из их компании намного больше, чем Роза, потому что знают, что Розе особо и не нужно их общение, что она не будет встревать в их дела, занимать место лидера. Хотя, конечно, я тоже этого сделать не смогу, не так быстро, на это нужно время и умения. Роза удобная сестра, которая может прикрыть, а я, Лили, мешающаяся заноза, которая может и сдать взрослым. Да, Роза промолчит, если, скажем, Джеймс устроит в Норе погром, а я нет. Я побегу и начну жаловаться маме, бабушке, Гермионе, кому угодно, потому что брат поступает неправильно. И сколько меня не учи, я все равно буду для всех плохой. Ведь даже мама меня ругает, когда я жалуюсь на братьев и кузенов, но если бы это сделала Роза, ее бы похвалили. Поэтому нет, я не напишу Гермионе потому, что мне хватает изолированности от кузенов, кузин и взрослых родственников и без моих «доносов». – Я и не собиралась ничего говорить! Как же неприятно знать, что все мои слова перевирают, что в любых моих действиях находят плохие эмоции. Особенно в сторону Розы. Разве весь мир может крутиться вокруг нее? Никто не хочет понимать, почему я негативно отношусь к кузине, они все видят ситуацию со стороны Розы, но не задумываются, что я чувствую в те моменты. Даже мама поджимает губы, когда дело поворачивается к Розе, потому что всем им кажется, что нельзя не любить кузину, идеальную, красивую, добрую и отзывчивую Розу Уизли. Только я знаю, что она может быть стервозной, эгоистичной и лицемерной. У кузины много масок, которые она меняет, для каждого человека она представляется разной, но только я имею честь видеть ее истинное лицо. Сколько бы она не улыбалась мне, не пыталась быть милой, я вижу, что она меня презирает, ненавидит, вся ее якобы помощь направлена на то, чтобы показать мне, какая я плохая, не умеющая делать хоть что-то без нее. – Хорошо, – мама кивает и оборачивается, выбирая в каком направлении идти дальше. – Помоги найти мне Розу, пожалуйста. Мне становится неприятно находиться с ней. Глухая боль отдается в голове, прокручивая самые тяжелые моменты в жизни, напоминая мне, что не всегда будет так, как мне хочется. Она просто уходит от болезненной темы, но я не хочу, чтобы было так. Разве взрослые не говорят, что нужно выговориться и сразу полегчает? Тогда почему она не хочет этого делать, я ведь смогу ее понять? Мама отворачивается снова от меня, отмахивается, считая, что поступает правильно, но, Мерлин, я хочу знать. Неужели ей так сложно объяснить мне, что произошло у них с отцом? Я должна знать, мы ведь одна семья, и ничего не сможет это изменить. – Ты так стремишься поговорить с ней, но не со мной, мама! Это я твоя дочь, а не она. А ты вообще хотела со мной встретиться? Или это случайно вышло, и ты не ожидала, что я встречусь тебе на пути?! Я замираю, понимая, что боюсь услышать ее ответ. Что если это так? Конечно, зачем же ей встречаться со мной, если она даже не готова была написать мне одно маленькое письмо! – Мерлин, Лили, что на тебя нашло? Мы поговорим с Розой, а после с тобой! Успокойся, пожалуйста. Вот, Лили снова стала плохой. На меня можно накричать, сказать, что я маленькая девочка, и даже не могу понять, что происходит в мире. Разумеется, я же всего лишь Лили, и мне не дано быть значимой или хотя бы умной, чтобы стать более значимой для близких людей. Я не хочу успокаиваться, не хочу, не хочу, чтобы мама шла искать Розу, когда я хочу, чтобы она побыла со мной. Сбежать, закрыться в спальне и реветь, вспоминая, что у друзей хорошие родители и они им нужны, а я нет. Может, это со мной что-то не так? Ну, конечно, я не благодарная. Мне не остается ничего, как