Когда опадут листья

      Пламя вновь меня захватывает с головой, и я не могу ему сопротивляться.       Только выйдя из тени школьного двора я утопаю в осенних лучах солнца. За последние дни оно настолько редко появлялось на небе, что мне кажется – я разучилась щуриться от его ярких лучей. Сегодня погода льстила своим теплом и светом, отгоняя подальше мрак и дождь. И не будь у меня проблем, я бы обязательно провела день на улице.       Тихим эхом по Хогвартсу несется звон колокола, и я ускоряю шаг. Я не считаю хорошим пропуск уроков, но это единственный шанс поставить жирную, сухую до трещин на пергаменте, точку без чужих ушей и глаз.       Наверное, я спятила, решившись на это, потому что другой причины не вижу. Проклятый гнев подбирается медленно к сознанию, затмевая все намеки на разумность. Это так очевидно.       Я ступаю по мощенной тропинке, утопая в желтоватых листьях деревьев. И думаю, думаю с особой жестокостью. Когда треклятая Роза выплюнула весть о том, что я ей завидую при Джеймсе, во мне зародилась паника. Несправедливое замечание кнутом прошло по моей гордости и чувству ненужности. Я завидую. Завидую Розе. А она не держит зла. Душная и отвратительная Роза Уизли. И откуда взялась эта зависть? Нет, не так, почему она имеет право так говорить обо мне?       Несмотря на хорошую погоду, я все же ежусь от небольшого ветерка, пока расхаживаю мимо дальних теплиц. Когда стеклянная дверь тихо открывается, я прячусь между каменного ограждения. Высокая тень профессора Долгопупса медленно направляется к замку. В руках он несет большой горшок, наверняка с очень особенными растениями. Невилл коротко оглядывается в сторону теплиц, и я пригибаюсь еще больше, но, к счастью, внимание профессора заслуживают только, бьющиеся об окна теплицы, лианы.       Я теряю надежду увидеть ее, когда со стороны третьей теплицы тянется вереница первокурсников. Их уроки еще сокращены, и заметь они меня вне школы, непременно может последовать ссора. Каждый год появляется парочка деятельных детишек с не здравой мыслью однажды стать старостами. Я почти плюю на землю от этой мысли. Быть старостой. Еще чего! Никогда не стану кем-то похожим на Розу. Я ей не завидую. Она должна мне завидовать.       Мне приходится снова затаиться, выискивая глазами кузину, но первокурсников сегодня ведет Томас, и мне хочется настучать ему по голове: когда не надо он крутится рядом с Розой. Они скрываются за колоннами, больше не представляя мне угрозу. Я жду еще несколько минут и спускаюсь по каменным ступенькам в сторону озера.       Может, удача меня сегодня не оставит. Кто-то же должен начать разговор и сказать все, что накопилось. Видимо у кузины еще не переполнен кувшин, и она не собирается со мной разговаривать. А я уже не могу думать и молчать. Это убивает меня. Вдруг проблемы никакой нет и я ее выдумала? Может Розе просто нравится меня унижать?       Промокшие кеды неприятно шлепают по мокрому песку, ногам очень холодно, но я не обращаю внимания на это, пока не дохожу до пристани. Недалеко качается корабль Дурмстранга – говорят, на корабле очень темно и сыро, не знаю, как там можно жить. Но я бы хотела побывать на нем и посмотреть, как живут ребята из Дурмстранга. Я знаю, что там был Альбус; меня немного задевает то, что он не позвал меня и не рассказывает ничего. Но, разумеется, у них у всех своя личная жизнь и они не должны делиться ею со мной. Это тоже бесит меня, нужно очень много времени, чтобы привыкнуть и принять это.       Я кидаю в воду несколько камней, отчего расходятся большие круги, и редкие капли долетают до меня. Где-то здесь должен быть Гигантский кальмар, обычно он всплывает на поверхность в солнечные дни. Мне редко удается застать его, и, кажется, сегодня я посмотрю, как он плещется в воде. Однако, когда поверхность воды начинает дребезжать, я замечаю другое движение. Поднимаясь по тропинки от хижины Хагрида девушка изредка оглядывается по сторонам.       Ее темная мантия ничем не отличается от сотни школьных мантий, но я знаю, что это идет Роза. Сложно спутать ее. Недолго думая, я выбрасываю отставшие камушки в озеро, и начинаю бежать к удаляющейся Розе.       Солнечные лучи скачут по окрестностям и бьют меня в глаза, но когда я вижу их отражение на волосах кузины, то замедляю шаг. Волосы Розы схожи с ослепительным блеском золота, иначе и сказать не могу. Злоба вновь клокочет в груди: среди всех моих кузин только Роза пробуждает у меня жестокие чувства обиды и зависти. Мои рыжие волосы не имеют и сотой доли той красоты, что рассказывают о моей бабушке. Даже в таком ничтожном сравнении я оказываюсь в проигрыше. Вокруг меня все настолько красивые, что я не дотягиваю. Очень просто сказать, что я красивая, но остальные так не думают.       – Роза, стой!       