Когда опадут листья

Чтобы усмирить зверя внутри себя, который рвется наружу с желанием проявить все свои силы.

      – И они, в самом деле, ждут от меня извинений, – Марк морщится, что-то вспоминая, и откидывает перо от себя на край парты.       – Тебе, что тяжело извиниться? – Терри оборачивается к нам.       – За что? – Хиггс возмущается, повернувшись ко мне лицом, будто я могу ему объяснить. – Я сходил два раза с ней в Хогсмид!       Я пожимаю плечами.       В отношениях я не могу назвать себя человеком, который все понимает. Да, у меня было много девушек, но я не считаю себя тем, кто разбирается во всех нюансах. Обычно я сразу отхожу подальше от девушек, которые слишком заморочены на подарках, свиданиях, общем проведение времени. Эллис вообще оказалась единственной, кто попытался склонить меня на свою сторону, но у нее это не получилось. Я слишком люблю свободу, чтобы позволить кому-то закрыть к ней проход, словно перекрыть клапан с воздухом.       – Ты дал ложные ожидания девушке, они воспринимают все более близко, – Кресвелл убийственно спокойно смотрит на слизеринца. Наш здравый смысл и бесспорный романтик. Если бы меня волновало то, что девушки могут обо мне подумать при расставании или отношениях с ними, я бы неприметно пошел за советом к Терри Кресвеллу.       – Нормально, – фыркает Марк. – А ничего, что Поттер в принципе не думает перед ними извиняться?       Никто и не просил извиняться перед ними.       – У Поттера другой случай.       – Какой? – Мы с Марком одновременно задаемся вопросом, попадая под осуждающий взгляд друга.       Терри цокает.       – Самим не понятно? Джеймс – Поттер, всем плевать, как он поступает, главное, чей он сын. А ты, – пуффендуец указывает пером на Хиггса. – Просто парень, который сначала пригласил девушку, а потом тупо сбежал.       – Окей. Но я не сбегал! Пригласил, сводил в кафе и угостил кофе, что из этого может быть ложным?       – Может то, что пригласил ты на четырнадцатое февраля? – подаю голос, откидываясь на спинку стула. Я вспоминаю, как Хиггс мучился в прошлом году в кафе мадам Паддифут с настырной когтевранкой.       – Не качайся, Поттер, на стуле, – неожиданно окликает меня Эллис, и я оборачиваюсь на вход в класс зельеварения.       Долгопупс больше не смотрит на меня, пробираясь между рядов к своей парте. Самой первой парте, куда пыталась перетащить и меня впервые дни наших отношений. Я, разумеется, даже с места не сдвинулся, предпочитая сидеть с друзьями на последних местах, подальше от учителя. Подальше от Фартинг.       Я провожаю ее усталым взглядом.       – Я не понял, вы расстались или нет?       – Кресвелл, когда ты успел стать свахой? – вопросом на вопрос отвечаю я.       На самом деле я сам не знаю, расстались или нет. Я считаю, что вполне, но признаю, что осталась какая-то недосказанность между мной и Эллис. Долгопупс не стремится говорить со мной, предпочитая отсиживаться с подружками и плакать в подушку. Мне не жаль ее, или то, что ничего у нас не получилось. К этому шло с самого начала, для меня Эллис была возможностью развлечения и снятия стресса. Вокруг только и шепчутся: расстались или нет? Заебали. Вечно лезут не в свое дело, считая, что знают лучше, чем я сам. Кому вообще, какое дело встречаемся мы или нет? Мало кого из девушек может смутить наличие постоянной девушки у парня, среди тех, что у меня были, это правда. Эллис, наверное, не относится к тому числу, она слишком правильная для меня, скучная. В ней нет сложности, которая хоть что-то дает в отношениях: с ней все идет по прямой траектории, без поворотов, которые не обсуждались заранее. Наверное, нужно было ей прямо сказать, что да, мы расстались.       – Вы оба, – Терри осуждающе смотрит по очереди на меня и Марка, а потом отворачивается, заканчивая полушепотом, но так, чтобы об этом все равно услышали все в классе. – Редкостные свиньи, это факт, Поттер. А ты, Хиггс, еще и придурок, у Поттера хоть есть понимание, что он делает что-то не правильное.       Ну, ладно! Я действительно иногда мучаюсь из-за нахлынувшей совести, представляя, чтобы мне сказали на мои поступки мама и Гермиона.       Мы не успеваем ему ответить, как по коридору несется звон колокола и в кабинет стремительно влетает профессор Фартинг. Мне хочется не встать из-за парты из принципа, но мне итак сильно влетело вчера от мамы за драку и слова в сторону Фартинг. Мама, начиная с моего зачисления в школу, ходит сюда как на работу, ее уже ничем нельзя удивить, так думала она, пока ей не сообщили, что в драке участвовали оба ее сына. Не то, чтобы я когда-то сильно прислушивался к наставлениям родителей, но впервые дни после проколов старался все-таки соблюдать правила. Меня настойчиво просили принести извинения Фартинг, но я не могу допустить даже мысль об этом, я не чувствую себя виноватым – все просто.       Однокурсники в разнобой здороваются с профессором, пока она направляется к своему столу, а я просто стою, с не охотой разглядывая котел с пробирками за нашей с Марком партой. Даже если она заметила, что я с ней не поздоровался, не подала виду, Фартинг вообще не обращает на меня внимания. Это удручает, и я уже думаю, что можно сделать на уроке, чтобы привлечь ее. Нет, я не самоубийца, мне просто скучно и хочется, чтобы она покричала на меня. Я не люблю, когда ко мне относятся, как к пустому месту, делают вид, что меня нет.       Спустя неделю после начала учебного года в коридорах школы только и говорится о новом преподавателе зельеварения и ее плохом характере. Меня эти разговоры заставляют смеяться, потому что мне нисколько не жаль, что Слизнорт ушел на пенсию. Нет, конечно, он был хорошим преподавателем, добрым старичком, который едва ли не молился на моего отца, всех родственников, и меня на уроках, зачем-то вспоминая моих бабушку и дедушку. Его любили за возможность списывать ответы на контрольных работах, спать на партах, пока сосед по парте варил зелья, прогуливать уроки, отделываясь легкой улыбкой и словами «ай-ай». Слизнорт был просто удобным профессором: не требовательным, не злым, обычным учителем, который имеет своих любимчиков. Я сам не раз спал или шатался по школе вместо того, чтобы сидеть в душном кабинете и варить зелье. Потом, правда, я обязательно заносил Слизнорту засахаренные ананасы, извинялся, кланялся, и врал, что отец часто вспоминает его и даже передавал привет в последнем письме. Врать плохо, но эта ложь не несла за собой ничего плохого. Слизнорт хотел быть незаменимым – пожалуйста; хотел, чтобы отец считал его близким другом – я его в этом убеждал. И самое главное, что и отцу от этого польза – не нужно самому видеться с бывшим профессором.       И это, надо сказать, за несколько лет надоело мне. Удобство это, конечно, хорошо, но так утомительно говорить то, что уже говорил на прошлой неделе, знать наперед, что профессор все равно простит и даже не вспомнит про мое опоздание через пару дней. Фартинг – отличный способ разнообразить несколько часов в неделю в классе зельеварения. Нужно лишь придумать, что можно сделать…       Марк что-то чиркает на своем пергаменте, пока профессор проверяет по списку все ли ученики на уроке. Когда она доходит до моей фамилии, то я не вижу в голосе никакой ненависти, ярости или чего-то, что могло показать, какого она обо мне мнения после моих слов. Все только и ожидают того, чтобы Фартинг потребовала с меня публичных извинений, начала прямо на уроке говорить, что я невоспитанный и тому подобное, хотя я-то понимаю, что этого не будет. Она даже маме ничего не сказала, видимо зная, что свое я все равно получу. Ей просто плевать на меня и по тону это ясно слышится. И это больше всего меня бесит в ней. Я медлю секунд пять и поднимаю руку, хотя уверен, что она и не ждала от меня ответа, ведь видела, что я в классе, когда заходила.       – На прошлом уроке мы вспоминали программу шестого курса, а именно Оборотное зелье, – профессор Фартинг цокнула языком, всматриваясь в каждого студента. – По словам профессора Слизнорта вы варили это зелье в прошлом году и большинство, – она сделала паузу, от которой пуффендуйка на второй парте мелко вздрогнула. – Справились с ним вполне достойно, однако я убедилась в обратном. Мистер Уайт, скажите, пожалуйста, как можно было забыть эффект Оборотного зелья?       Я едва успеваю подавить смешок, когда однокурсник краснеет и роняет на пол какую-то колбу. Не пропусти я прошлый урок, у меня бы оказался один из самых лучших результатов. Пусть я не примерный ученик и даже домашние задания иногда не делал, но материал все-таки учил, тем более что пытался сварить Оборотное зелье на втором курсе. Помню, как мне хотелось убедить Гермиону, что сварить зелье лично мне по силам, а все потому, что Рон имел неосторожность сказать, что они втроем (одна Гермиона, ага) варили это зелье на втором курсе. К слову у меня ничего не получилось, слишком все оказалось муторно и долго, но вот рецепт я запомнил, хоть что-то я должен был вынести из эксперимента.       – Ммм… Э… Я… не забыл, я просто… – мне становится смешно от того, как Уайт мямлит, пытаясь объяснить Фартинг, почему он не знает эффект Оборотного зелья.       У меня не получается скрыть смех, который я попытался скрасить под кашель, и судя по лицу профессора, сейчас примутся за меня.       – Мистер Поттер, раз вас не было на уроке, не желаете просветить своих однокурсников, какой оригинальный рецепт зелья? – ни один мускул на лице женщины не дрогнул, пока она смотрела на меня, наверное, рассуждая, почему я вообще оказался в ее кабинете.       Что, решила меня закопать с особой жестокостью? Побарабанив по столешнице парты, я прикидываю, будет ли у меня сегодня возможность взорвать котел, и если да, то, насколько это будет неожиданным для женщины? Ладно, можно и потерпеть, чтобы придумать нечто более интересное для нее. С большой не охотой, я все-таки встаю после тычка друга, который так и говорил: не создавай всем проблем. На меня смотрит весь класс, словно желают, чтобы я прямо сейчас взял и послал Фартинг. У самих кишка тонка на то, чтобы нагрубить преподавателю.       – Оборотное зелье преображает выпившего в другого человека, чей компонент тела он использовал, – поморщившись, я вспоминаю рецепт. – Для зелья нужны ингредиенты: сушеные златоглазки, водоросли, спорыш, пиявки, растертый рог двурога… шкура бумсланга и частичка того, в кого хочешь превратиться. Зелье готовится примерно месяц, состоит из двух этапов…       И дальше я не помню, что еще сказать. Думаю, именно на этом этапе у меня случилась ошибка, из-за чего накрылось все зелья, туалет Миртл оказался взорван, а сам призрак девочки затаил на меня смертельную обиду, ну, а я принялся полировать Зал трофеев на четвертом этаже.       – Достаточно, мистер Поттер, – перебивает меня Фартинг, и я мысленно выдыхаю, потому что сам рецепт я давно забыл и ничего бы не смог сказать, но кажется, ей хватило и этого. Она хотела показать, насколько я необразован? Тогда у нее ничего не вышло. – Вот видите, мистер Уайт, все просто, но вы написали… Я не понимаю, что лично вы делает на моих занятиях, уровень ваших знаний нулевой.       Фартинг продолжает отсчитывать каждого провинившегося студента и, как я понимаю, любимчиков у нее среди нас нет. В какой-то момент когтевранка отвечает профессору, привлекая к себе внимания всего класса, Фартинг останавливается на несколько секунд в своем монологе, а после начинает кричать с новой силой. Я кладу голову на руки и внимательно смотрю, как женщина стучит ногтями по столешнице стола, перечисляя, насколько она разочарована в нас и какие же мы все глупые, не желающие учиться ради себя, видеть прогресс. Если я ей отвечу еще раз, меня выгонят из кабинета или нет? Черт, она даже не знает никого из нас, чтобы что-то говорить. Что она ожидала увидеть на первом уроке после летних каникул, тем более, что зелье мы варили в начале шестого курса, ровно год назад?       Что и вправду я здесь делаю?       По СОВ я получил «Выше ожидаемого», удивив даже отца, тот вообще считал, что если я и натяну на «Удовлетворительно», то только благодаря Слизнорту, который бегал за мной с предложениями позаниматься дополнительно. Ой, да мне вообще было плевать, сдам я или нет! Мог бы и не сдать – ничего бы не изменилось, потому что экзамены – условности, и за собой не несут ничего серьезного. Или несут, а я ничего не понимаю в них самих. Но я, все же, сдал. Сдал на хорошие отметки, но, кажется, что всем именно было плевать на них намного больше, чем мне, потому что они все очень удивились, увидев их, и быстро забыли. Хотя если бы я провалился на экзаменах, то об этом бы помнили всю оставшуюся жизнь.       Я и сам не знаю, почему продолжил изучать дисциплину зельеварения, может, сказалось то, что я не знаю, кем хочу стать в будущем, и поэтому оставил все так, как и было на пятом курсе.       – Итак, – я поднимаю голову, когда Фартинг успокаивается и переходит к теме сегодняшнего урока. – Сегодня я попрошу вас написать проверочную работу о любовном зелье «Амортенция». Это зелье вы также проходили на шестом курсе. Перед тем, как начать я покажу вам само зелье, на случай если вы и о нем забыли.       Профессор делает пас палочкой и небольшая чаша, стоящая на ее столе, не привлекая особого внимания, подплывает к первой парте. Ее крышка соскальзывает, исчезая, позволяя студентам заглянуть в нее и увидеть само зелье. На третий парте сидит пуффендуйка и когда чаша подплывает к ее парте, она едва не падает в обморок, заторможено мотая головой, словно отрицая факт возможного, но над ней никто особо не смеется, потому что еще неизвестно, что будешь чувствовать сам, может, действительно упадешь в обморок.       Я, кстати, так и не знаю, чем для меня пахнет «Амортенция», потому, что первый урок я проспал, а все остальные попытки Слизнорта привлечь меня к дополнительным занятиям по теме любовных зелий, я пресек сразу же, потому, что уже не раз подвергался привороту. Наверное, у меня уже есть какой-то иммунитет к «Амортенции» и другим любовным зельям, ведь каждая девушка считает забавным напоить на четырнадцатое февраля парня. Причем именно в День всех влюбленных девушки стаей подливают зелья, куда угодно. На пятом курсе я неделю пролежал в Больничном крыле с отравлением, сразу три девушки решили меня приворожить, при этом зелья были сварены мягко говор плохо.       Когда к Марку подплывает чаша, он дергается, будто не желает знать, какие запахи его ожидают. Интересно, его влечение официанткой уже закончилось или нет? Вроде бы да, потому что он уже давно не упоминал Натали, но кто знает, что на уме у Хиггса.       – Черт, – Марк шипит и машет на котелок, чтобы тот уже перешел ко мне.       