идти наугад, представляя, где сейчас может быть кузина. Мама идет следом и почему-то молчит, словно опасается сказать мне даже одно слово. Почему все так несправедливо? В одном из коридоров я замечаю рыжие локоны кузины, и уже хочу резко свернуть направо, чтобы отсрочить ее встречу с мамой, но не успеваю, потому что Роза сама оборачивает и подходит к нам. Вот только не нужно улыбаться! – Привет, Роза, – на маме вновь расцветает улыбка, когда из толпы студентов выходит Роза, заправляя волосы. Мама тянется обнять племянницу и та отвечает ей взаимностью. Дольше. Они обнимаются гораздо дольше, чем со мной, не смотря на толпу студентов! Убери, убери, свои чертовы руки от моей мамы. – Привет, Джинни. Лили, – кузина замечает мой недовольный взгляд и отстраняется от мамы. – Как дела дома? Строит из себя хорошую и примерную девочку, которую действительно волнует, что происходит дома. Ей ведь все равно! Я знаю, что ей все равно, она всегда была высокомерной эгоисткой, которая делает лишь то, что ей хочется. Мы все в семье для нее чужие люди, а потом она обижается, не понимая, за что я с ней так, и все встают на ее сторону. Конечно, Роза ведь святая! – Все хорошо, – заверяет мама. – Мы можем поговорить, Роза? – Да, конечно, – Роза оглядывается и ищет кого-то взглядом, а после на ходу говорит: – Я сейчас! Я смотрю, как кузина вытягивает старосту мальчиков с пятого курса и что-то ему говорит, очевидно, связанное с обязанностями. Это как же Роза Уизли может уйти от своих прямых обязанностей? Ах, ну да, это же Роза, ей можно все. Она возвращается через пару минут и подзывает нас к пустой аудитории, где каждую субботу собираются студенты и читают стихи. – А как у тебя дела, дорогая? – Нормально. – Роза слабо улыбается и садится на парту, опуская рюкзак на пол. – Спрашивай уже. Мама несколько секунд молчит, пока я хочу уже поторопить их, напомнить, что я тоже здесь и у меня есть желания поговорить с мамой наедине. – Ох, Роза! Твой отец просил передать тебе, что он, разумеется, полностью согласен, с мнением профессора Фартинг о твоем недопустимом поведение, – мама делает театральную паузу и подмигивает кузине. – Но на полном серьезе говорю, хотел лично наведаться к вашему новому учителю и проверить ее компетентность за то, что она считает допустимым втягивать девушку в драку мальчишек. Я даже не удивлена. Дядя Рон всегда будет на стороне совей дочери, даже если она устроит всемирную войну, он будет тем, кто решит все ее проблемы и будет с пеной у рта доказывать ее невиновность. Было бы интересно посмотреть, если бы он решился придти в школу и начать доказывать Фартинг о ее не правильном поведении. Я точно знаю, что именно профессор бы сдалась первой, потому что переспорить Рона Уизли не может даже Гермиона, прожив с ним столько лет. – А мама? – Роза хмурится, стараясь справиться с волнением, а мне хочется пакостно усмехнуться, напомнив о своем присутствии. Пусть хоть иногда ей будет также плохо, как бывает мне. – Не волнуйся, письмо пришло домой на имя мистер и миссис Уизли, когда Гермионы не было дома. Рон не стал ей говорить, и все с ним полностью согласны. Ну, конечно, как же можно сдать Розу, когда есть плохая Лили? Мне бы никто не стал делать таких поблажек. – Все? То есть знают все кроме Гермионы? – я вклиниваюсь в их милую беседу. – Нет, я, Гарри и Флер. – Мама бросает на меня подозрительный взгляд, будто верит, что я взаправду побегу строчить письма Гермионе, чтобы та знала, какая ее дочь плохая. – То есть мама не узнает о наказании? Мама качает головой, улыбаясь, когда на нее набрасывается вихрь из Розиных волос и всего тела. – Спасибо. Я посматриваю на наручные часы, ожидая, когда они наговорятся, и я смогу тоже поговорить с мамой, без Розы. Наблюдая, как Роза разговаривает с мамой, моей мамой, мне хочется заплакать от безнадежности. Мама не разговаривает со мной в подобном тоне, только с Розой. Я всегда знала, что у них хорошие отношения. Кузина редко бывала у нас дома, но при этом часто общалась с мамой, забирала по крупицам у меня то, что принадлежит мне по праву.***