Девушка оборачивается, не успев скрыть удивление вперемешку с паникой. На какую-то долю мне хочется позлорадствовать и почувствовать удовлетворение от того, что Роза боится меня.       – Я хочу поговорить.       Словно догадываясь, с чем это связано, она хмурится. Я вижу, как на ее лице проступает мрачность – это может быть и тень от солнца, но пусть будет все-таки не светлая сторона Розы.       – Извини, мне нужно идти, – Уизли делает два неловких шага назад, будто они спасут ее. Но я не готова отпустить кузину без боя. Нужно разобраться с этим вопросом раз и навсегда, потому что иначе я потеряюсь и буду жить в невесомом состояние.       Почему она этого не хочет? Ей доставляет удовольствие мое ранимое положение? Разумеется, да.       – Нет, – в голосе появляется упрямство, с которым обычно я общаюсь с отцом. – Мы поговорим, а потом ты пойдешь.       Роза глубоко вздыхает и отводит глаза, видимо решая достойна ли я ее внимания.       – Может, уже начнешь?       Я настороженно осматриваю кузину, не решаясь что-либо сказать. У меня были заготовлены сотни фраз, способных разбить ее черствое сердце и сделать меня сильнее, но все они растерялись по пути. И я не знаю, что ей сказать. Признаться, что я ей завидую – кем стану тогда? Она ведь скажет, что я эгоистка. Я не могу признаться, потому что не хочу ей завидовать, хочу отделаться от ее идеального образа в голове, с которым всегда соревнуюсь, чтобы стать лучше. На деле же ничего не выходит. Кажется, что Роза с каждым днем переходит границы, ставит новые рекорды, и я не успеваю за ней. Где-то внутри кто-то шепчет, чтобы я остановилась и перестала бороться, но я не могу. Меня прибило на мертво к стенду с колдографией Уизли. Либо ты будешь лучше, либо никем.       Признавать свою ничтожность самое худшее, что можно сделать.       – Я… Я хочу знать, с чего ты решила, что я тебе завидую, – слова легко сходят с языка, и я только смотрю как кузина поджимает губы.       Какое-то время она молчит, предпочитая сохранять свою невозмутимость. Меня это бесит. Правильная и хорошая Роза Уизли. Разве может она говорить правду в лицо? Может сломать образ хорошей дочки?       – С твоего поведения, – тихо произносит Роза. – То, как ты ко мне относишься. А ведь я не сделала тебе ничего плохого.       – А я тебе, что плохого сделала?       Не единожды я прокручивала в голове последние годы, когда Роза все чаще стала мелькать в моем сознании. Я не сделала ей ничего! А она забрала у меня Ала, маму, Джеймса… Даже плюшевого дракона, который мне не был нужен, но он был моим, а мама отдала его Розе. Вся моя жизнь подчинена ее идеальному образу: отличница, староста, красавица… Пример для подражания, и ведь никто не хочет сказать мне, что не обязательно следовать по ее пути и быть хорошей для всех. Я иду, наугад переставляя ноги по ее следам в вязком болоте, а в итоге не получаю ответа. Я не стану ей, не стану лучше, и чем больше я пытаюсь, тем больше кажусь глупой, невежественной и эгоистичной девочкой.       – Ты очень грубо со мной разговариваешь, – она только пальцы не начинает загибать. – Не упускаешь возможности задеть меня, вечно ловишь на слове и перевираешь. Ты ведешь себя, как маленький ребенок.       Роза останавливается, и я вижу, как она хочет еще что-то сказать. Давай, пусть говорит. Я маленький ребенок? А она кто тогда? Что я сделала, чтобы она так говорила? Вспомнила, что когда-то я ее обидела, она же имеет язык, могла осадить, возмутиться, сказать, что я не права. Но Роза всегда молчала и соглашалась, а виновата постоянно я. А я даже не могу вспомнить, когда в последний раз обижала ее. Уизли ведь и не представляет сколько я слышала в свой адрес неприятных шуток и упреков, высказываний и просто взглядов, которые выбивали из под ног землю.       – И кто из нас обиженный ребенок? Кто помнит все это? Почему тебе так хочется видеть меня в плохом свете? У меня могло быть плохое настроение, личные проблемы! – я не сдерживаюсь и топаю ногой, только это никакой пользы не несет. Роза не папа, который растрогается и сделает так, как я хочу, а пожухлая трава приглушает удар и его не слышно. Жалкое зрелище. – Мне вообще нет до тебя дела.       Гриффиндорка наклоняет голову. Спокойно, рассудительно. Рассматривает меня так, будто я единственный экземпляр доисторического червя, и ей нужно меня изучить.       – Лили, твое свинское отношение ко мне видят все, а ты по-прежнему убеждаешь себя, что это я плохая, – Роза поправляет застежку мантии. – Давай просто сделаем вид, что все хорошо, и не будем друг друга трогать. Оставим все в прошлом.       Возможно, ее предложение имеет смысл, но я не могу с ней согласиться. Конечно, оставить все в прошлом! Она же не понимает, как мне сложно бороться с мыслью, что она лучше во всем. Она хоть раз задумывалась, что на каждое мое слово в ее адрес есть причина? Хотела ли разобраться с ней? Нет! Ей было удобно, как и Джеймсу, думать, что я сама по себе плохая девочка, которая только и ждет, что ее все будут любить.       – Временное перемирие удел слабых, – я подхожу к ней ближе, смеряю ее неприязненным взглядом. И в груди растекается тонкая радость, что и она может быть слабой. – Тебе кажется, что ты права, но, на самом деле, нет.       – Чего ты хочешь? – неожиданно резко бросает Уизли.       Нет, не так быстро. Я же еще не все сказала. Мне хочется раздавить ее также, как давили меня. Чтобы она чувствовала опустошение, гребаное чувство страха быть отвергнутой и ненужной. Роза должна заплатить за то, что вытягивает из меня мою уверенность и силу.       Я хочу видеть ее настоящие эмоции.       – Прекрати делать вид, что ты лучше всех.       В глазах Розы загорается незнакомый мне огонек.       – Я не считаю себя лучше, – она снова начинает оправдываться. Сейчас скажет, что я себе выдумала. Нет, это она себя выдумала. Она ненастоящая, она неискренняя, она слабая. Она не я!       – Ты все для этого делаешь. Готовая помочь, молчаливая, вечно успешная и правильная, ни лишнего слова, ни непорядочных действий. Где же твое добро? Ой, его же нет!       – Лили, – мое имя звучит как отвращение ко всему живому. Она просто его оскверняет. – Если тебе хочется меня ненавидеть, пожалуйста. Только это не сделает тебя счастливой.       И она уходит. Просто уходит. Роза Уизли снова оставляет последнее слова за собой. Она же только что сказала мне, что я сама во всем виновата и страдаю из-за этого. Что я несчастливая. Да что она может знать о моем счастье?! Как она может судить меня и делать вид, что святая и праведная? Я задыхаюсь возмущением. Сердце выпрыгивает, заглатывая вредный дым моей уязвимой души. Я хотела остаться при своем мнение, заявить о себе и поставить точку, показывая Розе насколько она не такая хорошая. А в итоге снова оказываюсь в месте, где она может мне указывать.       Мне снова плохо, она снова побеждает и уходит с высоко поднятой головой. Идеальная до мерзости с кисло-молочным привкусом, присыпанная сладкой пудрой Гермионы. А я вновь эгоистичная девчонка, решившая поднять самооценку за ее счет. Разумеется, зачем же тратить свое драгоценное время на меня, ничего непонимающую девочку с завистливой сущностью внутри.       Я наполняю легкие воздухом и кричу так, чтобы услышала не только она, но и все вокруг. Только рядом никого нет, и никто так и не поймет, что Розочка редкостная тварь.       – Да что ты понимаешь! – ее спина становится невероятно прямой, словно в нее вбили серебряный кол. Я бегу за ней, зная, что она остановится. – Идеальная, вылизанная до совершенства любимая дочь! Чего ты ждешь? Жалости?! Пожалейте меня бедную, на меня много свалилось. Все чего-то хотят от меня! Никто не понимает! Да с чего ты взяла, что особенная? Такая же как и все – наивная, глупая, ничто из себя не представляешь. Думаешь, к тебе мир не справедлив? Да у тебя есть все, о чем другие мечтают и видят сны. А ты жалуешься, ноешь и говоришь, что устала от давления. Это не проблема, это твоя блажь, которую никто не может урезонить. Как же замечательная Розочка – аленький цветочек!       Что-то преграждает мне путь: тело сковывает прохлада, а рот больше не издает звуков. Я в страхе распахиваю глаза, не обращая внимание на палящее в них солнце.       – Замолчи, – наконец-то выплевывает Роза, уже не скрывая яростный гнев. – Не смей так говорить.       В ее руке лежит отполированная палочка, она и не думает ее опускать. Страх перекрывает особая волна удовлетворения. Вот она, настоящая сущность Розы Уизли. И как же мне жаль, что этого никто кроме меня не видит. Никто и не поверит мне, а я-то знаю, всегда знала, что за слащавой оболочкой скрывается гнилое червивое яблоко.       Мне совершенно больше не страшно, чем больше вреда она мне нанесет, тем сложнее ей будет. Я знаю, она будет страдать и винить себя, топить в ледяном озере за все, что сделала. И от этого мне становится хорошо.       – Не смей так обо мне говорить.       Она чеканит каждое слово с при дыханием, искренне веря, что я прислушаюсь и уступлю ей партию. Так было всегда! Во всех спорах и скандалах я отхожу в сторону, а тут не могу. Почему я всегда должна быть плохой? Святая Роза ищет причину ненавидеть меня, нагло убеждая всех, что это не так. И ей все сходит с рук.       Прохлада проходит, и я свободно могу двигаться. Ненадолго хватило ее выдержки. Я могу тоже схватиться за палочку и проклясть ее, но падать до ее уровня не хочу. Уподобляться Розе хуже, чем пытаться ее превзойти.       Не сказав больше ни слова, кузина разворачивается и быстро убегает от меня. Мне становится легче дышать, я победила ее. Вот!       Больше ничто не мешает мне и я кричу ей вслед:       – Я не плохая! Ясно?!       Я не плохая! Есть еще она!