Успев заметить, что друг откинулся на спинку стула и закрыл глаза, я веду руку к его плечу, чтобы привлечь внимание Марка, но не успеваю я задеть друга, как от чаши поднимается спиральный пар, перекрывая возможность видеть перламутровый блеск. И все мои мысли быстро растекаются мутными пятнами в голове. Легко вдохнув пары, я замираю.       В меня резко ударяет аромат свежей выпечки, которую выпекала мама, когда мы были детьми. Как только запах булочек и имбирного печения доходил до второго этажа дома, проникая в каждую комнату, мы резко подрывались и неслись на кухню, где мама махала палочкой, призывая посуду выставляться на обеденном столе. Аромат выпечки перекликается с запахами свежего воздуха после грозы и лаванды, которой пахла иногда мама, напоминая что-то знакомое, что я уже и не помню, где мог встретить. Я не успеваю понять, почему эти запахи и с чем они связаны, как меня накрывает желание выпить это чертовое зелье, чтобы насладиться этими чудесными ароматами, почувствовать, как истома разливается по телу. Мне едва хочется улыбнуться, когда чаша отправляется на другой ряд. Нахлынувшее оцепенение спадает также быстро, как и пришло, но я все еще чувствую его отголоски, витающие по кабинету зельеварения.       Запахи никуда не улетучиваются, словно они всегда рядом со мной и только ждут момента, когда я их распознаю. Или мне это только кажется.       – Ты в порядке? – я понижаю голос, замечая, как Марк дергается и, чуть резче, кивает.       Мне приходит в голову страшная мысль, какие запахи мог распознать Хиггс при «Амортенции». Твою мать! Я поворачиваюсь к Марку, внимательно следя за его реакцией, он старается скрыть дрожь в руках, но я хорошо его знаю, чтобы не обратить внимания на такую особенность. «Заканчивай, Поттер, все нормально», - раздельно проговаривает слизеринец и действительно, выдохнув, приводит себя в порядок. Может, нужно было сказать ему хоть что-то, но я прекрасно осознаю, что в таком случае мы сильно, как обычно, поссоримся.       «Назовите основные признаки характеристики зелья «Амортенция»», читаю я, когда на столы опускаются пергаменты с проверочной работой. Поморщившись, я пытаюсь вспомнить, что читал в учебнике в прошлом году, но ничего не приходит в голову, кроме стандартных фраз о том, что это самое сильное любовное зелья, но, как и все остальные, оно не создает настоящую любовь. Кто бы еще знал, что есть настоящая любовь! Что это, блять, такое? Какое есть определение любви? Любил ли кого-нибудь по-настоящему? Скорее всего, да, но это не было то, о чем говорят все. Да, мне было хорошо, да, я был привязан к девушке, и был действительно влюблен, но это ведь не продлилось долго. Мы расстались, значит, это не было любовью, или я не так понимаю слова «настоящая любовь». Может быть, не всегда это значит на всю жизнь. В конце концов, у родителей вообще не понятно, что происходит в жизни, хотя они ведь любили друг друга. Ведь любили?       Я трясу головой, опуская в чернильницу перо, и вывожу первое, что мне приходит на ум. Я знаю, что Ал бесится из-за того, что я могу хорошо учиться, прогуливая уроки. На самом деле я занимаюсь, только один, без учителя. Хотя кому есть дела до этого? Всем ведь легче признать, что я получаю все даром, в том числе и оценки.       «1. Запах меняется в зависимости от того, что нравится человеку».       Наверное, это самое простое, что может быть в ответе, потому что даже Уайт наверняка знает характеристику любовного зелья, а про девушек я вообще молчу. У меня нет сомнений, что за проверочную всех лучше оценку получат именно девушки.       Признаки. Какие, черт возьми, были признаки у зелья? Я тру лоб, пытаясь сосредоточиться, пока Марк толкает меня в бок.       – Ммм, – я оглядываюсь на профессора, но та не обращает на нас никакого внимания, сосредоточенно что-то читая. Наверное, наше домашнее задание.       – Пар, который шел от зелья, считается или нет?       Марк смотрит на меня, а потом на Терри, что усердно пишет в своем пергаменте. Конечно, он наверняка знает ответы на половину вопросов.       – Давай напишем.       «2. Спиральный пар.       3. Перламутровый блеск».       Поставив точку к последнему вопросу, я пододвигаю свой пергамент другу, чтобы тот списал у меня два последних ответа, потому сам он явно не планирует заканчивать работу. У нас вообще поделены обязанности на уроках: Терри делает половину роботы на травологии, Марк пытается что-то выдавить по чарам, а на мне больше ответственности за трансфигурацию и зельеварение, потому что именно в них у Хиггса знаний полный «тролль».       Чтобы у учителя не возникло подозрений, почему я ничего не делаю, я достою осторожно чистый пергамент и создаю вид, что я погружен в работу. Один ромбик, второй, третий… Пока Марк списывает я рисую всякий бред, совсем забыв о том, что я на уроке, поэтому едва не дергаюсь, когда ощущаю на себе чей-то пристальный взгляд. Я поднимаю голову, опасаясь, что Фартинг смотрит на меня и ждет, когда я соизволю обратить внимания на нее. Но она по-прежнему склонилась над своим столом, хотя я уверен, что она все равно узнает о тех, кто списывает. Я непонимающе обвожу класс глазами, пока не натыкаюсь на первую парту.       Ясно. Эллис заметив, что я смотрю на нее и поднимаю в вопросе бровь, резко отворачивает, едва не столкнув на пол чернильницу соседки. Ребячество, честное слово.

***

      Школьный двор встречает каждого сводом пожелтевших листьев деревьев, небольшими лужами, не успевшими высохнуть после ночного дождя, и прохладным ветром, проходящим сквозь препятствия в виде стен замка. Пока осень не успела забрать себе права на дожди и холод, позволяя насладиться, пусть прохладным, но, все же, теплым воздухом, старшекурсники высыпали потоком в школьный двор. Младшекурсники больше предпочитают комфортные и теплые коридоры школы, готовясь к следующему уроку, чем холодную улицу, но иногда можно встретить второкурсников на скамейках у пестрых деревьев. Я вздрагиваю от холода, чувствую, как мурашки проходят по телу, и волосы на руках поднимаются. Мне не нравится ни холод, ни жара. Во время сильной жары у меня теряется способность работать, я просто понимаю, что готов задохнуться от нестерпимой жары, сопровождаемой всегда духотой. А во время зимы… нет, все-таки холод я люблю чуть больше. Мимо проскальзывают шестикурсницы, посылая улыбки нам с ребятами, и быстро удаляются, хихикая. Я подмигиваю им и отворачиваюсь. В последнее время не чувствую, что нуждаюсь в общение девушек. Может быть, дело в Эллис, которая мельтешит за мной по пятам, а может все дело в том, что я действительно повзрослел и меня уже не интересуют бездумные отношения. Только Долгопупс может все равно не надеяться, она мне не нравится, поэтому нет, с ней отношения должны закончиться окончательно.       Думаю, с ней стоит поговорить и сказать прямо, что мы действительно расстались. Но кто бы мог подумать, что я, Джеймс Сириус Поттер, боюсь поставить окончательную точку, а самое смешное не знаю почему.       – Сегодня идем в Хогсмид? – Терри делает затяжку сигареты и выдыхает спиральные клубы дыма.       – После ужина объявят чемпионов, послушаем и свалим из школы, – я отворачиваюсь от курящего друга, поморщившись от дыма.       В своей жизни я курил раз на третьем курсе, когда и закурил Терри. Чего-то невероятного в этом я не смог найти, быстро завязав с главой в жизни под названием «курение», а вот друг до сих пор курит. По сравнению с «увлечениями» Хиггса, у Терри вполне себе безобидные желания. Мне не нравится то, что они губят свое здоровье, но я послушно молчу, хотя знаю, что когда-нибудь мне это хорошенько аукнется. Я не могу отвечать за жизни взрослых мальчиков, да, они мои друзья, да, я дорожу каждым из них и многое могу отдать ради них. Но при этом я не даю себе иллюзий, что если мы друзья, то я должен контролировать их и указывать, что делать. Самое главное, что держит нас все еще вместе – мы не лезем друг к другу с советами вроде «так правильно, а так нет».       – Как думаете, кто будет чемпионом?       – Это ты нам скажи, – усмехнувшись, я пинаю ногой устроившегося на скамейке Марка. – Я знаю, что ты собираешь ставки на имена возможных чемпионов.       Марк шипит на меня, призывая помолчать, а я, увернувшись от его кулака, перечисляю, кто уже сделал ставку и гордится этим. Слухи очень быстро распространяются по школе.       – Серьезно?! – возмущается Кресвелл, пряча от проходившей рядом старосты почти докуренную сигарету. Всем было плевать, кто курит, а кто нет, но создать впечатление, что старосты здесь не просто так было нужно. – Почему без меня?       – Просто ты петух, Кресвелл, – отмахивается слизеринец и более тихо поясняет: – Мне нужны деньги больше, чем тебе на пачку сигарет.       – Да что ты говоришь?       Я знаю, что последует дальше – выяснение, кому деньги нужны больше из них. И, разумеется, я в этих спорах лишний, потому что у меня нет никаких проблем в финансовом плане. Никто не ограничивал меня в деньгах, наверное, считая, что если уж сами не могут воспитать хорошо, то пусть, хотя бы воспитают деньги. Нет, Джинни и Гарри вовсе не плохие родители, они просто немного другие, отличающиеся от тех же Рона и Гермионы. Иногда им было проще дать мне большую сумму карманных денег, чем идти со мной в парк на прогулку или в магазин за новым набором для метел. Да меня и не сильно уже задевает такое отношение. Возможно, Лили и Алу от этого плохо, но мне как-то уже все равно. Но у друзей нет такой семейной трагедии, и хоть каждому не нужно думать о том, что у родителей нет денег, они все равно видят разницу между друг другом. Иногда мне становится неудобно оттого, что у меня есть неограниченная возможность пользоваться деньгами родителей, а у них нет. Я знаю, что они не завидуют и вообще не обращают на это внимания, просто порой я слышу немой упрек: почему у него есть это? Я, наверное, излишне себя накручиваю.       Чтобы вновь не выслушивать их очередные придирки, я запрыгиваю на скамейку с ногами, и спрашиваю:       – Ну, и на кого больше всего поставлено?       Меня смиряют два гневных взгляда, которые так и говорят: «мы все равно выскажем друг другу все, что захотим и тебя не спросим». Да, пожалуйста, только без меня, потому что при таком раскладе я чувствую себя не в своей тарелке. Читать нравоучения парням я не собираюсь, а молчать не в моих принципах, когда разговор заходит об этом.       – Да неважно!       – Мне, кстати, тоже интересно, говори, Хиггс.       Какое-то время Марк молчит, подбирая слова, словно боится задеть ими кого-то.       – Я вот тут думаю, Поттер, вы с Дожем перед началом турнира решили поднять себе популярность, чтобы тоже взять галеоны мешком?       – В смысле? – я встряхиваю головой, когда Марк, поджав губы, наклоняется ко мне и, словно говорит о плохой погоде, произносит:       – Он лидирует, Джеймс, по ставкам. Все считают, что именно он будет чемпионом, особенно после вашей драки, практически не из-за чего.       И что? Мне теперь умереть оттого, что какой-то кретин обошел меня по ставкам, выручка с которых даже не достанется ему после победы; утопиться со словами «меня никто не любит»; спрыгнуть с Астрономической башни, как влюбленная девчонка?       – Да ладно! Мне плевать, кто будет чемпионом.       – То есть тебя не заденет, если Крис обойдет тебя в этом плане? – с сомнением произносит Марк, облизывая губы языком.       Я отворачиваюсь от взглядов друзей, мне не привыкать к повышенному вниманию со стороны общества, но только никогда это мои друзья. Заденет, наверное, моя гордость не сможет смириться с тем, что кто-то может быть лучше меня в чем-то. Просто когда у тебя много родственников, которые все, как на подбор, талантливые и великие, хочешь, не хочешь, а начнешь соперничать с близкими, пытаясь из кожи вон лезть, чтобы доказать, что ты заслуживаешь быть их родственником. Конечно, у меня в отличие от Розы есть границы, мне не нужно быть хорошим для всех, мне нужно самому знать, что я лучше их всех. Зачем? Да потому что гордость и чувство незаменимости съедят меня заживо, если я этого не сделаю, мне самому нужно знать, что я умею то, что многие не могут. Но убиваться мне тоже хочется не особо из-за того, что кто-то меня обошел, я смогу быстро найти замену Турниру и получу, по факту, то же самое, что и от него.       – Да не знаю, реально все равно. Если Дож станет чемпионом, я пожелаю ему поскорее убиться, чтобы не видеть больше его нигде в жизни.       – Вы как дети малые, Джеймс, честное слово, – кивает Терри, доставая очередную сигарету.       – Заканчивай уже, у нас еще Макгонагалл сегодня, – я толкаю друга в плечо, призывая убрать руку от пачки сигарет, использую это, как предлог перейти на другую тему. Кажется, оба друга понимают, что задели вновь ненужную мне тему, потому что опускают, черт возьми, свои глаза себе под ноги.       Ненавижу, когда начинается разговор о нашей с Дожем неприязни друг к другу. Я не обязан дружить с ним, хорошо к нему относится, он мне вообще никто, если на то пошло. Обычно я не замечаю его присутствия, прохожу мимо, наше единственное сейчас столкновение может произойти лишь на поле для квиддича. Но все почему-то уверены, что мы вечно таскаемся друг за другом с мыслью убить. Они свято верят, что у нас не может быть других дел, как издеваться друг над другом, словно не прошло уже достаточно время, чтобы послать куда подальше и забыть. Мне вообще давно плевать на Дожа и его жизнь, а то, что произошло в библиотеке – случайность. Дикая случайность.       Мне не хотелось устраивать драку, так получилось. Просто когда я увидел, что Дож разговаривает с Розой, в голове что-то щелкнуло и заставило подойти к ним поближе, начать провоцировать. Я не думал о последствиях, потому что единственная мысль в тот момент была – оградить кузину от этого человека. Что ему вообще могло понадобиться от Розы? Почему она начала с ним общаться? Может, я ошибаюсь, и мне все еще есть дело до Криса Дожа, но я точно знаю, что то, что произошло между нами почти три года назад невозможно забыть и отпустить даже через столько лет. И когда я увидел его рядом с кузиной, сознание начало уходить от меня со скоростью света. Что если он сделал больно и плохо Розе, что если они…? Нет. Нет и нет. Роза ведь не та девушка, которая интересуется мальчиками и модными журналами, (или я чего-то о ней не знаю?), тогда мне не о чем переживать. Это же Роза Уизли, сознательная и взрослая девочка, она далеко не Лили, и мне не нужно думать о том, что связывает ее и Дожа.       