Мама сбегает от меня, как только Роза говорит, что ей пора идти на урок. И тогда я понимаю, что встреча со мной не входила в ее планы, я просто стала неизбежной проблемой, от которой она мастерски, но жалко, сбежала, оставив вновь меня одну. Никому нет до меня дела, это факт. Слезы подступают к глазам так быстро, что я вылетаю из противного кабинета слишком быстро, стараясь скрыть свое лицо от встречающихся на пути студентов. Уже все равно, что будет со мной, когда родители узнают, что я пропустила все уроки сегодня. Да какая разница! Им всем на меня плевать! Я забегаю в женский туалет и закрываю дверь, оглядываясь на кабинки с унитазами. Обычно я не опускаюсь до того, чтобы нагнуться и проверить действительно ли я нахожусь одна, но сегодня я бегло прохожу мимо каждой кабинки, прислушиваюсь – тихо. Это хорошо. В зеркале отражается ужасная девчонка. Я вижу, как по щекам бегут слезы, вижу, как задыхаюсь от переполнявших меня нестерпимых чувств и от осознания того, что я оказалась брошенной родным человеком. Какая же я жалкая и не нужная никому! К горлу подступает тошнота, и я бегу в ближайшую кабинку, чтобы упасть на колени перед унитазом, жду, когда ком, сдавливающий горло наконец-то вырвется, но этого не происходит. Секунда за секундой тянется так долго, что мне кажется, что прошло уже полчаса, когда я поднимаюсь и закрываю унитаз крышкой, садясь на него. Отлично. Я жалкая. Дверь в туалет открывается ударом и закрывается обратно, сопровождаясь звуком ударяющихся каблуков. Черт, как кто-то может войти, если… Понимая, что забыла закрыть дверь на задвижку, я, вытирая слезы рукавом мантии, поднимаю ноги на унитаз, стараясь не издать звуков, чтобы не иметь возможности встречаться с кем-нибудь из девочек. Многие девочки бегают в туалет плакать, но лишь мое присутствие в таком состоянии вызовет осуждение. Уже знакомо, уже не ново. Сидеть, не двигаясь на унитазе с поднятыми ногами в туфлях, неудобно, но я терплю, радуясь своей оперативности, что меня никто не увидит. Мимо моей кабинке проходят чьи-то ноги в синих лакированных туфлях, я слышу, что удары стихают около последней кабинке и идут обратно, пока возле раковин шумит вода. – Здесь никого нет, – говорит девушка, хлопая одной из дверок туалетных кабинок. Я вздрагиваю от неожиданности, но не издаю вскрика, лишь дергаю ногой, создавая скрежетание. Мне кажется, что звук был таким громким, что девочки не могли не услышать меня, но они не придали этому значение. Шум воды немного стихает, но спустя пару секунд возвращается в обычный ритм. – Странно, я уверена, что слышала всхлипы, – я замираю, узнавая голос второй девушки. Почему именно сегодня? Почему именно они вошли в туалет, когда здесь я? – В кабинках точно никого? Сердце начинает бешено биться, когда я пытаюсь придать себе более достойный вид, стараясь не шуметь. Как же я буду выглядеть в их глаза, когда они меня обнаружат? Опухшее лицо с красными глазами, дерганые движения и задранные на унитаз ноги, они решат, что я их подслушивала, намерено, что мне есть до них дело. Нет! Нет, только не сегодня, только не сейчас, пожалуйста. Безукоризненно идеальные и