***

      Я возвращаюсь в замок, когда убеждаюсь, что уроки на сегодня окончены. Мне не интересно, куда убежала Роза, и уже все равно, что она может пожаловаться Джеймсу и Альбуса, а может даже Невиллу. Она показала себя неидеальную, а значит у меня есть особый козырь в рукаве. И если она еще раз посмеет задеть меня за больное, я разрушу всю ее жизнь одним словом. Слухи быстро расходятся по школе, особенно если в них есть фамилия Уизли. И я понимаю, что это неправильно и с семьей так не поступают, но не я начала эту войну. Пусть это аморально, я буду чувствовать себя сильной и не такой ужасной, потому что Роза подняла на меня руку. А я нет, я уже лучше. Мне не приходит в голову, что я не права или сделала ей неприятно. Она не думала обо мне, считая, что я сама выдумываю себе неприятности. Но она же и не лучше.       Мне кажется будет справедливым, если кто-нибудь узнает о поведении Розы, но я понимаю, что тогда мне тоже здорово влетит от родителей. Ей всегда найдут оправдание и обвинят меня. Я буду ждать и смотреть, что делает она, и если это причинит мне боль, я все расскажу Альбусу. Чтобы он посмотрел и убедился, что я – его родная и единственная сестра, заслуживаю куда больше внимания и заботы.       В общей гостиной шумновато, но когда я вхожу становится тише. Пробегает легких страх, что они все знают о нашей с Розой перепалке. Возможно ли, чтобы кузина все растрепала и выдала себя за непонятную и обиженную леди, а я снова была плохой? Я замираю на долю секунды. А потом вспоминаю, что это не в почете у моей дорогой сестренки. Она ничего и никому не скажет. Но неприятный осадок остается со мной, когда я слышу небольшие шепотки за спиной.       Ладно, это необязательно связано со мной.       Я нахожу взглядом свою команду и пробираюсь между пуфиков и круглых столиков к девчонкам. Они о чем-то возбужденно переговариваются, не замечая моего приближения. На самом деле, мне очень сильно повезло, что Маргарет пригласила меня в команду черлидинга. Я и не думала, что могу быть такой значимой. Раньше мне казалось, что дружба с черлдиниршами невозможна. Наверное, здесь виновата Дикси, вечно повторяющая, что здесь нет места настоящей дружбе. Но что она может понимать, она с ними даже не знакома, а мне хватило несколько дней, чтобы осознать, что они все очень дружны, сплочены и заботливы. Конечно, иногда девчонки позволяют себе обидные шуточки, но я быстро беру себя в руки и понимаю – они делают это не со зла. К тому же, смеются не только надо мной, но и друг другом. Для них это нормально. Я должна уважать их желания и привычки. Мы же одна команда.       – Я думаю завтра будет зрелище, – до меня долетают слова Люсинды. – Второй тур, обещают, что он будет намного опаснее первого.       Я затормаживаю, радуясь, что девочки еще меня не видят, и захожу за стеллаж с книгами (они здесь совершенно не нужны), чтобы прислушаться к разговору.       – Откуда ты знаешь? – я признаю голос Маргарет, но следом за ней говорит Агнет.       – О, она немного общается с Крисом Дожем, – смешок срывается с губ Агнет, и его тут же подхватывают девочки. – Ну, давай рассказывай, как он, этот красавчик?       Я морщусь от их разговора. Думала, они будут обсуждать турнир, я бы могла помочь Джеймсу, а они только и обсуждают мальчиков. Крис не заслуживает такого отношения, чтобы о нем говорили и решали, насколько он привлекателен. Он красив, я знаю, но мне не хочется, чтобы о нем говорили. Меня жутко раздражает, когда речь заходит о нем или моем брате.       – Бросьте, между нами ничего нет, – отшучивается Люсинда. – Просто общаемся, на большее рассчитывать не приходится. Крис теперь шарахается от каждой девушки, как от прокаженной.       – Я вчера видела Мегги Вуд, – Агнет фыркает. – Видок у нее, конечно, не очень! Вы знали, что она начала встречаться с каким-то парнем с Когтеврана?       – У нее есть парень?       – Нет. Жалкая пародия!       Раздается дружный девчачий смех.       – Ну да, после Поттера все считаются пародией.       – Он, кажется, сейчас свободен, – подмечает пуффендуйка.       – Он, кажется, полный мудак.       Маргарет испускает вздох негодования. И мне кажется удачным выйти к ним, но я не могу позволить себе этого. Я могу терпеть, когда девочки опускают шутки в мою сторону, но не моей семьи. Почему-то они еще ни разу не задевали тему Розы. Не знаю, как бы я себя вела: стала бы ее защищать или наоборот поливать грязью, вымешивая на ней всю свою зависть и злость?       – А Крис не говорил, какое будет задание турнира? – я снова таюсь, вслушиваясь.       Люсинда медлит.       – Там что-то… Ой, да не знаю я! С чего Крису говорить мне об этом?       Я позволяю себе легкую улыбку. Раз. Тихий, глубокий выдох. Два. Отойти назад, свернуть за угол. Три. Нацепить незаинтересованную маску на лицо и выйти к ним. Я медленно обхожу стеллаж и выруливаю прямо к девочкам.       – Привет!       Мне прилетает несколько разрозненных приветствий, и я сажусь рядом с ними. Маргарет достает свой блокнот с многочисленными наклейками разных команд по квиддичу и, выждав тишины, начинает объяснять нам завтрашний танец поддержки. Я вспоминаю, как волновалась в прошлый раз, впервые выбегая на сцену и танцуя перед несколькими сотнями людей. Это было невероятно! И пусть у меня дрожали колени, я задыхалась и чуть-чуть сбилась с общего ритма, это было превосходно. Я поняла, что нужная и талантливая, что я тоже могу быть полезной.       Несколько девочек покидают нас как раз, когда я хочу уточнить, почему меня поставили в самый конец танца – на прошлом туре я была во втором ряду. Но я не успеваю задать вопрос, как Агнет Аттвуд обращается ко мне.       – Лили, как у тебя дела?       Ее обеспокоенный тон вызывает у меня смешные эмоции. С одной стороны мне приятно, что они интересуются моими делами, но с другой – я не знаю, почему и с каких пор ее это волнует.       – Все хорошо, – не считая, что я недавно «поговорила» с кузиной и теперь должна опасаться, что она расскажет все родным, а я не успею это остановить.       – О, я думаю ты сильно переживаешь и тебе нужно выплеснуть бурю невысказанных эмоций. Ты можешь это сделать, мы тебя выслушаем, – заверяет Агнет, проникновенно заглядывая в мои глаза. – Я все понимаю, это очень сложно.       Я не понимаю, о чем она. Неужели Роза действительно кому-то успела рассказать? Или может нас видели? Меня прошибает неприятный озноб, что меня могут в чем-то уличить и обвинить. Ну, разумеется, кто-то был там, когда мы ссорились и теперь девочкам интересно, почему это произошло! Они все должно понять правильно, я помогу им это сделать. Конечно же, Роза больше не сможет делать вид идеальной девочки. И ради этого я могу забыть на мгновение о нашем родстве. Разве справедливо, что ей всегда достается все самое лучшее? Пусть хоть один раз она почувствует на себе, какого быть изгоем.       – Я… Я уже выплеснула свои эмоции, и думаю, что…       Но она не позволяет мне закончить.       – Да, это очень ужасно. Мне жаль, тебе нужна сейчас большая поддержка рядом. Даже не знаю, сможешь ли ты завтра выступать с нами.       Девушка подается вперед, невежественно перебивая мои жалкие попытки понять, о чем идет речь. Дело точно не в Розе. И даже будь это так, то я бы точно не стала психовать и бросать единственное дело, в котором нет ее безупречных результатов.       – Агнет, ты не могла бы уточнить, о чем речь? – в горле оседает тягучий ком страха и непонимания.       Она поднимает брови и слегка закатывает глаза. И, видимо убедившись, что я не собираюсь что-то говорить, она вздыхает.       Мне становится не по себе. Что же могло такого произойти? Из-за чего я должна чувствовать себя плохо? Это какой-то розыгрыш.       – Все газеты пестрят о новом статусе Гарри Поттера, – с дьявольской желчью тянет Агнет. Когда-то мое сердце билось с желанием быть похожей на нее. Почему-то я думала, что именно она прообраз той крутой и популярной студентки без громкой и известной фамилии. Не самовлюбленная Дикси, нет, намного больше. И почему же мне всегда нравятся те, кто этого не заслуживает.       – А она не читает газеты, – мерзко вклинивается ее подружка, не успеваю я и открыть рот.       В помещение становится до безобразия тихо, когда я чуть скашиваю глаза по разные стороны. Что же они знают, чего не знаю я? И о чем все говорят?       Агнет тихонько фыркает.       – Я бы тоже не стала верить жёлтой прессе, – она внимательно оглядывает зал. – Поэтому спрашиваю у тебя, Лили, как у очевидца. Заинтересованного лица.       – Я не понимаю, о чем ты говоришь, – я беру себя в руки, желая, чтобы хоть кто-то взял и объяснил мне. Я уже осознала, что в газете было нечто важное, что всполохнуло студентов. И только сейчас я понимаю истинную природу ползущих в мою сторону взглядов и шепотков с утра. Да какая к черту Роза?! Почему я раньше не задумалась об этом, почему не прочитала газету?       – О, конечно, – в глазах Агнет не теплится нисколько разочарования или сочувствия, только кровожадное чувство всепоглощающей силы передо мной. Она бросает без объяснения утренний выпуск «Ежедневного Пророка».       Первая полоса. Разумеется первая. Со дня победы над Волдемортом фамилия Поттер не перестает покидать первых страниц газет и журналов. Только сегодня не о великой победе, не о новых достижениях. Я не дочитываю до конца заголовок, уже зная, что будет дальше. Воздуха становится катастрофически мало. Вокруг раздражающее шептание ребят, треск дров в камине, шуршание страниц… Я соскакиваю с места, как только девчонки собираются еще что-то сказать.       Как они могли? Предатели, лицемеры! Ненавижу! Они рушат мою жизнь, разбивают на мириады осколков мои чувства, душевное состояние и социальное положение. Они ведь обещали мне. Папа обещал!       А Джеймс, Альбус, они знали?       Меня накрывает волна злости на них, на родителей, на всех, кто меня когда-то обижал.       Я гордилась своей семьей. Даже когда мне было плохо, когда меня наказывали, родственники ставили в пример Розу и Доминик – чтобы не происходило я знала точно, что у меня есть дом. Есть мама и папа! А теперь их нет. Они разрушили то, что должно было существовать вечно. Никто из них явно не думал о нас, как мы отреагируем, как будем жить дальше. Даже не спросили нас!       Безумное желание проклясть кого-то вдруг разжигается в груди. С каждым шагом огонь бьет меня по голове, заставляя ступать с ожесточением в адское пекло. В последний раз я чувствовала подобное, когда срывалась на Джеймсе. Что-то не так. Я не хочу испытывать ненависть, не хочу причинять кому-то боль. Но вся моя жизнь несправедливая борьба, где я всегда на стороне плохих ребят. Меня всегда записывают к ним и не важно, что я не плохая. Но я не хочу!       Боль поглощает меня, сердце то замерзает, то вспыхивает, а я все несусь по коридорам, сворачивая раз за разом. Куда, зачем, с какой целью. Абсолютно неважно. Я не слышу ничего в голове, кроме ненависти и злости на родителей. На людей, которых принято считать самыми близкими. Но теперь-то кто они мне? Мы ведь даже не семья больше.       «Разбившаяся ячейка общества – развод Джинни Уизли и Гарри Поттера».       Еще не скоро об этом перестанут говорить. А как мне ходить по школе и смотреть на людей, зная, что они переговариваются за спиной? Сами же родители закроются по разные дома и не вспомнят обо мне. Когда же они вообще обо мне думали?       Ненавижу.       Скрученная слабость в животе перетекает во все тело и ломает меня изнутри. Ничего не формируется в голове, только жгучая злоба. Она душит меня, затягивает веревку на шеи и шепчет, что я никому не нужна. А от этого сильнее хочется плакать и кричать, бить стекла только, чтобы заглушить ее. Найти воды и потушить огонь в сердце.       