Черт, Роза. Я перед ней так и не извинился, она со мной не разговаривает, старается вообще никак не контактировать, прочем, как и с Альбусом, считая нас в равной степени виноватыми. Я даже не понимаю, за что ей дали наказание, она же пыталась остановить драку, пусть и не получилось, потому что я ее оттеснил от эпицентра. В самом деле, почему драку должна останавливать девчонка, когда вокруг полно народу, кто старше и сильнее, но им всем было плевать, стояли и смотрели, как дерутся придурки.       – Ой, да, блять, она знает, что я курю, если ей нужен будет повод, она всегда найдет его.       Марк кашляет и отворачивается от нас, словно знает, что мы может ему сказать. Но, конечно, мы не говорим. Уже говорили ни один раз, но он не слушает никого. Поэтому лично я давно бросил это дело, стараясь не вмешиваться в его жизнь также, как он в мою. Пусть будет неправильно, пусть плохо, это не мое дело, пока ситуация не зашла слишком далеко.       – Как знаешь.       – Марк, – Хиггс дергается, когда слышит интонацию Кресвелла, я уже хочу его одернуть, но тот, усмехнувшись, спрашивает: – Ты ведь на Дожа сделал ставку, да?       Я внимательно смотрю на друга, стараясь передать взглядом все, что я думаю о его предательстве. Нет, конечно, меня не задевает это, просто нужно же показать, что он сделал большую ошибку, усомнившись во мне. Пусть помучается.       – Да хватит, Джеймс, Терри! – взрывается Марк, пиная нас по очереди. – Ты сказал, что тебе все равно, тогда какого хрена смотришь на меня так, будто я воскресший Волдеморт, и ты решаешь, сейчас меня убить или подождать.       – И забрать все проценты себе! – поддакивает Терри, когда я соскакиваю со скамейки и набрасываюсь на Марка.       – То есть ты не веришь в меня, Хиггс? – я встряхиваю друга за воротник мантии, за что получаю тычок в бок. Отлично. Я отвечаю ему тем же и мы, цепляясь друг за друга, наклоняемся к лавочке.       – Мне плевать, кто победит, Поттер, но раз ты спросил, то… Да!       Я не успеваю увернуться от локтя Хиггса и сгибаюсь пополам от острой боли в ребрах, проклиная Мерлина за то, что тот не предупредил меня, выпускаю мантию друга из рук.       – Вот же сволочь!       – Заметь приличная! – выкрикивает Марк, пытаясь увернуться, но я, справившись с отголосками боли, набрасываюсь на него вновь.       – Конечно, Поттер, забыл, что он водит в кафе девушек только ради дружеской беседы, – подкалывает Кресвелл, вклиниваясь в нашу шутливую драку.       Мы втроем деремся, перебраниваясь, стараясь, не сильно, задеть друг друга. Мимо нас проходят несколько студентов, но никто не вмешивается в нашу драку, потому что ее даже назвать так нельзя. Все ведь знают, что мы дружим, и наши шутливые потасовки быстро заканчиваются без серьезных потерь. На первых курсах мы враждовали, поэтому рьяно порывались подраться, из-за чего были частными гостями Больничного крыла, но сейчас все иначе. Мы можем по любому поводу накинуться друг на друга, пару минут покричать, сделать пару не сильных ударов под ребра и разбежаться.       – Ты ударил меня по голове, Кресвелл, – пыхтя, Марк садится на скамейку, отряхивая мантию от пожухлых листьев и травы.       – У тебя там все равно ничего нет, – отвечаю я вместо Терри и потираю шею.       – Да ладно! Хватить стонать обоим, а то я решу, что старость пришла за вами раньше времени!       Какое-то время мы молчим, не зная, что еще сказать, а потом начинаем громко смеяться. Да, пожалуй, это будет один из пунктов, по которым я буду скучать после выпуска из Хогвартса. На школе не заканчивается жизнь, но ведь каждый понимает, что там, за пределами старинного замка, без учителей, уроков и перемен, все иначе. Сейчас мы совершеннолетние и магический мир признал нас взрослыми, вот только на школу это не распространяется, а после нее будет уже другая жизнь. И никто из нас не знает, что будет в ней, куда мы разбредемся после выпуска, чем займемся и сможем ли мы вообще общаться также, как сейчас. Возможно, мы с ребятами разъедемся по разные стороны мира, можем больше не увидеться или встречаться строго по субботам в каком-нибудь баре в пригороде Лондона и не всегда в том же составе.       – Представьте, что встретимся мы через десять лет и не узнаем друг друга, – тихо произносит Марк, намерено делая скорбный вид.       – Придем в знакомый бар к незнакомому бармену, и один из нас скажет: «Сегодня плачу я», – хмыкнув, я опускаю голову, думая если пустить слезу трагический эффект будет лучше или нет.       Подняв голову, я встречаюсь взглядом с Марком и мы оба удручено вздыхаем, показывая трагическое состояние. Я улыбаюсь и впиваюсь глазами в Кресвелла. Давай же! Терри цокает, откидываясь на спинку скамейки, хмурится, заставляя меня улыбнуться ещё шире.       Видимо уловив что-то пуффендуец вздергивает голову.       – Так, стоп! Я сейчас не понял, вы намекаете, что это я буду говорить, а потом начну жаловаться, какая у меня отстойная жизнь? – Терри соскакивает с места и зло смотрит на нас, будто действительно решает, кто из нас достоин смерти магией, а кого можно и руками придушить.       – А на кого еще? – я удивлено поднимаю одну бровь. – Мы же с Марком редкостные свиньи и вообще мерзавцы, а ты у нас святой мальчик, думающий не только о себе, но и о людях.       Терри истинный пуффендуец – добрый, трудолюбивый, ответственный и всегда готов оказать поддержку. Он будто оттеняет нас с Марком от образа плохих мальчиков, стараясь привить нам хоть малейшую тень ответственности и справедливости.       – Да знаете, кто вы…? – мы с Марком переглядываемся, ожидая его продолжения, но он не успевает закончить, как его перебивает звонкий голос:       – Джейми! – я не успеваю осознать, как на меня запрыгивает темноволосая девушка. Наверное, у меня на лице написано все от шока до раздражения, потому что все уже знают, что я терпеть не могу сокращение имени, и еще никто из девушек не вешался мне на шею с прыжка, будто мы не виделись вечность. Пусть меня считают бабником, но я терпеть не могу, когда ко мне прикасаются посторонние люди без моего разрешения.       – А… Э… – я не знаю, куда делась моя способность разговаривать, поэтому поворачиваюсь лицом к друзьям, чтобы увидеть такой же шок от ситуации. Ну, не каждый день на меня накидываются девушки с громким криком «Джейми».       Черт, а ведь мне еще придется объяснить им, что это такое.       – Ой, я так по тебе скучала, ты не представляешь, – не замечая повисшего напряжения и явного не желания с ней общаться, девушка начала с придыханием тараторить. – Знаешь, я специально записалась в делегацию от школы, чтобы увидеть тебя. Но как оказалась тебя даже в одной школе невозможно найти, Джейми, мне пришлось обратиться за помощью к Розе, твоей кузине. Правда, она оказалась не слишком разговорчивой и едва ли назвала два места, где тебя можно найти…       Блять.       Только сейчас я опускаю глаза и оглядываю девушку с ног до головы. Не понимаю, как я раньше не смог заметить атласную голубую мантию со скрещенными волшебными палочками на провой стороне груди. Шармбатон. «…кто такая темноволосая, кареглазая девушка, называющая тебя «Джейми»…». Я вспоминаю, что мне говорила летом Роза о том, что меня кто-то где-то ждет, как же она ее тогда назвала? Кэтрин? Нет. Крис… Кристин! Конечно, Кристин Рид, глуповатая подружка Доминик из Шармбатон. В голове проносится воспоминание, где я совершено случайно прошлым летом сталкиваюсь в одном из кафе Лондона с Доминик, и она знакомит меня с Кристин. Учитывая, что я терпеть не могу Доминик, то не удивительно, что она не решила исправить свою подружку в ошибке произнесения моего имени. Сука.       – Кристин, – надеюсь, не ошибся, и, судя по влюбленным глазам девушки, нет. – А ты чего-то хотела?       Я не знаю, как отделаться от нее! С ней я виделся всего раз в своей жизни и даже не обратил внимания на нее, мне было просто все равно, с кем общается Доминик, а Кристин мне даже не нравится, как девушка. С чего она вообще взяла, что мы будем общаться?       – Хотела с тобой увидеться, – у меня дергается глаз, когда Кристин оглядывается на стайку шарбатонских девушек, и я думаю, что сейчас она скажет «пока» и убежит к ним, но она все еще стоит рядом со мной. Хорошо, что хоть отцепилась от моей шеи.       – Ну, вот и замечательно, что увиделись старые знакомые, – неожиданно вклинивается Терри, которому, очевидно, надоело смотреть на спектакль с хреновыми актерами. – Я Терри Кресвелл, а это Марк Хиггс, мы друзья Поттера. И, к сожалению, милая девушка, нам уже пора идти на урок.       Он обольстительно кланяется перед Кристин, и не успевает та ответить и слова, разочарованно вздохнув, как Кресвелл хватает нас Марком за рукава мантий, оттаскивая со школьного двора подальше. До начала урока трансфигурации еще есть время, и мне бы не хотелось провести его в душной аудитории, но я благодарен другу, что он избавил меня от этой… девушки. Спасибо, Роза, за помощь.       – Поттер, я, конечно, знал, что у тебя много знакомых девушек, но, чтобы настолько, – Марк оглядывается на все еще стоящую Рид. – Кто она такая вообще?       – Подружка моей кузины, с которой я виделся всего раз мельком.       Почему девушки надумывают себе то, чего нет и быть не может? Я даже никогда не вспомнил бы об этой Кристин, даже когда мне о ней говорила Роза, я не смог понять о ком она говорит. И не потому, что у меня много девушек и я такой мерзавец, нет, просто именно Кристин не была моей девушкой. Симпатичная девчонка, приехавшая на пару дней к Доминик, нисколько меня не интересовала. Если она мне не понравилась изначально, то и сейчас не понравится. Как можно из одной встречи устроить глупую влюбленность?       – Роза дружит с такими особами? – наверное, удивление Терри можно потрогать руками.       Я хмурюсь, не понимаю, причем здесь может быть Роза, пока не вспоминаю, что Кристин упомянула в своей болтовне кузину. Если бы Роза дружила с такими особами, я бы обходил ее стороной, как стараюсь делать с Доминик и Люси. Но Роза слишком хорошая девочка, которая вообще обходится без подружек.       – Нет, Доминик.       – А, ну ладно, а то я уже начал разочаровываться в людях.

***

      Профессор Макгоноггал выводила палочкой формулы трансфигурации по сегодняшней теме, пока когтевранка отвечала на заданный ею вопрос. Подавляя зевок, я во все глаза смотрю на доску, где рисунок показывает, какое должно быть закругление палочкой, чтобы получилось правильное трансфигурационное заклинание. Круг с выходящей за его пределы линией с резким закруглением на конце преобразуется в подобие треугольника, чтобы в конце заклинания вновь вернуться в подобие круга. В мозгах крушится тяжесть, не позволяя сосредоточиться на Макгонагалл и ее лекторском голосе, а сидящий рядом Марк не придает шансов на усвоение темы. Я перевожу взгляд с друга на профессора, но он все равно перемещается на Хиггса. «Грамотей»,– прошипев себе под нос, я вырываю из рук Марка перо и, пододвинув к себе его пергамент, исправляю ошибку в слове «гомаОсексуал». Хочется проклянуть Гермиону с ее дотошностью, когда друг переводит на меня свой взгляд, и я не могу понять, что в нем больше: не понимания, почему я знаю, как пишется это слово правильно, или вопроса «а с тобой точно все нормально?». Со мной все нормально, просто моим образованием до школы занималась Гермиона Грейнджер, которая бы не позволила совершать глупые ошибки.       – Поттер, можно сделать проще, – задетый до глубины душу моим исправлением слизеринец возвращает себе пергамент и ниже надписи выводит: «или проще – гей!».       Я поднимаю брови, ожидая пояснения, с чего он вообще решил на трансфигурации заняться письмом по данной теме? Марк закатывает глаза и кивает на парту перед нами. Передо мной сидит однокурсник с собранными в хвост волосами и старательно записывает каждое слово профессора. За семь лет мы с ним так и не общались, о существование друг друга знаем и этого достаточно. Было. Пока парень не решил пересесть с левого ряда в наш, прямо перед нами. Мне до однокурсника нет особо дела, пусть сидит, где ему хочется, но вот Марка почему-то это обстоятельство здорово задевает. На прошлой недели Хиггс попытался подложить на стул к Сноу подушечку иголок, оставшихся на нашей парте после урока первокурсников, но профессор вовремя усмотрела и влепила Хиггсу наказание.       – Ты шутишь? – я бросаю беглый взгляд по прямой спине гриффиндорца и поворачиваюсь к Марку.       На этого бы парня я никогда не подумал, даже не знаю почему.       – Ты не знал? – мотнув головой на вопрос друга, усмехаюсь.       Откуда я вообще должен был знать об ориентации Лео Сноу, если я с ним не разговаривал ни разу за семь лет? Такое бывает, когда у тебя есть круг близких друзей и приводить еще кого-то тебе не с руки. Не то, чтобы я многое знал о Лео, но точно знаю, что он и мухи не обидит: скромный, подавленный, необщительный, но при этом готов всегда помочь. Единственный с кем он общался, была Молли, закончившая школу в этом году. Вообще-то, я думал, что кто-то из них был влюблен в другого, и почему-то был уверен, что это именно Лео. Молли слишком ветреная, чтобы влюбиться надолго, а с парнем она просто дружила, как я понял, после того, как Фред решил узнать, с кем из мальчиков общается кузина.       Я откидываю перо в сторону, понимая, что уже вряд ли сосредоточусь на голосе Макгонагалл, и поворачиваюсь вполоборота к Марку. Тот цокает, поморщившись. Мне приходит в голову мысль поиздеваться над другом прямо на уроке, потому что здесь он точно не позволит себе громко возмущаться.       – Ты-то откуда знаешь? Только не вздумай говорить, что ты решил изменить свою жизнь. Не подумай, у меня нет никакого негатива, у каждого свои вкусы, главное, чтобы тебе было хорошо… – мою проникновенную речь, наполненную пониманием, прерывает рык друга, и я не успеваю закончить, как Марк бьет меня кулаком в живот.       Не заслуженно! Я же его поддерживаю, а он меня бьет. Медленно выдохнув и отвернувшись от Хиггса, я стараюсь не обращать внимания на его недовольное лицо.       – Кретин, Поттер, об этом полшколы знает.       – Я не знал, – Марк фыркает, словно давая понять, какого он мнения от моих не знаний в чем-то. Мне вообще не было никакого дела до Сноу, он у меня стоял в колонке под названием «влюбленный мальчик Молли», но вот как оказывается, что он вовсе не влюбленный в нее. Может, действительно Молли влюбленная была в него?       – Только потому, что он дружил с твоей кузиной.       – Разве это не показатель?       Как его вообще могли заподозрить, если он общался с Молли? С Молли Уизли!       – Нет.       – Какое тебе до него вообще дело? Или все-таки…?       Марк вновь делает рывок в мою сторону, но я отталкиваюсь на стуле и едва не падаю на пол. Наша возня привлекает внимание однокурсников и профессора, и те разом поворачивают на нас свои умные головы. Марк прекращает злостно на меня смотреть и кашляет, склоняя голову к парте, словно это может ему помочь против Макгонагалл. Я осторожно поднимаю голову и натыкаюсь на осуждающий взгляд профессора, понимая, что сейчас возьмутся за меня. Так всегда в любом деле профессор считает, что больше всех виноват я и значит отвечать за всех должен я.       – Мистер Поттер, повторите, что я только что сказала.       Я быстро пробегаю глазами по лицам ребят, что, заинтересовано, оглянулись на задние парты, вспоминая, что последнее я слышал с голосом профессора. Черт. На доске по-прежнему страшные формулы, которые заставляют меня поежиться, понимая, что на следующем уроке с нас спросят по полной программе.       – Я жду, – требовательно сужает глаза за стеклами очков директриса и стучит палочкой по столешнице своего стола.       – Вы говорили о… – наткнувшись на знакомое имя в самом углу доски, где его точно не было в начале урока, я медленно тяну: – Пяти принципиальных исключениях из закона Гампа?       Подняв бровь, я жду, что сейчас профессор либо кивнет, соглашаясь с моими словами, либо обрушится на меня потоком обвинений, что я не слушаю ее объяснения. Макгонагалл терпеть не может, когда ее не слушают и занимаются посторонними делами в ее аудитории. Мало, кто может ослушаться ее, но так получилось, что именно я могу это сделать. Иногда не осознано, как сегодня: нет, ну, я же ее слушал внимательно, даже записывал все, что она писала на доске.       – В целом, верно, мистер Поттер, но говорили мы не обо всех законах, а о том, что нельзя превратить животное в человека. Почему, мистер Поттер?       Макгонагалл сверлит меня взглядом, от которого большинство студентов падают в обморок. Почему именно мне достаются вопросы, на которые я не могу точно ответить? В голове проносятся возможные причины, но большинство я отметаю, не видя в них особого смысла. Животное – это животное, единственное, что его связывает с человеком это дыхание кислородом. И все? Нахмурившись, вспоминаю уроки Гермионы, когда она пыталась вложить в детей все, что не преподают в Хогвартсе, а именно маггловские науки. Что там было о животных? Биология, строение человека…       – Э, потому что у нас разное строение тела и органов? Кому вообще придет в голову превращать собаку, скажем, в человека? – я возмущенно смотрю на профессора, матерясь про себя, что из-за орфографии Хиггса, прослушал все самое интересное. Наверняка же она говорила какие-то факты из истории и самые интересные моменты законов трансфигурации. – Даже если удастся повторить тело человека, то где собака возьмет сознание, мозг…? Она ведь не сможет мыслить, как человек, потому что она собака по природе! У нее другие инстинкты, другое сознание, она не умеет разговаривать…       – Но собаки более преданы, и могут отличать своих хозяев, значит, разум у них есть, – вклинивается когтевранец, пока я ищу новые аргументы, почему же так?       – Какой? Преданность не показатель, а то, что собака приносит тапочки хозяину и откликается на свою кличку – это называется дрессировка, Пайк, – я усмехаюсь, вспоминая о Графе. Граф – собака, которую мы подарили Гермионе с Роном до сих пор наглый и мерзкий пес, потому что никто им не занимается, только кормят по десять раз на дню.       Даже преданность не может служить сознанием собаки, потому что у человека другие ценности. Собака предана одному хозяину или человеку, который к ней добр, при этом у нее нет четкого понимания преданности своим щенятам. Она не сможет воспротивиться, если их решат убить, забрать, она, наверное, даже не заметит их отсутствия. В то время, как человек имеет ценность – семью, он не сможет молча смотреть, как у него забирают ребенка, если это случится, не придет в себя быстро и безболезненно. Может, я так думаю, потому что не знаю, как это все воспринимают животные, они ведь не могут нам об этом сказать, но когда говорят, что собаки более преданы, чем человек – глупость. Их приручили быть преданными одному человеку, невзирая на особенности ситуаций. Человек же может подстраиваться под любой случай, меняясь. Конечно, есть те, кто не оставляют в себе преданность, но большинство же склоны быть верными и заботиться о близких людях.       – Но если собака поддается дрессировки, то она обладает сознанием!       – Мы говорим не о сознание собаки, а о том, что оно не может подстроиться под сознание человека.       Неожиданные споры на уроке трансфигурации видимо надоели профессору, и она стучит по первой парте, призывая нас к тишине.       – Верно, сознание останется в любом случае, как у собаки. – Подтверждая мои слова, профессор кивает и возвращает себе внимание всего курса. – То же самое происходит и с анимагами, при превращение волшебник становится животным по своей воли. Пребывающий в животной форме, как правило, сохраняет способности к человеческому мышлению, он осознает себя, свое «я», имеет свои воспоминания. Однако чувства и эмоции изменяются, появляются стремления, присущие тому животному, в которого он превращается…       Как только Макгонагалл начинает продолжать свою лекцию, я опускаю голову, лишь краем уха вслушиваясь в ее голос. Не интересно. Стандартные уроки проходят все, как один на подбор, ни лишнего вопроса, ни пояснения, и даже мнения студентов не учитывается. Но уроки Макгонагалл нужно слушать, это не История магии с призраком, которого можно прослушать, или даже не придти на урок.       Меня толкает в бок локтем Хиггс, и я поворачиваюсь к нему, если нас застукают снова, то выгонят из класса за несоблюдение дисциплины, как обычно. Марк снова склонился над тем же пергаментом и старательно вырисовывал с завитками буквы «Я». Приподняв одну бровь, я жду от него пояснения, когда Марк незаметно достает палочку и, откинувшись на спинку стула, направил ее на Лео, начиная шептать заклинания. В ту же секунду на спине мантии однокурсника начали проступать слова с пергамента. Я тихонько дергаю Марка за рукав, и его рука сотрясается – окончание буквы «л» смазывается, и друг шипит на меня. Фыркнув, я отворачиваюсь, чтобы не видеть, что тот творит. Я могу поддержать многое, что предлагают друзья, могу сам натворить то, за что многим было бы просто стыдно, но никогда не понимал тех, кто готов унижать других. Что Марку станет легче, если над Сноу поиздеваются и посмеются? Мне Сноу ничего не сделал, я даже не особо замечал парня до сегодняшнего дня. И не могу понять, зачем унижать его, да какая разница, какая у него ориентация, если к тебе это не относится?       До окончания урока остается пару минут, когда с соседних задних парт начинают раздаваться смешки в сторону Лео. «Я гомаОсексуал или проще гей!» – яркая надпись выделяющаяся серебристым цветом на черной мантии ученика, привлекает внимания каждого. Сноу сидит также прямо, как и прежде, скребя пером по пергаменту, записывая домашнее задание, когда однокурсник со Слизерин запускает смятый в ком лист, и мне остается только гадать, что там написано. Гриффиндорец даже не поднимает голову на брошенную записку, словно не понимает, что это предназначено ему. Может, Лео действительно ничего не замечает, и мне становится еще противнее. По сути, Марк сделал то же самое, что Смит сказал Малфою перед дракой. Ненавижу унижать тех, кто мне ничего не сделал и даже ответить ведь не сможет. Одно дело, когда личная неприязнь, а другое, когда человек просто не подходит в твое жизненное представление.       – Ты придурок, Хиггс, – к нам подлетает Терри, как только раздается звонок, и студенты поднимаются со своих мест. Я киваю, соглашаясь, что Марк полный придурок, который своим мерзким поступком испортил жизнь парня, который вообще ему ни хрена не сделал.       Я думаю пару секунд, чтобы сказать Лео о том, что у него красуется на спине смачная надпись, но не решаюсь подойти, себе объясняя, что это не мое дело, и на правду обижаться нельзя. Хотя звучит это глупо, потому что мне самому понятно, что я этого не сделал, лишь потому, что Сноу мне совершено чужой человек, из-за которого мне нет смысла ругаться с кем-то и защищать его тем более. Малфой – это Малфой, к тому же, в тот момент я защищал больше своего брата, чем его друга. А вот Лео… Да кто вообще сказал, что я должен ему что-то делать? Я же попытался остановить Марка, значит, хоть что-то сделал.       – Мистер Поттер, задержитесь, – меня вытягивает из толпы спешащих к выходу студентов голос Макгонагалл.       Обернувшись, я замечаю, как директриса садится за стол, ожидая, когда я к ней подойду. Ни к чему хорошему это привести не может, и будь моя воля, я не пошел бы, но меня, к сожалению, никто не спрашивал.       – Да твою мать, – я шиплю себе под нос, стараясь не замечать пакостных ухмылок друзей. Вечно мне приходится идти на ковер к директрисе.       Если она заметила то, что у Сноу написано на спине, почему его не оставила в кабинете? Или почему она решила, что это сделал я? Если это действительно из-за манипуляций Марка, то я его сегодня же убью, а труп закапаю где-нибудь в Запретном лесу, потому что заебало уже, что мне вечно влетает за него или из-за него. Пока иду до стола профессора, я пытаюсь вспомнить все свои прегрешения за последние пару дней. Вчера я опоздал на урок чар к Флитвику, взорвал навозную бомбу рядом с комнатами преподавателей, гулял ночью по замку… Но черт, если о опоздании ей может быть известно, то об остальном вряд ли. В конце концов, я не единственный хулиган в школе, который может взорвать бомбу!       – Мистер Поттер, я бы хотела поговорить о вашем домашнем эссе, – профессор поджимает губы в тонкую сморщенную линию и поправляет очки половинки.       Я незаметно выдыхаю, отгоняя не прошеные мысли, не понимая, чего она хочет от меня услышать. Эссе было написано мной вчера, конечно, вводную часть я списал у Терри, потому что мне путь в библиотеку закрыт до конца года, то есть до моего выпуска из Хогвартса. Но даже в этом случае я написал все своими словами, не такой уж я и идиот, чтобы списывать под чистую. Уже научен опытом. На третьем курсе я списал эссе у Терри и нам обоим поставили «Тролль», так как профессор не смогла понять, кто у кого списал. А через полгода у меня списал Марк, и Макгонагалл при всем классе объявила, что Хиггс получил «Превосходно» и она им очень гордится, в то время как я ее очень сильно разочаровал. Я корпел над тем эссе два вечера, а получил «Тролль» с пометкой: «Мистер Хиггс также любезно, как и Вы, мистер Поттер, поделится с Вами своей отметкой!». Было обидно. С тех пор мы начали более вдумчиво списывать, стараясь переформулировать предложения и даже допустить пару ошибок.       – Я его сдал, – указав на стопку пергаментов на ее столе, я смотрю на директрису. – Можете проверить.       Пожав плечами, я расслабляюсь, мне же нечего скрывать.       – Я знаю, Джеймс, – неожиданно она называет меня по имени, и я начинаю теряться в догадках. К чему идет разговор, если я сдал домашнюю работу? Я привык, что когда профессора начинают переходить на имена, то это значит, что они что-то знают плохое о тебе и дают возможность самому высказаться. Бред, причем здесь мое эссе, которое она сама говорит, что я сдал? – Что вы сдали эссе, но говорю про прошлую домашнюю работу.       Нахмурившись, я медленно улыбаюсь, да, не вовремя, но ее я тоже сдал, как и обещал ей на прошлом уроке.       – Ее я тоже сдал.       – Я знаю.       Она по-прежнему недовольно смотрит на меня, пока я пытаюсь понять, что ей от меня нужно. Почему не может сказать прямо, что я сделал не так, что она оставила меня в классе после урока?       – Скажите, Джеймс, откуда вы почерпнули информацию о анимагии для эссе?       Я неосознанно хмурюсь. Черт, к чему она прицепилась? Я же все написал так, как есть в учебнике, не мог же ошибиться. Или мог, написал что-то не то и теперь она хочет выяснить, где я это взял?       – А я что-то не то написал?       Только ее дотошности мне не хватало к счастливой жизни.       Пусть скажет уже хоть что-то, а не молчит, пока я не знаю, что сделал не так. В голову, как назло, не идет и строчки того, что я писал в том эссе.       – Нет, мистер Поттер, – профессор вновь возвращается к официальной речи. – И это меня больше пугает. Вы описали очень подробно то, что происходит с волшебником при проведении трансформации в животного. В учебники нет такой информации, и в дополнительных справочниках тоже, ваши однокурсники не указывали то, что указали вы. Откуда?       Медленно выдохнув, я поджимаю губы, упрямо не отводя взгляд в сторону, чтобы она не посчитала, что мне есть, что скрывать. Не понимаю, в чем проблема? Когда ты пишешь все строго по учебнику, то они, профессора, возмущаются, что студенты не хотят учиться и все делают только для того, чтобы от них отстали, а когда ты пишешь информацию из других источников, то они вновь не довольны.       – Вы меня в чем-то подозреваете? – я отвожу руки за спину и сжимаю их в кулаки.       – Нет, лишь пытаюсь узнать.       И что же она пытается узнать? Разве мало, способов подробно написать эссе на тему, которая постоянно мельтешит перед глазами в образе профессора трансфигурации? Да, черт возьми, я понимаю, к чему клонит профессор, но, как я понимаю, она всего лишь спрашивает и никаких доказательств, кроме чертового эссе, у нее нет. Пусть сначала прямо заявит, что не так с эссе, а потом уже пытается узнать.       – Нет в этом ничего криминального, мэм, – я решаюсь подать голос, чтобы она не продолжила выдвигать свои теории. – У меня хорошая память, летом я читал статью о анимагии. И я не думал, что напишу правильные вещи, потому что писал самостоятельно.       На какой-то момент мне кажется, что она мне не верит и сейчас решит проверить достоверность моих слов Сывороткой правды, пытками или легилименцией, но я отметаю эти мысли подальше. В самом деле, с чего ей не доверять моим словам, конечно, причины есть, но не в этом деле. Я ведь действительно писал по памяти. Ну, и пусть, что это была далеко не статья, а книга из блэковской библиотеки, которую я читал года три назад, пока никто из взрослых не видит.       – Хорошо, мистер Поттер, можете идти и впредь, пожалуйста, указывайте источники, откуда черпаете информацию, – профессор кивает на дверь и возвращается своим вниманием к изучению свитков на столе.       – Конечно, профессор, – я быстро направляюсь к выходу из кабинета, радуясь, что профессор не решила уточнять, какую статью я имею в виду, наверное, тогда бы я не смог так быстро дать внятный ответ. К тому же мне кажется, что Макгонагалл точно знает большинство журналов, где может издаваться такая информация. Интересно все-таки, а что именно ее насторожило? Нужно определено быть более осторожным с тем, что я пишу.       Когда я тянусь рукой до двери, профессор меня окликает вновь: «И не забудьте, что у вас завтра отработка после ужина!».