гордые девушки, до которых я не смогу дотянуться, будь у меня хоть сотни знаменитых родителей. Чертовы аристократки. Я против них – никто. Гусеница на листке дерева, поедающая то, что оставляют они, яркие и популярные бабочки в изысканных нарядах и коронах. Потратив все состояние родителей, я бы никогда не смогла приблизиться к ним, они никогда меня не признают. Только они, слизеринцы-аристократы, смотрят на меня презрительно, не улыбаются в лицо, считая, что я этого не заслуживаю. Да пусть остальные улыбаются только из-за фамилии, лучше стеклянный колпак, говорящий, что я чего-то стою, чем их презрение, скатывающееся с ухмылок при моем существовании в принципе. – Нет. Эрика Салливан и Джейн Эйвери – слизеринки с четвертого курса. Я знаю их из-за их общения с Хьюго и Луи, вернее не так – Хьюго испытает симпатию к Салливан, хотя та вздергивает голову каждый раз, когда он проходит рядом и пытается ей понравиться. Меня доводит до невообразимого бешенства факт, что кузен считает ее достойной девушкой и позволяет ей топтаться по своей гордости. Конечно, Эрика красивая девушка, но ведь красота не отменяет, что она истинная слизеринка с пресловутым характером стервы. Мы редко пересекаемся лично, но когда это происходит, то они всегда делают упор на мой внешний вид, на мои слова, а я не могу им ответить достойно, вечно краснею и вскидываюсь на них детскими глупыми отговорками типа «сама такая». И самое обидное, кузены встают на сторону этих слизеринских идиоток, и ни разу не извинились передо мной, что всегда молча стоят рядом и ждут, когда эти змеи выдерут мне волосы. Укусят по глубже, всаживая ядовитые зубы мне в кожу, доходя до кости, переламывая ее, чтобы показать насколько мы различаемся. Насколько я ничтожна против них. Они такие красивые, гордые и популярные девушки, что считают, что имеют право кого-то унижать, особенно меня. Эти слизеринки главные сплетницы школы: они перемывают кости всем, абсолютно всем. Я для них – лакомый кусочек! Еще на первом курсе они подошли ко мне со словами: «Вот ты какая, Поттер». Я не понимала еще, что им от меня нужно и что действительно кроется в их словах. Это же так круто, когда к тебе неизвестной первокурсницы подходят более старшие студенты, и совсем неважно, что вы одногодки, только тебе не повезло родиться осенью. Для меня знакомство с ними было правильным и наивным – со мной хотят общаться, хотя считала, что единственные кто будут рядом со мной в те моменты, это братья. Как последняя дурочка, я распахнула глаза и спросила: «Какая?», надеясь, что услышу их восхищение, ободрение и предложение на великую дружбу, и моя наивность сыграла со мной жесткую шутку. Они ничего не ответили, лишь бросили на меня презрительный взгляд, вздернули головы вверх, откинули идеально гладкие волосы назад и гордо прошествовали мимо меня, а после стали обсуждать на каждом повороте меня, Лили Луну Поттер. Я ревела в этом самом туалете для девочек, понимая, что они отнесли меня в разряд тараканов, которые ползают по их туфлям, мельтешат под ногами и мешают жить им, великим и красивым. В их словах не было ни зависти, ни желания дружить, ни хоть какого-нибудь уважения, сплошное презрение, не признание меня, как достойную себе. Никогда я бы не смогла влиться в такую компанию, и когда у меня появилась Дикси, которая не собиралась играть в лицемерные улыбочки с этими стервами, я перестала обращать на них внимания. Дикси может быть ужасной, стервозной, лживой и насмехающейся надо мной, но она никогда бы не улыбнулась Эйвери и Салливан. Она была из тех, кто мог отвечать этим змеям, и не завидовала