Воздуха снова не хватает, я бегу, смутно вспоминая, что рядом есть большое окно. Но сил нестись к нему почти нет, и я прислоняюсь к холодному камню и чуть сползаю вниз. Каскад неверия сыплется с удвоенной силой. Кажется только вчера я брала за руки маму и папу и гуляла по улочкам Годриковой Впадины. Было светло, хорошо, по-искренне счастливо. И тогда я не мерила их любовь бесконечными подарками и уступками. Когда же началось это? Почему же мне так плохо от того, что родители не могут жить вместе? Внутри груди засела маленькая девчушка, прячущаяся в углу огромной комнаты и ждущая, когда наконец-то дома будут все счастливы.       – Лили? – кто-то очень тихо приближается ко мне и склоняется. Острые ногти скользят по плечу. Я вздрагиваю, мгновенно переставая плакать. Быть разбитой перед ней еще унизительней, чем перед девочками-черлидиршами. – Все хорошо?       Да, у меня все хорошо! Хочется выкрикнуть ей в лицо и встать в полный рост. Она тоже решила меня пожалеть и «элегантно» дать понять, что я одна, никому не нужная девочка? Или узнать подробности личной жизни родителей? Чтобы распускать слухи и смеяться надо мной.       Мерзость.       Ее я тоже ненавижу, и, ужасаясь от собственных мыслей, я испытываю несравнимое удовольствие, представляя, как острые когти хищника разрывают ее тело на кусочки. Я мерзкая. Но на яд нужно отвечать ядом, а не противоядием. Жалить первым, чтобы тебя обходили стороной и не смели бить.       Будто увидев что-то в моих опухших, но не менее недобрых, глазах нечто плохое, Дикси отпрянывает от меня и что-то хочет сказать. А мне не нужно ничего говорить, я не хочу ее слышать! Ее никогда нет рядом, когда мне нужна помощь. Человек, ради которого я могла пойти на все, что угодно, не ценил этого. Всегда принижал меня, неосознанно унижал и причинял боль. Я искала оправдания ей, уверенная, что все окупится и будет ценится. А в итоге дружила только я. Дикси не нужна я. И мне стоит уже отречься от нее и отпустить, как старое платье или любимого плюшевого медведя.       – Лили, если хочешь, мы можем поговорить, – Чарльстон поднимает на меня темные глаза. Но я не поддаюсь. Пощады не будет. Пламя снова поднимается к горлу и я, в попытке снять жжение, говорю:       – О чем же? Какая я ничтожная, а ты уверенная, красивая и милая девушка? Я это итак знаю, не нужно напоминать мне об этом каждые гребанные дни. Я все знаю! Просто оставь меня в покое. Да, ты лучше, да у тебя все есть, а у меня нет. Да, я глупая и наивная, и я завидую тебе и Розе, потому что иначе не могу. Вы всегда были лучше и напоминали об этом, желая унизить меня. Я понимаю.       Глаза застилает пелена, и я больше не могу контролировать эмоции. Но слезы отчего-то не идут, скрываясь внутри меня ядовитой плетью.       – Почему ты думаешь, что хуже меня? – голос Дикси вырывает меня из мнимой комнаты безопасности, где нет бушующих ветров и шумовых слов окружающих людей.       Из меня вырывается нервный смешок.       – Ты всегда это говорила, показывала, – мне не приходит в голову, что ей может быть неприятно это слышать. Наоборот, я хочу, чтобы все они знали, как превратили мою жизнь в ад. – Тебе не идет это платье, волосы слишком… тусклые, – я передразниваю ее давние слова. Все они сидят в голове и кричат.       Дикси в замешательстве открывает рот. Что же еще она скажет? Я готова, пусть говорит. У меня коленки острые, ноги кривые, а губы вообще тонкой нитью идут. Я некрасивая. Не идеальная Роза Уизли, не очаровательная Доминик Уизли и не такая беспечная, как Дикси Чарльстон! Выжить в неравной гонке конкуренции за право быть лучшей – невозможно.       – Значит, извини, – Дикси скрещивает руки на груди. И будь я в другом состоянии заметила бы ее переменчивое настроение. Я слышу в ее словах только желчную жалость.       Я жалкая.       А она-то какая? Девчонка, которая манипулирует мной. Чтобы не захотела она, я всегда исполняла. Я восхищалась ей больше, чем той же Розой, потому что она не носила известную фамилию, но была идеальной. Моя зависимость в ней была самоубийством и бесконтрольным провалом в бездну океана, где на дне меня ждут клыки зверя. Я искренне верила, что она будет всегда со мной. Я верила и Алу, и Джеймсу, и родителям, а в итоге поняла только одно – только когда ты удобная, ты нужная. А я не удобная! Не нужная!       Жестокость пробивает мое сердце, я сжимаю кулаки так, чтобы ногти вошли глубоко в ладонь и, возможно, растерзали ее до крови.       – Извини, – я кривлюсь, словно съела конфету «Берти Боттс» со вкусом грязи. – Но ты ничтожная, Дикси. Я восхищалась тобой. А ты… Я ненавижу тебя теперь! Ты предательница! Такая же как и все.       – Зачем ты так говоришь? – шепчет Чарльстон едва не плача. Пытается меня разжалобить. Какая же двуличная и лицемерная, а еще смеет меня учить, как правильно жить.       Пламя вновь меня захватывает с головой, и я не могу ему сопротивляться.       – Я хочу справедливости. Чтобы все получали по заслугам.       Роза должна ответить за все, и Дикси тоже. Каждый должен отвечать за свои поступки, и если они сами этого не делают, это сделаю я. Натолкну их на острые шипы, чтобы они наконец-то поняли, что карма всегда все видит и исполняет. Пусть они все страдают.       Я ненавижу их всех.       – Разве станет легче, если ты обидишь человека? – темные глаза Дикси проникают мне в душу и оставляют жгучий след. Еще не скоро он зарастет и покроется холодным бесчувствием. – Ненависть не выход, а только оправдание. Послушай себя, подумай о своих мыслях, что же ты говоришь.       Говорю, как есть. Я устала молчать и делать вид, что все отлично и я со всем согласна. У меня есть свое мнение, я могу его выражать. И никто не смеет меня учить и говорить, что я не права. Что я ужасный человек. Пусть сначала посмотрят на себя!