***

      Я вхожу в Большой зал, пропуская девушек из Дурмстранга в алых мантиях, и первое, что вижу – волшебный потолок, усыпанный темно-синими тучами, по которому россыпью моросил дождь. Под конец вечера хорошая погода, которой можно было наслаждаться утром и после обеда, окончательно испортилась. Создавалось впечатление, что осень окончательно вошла в свои права и больше не будет возможности увидеть солнечный свет до весны. По прогнозу погоды, передаваемому через радио, говорилось, что такие перебои будут до конца недели, поэтому мне остается только надеяться, что утром в воскресение погода будет ясная, или, на крайний случай, не сильно дождливая, чтобы иметь возможность провести первую тренировку команды. Взгляд падает на не стройные ряды гриффиндорцев, выхватывая из них каштановые пряди кузена, светлую голову Катарины Эджком, и машущею мне Джейн. Улыбнувшись третьекурснице, я занимаю свое привычное место, оказываясь в центре своего курса.       Несколько секунд думаю, а потом перетаскиваю к себе на тарелку картошку с запеченной курицей. Ловко орудуя вилкой и ножом, я не сразу замечаю, как передо мной падает свернутая в конверт записка. С неудовольствием отрываюсь от ужина, чтобы, развернув пергамент, узнать кривой почерк Марка. Я поднимаю голову, выискивая друга за столом Слизерин, и, только убедившись, что он в зале, читаю его послание: «Если решишь оборачиваться на когтевранский стол – воздержись. Там сидит делегация Шармбатон. Кстати, девушки из сурового и темного Дурмстранга, вполне, милые и симпатичные».       И что обязательно нужно было отвлекать меня от ужина? Марк не меняется, меняется лишь мнением о нем. Я могу сказать о нем многое, но каждый раз он выкидывает что-нибудь новое, заставляющее непонимающе поднимать брови вверх. Сжав крепко записку в кулаке, я бросаю ее в карман мантии, зная, что если ее оттуда кто-нибудь достанет, то только домовики.       Вернуться к своей тарелке у меня не получается. Раздражено выдохнув, я смиряю не дружелюбным взглядом Хьюго.       – Что?       Кузен пожимает плечами, показывая, что ему ничего не нужно от меня. Но я ведь знаю, что если он прибежал от своих друзей, значит, у него есть какое-то дело. Ко мне.       – Ничего, Джеймс.       – Говори, иначе я выкину тебя из команды.       Хьюго покрывается красными пятнами, бросая нервный взгляд в сторону… Катарины, и только тогда я вспоминаю, что говорил ему пару дней назад. Хмыкнув, продолжаю давить на пятикурсника:       – Ты помнишь, чему тебя учила Гермиона: быть джентльменом – уступать девушкам?       – Она даже не похожа на девушку, какой-то монстр с битой. Девушки должны быть нежными и приятными, а эта… – Хьюго не заканчивает, содрогаясь. Думается мне, что он уже имел неосторожность где-то перейти дорогу «девочке с битой».       – Слышала бы тебя Роза, – брат непонимающе смотрит на меня, и мне приходится пояснить: – Она мне весь мозг проела из-за Эллис.       – Да нет, ты что?! – интонация Хьюго заставляет нахмуриться, не понимаю, к чему он начинает возмущаться. – Она настоящая девушка!       Глаза ищут рыжие волосы кузины, но не находят и возвращаются к Уизли.       – Роза?       – Эджком, Джеймс, – Хью щелкает пальцами перед моим лицом. – Хотя на счет сестры я тоже так считаю.       Еще бы кто-то так не считал, если Роза действительно подходит под определение настоящей девушке. Не в том плане, что все остальные девушки плохие или не являются девушками вовсе, а том, что Роза она… правильная что ли. На нее можно положиться, в ней всегда можно быть уверенным, и Роза не делает что-то напоказ всем людям.       – Так, что у тебя за дело ко мне? – встряхнув головой, спрашиваю брата.       – Правда, что говорят, сделают пару матчей между нами и Дурмстранг и Шармбатон?       Я неопределенно пожимаю плечами. Слухи ходят разные по школе. Кто-то говорит, что в обеих делегациях есть все игроки, но от официальных источников в лице директора не было никаких заявлений. Поэтому я не могу точно ничего сказать. Конечно, неопределенность настораживает, но мне пока волноваться не о чем.       – Не знаю, Макгонагалл ничего нам не говорила, может и сыграем, если будет время из-за Турнира. В любом случае, не думаю, что они сделают реальную игру – скорее всего, дружеский матч.       – Ты ведь знаешь, что даже в дружеском матче все играют на победу, – фыркнув, Уизли прокашливается: – Но если все-таки решат провести, какая команды будет играть? Это у них одна единственная, а у нас четыре!       Поняв, что нормально поужинать мне не удастся, я отодвигаю тарелку с недоеденной курицей в сторону и, сложив руки в замок и опустив на них подбородок, облизываю губы, размышляя. Если это обычная сплетня, каких в Хогвартсе полно, то паниковать не стоит – пройдет-уйдет, но если все-таки организаторы решили провести игры с иностранными студентами, то мне нужно найти, хоть какой-нибудь способ, чтобы играла команды Гриффиндор. Потому что мы крутые игроки в квиддич? Да нет, просто я не смогу позволить себе оказаться в стороне при таком развитие событий – это же такой шанс! Играть со слизеринцами, конечно, весело, особенно побеждать их, но с ними я знаю, как играть, а вот новенькие команды – это же идеальный способ проверить свои силы. К тому же, если говорить, чья команда лучше, то я бы сказал моя, но это под большим вопросом, потому что у меня трое новых игроков, плюс еще не окончательное решение принято на позицию охотника. У Булстроуда явное преимущество – вся его команда осталась с прошлого года, и, как бы мне не хотелось это признавать, как бы ни упрямилась моя гордость, но его команда сейчас именно лучшая.       Сомневаюсь, что кто-нибудь решит собирать сборную от Хогвартса, когда, возможно, матч будет на следующих выходных. Чтобы собрать сборную нужно как минимум неделя, плюс тренировки, где игроки должны сработаться – еще три недели. Такой возможности ни у кого нет, следовательно, выберут из четырех команд. И если это случится, то Гриффиндор должен играть, чтобы не произошло.       – Думаю, если это правда, то Макгонагалл все равно нам об этом скажет.       – Я повешусь, если играть будут слизеринцы, – Хьюго проводит ребром ладони по горлу, зло, поворачиваясь к столу Слизерин. – Ты же в курсе, что говорит этот Паркинсон, кажется? А Булстроуд? Хоть Роза и кивает, что у нее все хорошо, я думаю, что у нее есть какие-то проблемы.       Я киваю автоматически, вновь пытаясь отыскать Розу в Большом зале, но заметив ее знакомую макушку, бегаю глазами по залу, останавливаясь на слизеринском столе. Булстроуд, Дож, Забини – не интересно. Пока они ничего не делают, не интересно, потому что врагов нельзя ни недооценивать, ни переоценивать. Ал склоняется к Малфою и что-то ему объясняет, когда я теряю интерес к ним. Когда я узнал, с кем мой брат завел дружбу, мне хотелось и смеяться и плакать, ведь кто бы мог подумать, что сыновья заклятых школьных врагов, которые даже сейчас стараются не пересекаться, начнут дружить. Тогда все говорили, что Малфой всего лишь подлизывается к Поттеру, чтобы очистить свою репутацию Пожирателя; считали, что дружба Ала со Скорпиусом не продержится дольше двух недель. Все хотели, чтобы второй сын Гарри Поттера начал общаться с ними: они делали все, чтобы это случилось, ошибившись в одном – Малфойе. Студенты беспробудно твердили на каждом шагу, что Малфой – предатель, сынок Пожирателя смерти, такой же скользкий мерзавец, как и вся его семья, тем самым настроив против себя и Альбуса. Я не сильно общаюсь с Малфоем: наше общение начинает с редких встреч при Альбусе и заканчивается матчами по квиддичу. Но мне этого хватает, чтобы понять, что он дорожит Алом, а тот им. И когда я это понял, то все остальные слухи за спиной слизеринца отошли на второй план.       – Мы обязательно сыграем в этих матчах, – убеждено произношу я, возвращая внимание кузену. – И нужно более внимательно следить за Розой.       Подхватив красное яблоко с вазы, Хьюго хмыкает:       – Ненавязчиво, Джеймс, ты итак уже много сделал, она обижена на тебя, знай.       Извинюсь, думаю, пока кузен скрывается среди привставших студентов и занимает свое место. Возвращаться к остывшей еде не хочется, поэтому я наливаю себе тыквенный сок и вытягиваю с соседней тарелке небольшую прослойку, которая единственная является не особо сладкой на всем столе с десертами. Ужин заканчивается и, пока нет ни одного из организаторов, студенты расходятся по всему залу, переговариваясь со знакомыми, или идут в вестибюль, где все еще стоит Кубок огня с синим пламенем. Я проскальзываю через младшекурсников с Пуффиндуй и иду к Терри, куда уже направился Марк.       – Надеюсь, эта церемония не задержится на долго, – Марк понижает голос. – А-то мне уже хочется свалить из чертовой школы.       – Не забывай, что завтра у нас еще есть уроки, Хиггс, – Терри выискивает кого-то в толпе, открывает рот, но не успевает что-либо сказать, как старосты просят рассесться всех студентов за их факультетские столы.       Я хлопаю друга по плечу, и иду к столу Гриффиндор. С окончания ужина прошло не больше пяти минут, но этого хватило, чтобы половина учащихся покинула столы, поэтому мне приходится гораздо медленнее пробираться к своему месту. Кто-то наступает мне на ногу, но я не успеваю заметить кто, потому что студентов так много, что они, торопясь занять место получше, толкаются и запинаются о собственные мантии. Раздраженно выругавшись, я планирую поймать за шиворот особо юркого первокурсника и вернуть его в конец толпы, чтобы знал, как наступать кому-либо на ноги. Уже потянувшись к мальчишке, я слышу окрик своего имени.        «Я не готов!» - хочется прокричать мне, когда оборачиваюсь.       – Джеймс, мы можем поговорить? – сквозь толпу, рассаживающуюся на скамейки, меня перехватывает Эллис под локоть. – Пожалуйста.       Мне хочется выдернуть руку, но сдержавшись, я лишь смотрю, как глаза Долгопупс бегают из стороны в сторону. Совсем чуть-чуть у меня ходит мысль, чтобы усмехнуться на ее выдержку, которая трещит по швам, но мне и самому хочется уже что-нибудь решить с девушкой. Эллис впивается ногтями мне в руку, дергая ее в сторону выхода. Я замечаю, что студенты Дурмстранга и Шармбатона уже сели на свои места, и хочу возразить девушке, потому что поговорить-то можно и после или вообще завтра. А вот пропустить начало Турнира желанием я не горю, (и меня пробивает страшная мысль, что я придумываю глупые отговорки, чтобы не поставить окончательную точку, быть такого не может!). Но она не дает мне открыть рот, четко произнося:       – У директора еще дела, она немного задержится. Давай поговорим, пожалуйста.       Впервые она пристально смотрит в мои глаза, словно прибегает к крайней мере, чтобы это еще значило? Кивнув, я первый покидаю Большой зал, заворачивая в неприметный коридор, и жду, когда появится сама Эллис.       – О чем ты хотела поговорить? – опираюсь плечом о стену, запуская руку в волосы. Может, у нее есть особые предпочтения к разговору? Не зря же решила вытянуть меня прямо сейчас. Но это даже и хорошо, потому что я понимаю, что тянуть дальше нельзя и мы должны разобраться в той трясине, в которую вогнали себя сами.       Шумно выдохнув, Эллис подходит ко мне поближе. В один миг мне кажется, что сейчас она бросится ко мне на шею, как это сделала француженка и, судя по ее состоянию, начнет рыдать, но она сдерживается, сжимая маленький кулачек. Слава Мерлину, видеть ее истерику мне не хочется.       – Джеймс, по-моему, мы ведем себя, как дети малые, – Долгопупс медленно поднимает свои карие глаз, и я вижу, как она цепляет ими мои руки, мантию, родинку на шее и темные волосы. Я делаю вид, что не замечаю ее взгляда, мысленно соглашаясь, что наши отношения ребячество, а то, как мы вели себя последние дни, больше смахивает на ясельную группу. Где мальчик не может решить забрать у девочки игрушку или нет – своих-то итак много, а у нее одна. Глупо и жестоко, но по-детски. Радует, что и Эллис понимает это. – Я думаю, что мы оба сделали ошибки.       Я киваю, призывая девушку продолжить. Хотя не особо вижу свои ошибки или ее, почему мы должны быть виноваты в том, что нами не управляет? Может быть, она считает наши непродолжительные отношения ошибкой, но я точно так не считаю. Такое бывает, мне было скучно, но я изначально знал, чем все это закончится, а значит, не совершил ошибку.       – Я слышала, что психологи советуют говорить со своей второй половинкой, – как бы ни взначай заявляет Эллис, выбивая у меня под ногами землю. Она ведь это сейчас не серьезно? – В том смысле, если у нас есть какие-то недопонимания, проблемы и нас что-то не устраивает друг в друге, то мы должны сесть и поговорить. А еще можно выписать все на листочек и зачитать друг другу, так мы сможем сделать общий вывод, придти к консенсусу и войти в новые отношения с опытом. И, разумеется, счастьем. Что думаешь, Джеймс?       Ее энтузиазм прибивает меня к стенке, будто желает расплющить, подавить любую возможность отступления назад на пару шагов.       Что я, блять, думаю?!       Ни хрена не думаю!       Прикрыв глаза, я пытаюсь усмирить внутренний рык и не сорваться на эту идиотку, которая считает, что мы все еще пара, и все наши проблемы можно решить блядским разговором. И почему у меня возникла надежда, что мы поставим вместе окончательную точку в этом дешевом цирке? Я был поистине наивен, раз посчитал, что она сможет справиться со своей глупой влюбленностью. Разве она не понимает, что все, что я делал, делал осознано, что тот, кто я есть, и ей не удастся меня изменить, потому что это первое, отчего я бегу при знакомстве с девушками. У Эллис же должно быть хоть какое-то чувство гордости, самоуважения. Или нет?       – Эллис, – я мягко произношу ее имя, стараясь передать этим всю глупость ее предложения, но по ее глазам понимаю, что она записала это на свой счет, будто это я не призрение выражаю, а наоборот радость и заботу к ней. Чертовые девушки!       – Просто скажи, что ты согласен, – радостно улыбается гриффиндорка и все же обвивает мою шею руками.       Не надо меня трогать.       Услышав взрослые голоса, очевидно, принадлежащие профессорам и организаторам, поблизости к Большому залу, я прикидываю смогу ли быстро расправиться со всей этой жестью, что сам натворил до того, как начнется речь Макгонагалл.       – Эллис, – я отцепляю ее руки от шеи, подбирая слова побольнее. Чем больше боли ей причиню, тем быстрее она поймет, что ничего для меня не значит. И мне остается надеяться, что она не относится к мазохистам, которым нравится такое отношение. – Я не знаю, что ты себе вбила в голову, но у нас не будет больше общих отношений. Я не люблю тебя, понимаешь? Все, что было, это просто… развлечение, попытка сбежать от скуки и семейных проблем, не больше. И если тебе мало этого, то знай, у меня было много девушек и ты далеко не самая лучшая, поверь на слово. Все просто, Эллис, люди делятся на два типа: одни живут в мечтах, которые никогда не исполнятся и со временем начинают считать свое воображение реальностью, а другие живут в реальности и мечтатели, подобные тебе, называют таких сволочами за то, что те не вписываются в идеальную картинку у них в головах. Я не принц, не герой, пусть я буду мерзавцем, бабником и Мерлин знает кем еще, но я реалист – у нас ничего не получится, потому что мы разные, это факт. Я не буду никогда созависимым, я не буду тем, каким ты меня представляешь. Да, Эллис, я играл тобой, и мне было плевать на твои чувства, потому что в ответ я ничего не чувствовал. Ты слишком… глупая, не интересная. Наверняка есть парни, которым это нравится, но лично мне – нет.       Закончив пламенную речь, я отстраняюсь от Долгопупс, ожидая, что она сейчас вспыхнет, занесет ладонь и ударит меня по щеке. Но этого не происходит. Язык почти озвучивает бесчувственное «извини», но я успеваю одернуть себя – мне не за что перед ней извиняться. Джеймс, у каждого есть чувства. В темноте коридора я едва могу различать, как по ее щекам бегут дорожки слез. Задевает? Нет. Я сволочь. Я мерзавец. И мне все равно. Я сказал все, что думаю, только вот сам от себя не ожидал, что смогу это все сформулировать. Блять, почему я все еще не чувствую себя свободным, почему мне не приносит удовольствие то, как я поступил с Эллис? Раньше, расставаясь с девушками, я был рад, доволен, а сейчас сплошное ничего. Будто есть, будто нет. Ничего.       Так и не дождавшись от нее никаких действий, я, перекачнувшись на ногах, обошел ее и направился в Большой зал.       Пока организаторы рассаживались по своим местам, я как можно незаметнее пробрался на свое место, словив на себе пару косых взглядов. Перед учительским столом уже был выставлен, пламенеющий синим огнем, Кубок, отсчитывающий начало открытия Турнира.       – Добрый вечер, дамы и господа, – по залу разнесся старческий, но не менее бодрый голос директрисы, и шепотки, гуляющие по рядам студентов, мгновенно стихли. – Сегодня мы вступаем в новую, не менее важную, эру. Как вы все знаете, нас ждет Турнир Трех Волшебников. Я не буду пускаться в долгие разъяснения о том, что было раньше, ведь сегодня мы изменим правила Турнира. Наш турнир продлится месяц, включив в себя шесть туров, разной сложности. Соответственно, перед Кубком огня стоит неизменная задача – выбор чемпионов, в данном случае шестерых, от каждой школы-участницы по два чемпиона.       Как только профессор Макгонагалл смолкает, огни в Большом зале притупляют свой свет, отбрасывая тень странными фигурами. Через считанные секунды зал погружается в нервное предвкушение: первый сноп красного пламени орошает бликами каждого студента, заставляя вздрагивать. Небольшой, сложенный вдвое пергамент делает кувырок в воздухе и несется прямо в руки, подошедшей ближе к Кубку Макгонагалл. Я стараюсь сохранить незаинтересованное лицо, но сам знаю, что выходит плохо. Чуть наклонившись, я понимаю, что все остальные также поддались вперед, желая услышать вердикт Кубка огня. Кажется, что прошла целая вечность тишины прежде, чем директриса развернула пергамент и отчетливо проговорила:       – Чемпион Института Дурмстранг – Джером Мицкевич!       Вой ребят из Дурмстранга чередуется с хлопаньем студентов остальных двух школ. Я смотрю, как среднего роста парень отделяется от толпы студентов и быстрым шагом пересекает расстояние до профессора. Его движения кажутся мне странно резкими, но я не сильно заостряю свое внимание, отворачиваясь, как только дурмстранговец пожимает руку директрисе и скрывается в специально отведенное помещение.       Еще один всполох красного света привлекает к себе внимание. Я смотрю, как бумажка, обрамленная голубой лентой, опускается в руки Макгоноггал. Глаза непроизвольно бегут к столу Когтевран, где восседают, с звериной жадностью вслушиваясь, французы.       – Чемпион Академии Шармбатона – Базиль Ришар!       Светловолосый парень покладисто кланяется на поздравления и, поправляя темно-синею мантию, улыбаясь, прошествовал вслед за скрывшимся чемпионом Дурмстранга. Единственная мысль, пришедшая мне в голову – не конкурент. Слащавый, явно пафосный парень, которому больше нужно всеобщее обожание девушек, чем реальная победа. Тихо фыркнув, я опускаю руки под стол, скрещивая пальцы на руках.        Последний, решающий рывок.       Я задерживаю дыхание, как только в синем пламени начали блестеть искры красного. Опустевшая голова показывает, насколько сильно я жду оглашение следующего чемпиона. Чемпиона Хогвартса. Я говорил друзьям, что мне все равно, но только сейчас понимаю, что нет. Не все равно! Мне нужно именно это, мне нужно стать чертовым чемпионом, чтобы доказать неизвестно кому то, что я могу получить желаемое любой ценной. Может, отцу? Или девушке? Или все-таки самому себе? Я не знаю, что двигало мной, когда я бросал свою заявку в Кубок. Желание показать себя, разнообразить школьные будни или все-таки глупость? Наверное, все вместе, иначе, как объяснить, что мне хочется быть чемпионом, но совершено не хочется иметь возможность проигрывать. Если я проиграю, то… смогу ли я смириться с поражением? Нет! Кажется, что это так очевидно, что даже не было смысла бросать заявку. Но я бросил, бросил и Кубок должен выбрать меня. Я лучше, я определенно лучше многих, я знаю и умею, куда больше, чем многие студенты и даже родственники. Уйти с дистанции может, кто угодно, только не я, не Джеймс Сириус Поттер, сын Гарри Поттера. Да, я должен, точно должен стать чемпионом…       Погрузившись в свои опасения, я едва ловлю краем ускользающего сознания обрывок фразы Макгонагалл и слышу, как гудит одобряюще зал. Я так сильно возжелал в последний момент место чемпиона, что совсем оказался не готов услышать другой ответ. Невообразимая пелена накрывает глаза, когда я провожаю спину чертового Дожа до двери. Ревностная обида накрывает меня с головой, и мне хочется в ту же секунду соскочить со скамьи и броситься в самый непроходимый уголок замка, чтобы разбить костяшки в кровавое месиво, хочется сбежать одному в Хогсмид и напиться в хлам, чтобы хоть на чуть-чуть иметь возможность забыться помутненным сознанием. Чтобы не чувствовать разочарования в себе. Чтобы усмирить зверя внутри себя, который рвется наружу с желанием проявить все свои силы. Чтобы не трогать раненную гордость. Чтобы… Много «чтобы»… Но вместо этого я лишь сижу, опустив под стол сжатые до побелевших костяшек кулаки. Ничего. Это все ничего.       Дож.       Проклятый Дож.       Что в нем может быть лучше, чем во мне?!       Не примечательный, особо не выделяющийся ни чем, кроме симпатичной внешности, с первых курсов остающийся в середине курса по успеваемости. Кто он такой, чтобы мог забирать у меня то, что должно принадлежать мне по праву?! Никто. Абсолютно никто! Крис Дож не должен был существовать в моей жизни, как и раньше, но, блять, он вновь вошел бескомпромиссно в мою жизнь. Я мотаю головой, отгоняя неприятные воспоминания, чисто автоматически слушаю, что дальше говорит Макгонагалл. Зал погружается в восторженный лепет, но я по-прежнему безучастно смотрю, как болгарин с фамилией Крам покидает зал – все равно, затем миловидная француженка – неинтересно, и… «…ймс Поттер».       Я вздрагиваю, словно меня опустили в сосуд с ледяной водой. Поттер. Может, это вовсе не я, а Альбус? Может, мне послышалось? Нет, черт! Какой же я тупица. Со всех сторон раздаются призывные окрики, однокурсники обхватывают меня со всех сторон, и если раньше бы меня сильно напрягло их нарушение моего личного пространства, то сейчас наоборот один плюс. Ведь так никто и не заметит моего ступора и запоздалого поднятия. Каким же нужно быть недалеким идиотом, что так тупо забыть о втором месте чемпиона. Пока иду к Макгонагалл, жму ей руку, не вслушиваюсь в ее пожелания, напутствия и прочую лирику, пытаюсь убедить себя, что нет ничего плохого в том, что мое имя вылетело после имени Криса Дожа. Нет ничего плохого. Однако плохо! Потому что я все равно остаюсь на втором месте, Джеймс Сириус Поттер снова провалился в одну и ту же ядерную яму, как и прежде меня сместили на второй план. А такого просто не может быть. Не может быть, но это, твою мать, и случилось. Снова.

***

      – За Джеймса Поттера! За победу Хогвартса и Гриффиндора! – дружное ликование разливается по гостиной, и я уже не осознаю, кто и что мне говорит.       В голове гулко стучат поздравления, заставляя радостную улыбку расплыться у меня на лице. Почувствовав, что мышцы лица уже устали улыбаться, я глубоко вздыхаю, склонив голову. Ничего страшного не произошло, что Дож тоже стал чемпионом, убеждено думаю я, приводя один за другим аргументы, но все они перекрываются простым словом «Дож».        «У меня больше шансов, чем у него».       Жалкая попытка внушить себе, что он полное ничтожество против меня не заканчивается успехом, лишь вытягивает из сознания внутренний голос.        «У тебя не будет шансов, как и раньше…»       – Гриффиндор чемпион! – проносится за моей спиной, призывая закончить внутренний диалог с самим собой и отмести подальше все мысли о Крисе Доже.       Я чемпион! У меня на руках все шансы, чтобы показать Дожу, кто из нас лучше, и я должен им воспользоваться на все сто процентов, чтобы не один драккл не смог прицепиться ко мне и сказать, что я чего-то не могу. Могу сделать все возможное, чтобы одержать победу, привести к триумфу не Гриффиндор, не Хогвартс, а только себя. Школа школой, а жизнь у меня только одна, и я еще не готов жертвовать собой и своими успехами ради кого-то.       – Гриффиндор!       Меня подхватывают на руки, и я успеваю заметить лишь знакомые шевелюры однокурсников прежде, чем все моё сознание начинает радостно улюлюкать. Потолок гостиной Гриффиндор скачет перед глазами и ещё долго не может встать на место, когда меня опускают на ноги, хлопая вновь по спине. Наверное, у меня все тело будет в синяках завтра. Мне передают бутылку сливочного пива, с извинением, что крепче в Хогвартсе напитков не найти. Нужно знать, где искать, хочется сказать им, но я лишь усмехаюсь – у меня будет сегодня «по крепче». Сделав небольшой глоток пива, я поднимаю руку, требуя тишины. Как только в гостиной становится значительно тише и каждый присутствующий обращает свое внимание полностью на меня, я подпрыгиваю на эмоциях пару раз.       – Народ! – прокричал в призывающем тоне, я слышу, как остальные тянут: "ууу". – У нас есть шанс победить Шармбатон и Дурмстранг, но и ещё поставить на место Слизерин! Давайте выпьем за то, чтобы удача следовала за мной и привела меня к победе!       Гриффиндорцы шумно чокаются бутылками и утягивают меня за руки, призываю танцевать с ними. Посматривая на наручные часы, я делаю еще пару глотков сливочного пива, и, сделав вид, что мне нужно в туалет, выскальзываю из гостиной. Как только портрет Полной Дамы встает на место, скрывая гостиную Гриффиндор, звуки с вечеринки стихают, показывая, как уже искусны студенты в чарах, чтобы ни один профессор не смог узнать, что твориться в гостиных после отбоя. Ноги привычно несут меня в знакомый до мельчайших подробностей коридор. Завернув за угол, прислушиваюсь, не идет ли кто-либо сюда. В конце прошлого года я едва не попался – два метра отделяли меня от Невилла и Макгонагалл, которым приспичило прогуляться под звездным небом именно в тот момент. Если бы меня застукал лишь Невилл, ничего серьезного бы не произошло, но вот когда дело касается директрисы, даже самый добрый профессор становится тираном.       Ночной коридор был наполнен мерным тиканьем часов, стоящих примерно на середине коридора, редким скрипом железных доспехов и сопением портретов волшебников на стенах. Посмотрев на стрелки часов, я ускоряю темп и уже через пару шагов подхожу к статуе Григория Льстивого. Оперившись на вытянутую руку волшебника из камня, я вдыхаю воздух, и также медленно его выдыхаю. Голова чуть проясняется от холодного воздуха и мне уже легче дается мыслить здраво. То, что Кубок выкинул мое имя вторым, вовсе не означает рейтинг лучших чемпионов, может даже наоборот. Но, черт, как же легко рассуждать со стороны и говорить, что меня нисколько не заденет, если Дож станет чемпионом! Он стал, а мне уже хочется, чтобы он исчез, испарился, словно вода, будто его и не было никогда в моей жизни. А он есть и никуда не денется, поэтому мне нужно сделать все возможное и невозможное, чтобы он проиграл. Иначе ядовитая злость и ненависть вновь разрастутся в моей груди, призывая к радикальным действиям.       Чуть помедлив, встряхиваю головой, тяну волосы назад пятерней правой руки. Нельзя долго тянуть. Усмехнувшись, я подхожу ближе к статуе, чтобы отыскать на ощупь предмет стариной мантии – с левой стороны не самым аккуратным образом создана из камня небольшого размера брошь. Слегка прижать и повернуть вправо, чтобы открыть проход до Хогсмида. Там меня уже ждут друзья. Но я не успеваю совершить привычный за несколько лет ритуал по освобождению себя от оков школы, как из-за угла выворачивают два синих глаза. Вздрогнув от неожиданности и испуга, я смотрю, как глаза движутся в темноте по воздуху в сантиметрах двадцать от пола. На секунду мне кажется, что сливочное пиво было не таким уж и безалкогольным, раз мне мерещиться всякая жуть. Хищник не нападает, позволяя мне достать волшебную палочку. Нащупав ту в рукаве толстовки, я прошептал «Люмос», выдыхая слишком громко, когда прочерчивается силуэт кошки.       – Да кот ты кот! – поспешно откликаюсь я, когда чертов книззл открывает свою пасть. Кто вообще заводит животных, которые оказываются намного умнее людей? Книззл чешет лапой несоразмерно большие уши и периодически отбивает ему только известным ритм львиным хвостом. – Где твоя хозяйка?       Книззл уничтожающе урчит на меня и уже собирается наброситься, чтобы резко ударить хвостом, но недалеко от нас слышится какая-то возня, и он останавливается. Повернувшись на звук шагов, опускаю погашенную палочку, чтобы пожалеть об этом через десять секунд. Со скоростью света в меня врезается чье-то тело и слышится вскрик. Я едва успеваю удержать свое тело и при этом словить у самого пола девушку. От резких движений моя голова пошла ходуном, неприлично выругавшись, я собираюсь поставить на ногу неуклюжею девушку, как слышу ответную реплику:       – Не матерись.       