им, в отличие от меня. С Чарльстон я чуть-чуть стала осмотрительней, стала понимать, что нет мне никого дела до этих двух сук, которые считают меня никем. Подруга брала меня за руку, и я понимала, что смогу справиться с любыми насмешками со стороны змеек. Нет, меня по прежнему задевают их слова и отношение ко мне, я не могу им достойно ответить. Но, по крайней мере, я не одинокая в своей борьбе. У меня есть Дикси и подруги, которые меня всегда поддерживали, когда Эрика и Джейн устраивали психологические нападки. «Ты что не знаешь, что такое расческа?», «У Поттер нет никакого вкуса в одежде!», «Никто из мальчиков не обратит внимания на нее». Я знаю все, что они обо мне говорили, они пускали слухи, которые расходились с невероятной скоростью по всей школе, и я чувствовала, как смотрят после этого все студенты. Они не отводили взгляды, не опускали головы, а лишь злостно улыбались, кто-то наслаждался триумфом, кто-то показывал, насколько он одобряет чужие нападки. Никто не пробовал показать, что я заслуживаю защиты и уважения. Я для всех была избалованной дочкой Гарри Поттера, не заслуживающая быть ей. Когда кто-то что-то говорил о Молли или Люси все братья, без исключений, бросались им на помощь, и после никто не смел открывать и рта на кузин, зная, что с ними может случиться. И вот после очередных выпадов Эйвери я плакала в подушку, слушая, как Дикси и Милли говорят, что все будет хорошо и слизеринка получит свое, вспоминала, что у меня есть в школе родственники, братья, которые могут поставить на место девчонку. Я вставала с постели и видела, как Джеймс будет зол на слизеринок, но ничего не было. Никто из кузенов меня не защищал, для них просто не существовало меня в те моменты. В те самые сложные моменты, когда я хотела почувствовать заботу и любовь от них. Но их не было рядом. Они не подходили ко мне, не утишала и не защищали, из-за чего окружающие начинали считать, что им можно все, потому что никто не сможет им что-то сделать. И это невероятно, но истинная правда! – Видела, какая сегодня красавица Поттер? – я прикусываю губу так сильно, что чувствую металлический привкус во рту. Они начали свою любимую тему, нашли любимую игрушку, которую можно бить, зная, что ничего им не будет за насилием надо мной. Конечно, ужасная Лили Поттер, не заслуживающая быть дочерью Гарри и Джинни Поттер, сестрой Джеймса и Альбуса, кузиной всех Уизли, подругой Дикси Чарльстон. Я знаю! Я ужасная и страшная, никто не должен со мной возиться и любить меня, даже родители. И я понимаю, почему от меня отмахиваются, почему мне не показывают, насколько я им важна. Потому что они не обязаны этого делать, потому что я не заслужила любви и заботы, не сделала ничего, чтобы быть для них родной и любимой дочерью. Мне твердят это все студенты, за спиной, в лицо – неважно, они так считают, и я начинаю считать их слова правдой. Это ведь правда! Родители любят Джеймса и Альбуса, каждого по своему, потому что они, так или иначе, проецируют собой что-то важное, близкое, то, за что можно и нужно любить. Веселый и красивый Джеймс, умный и хороший Ал, и совсем глупая и ненужная я, Лили. Идеальной дочерью для родителей была бы Роза: пример для подражания, соответствующая статусу семьи и умеющая быть независимой. Ненавижу. Всех. – А то, – я опираюсь руками о стенки и приближаю лицо к замочной скважине, чтобы иметь возможность видеть девочек. Было неудобно вытягивать тело до небольшого отверстия, но я упрямо держалась руками, наблюдая, как Джейн упирается о раковину и капается в своей сумке. – Видимо, совсем стала ненужной никому, что ее даже будить никто