***

      Звон в ушах дребезжит и заглушает все посторонние звуки. Я сбегаю по холму в направлении Запретного леса. С крон деревьев осыпается несколько листьев, и я, под их мерное падание, проскальзываю между двух стволов, собирая сухую кору на кожаную курточку. Я не чувствую должного страха или адреналина, ступая за опушку Запретного леса. Даже если меня разорвут на части кентавры, съедят акромантулы – я смогу это пережить. Потому что ужас сковывает все мое разгоряченное тело. Меня обкатывает льдом от мысли, что сегодня меня прокляли. Иначе я не могу объяснить то, что сделала. Казалось, что утром я всего лишь хотела поговорить с Розой, а в итоге все усложнила. И Дикси. Она тоже причиняет мне боль, а виновата я.       Почему же всем так просто обвинить меня, не разбираясь? Это несправедливо, а я хочу справедливости, я же гриффиндорка. Разве не об этом слагают легенды о моем факультете? Не об этом твердит самая известная и влиятельная семья Англии? А где гребаная их справедливость?!       Наверное, затерялась по пути ко мне. Я ведь не достойна ее. Я ужасный человек. По сравнению со мной, и Волдеморт лапочка.       Я никогда не хотела быть плохой.       А в итоге делаю все, чтобы стать. Откреститься от блеклого, но крепкого, ярлыка дочери Гарри Поттера. Человека, которого больше нет сил называть отцом. Разве отцы так поступают? Где он, когда мне плохо? Почему он не думает обо мне? Папа хоть раз задумывался, что происходит со мной, интересовался, заботился? Где он был?! Его никогда не было рядом. И даже сейчас я узнаю о их разводе из газет! Вот чего я заслужила, да? Дочь Гарри Поттера, только чертовое имя, которое трудно назвать моим.       Ярость преграждает мне путь, я пробегаю сквозь нее, осознавая, что как раньше уже никогда не будет. Вся моя жизнь разрушена одной статьей в газете. А где письмо, где хоть что-то, где хотя бы мои братья? Ал, Джеймс? Или Хьюго? Даже Роза, она-то наверняка все знала! Праведная и хорошая! Почему она заслуживает внимания и заботы от своих родителей, а я нет? Зависть гложет меня, и я уже не стремлюсь ее подавить, заглушить, остановить… Нет, хочется разорвать нелюбимую кузину на части, растерзать ее плоть, впиться в горло и высосать всю ее кровь.       Как я могу об этом думать! Что со мной происходит?       Палочка оказывается в руках по инерции. Главное, чтобы никто не оказался у меня на пути. Пусть лес будет абсолютно пустым, без единого признака жизни. Я боюсь навредить кому-то. Произношу громко и отчетливо первое заклинание, крутящееся в голове. От красного луча кусты впереди меня взлетают вверх, разлетаются по сторонам, едва не задевая меня. Я снова пускаю стрелу заклятия, очищая тем самым себе путь. Попадись мне сейчас зверь, он бы не ушел живым.       Я настолько гнилая, что позволяю мыслям летать в голове, протаптывать тропинку к сердцу и верить, что так правильно.       С пеленой в глазах я заскакиваю на очередной холм. Кроссовки становятся сырыми и грязными, но уже так все равно. Я тоже грязная. Вся.       – Бомбарда! – жуткий хрип срывается с моих губ, и, после вычерченного в воздухе круга по часовой стрелки, прозрачный луч попадает в гигантское по своим размерам дерево. С его вершины кто-то слетает, но я никого не вижу. Еще один луч, за ним столп искр и слабое трепыхание пламени. Удар за ударом, чтобы высвободить весь гнев, прорвать долбаную плотину грязи и ненависти в своей душе в надежде, что это возымеет эффект.       Я не сразу замечаю, как массивная ветвь побитого дерева наклоняется, трещит и с глухим стуком падает в нескольких метрах от меня. Ударная волна сталкивает меня с холма, и я прокатываюсь вниз. Руки интуитивно закрывают голову, я поджимаю колени к себе и кричу, что есть мочи.       Я умру, я умру, я умру!       Кажется, что я скатываюсь по ветвям и кустарникам целую вечность до того, как тело останавливается на краю, Мерлин ведает какой, поляне. Чувствую как по позвоночнику бежит холодок и меня парализует мысль, что могу не встать. Я пропала, я умерла, мне плохо! Кто-нибудь, помогите! Но голос сиплый, сломанный больше не кричит, не зовет на помощь, зная, что здесь никого нет.       Я ненавижу всех. И себя.       