Твою мать.       – Ты почему не в постели? – перехватив удобнее девушку за талию, я тяну ее на себя и, убедившись, что она стоит ровно на ногах, отхожу.       Что она вообще делает в коридоре после отбоя, она же примерная староста?       На кончике палочки Розы зажигается тепло сиреневый огонек, и я вижу, как она поправляет хвост, заправляя его под накинутый на голову капюшон.       – Я… заблудилась, а Мастер вновь сбежал, бросив меня, – она кидает осуждающий взгляд на своего питомца, но тот быстро смекнув, что сейчас будет получать явно не ласку, в два прыжка пересек расстояние до следующего пролета в коридор. Я же говорил, что этот котяра самый ушлый из возможных.       Роза облизывает пересохшие губы, наблюдая, как кисточка хвоста Мастера скользит по каменной стене и скрывается, оставляя нас одних в ночном коридоре. Засунув руки в карманы джинсов, я наклоняю голову в бок: черная толстовка с Микки Маусами спускается до бедер девушки, спортивные штаны и кеды – Роза выглядит свободной. Я впервые в жизни вижу ее в спортивном стиле в стенах школы, обычно она надевает школьную форму или классический стиль в одежде.       – А что ты делала в отбой вне стен спальни, а? – лучшая защита – нападение, если Розу не задеть сразу, она может придумать отговорку потом. Сейчас, как только она придет в себя от неожиданного столкновения, начнет привычную шарманку о том, что я нарушаю правила и плохо себя веду. Но как выяснилось она тоже не прочь нарушать своды правил Хогвартса. – Даже не вздумай говорить, что у тебя патрулирование школы – вы не ходите по одному.       Я непроизвольно хмурюсь, стараясь не заводиться и найти логичное объяснение того, что кузина делает ночью в коридоре, когда должна быть в своей спальне. Но на ум не приходить ничего, кроме ночного свидания на Астрономической башни. Сжав руки в кулаках, я смотрю внимательно, как Роза отводит взгляд в сторону, вновь облизывает обветренные губы и вскидывается.       – Я гуляла! – Роза не топает ногой, но у меня в голове вертится картинка, как она маленькая топает ногой в синих туфельках, пытаясь убедить меня, что в комнате Ала под кроватью живет дракон – и Роза, и Альбус, и Лили верили раньше всему, что говорит Фред.       – А днем гулять уже не модно? – подняв бровь, я жду ее ответа, а сам уже представляя, что она была с кем-то на свидании. И как назло одна мысль склеивается с другой, выделяя имя Крис Дож.       Блять.       – А ты, куда это собрался, на ночь глядя? – Роза переходит в наступление, скрещивая руки на груди, но не успевает продолжить, как из-за поворота выруливают несколько теней, сопровождающихся вспыхнувшими факелами. Кузина испугано сжимается, и будь время и случай, я определено бы посмеялся над ее круглыми глазами, словно галеоны, но у меня нет в запасе ни того, ни другого. Я быстро подхватываю Уизли за талию и, пока она не успела возмутиться, открываю проход в статуе Григория Льстивого. Статуя послушно отъезжает в сторону, пропуская нас в небольшой тоннель, и также бесшумно встает на место. Я прислушиваюсь к голосам за стеной, различая тоненький голосок профессора Флитвика. Роза тяжело дышит и неожиданно для меня чихает.       – Будь здорова, – я делаю шаг в сторону от прохода. – Что с тобой?       – Пыль, – шепчет гриффиндорка. – Может, уже отпустишь?       Я вспоминаю, что все еще держу Розу за талию над полом, но она настолько легкая, что я почти не ощущаю веса ее тела. Поставив ее на пол, произношу:       – Извини.       – И где мы?       – На пути в Хогсмид, – слова вырываются до того, как я делаю заметку не говорить Розе о том, куда ведет этот тоннель.       Кузина смиряет меня раздраженным взглядом и обводит затемненный тоннель взглядом «а-ля я не видела ничего более ужасного». Не дожидаясь ее ответа, направляюсь прямо по тоннелю, подсвечивая себе дорогу «Люмос». Я, как обычно, запинаюсь за дракклов кирпич, распластавшийся почти на середине, выругавшись, оборачиваюсь и вижу, как Роза стоит не сдвинувшись с места, на котором я ее оставил.       – Джеймс, – услышав свое имя, мне захотелось сбежать как можно быстрее от нее, чтобы не слышать нравоучений. – Открой проход, мы должны вернуться в гостиную.       – Зачем?       – Как зачем? – Роза всплескивает руками. – Студентам нельзя покидать гостиные факультетов после отбоя!       – И тебя не смущает, что мы уже покинули гостиные? – усмехнувшись, уточняю, возвращаясь на пару шагов назад.       Роза не находит, что сказать, но я знаю, что через несколько секунд она найдет достойный ответ и начнет настаивать на возвращении в гостиную, но это не входит в мои планы.       – Где гарантия, что за статуей не стоят профессора, они наверняка слышали наши голоса, но, как говорится, не пойман – не вор. К тому же, когда беспрерывно открываешь проход, начинается своеобразная сигнализация, так что открыть мы сможет проход лишь через полчаса, – я не знаю, зачем вру в наглую кузине. Наверное, мне хочется посмотреть на ее реакцию, и вообще узнать, что она делала в коридоре замка в то время, когда должна была быть либо в спальни девочек, либо в гостиной. Но так как она не сильно любит подобные вечеринки, должна быть в спальне, а не в коридоре со своим питомцем. – Если хочешь, можешь остаться здесь и подождать, чтобы пройти обратно нужно постучать палочкой о выступ третьего справа кирпича. Ну, а я пойду дальше!       Я смотрю, как Роза с сомнением смотрит на меня, затем на выступающие камни и качает головой. Поверит в мои слова или нет? Насколько она мне доверяет?       – Но ты не можешь оставить меня здесь одну, – я вижу, как мысленно убеждает себя, что я всего лишь шучу и никуда не собираюсь уходить.       Ну да. Попытка меня остановить не удалась, поэтому я разворачиваюсь и возобновляю шаг. Пройдя почти половину пути, моя уверенность начинает шататься, и я уже собираюсь вернуться к проходу и посмотреть все ли у Розы хорошо, но неожиданно за моей спиной раздаются тихие шаги. Обернувшись, я натыкаюсь на гневный взгляд Уизли, она ничего мне не говорит, лишь молча огибает меня и идет прямо, внимательно смотря себе под ноги. Меня пробирает смех от того, что у меня ночная прогулка с Розой Уизли по заброшенному проходу в пыльном и разрушенном тоннеле. Едва сдержавшись, чтобы не обидеть Розу, я догоняю ее, и дальше мы идем вровень. Впереди раздается тихий скрежет, заставляя меня напрячься. Не хватало еще увидеть прямо сейчас крыс – они бегают здесь круглые сутки, и вообще-то не сильно мне мешают, парочки легких заклинаний хватает, чтобы они все разбежались. Но я не знаю, как отреагирует Роза на появление больших грызунов, поэтому лучше, чтобы они вовсе не появлялись на нашем пути.       Тоннель резко заканчивается ровной стеной, по которой бежит ручьями дождевая вода. Роза останавливается, дергается и как-то сжимается. Только тогда я обращаю внимание, что на ней всего лишь толстовка, которая, очевидно, не защищает ее от холода. Проклиная про себя дикую связь Розы, – глупость и гордость сразу, – снимаю с плеч мантию, которую захватил с собой прежде, чем покинуть гриффиндорскую гостиную, и накидываю на спину Розы. Она пытается отказаться, но я закатываю глаза и толкаю ее в правое ответвление от стены. Через пару минут мы выходим к очередной стене, и, чуть ускорившись, я прихожу до нужного места первым, успев постучать по камню два раза, и жду, пока кузина дойдет до меня.       – А теперь можно и обратно, – улыбнувшись, говорит Роза, указывая на обратную дорогу. – Пока дойдем, как раз полчаса будет, и мы сможем вернуться в гостиную. Да, Джеймс?       Роза ждет моего ответа, но я упрямо вздергиваю голову и легко подталкиваю девушку в появившийся проход, она что-то хочет мне сказать, но оказывается на осеннем ветру вперемешку с моросящим дождем. Я выхожу следом и закрываю проход, чтобы у Розы не было возможности вернуться в тоннель. Я итак очень сильно изменил свои планы, столкнувшись с ней, чтобы позволить ей еще и испортить мне вечер с друзьями. Стараясь не замечать холод, я сворачиваю на неприметную тропинку и тут же выхожу к небольшой поляне, где меня уже ждут друзья. Завидев меня, они начинают махать, когда рядом, раздувая от раздражения ноздри, появляется Роза.       Мне не удается вставить слово и объяснить, зачем я взял с собой кузину.       – Ого, какие люди! И без охраны, – Терри присвистывает, и смотрит на девушку, как на соплохвоста, предчувствуя, что именно за ним ему нужно будет ухаживать. – Или как раз с охраной?       Он переводит на меня взгляд. Я усмехаюсь, изображая мифические наручники на руках, которые якобы надела на меня Роза. Если быть откровенным, то наручники одел я на нее, а ей просто не хватило стойкости отстоять свою позицию «мы должны вернуться».       – Либо я перепил, либо нам давно уже пора в отделение для душевнобольных, – Марк соскакивает с упавшего дерева, на котором удобно устроился, ожидая нас. – Роза Уизли, где вы нашли библиотеку на относительно небольшой территории Хогсмида?       На долю секунды мне хочется одернуть Марка и дать ему подзатыльник, чтобы не издевался над Розой, но понимаю, что глупо это делать, ведь я и сам ни раз проворачивал тоже самое. К тому же, Роза терпеть не может, когда кто-то влезает в ее личное пространство.       – Там же, где должны находиться и вы – в гостиных своих факультетов, – Роза кивает на замок, увешенный в огнях окон.       – О, а чего мисс староста Гриффиндора не находится в стенах своего факультета?       – Д-д… А… – кузина не находит, что ответить парням и оборачивается на меня, осуждающе скрещивает руки на груди. Да-да, я уже чувствую скрежетание совести.       – Заканчивайте, нас чуть профессора не поймали.       – Нас? – уточняет Терри, подходя ближе.       – Роза решила мне прочить мораль, что я не должен покидать стены замка ночью, и тут так неожиданно услышали голоса профессоров, – я придумываю на ходу историю, чтобы не рассказывать друзьям, как на самом деле было, потому что ни к чему им знать, что Роза ходит по школе ночью одна. Шутки шутками, но я знаю, что они могут быть слишком грубы в них, поэтому мне не хочется им давать возможность задевать этим кузину.       – Мы должны вернуться в школу!       Роза сводит брови на переносице, и я едва удерживаю себя, что не сказать «не хмурься, морщинки появятся». Друзья переглядываются, показывая все, что думают обо мне, раз я решил притащить с собой «несносную старосту Гриффиндора Уизли». На самом деле я понятия не имею, почему так ее называют, потому что не то, чтобы она очень сильно кого-то доставала своими правилами. Если выходит из разряда «можно закрыть глаза», то да, она начинает припоминать правила школы, но так она даже к профессорам не ходит рассказывать. Иногда мне кажется, что ее не любят только из-за одного существования, и чтобы она не сделала, найдутся те, кому это не понравится. В принципе, это происходит с каждым из моей семьи.       – Возвращайся, – хмыкнув, я указал рукой в направлении тайного хода, откуда мы пришли.       Роза, проследив за моей рукой, вскидывает голову, и ее волосы разметаются на ветру:       – Ты хочешь сказать, что бы я пошла одна? Ты не можешь бросить меня здесь одну, Джеймс!       Конечно, не могу, потому что сам в таком случае могу себя возненавидеть, но можно же чуть-чуть по блефовать? Можно.       – Я не бросаю, подожду, пока ты скроешься из виду, и пойду с ребятами.       – Джеймс Поттер, даже не вздумай…!       – Пошлите, парни.       Я перебиваю слова Розы и направляюсь первым в сторону деревни, оставляя Розу одну в ночной темноте, друзья, чуть помедлив, присоединились ко мне. Меня грызет совесть, что я действительно оставил маленькую девочку одну поздним вечером в местности, где точно ни кто не ходит, особенно ночью, а она даже не знает как возвращаться в Хогвартс. Друзья о чем-то спорят, но я не вникаю в их слова, постоянно оглядываясь назад, решая, останется ли она или вновь последует за мной?       – Джеймс.       Ее тихий голос еле уловим из-за дождя и ветра, но я, напряженный до предела, слышу его и замедляю шаг, позволяя друзьям уйти от нас на достаточно большое расстояние.       – Я тебя никогда не прощу, – Роза догоняет меня, и мы уже вместе ровняемся с первым деревенским домиком.       – Значит, у меня будет целое «никогда», чтобы общаться с тобой, – я подеваю руку кузины локтем, улыбаясь. Она дергается, но молчит. Наверное, прикидывает, когда сможет вынудить меня вернуться обратно в школу.       Роза жмется от холода, и я, не удержавшись, поворачиваю ее к себе лицом и застегиваю осеннюю мантию так, чтобы гриффиндорку точно не продуло. Я может излишне беспечен в своей жизни, но когда дело касается кого-то близкого, во мне постоянно просыпается заботливый братик – хочется выплюнуть это, как безвкусную жвачку. Но ничего не выйдет, так уже получилось, что старшим всегда нужно приглядывать за младшими, даже если вы не общаетесь, или ненавидите друг друга – Фред, Доминик, привет! Уизли недовольно ворчит себе под нос, и когда мне надоедает выслушивать ее непонятное бурчание, я легонько щелкаю её по кончику носа и, увернувшись от руки девушки, быстро ускоряю шаг. Марк и Терри стоят возле небольшого домика, увитого осенней листвой, что даже в темноте можно различить цвета листьев. Магия. Парни дожидаются, пока я подойду к ним, но машу рукой, показывая, чтобы они нас не ждали. И те, помедлив секунды две для приличия, скрылись за внушительной дверью.       Я опираюсь о дверной косяк, когда кузина все-таки решает ускорить шаг и добраться до меня. Она заинтересовано смотрит на двери, и я по глазам вижу, что она даже шаг не сделает в ее направлении, если я ей не объясню, что по другую сторону деревянной двери.       – Это бар, Роза, просто так туда не попасть. Но ты со мной.       Девушка сомнительно цокает.       – Почему ты уверен, что я пойду туда?       – У тебя нет выбора, – вообще-то у тебя есть выбор, нужно лишь топнуть ножкой и надуть губки, чтобы разжалобить меня и убедить вернуть «королеву» в ее вотчину – Хогвартс.       – Если я не захочу, меня не заставишь, это раз, а два – мне даже нет семнадцати.       Наверное, считая, что победа за ней она вздергивает подбородок, смотря мне прямо в глаза. Я улыбаюсь и начинаю смеяться.       – Когда твоя фамилия Поттер или Уизли, никому нет дела до того, сколько тебе лет. Ты не знала? Вот Доминик с Люси, очень хорошо осведомлены, – не удержавшись, я встаю за спину кузине и, взяв ее за плечи, произношу: – Там нет ничего опасного, но если что, сразу зови меня.       – Джейми, – Роза оборачивается на меня, и я поднимаю бровь, собираясь возмутиться ее нахальству, но она тараторит: – Если что, я буду кричать «Джейми», и тогда ты прибежишь уже злым.       – Если ты закричишь, я в любом случае прибегу злым.       Отпустив ее плечи, беру за руку – она холодная и шероховатая от ветра – а затем открываю дверь, пропускаю Розу вперед. Охранник, стоящий в проходе, встрепенулся, но узнав меня, кивнул и пропустил нас. Я сам не знаю, зачем мне нужно было врать Розе о проходе и брать с собой в бар, когда это точно не то место, в которое должна ходить Роза Уизли. Мы оказываемся в просторном помещении, наполненном деревянными столиками и уютной, теплой атмосферой. Заведение открылось полтора года назад, но не славилось у публики большой популярностью, потому что приток посетителей был лишь вечером и состоял он из весьма обеспеченных посетителей. Изначально бар открылся для всех, без исключений, однако владельцы быстро смекнули, кто может и хочет платить деньги, и в короткие сроки исправили изначальные планы. Теперь сюда можно попасть, только если у тебя пропуск, который ты покупаешь в первый раз. Конечно, потом ты его продляешь, уже со скидкой, и в принципе, если ты постоянный клиент, то и пропуск не особо нужен – здесь итак знают каждого, кто готов платить за атмосферу и комфорт.       Терри и Марк заняли наш столик у окна – оно было зачаровано, поэтому снаружи было не видно, кто здесь сидит и что делает. Здесь вообще мало кого волновало, сколько, кому лет, плати – и никаких проблем. Я помогаю Розе снять мантию, пока она сковано оглядывалась по сторонам.       – Джеймс, – Уизли обращает внимание на шумную компанию уже пьяных мужчин. – А ты уверен, что родители не узнают, что ты… мы здесь?       – Роза, хватить накручивать себя и меня – родители не ходят по таким заведениям. Вернее ходят, но точно не в Хогсмид!       И пока она не успела еще что-нибудь сказать, я провожаю ее к нашему столику. Она садится рядом со мной, но чуть в стороне, наблюдая, как по стеклу бегут капли дождя. Терри делает заказ, выбирая палочкой в появившемся меню, и спрашивает, будет ли что-то Роза. Та машет отрицательно головой, даже не обернувшись.       – Закажи ей зеленый час и пирожное, – говорю я Терри и тот, кивнув, пролистал несколько страниц и, сделав два касания, вернулся к остальному заказу.       – Только чай? – удивлено переспрашивает Хиггс, и, покосившись на меня, обращается к Розе: – Здесь можно заказать что угодно, хочешь виски Огдена?       Я смиряю гневным взглядом друга, надеясь, что он все поймет и закроет свой рот. Пусть спаивает, кого угодно, но держится подальше от Розы.       – Что?! – Марк обращается ко мне. – Я всего лишь предложил девочке…       – Во-первых, ей пятнадцать, во-вторых, она не пьет, а в-третьих, не угомонишься, и ты тоже не будешь пить, – Марк в ответ бурчит: «Все пьют», но я делаю вид, что не расслышал. Все могут и пить, но Роза не пьет. У нее довольно ясные принципы по жизни. Нет – курению, нет – алкоголю, нет – еще много чему. Если кого-то удивляет, что она не пьет, то они все могут катиться куда подольше, потому что им все равно всем не угодишь. Не пьешь – как так? Все же пьют, не верю! Она пьет – сразу видно, ничего святого, совсем не воспитывали ребенка. Такого со всеми случается. Так было со мной, с Тедди, даже нелюбимой мною Доминик. От нас всех чего-то ждали, а потом говорили за спинами, что мы не соответствуем их шаблонным требованиям.       Роза не обращает на нас внимания, что-то вычерчивая пальцами по стеклу. На столах появляется заказ, и я легонько затрагивая кузину за плечо, пододвигаю ей ее зеленый чай и пирожное. Она кивает, но так и не поворачивается ко мне лицом. Отлично. Иногда я проклинаю все на свете, что только можно за то, что у меня так много кузин. Да, блять, я виноват, что потащил ее с собой, но можно же хоть немного обойтись без обид и гордости! Ну, предложили ей выпить, и что с того, теперь нужно устроить конец света?       Терри разливает нам огневиски, и, улыбнувшись, подмечает:       – Ты теперь чемпион, поэтому выпьем за тебя!       Мы чокаемся, но я осознаю значимость его слов только, когда подношу бокал с напитком к губам. Чемпион. Черт, а ведь я даже не заметил, что перестал думать о Турнире, как только столкнулся с Розой. Ее общество определено влияет положительно на меня и мои загоны. Терри быстро выпив еще несколько порций виски, знакомится с симпатичной девушкой и идет танцевать с ней. Я поворачиваюсь к Розе, которая водит вилкой по тарелке с шоколадным пирожным, у меня возникает мысль пригласить ее на танец, но она быстро исчезает. Отвернувшись, я опускаю глаза на переливающуюся о стенки бокала жидкость и медлю прежде, чем выпить.       Марк, который еще два дня назад говорил, что собирается оттянуться по полной, приступил к исполнению плана. И уже едва мог что-то видеть расфокусированным взглядом. Мне бы тоже хотелось бросить все и напиться, как друг, чтобы ни о чем не думать и не переживать, однако не мог. Не мог оставить Розу без присмотра и позволить ей, что еще хуже, видеть меня пьяным. Сделав небольшой глоток, я внимательно наблюдаю, как Хиггс, пошатываюсь, поднимается на ноги и идет в направлении туалета.       – Посиди пока, я скоро, – бросаю Розе, быстро пересекаю основной зал и, пройдя коридор, заворачиваю в мужской туалет. – Марк, не надо.       Я спокойно встаю за спину слизеринцу, пока тот склоняется над бортиком мраморной раковины. Друг дергается и поднимает голову, смотря на меня через зеркало. В свете подсвечников, испускающих тусклый свет, я разбираю его мутные глаза, в которых проступает сеть лопнувших капилляров.       – Все нормально, Джеймс.       Его голос звучит неубедительно, поэтому я захлапываю дверь и закрываю ее, чтобы никто не вошел в самый неподходящий момент.       – Марк, твою мать, обязательно сейчас, у меня здесь Роза! – я не могу даже представить, как может отреагировать Уизли, если увидит в таком состояние Хиггса.       – Ой, да ладно, не пятилетняя девочка, наивно, верящая в Санта Клауса! – друг отводит глаза в сторону, медлит пару секунд и, не смотря на мой протест, склоняется к раковине. Марк зажимает одну ноздрю и делает характерный жест. Я смотрю, как белый порошок послушно втягивается в открытую ноздрю Хиггса, жду, пока он придет в себе и, убедившись, что все чисто, покидаю туалет. Кулак впечатывается в стену недалеко от мужского туалета, костяшки начинают ныть, поэтому я дую на них, но это мало, чем помогает. Чертов наркоман! Мне хочется вернуться и окунуть этого придурка в раковине, чтобы тот начал захлебываться от недостатка воздуха, и может быть тогда бы, блять, понял, что творит со своими жизнью и здоровьем. Наверное, сделай я это полгода назад, все было бы вполне нормально и не пришлось бы мне каждый раз быть, словно на навозной бомбе. Когда взорвется неизвестно, но то, какой будет итог, понятно каждому. Когда-нибудь это случится, бомба взорвется и разнесет все, к хренам собачим.       Я возвращаюсь в зал, ловя на себе вопрошающий взгляд Терри с другого конца зала. Я киваю ему, что все нормально, хотя кому вру? Нет никакой нормальности, и ему, и мне, и самому Марку известно это. Чтобы Роза не увидела Марка в таком «замечательном» состоянии эйфории, я беру ее за руку, не спрашивая разрешения, и тяну танцевать в середину зала. Кузина удивлено взирает на меня, но, все же, кладет одну руку мне на плечо, а вторую оставляет в моей руке. Я перехватываю ее за талию и веду в медленном танце. От нее снова пахнет свежестью и мягким ароматом цветов. Кто бы мне сказал утром, что поздним вечером я буду танцевать с Розой Уизли в баре в Хогсмиде. Я бы не поверил, покрутил пальцем у виска и сказал: «Обкурился». Но кажется, что сегодня обкурился я. Потому что рядом со мной человек, с которым я общался за последние годы столько раз, что хватит и рук, чтобы сосчитать и вспомнить все досконально. В детстве мы часто играли в прятки у нас дома, в догонялки у нее, носились, как сумасшедшие по «Норе», и вроде бы все было отлично, пока нас не разбросал Хогвартс по разные стороны. Прикрыв глаза, я успокаиваюсь, уже не так сильно желая что-нибудь сделать Хиггсу.       – Давай вернемся уже в школу, – Роза подает голос очень тихо, в момент, разрушая мою попытку забыться и нащупать ускользающие от меня со скоростью «Молнии» мысли.       – Тебя-то точно никто не потеряет, староста, – усмехнувшись, я поворачиваю Розу в такт музыке. Мне не хочется уходить прямо сейчас.       – Джеймс, я хочу спать, – требовательно оглашает Роза, и я киваю, признавая, что моя шутка зашла далеко. Да, действительно, если я давно привык вставать и ложиться по скользящему графику, то кузина явно нет.       – Окей.       Пока Роза одевает мантию, я оплачиваю заказ и говорю, подошедшему Терри, что провожу кузину до школы. Кресвелл хмыкнув, понимающе хлопает меня по плечу.       – Да ну тебя, – отмахнувшись от Терри, я смотрю, как Марк все же возвращается за столик. – Присмотри за ним.       Я выхожу на улицу следом за Розой, и тут же жалею, что вообще поддался на уговоры Розы. Леденящий ветер пронизывает меня насквозь, и даже толстовка с начесом не может помочь мне, разгорячение крови от огневиски быстро спадает, и мне кажется, что я вот-вот превращусь в ледышку, которой можно будет украсить Рожественскую елку.       – Из-за меня ты можешь простыть, – скромно подмечает Роза, и я уверен, она готова снять мантию и отдать ее мне. Как же сложно с теми, кто не готов принимать твою помощь.       Набросив на себя и попутно на нее согревающие чары, которые выдохнуться минимум через десять минут из-за моего ментального состояния, которое так и хочет норовить, уточняю:       – Лучше простыть мне, чем тебе. К тому же я сам виноват.       Мама часто корит меня за то, что я порой делаю многие вещи на эмоциях, не думая, что меня ждет дальше. Так и случилось сегодня, мне не стоило брать с собой Розу. Черт, я же ее просто напросто обманул и вытащил раздетую на холод. Скрежетание совести бьет все сильнее, пока я сворачиваю с главной улицы деревушки, чтобы сократить путь и пройти дворами. Кузина плетется рядом, вечно оглядываясь по сторонам.       – Хороший денек, – мимо пробегает кошка, силуэт которой едва различим в темноте. – Извини, что вытянул тебя из школы.       Роза медлит с ответом.       – Все нормально, проведи меня через тоннель и дальше я сама.       Неудивительно. Это же Роза Уизли, которая не может ни думать, что отнимает чужое время.       – Ну, уж нет! – я обнимаю кузину за плечи, исправляя ее траекторию, чтобы она не попала прямо в лужу. – Я провожу тебя до самой башни. До спальни, извини, не получится: у вас там супер крутая и мощная защита.       Гриффиндорка смеется.       – У тебя прояснилось это только после того, как лестница сломала тебе нос.       – Все приходит с опытом!       Я смеюсь, вспоминая, как не раз пытался проникнуть в спальни девочек. С начала лестница просто превращалась в горку и скатывала меня в изножье ступенек, но на пятом курсе ей видимо уже сильно надоел настырный парень Джеймс, что она решила как следует выпроводить его. То есть меня. Магия лестницы позволила подняться мне до самой середины, и когда я уже решил праздновать свою победу, резко превратилась в лед, отправив меня обратно в общую гостиную Гриффиндора. Я тогда сломал нос, вывернул ногу, и отрубил свое желание еще раз испытать судьбу.       – Джеймс?       Я напрягаюсь от тона Розы.       – Что? – мне хочется верить, что голос мой не дрожит от холода, чтобы еще больше не смутить девушку, и самому не казаться слабым, но выходит откровенно плохо.       Уизли делает пару вдохов, словно готовится пробежать пару километров, как минимум.       – Почему ты не любишь Криса Дожа? – даже в темноте можно заметить, как искрятся синие глаза Розы.       Отвернувшись, я пинаю ногой небольшой камень под ногами. Я не был готов к этому вопросу, но знал, что когда-нибудь мне придется объясниться с ней о ситуации в библиотеке.       – Роза, а почему он тебя так волнует? – я задаю мучавший меня давно вопрос. А куда ты ходила после отбоя?! Понимаю, как будет смотреться мой вопрос со стороны, но ничего не могу с собой поделать, остается лишь прикусывать язык, чтобы не произнести это вслух.       – Он не волнует меня! – Роза утыкается лицом в воротник мантии, из-за чего ее голос звучит приглушено. – Мы в тот момент только познакомились, когда ты решил накинуться на него. Он же даже ничего не сделал, Джеймс. Мы разговаривали просто, а ты его спровоцировал.       – Ты откинула меня магией в другую сторону, – если уж она хочет вызвать во мне совесть и услышать извинения, что я помешал ей общаться с парнем, то почему бы не напомнить ее поступок?       – Ты откинул меня на стеллаж с книгами, было больно вообще-то. И обидно.       Блять.       И вправду, я поступил как подонок по отношению к кузине.       – Один – один, – мне не хочется говорить ей и вообще задевать снова тему Дожа. Кажется, что прошел час, пока я подбираю слова, в итоге произношу: – Дело не в тебе, Роза. Нет, конечно, и в тебе тоже, ты моя кузина и я скорее спрыгну с Астрономической башни, чем позволю Дожу подойти к тебе чуть ближе положенного.       – Ты помнишь, что это моя жизнь?       – Да. И нет, даже не думай сейчас говорить, что я лезу в нее, я же просто оберегаю тебя от сомнительных личностей.       Именно поэтому ненавижу тот факт, что у меня много кузин.       – Если говорить о сомнительных личностях, то ты давно в пролете.       Звучит так двусмысленно, что мне хочется расхохотаться. Давно в пролете. Как обычно.       – Даже не начинай, – я убираю руки в карманы толстовки. Ну, да. Не сложно понять, что имеет в виду Роза. Я же такой плохой, я же мерзавец и поступаю отвратительно с людьми и девушками в частности. Пофиг как-то!       – Я не услышала ответ.       Я останавливаюсь, повернувшись к ней лицом.       – Ты серьезно не знаешь?       – Нет, с чего бы мне знать?       Да с того, что это, блять, все вокруг знают! Знают, почему мы терпеть друг друга не можем и с чего началось наше соперничество. Перемотай назад два с половиной года, и я, наверное, так глупо бы не поступил. Не позволил бы себе влюбиться, хотя, что я несу, если это зависит не от меня. А от гребаного сердца!       – Мы с Дожем… окей, мы были влюблены в одну девушку. И она встречалась с нами двоими одновременно.       Слова слетают быстро и легко, и мне уже не так больно признавать, что кто-то мог водить меня за нос, обманывать, предавать и в итоге выбрать не меня.       Что в нем может быть лучше, чем во мне?!