не стал. Слышала, что Милли Дож и Дикси Чарльстон сейчас в контрах и виной тому Поттер? Это… Это неправда! Я едва успеваю закрыть рот, не выдавая своего присутствия, но мне хочется выкрикнуть слова. В уголках глаз собирается вода, к горлу идет тошнота, когда я отстраняюсь от двери. Наглая ложь! Да, я выслуживалась перед Дикси, да, я встала на ее сторону, когда Милли решила, что может обидеться на слова Дикси. Но… Я же не имела в душе ничего плохого против девочек. Не я была яблоком раздора между ними, и пусть, что я не так выразилась о Дож, сказала много лишнего, но ведь Дикси мне более близка, и я не хотела доставлять Милли неудобства. Мы же с ней даже не в ссоре! Да, она сейчас не особо общается с Дикси и со мной, держась отдалено, я могу понять, почему она так делает. Неприятно, когда тебе говорят, что ты толстая, и я бы была опустошена, когда мне бы так сказали, но есть большая разница между мной и Милли. У меня есть Дикси, и пусть я ей завидую, пусть она смеется надо мной, пусть во мне кипит несправедливость жизни ко мне, но я знаю, что Чарльстон не сказала бы мне ничего подобного. Я ужасная подруга для Милли – это факт, но хорошая и верная для Дикси. И Милли всегда это знала. Чувствую ли я вину перед ней? Нет! Я лучшая подруга Дикси, я и только я! Дож угроза для моей незаменимости хотя бы для одного человека, когда она рядом мне кажется, что Дикси ведет себя иначе, я чувствую, что ничего для нее не значу. Возможно, это правда, но я не желаю в это верить. Я не готова делить с кем-то лучшую подругу, поэтому мне не стыдно, что я сделала что-то, чтобы девочки перестали общаться. Кого-то это волнует? Ну, да я плохая, но ведь Милли мне ничего не сказала. Она мне не грубит, не отворачивается, но показано держит расстояние между нами, словно понимая, почему я так поступила, и, давая возможность мне самой сделать первый шаг. Решить, хочу ли я, чтобы она была моей подругой. Хочу, но только, чтобы она не перетягивала на свою сторону Дикси. Дикси моя, моя и только моя! – Не удивлена. Она такая страшная, – Салливан достает блеск для губ и откручивает колпачок, когда я вновь возвращаюсь к скважине. Чтобы ты посинела от своего ненавистного языка, гнусная кретинка! – Не понимаю, как с ней общаются, она ничего собой не представляет: капризная девчонка, считает, что ей все что-то должны. Почему они все думают, что у меня что-то есть?! Ничего. У меня ничего нет. И никто мне ничто не должен! Я никогда не говорила, что кто-то должен. Ненавижу. – Да она просто завидует всем! Той же Розе, ты же помнишь, как она разговаривала с ней в том году. Нет, Эрика, я серьезно, кто действительно может видеть в ней хорошего человека? Розу сахаром не посыпай – идеальная, – выплевывает Джейн. – Меня тошнит от ее идеальности, ходит, словно королева, но, знаешь, в отличие от своей сестрицы, Уизли может заслужено считать себя королевой, а Поттер перетягивает канат. И снова Роза. Идеальная Роза – королева, и почему-то не пользуется своим преимуществом. Почему кому-то дается все, а кому-то ничего?! Я хочу, чтобы ко мне относились хорошо, уважительно, я хочу, чтобы я стала королевой школы, но у меня не выходит. Я ничего не смогу уже изменить. А Розе ничего не нужно делать, у нее есть все: уважение студентов, идеальный образ, гордость, независимость, она уже королева в школе, и никто не собирается отвоевывать ее титул. Пока в Хогвартсе есть Роза Уизли, ни одна девочка не посмеет сказать о себе, что она самая лучшая. Но почему чертова Роза ничего не делает? Почему не пользуется тем, что ей принесли на блюдечке с голубой каемочкой? Лицемерная эгоистка! Ненавижу. – У своих родственников и подруг, – авторитетно кивает Эрика и закрывает кран с водой, убирая косметичку в сумку. – Как Чарльстон может с ней водится? Я знаю, что услышу дальше. Конечно же, я знаю, что они скажут, ведь и сама считаю также. – А ты не понимаешь? Она же Поттер, с ней все будут общаться, потому что это престижно! Не важно, какая Поттер стремная, важно кто ее семья. Дикси – крутышка и красавица, хотя ей всего тринадцать. Такая не могла пройти мимо дочери Гарри Поттера, понимает ведь, что дружба с ней – подспорье на титул школьной королевы в будущем. Престижно… Стремная… Пройти мимо… Подспорье… Королева! Я закрываю с силой рот, подавляя всхлипы, чтобы не выдать себя. Я престижная подруга, потому что я Поттер. Не потому что со мной весело и интересно, не потому что я могу что-нибудь дать, а только из-за фамилии. Обидно. Мерзко. Ведь мной пользуются, пока я, окрыленная и наивная, распахиваю руки для объятий, готова многое отдать ради друзей, которых нет. Которых бы не было, будь я какой-нибудь Лили без фамилии Поттер, без знаменитых родителей, популярных родственников. Зачем же они так поступают? Что я сделала такого, за что не заслуживаю быть хорошей без приставки «дочь Гарри Поттера»? Значит, я настолько стремная девочка, что никто в здравом уме не будет со мной общаться просто так. С другими общаются, а со мной нет, потому что я не подхожу под их ранг. Единственное, что у меня есть фамилия, и без нее я никто. У меня не осталось даже друзей, которыми я так сильно гордилась и дорожила. Идиотка. Никому не нужная Лили Луна Поттер! – Как считаешь, Лили может выгрызть глотки подруг, чтобы присвоить титул себе? Не хочу! Не хочу слышать, что они сейчас будут говорить. Мерзко. Я ничего не смогу сделать. Я не такая, как они. Не дерзкая, крутая, интересная, умная, красивая, яркая. Меня не учили грызть кого-то, ради себя, поэтому я не смогу. У меня не получится поставить себя так, чтобы они начали меня уважать. Королевой не сможет стать стремная Лили. Что-то падает и бьется о пол, заставляя меня вновь посмотреть в щель и увидеть, как Эйвери произносит заклинание, какая-то баночка восстанавливается и влетает к ней в руки. Что она сейчас скажет? «Такая, как Поттер, никогда не сможет занять чье-то место! Сама слышишь, что говоришь? Ничтожная Поттер, которая краснеет при каждом удобном случае, стоит за спиной своего папочки. Капризная и избалованная девчонка, которая не заслуживает считаться дочерью Гарри Поттера!». Так очевидно. – Ну… – тянет Джейн, оборачиваясь к зеркалу, мне кажется, что она смогла разглядеть мое лицо в отражение, но я быстро отметаю эту мысль, потому что это невозможно, увидеть меня через маленькую щель задвижки двери с такого расстояние. Но, что если она знает, что я здесь и…? – Роксана Уизли окончит школу в следующем году. И не то, чтобы она претендует на что-то, хотя все знают и понимают, что пока хоть один из их семьи в Хогвартсе, никому другому можно не думать о звездном часе, – слизеринка пакостно ухмыляется, и я понимаю, что она ждет дня, когда в школе не останется кого-то из моей семьи. – А Роза через два года. В принципе, у Поттер останется года два, чтобы поставить себя правильно, но на ее седьмом курсе у нее не будет в школе ни одного родственника. Она считает, что у меня есть шанс? Нет, наверняка, в ее словах есть другой смысл. Мне нужно было давно научиться определять, когда люди лгут мне и что-то скрывают. Я слишком близко воспринимаю чужие слова и начинаю в них верить, даже если они очень абсурдны. Да какая мне разница, что думает эта Эйвери, если я Поттер?! Она сама сказала, что пока хоть один мой родственник в Хогвартсе, им всем ничего не светит. Значит, они все нам завидуют! – Да нет! Бред. Лили не из тех, кто грызется, она, молча, будет стоять в стороне, уступая дорогу Дикси и более ярким личностям. Это правда. Жгучая, несправедливая правда. Я никогда не смогу показать себя так, как показывают остальные девочки. У меня нет ничего, чтобы возглавить топ девочек школы. Ни редкой красоты, ни гладких волос, ни дерзости, без которой невозможно стать королевой. Я, дочь Гарри Поттера и Джинни Уизли, не имею ничего, что может воздвигнуть меня на пьедестал поближе к уважаемым и талантливым родственникам. – Конечно, она не Роза. Это та умеет быть первой, находясь в стороне борьбы. Не Роза. Не Роза. Не Роза. Всегда и везде Роза! Она забирает у меня все, что могло бы принадлежать мне, и полностью это отрицает. И самое обидное, что все остальные считают, что я предвзято к ней отношусь, что у меня нет ни одного повода считать Розу плохой. А разве не она перетягивает на свою сторону моих братьев? И Ал и Джеймс всегда на ее стороне, чтобы она не сделала, чтобы не сказала мне. Если бы на уроке прорицания чокнутая Треллони спросила бы меня, что я думаю о первой недели в Хогвартсе в этом году, то я бы незамедлительно ответила: «Мир сошел с ума». Все было настолько странным и диким, что било все возможные рекорды в моем представлении. Я поняла это так отчетливо, что мне резко перестало быть смешно от сюрреализма представшей картины. Все началось воскресным утром, когда я едва потянулась в постели, не желая выползать из тепла в выходной день. Обычное воскресение, точно такое же, как все предыдущие: его не нужно запоминать, потому что через неделю, месяц или год будет точно такое же. Но, как же, я ошибалась! Альбус дерется из-за Малфоя. Из-за чертового Малфоя, который столько лет перетягивает моего брата на свою сторону, когда Ал должен быть моим. Моим старшим, лучшим и любимым братом, но нет. Для него давно имеет, куда большее значение, чем я, Малфой. Противный Скорпиус Малфой, портящий мне жизнь, как только познакомился с братом. Джеймс дерется за Альбуса. И Малфоя. Но еще никогда не заступался за меня. Обидно ли мне? Естественно, ведь когда мне нужна была помощь и поддержка, он был в стороне! Роза получает наказание. Вот! Момент, который я ждала всю жизнь. Идеальная и правильная Роза Уизли получает по заслугам. И вновь Джеймс устраивает драку в библиотеке с Крисом Дожем. А Роза остается свидетелем. Мир сошел у ума. И везде есть Роза Уизли. Несколько дней подряд в коридорах звучит лишь ее имя, не мое, а ее! Почему? Потому что она лучше меня, потому что она идеальная и уже сейчас все считают ее королевой. Никто не станет с ней соперничать не потому, что она даже не подозревает о борьбе, а потому что бесполезно. Она ведь Уизли. И плевать, что я Поттер, когда есть такая, как она. Роза не сделала ничего, но ее все уважают, любят. И никто не хочет замечать насколько она лицемерная сука, которая делает так, как ей хочется, которая забирает у меня все, чем я дорожу. Девочки уходят, а я сижу больше получаса, раскачиваясь из стороны в сторону и содрагаясь, вспоминая каждую свою неудачу, прежде, чем выйти из кабинки и встать перед зеркалом. Слезы уже высохли, а на новые не осталось сил. Бесполезная Лили Поттер. Страшная Лили Поттер. Никому не нужная Лили Поттер. Ненавижу себя. Я пристально смотрю в зеркало, замечая каждый свой изъян. Никто меня не будет любить, потому что я страшная, я толстая, и… Зеркало идет трещинами, и я каким-то неведомым образом понимаю, что это сделала я. Ненавижу!