Повернувшись на бок, ожидаю скрученную невыносимую боль и ломку в теле, но, к счастью, ее нет. Но ногу я все-таки подвернула. В шеи идет пульсация и хруст, но я же еще думаю, чувствую, значит жива. Подняв медленно голову, первое, что вижу – окровавленные коленки с грязной травой и какими-то шипами. От вида крови к горлу подкатывает тошнота, и я опускаю голову на холодную землю. Из-за обилия высоких деревьев даже не вижу неба, лишь редкими прорезями идут всполохи синего и розового. Скоро солнце сядет. Чертовщина!       Я с большим трудом сажусь на колени – сухая трава и листья впиваются в кожу еще сильнее – и закрываю лицо грязными ладонями.       Боль прожигает все тело и опустошает меня. Я не чувствую ничего, кроме мысли, что сегодня могла закончить свою жизнь. И из-за чего? Из-за людей, которые не сделали ничего, чтобы я думала о них. Они все токсичные, они все неправильные, они все злые, и делают все, чтобы и я стала такой. Вины моей нет, я этого не чувствую. Но и злость, кажется, отпустила меня.       Пропахала я своим тело немного, но этого хватило, чтобы пробудить во мне что-то помимо злости. Я встаю и зажигаю огонек на конце палочки. Поход в лес больше не кажется такой хорошей идей, но не пойти я не могла. В голове сидело пламя с желанием испепелить все на своем пути, и я понимала, что могу действительно навредить окружающим. А вдруг на пути бы оказался Альбус или Джеймс?       На темной поляне, пропитанной вечной сыростью, я нахожу поваленное дерево. От них бы держаться теперь подальше, но я осторожно плетусь к нему, стиснув зубы. Колени ужасно саднит от ран и всей грязи, что засела в них. Я с трудом наступаю на левую ногу. Может, это Агнет меня прокляла, ведь она хотела, чтобы я не выступала завтра.       Новые гольфы полностью порваны. Это единственное, что вызывает у меня горечь.       На ресницах скапливается влага и я начинаю моргать, периодически задерживая глаза закрытыми.       Лучше бы я упала в обморок и на мои поиски отправили отряд Авроров. Может, тогда бы семья вернулась, и родители бы снова были вместе, ради меня.       Когда я ноготками зацепляю ткань гольф, промокшую и уже изрядно засохшую кровью, жжение усиливается. Я могу подцепить какую-нибудь болезнь. Заболеть или даже умереть. Вот всем будет потеха и радость.       Треск веток за спиной парализует меня. Палочка выпадает из рук и гаснет. Папочка, пожалуйста, где ты, помоги. Подрагивающие губы открываются с желанием кричать, но звуки глохнут, выдавая только испуганный скулеж. Гриффиндорская отвага забивается в пятки, и я не могу ничего с собой сделать. В ноге растекается невыносимая боль, будто в нее вгоняют раскаленный кол, но я все равно ее вытягиваю и сползаю с импровизированной лавочки. Она меня не спасет. Если это хищник, он почувствует запах крови. Господи, сегодня полнолуние или нет?       Шаги. Это точно шаги человека. Они все ближе и ближе. Внезапно становится светло. Значит, волшебник. Это может быть преступник, желавший отомстить папе. Я слепо щупаю траву вокруг себя, отыскивая свою преданную волшебную палочку. Но вряд ли она может мне помочь.       Шуршание и треск со всем рядом, я различаю тихую ругань, и когда свет от «Люмуса» бьет в глаза, я зажмуриваюсь и начинаю дико кричать, в попытке спугнуть нападавшего. Снова ругань, уже испуганная. Я не останавливаюсь кричать, хотя в горле все пересохло. Пусть кто-нибудь услышит, придет на помощь. Пожалуйста, Мерлин.       Огонек немного слабеет, и я чуть-чуть открываю глаза. Надо мной возвышается высокий человек в темной мантии. Я не вижу его лица, и может это к лучшему. Сейчас меня убьют, да точно. Вот обратная сторона детей Гарри Поттера: вам всегда угрожает опасность. Ну, чего же он медлит?       Палочка в руках незнакомца поднимается вверх и от нее отплывают три светящихся шара. Становится сразу светло.       – Твою мать, Поттер, – я признаю в мужском голосе Скорпиуса Малфоя и замираю.       Малфой.       Чертов Малфой. Ходит по Запретному лесу.       Он что творит? У меня же чуть сердце не остановилось. Когда уже закончится самый ужасный день в моей жизни?!       Я снова начинаю кричать, но уже не от испуга, а от… Мне становится так плохо внутри, что я не могу остановиться. Горло колит и жжет, я хриплю, почти бьюсь в конвульсиях, пока меня не обкатывает ледяной водой. Это остужает пожар внутри и даже после теплого воздуха, согревающего меня, мне становится значительно лучше.       – Что ты здесь делаешь, Лили? – Малфой впервые называет меня по имени без отвращения и усмешки. Это помогает. Я закрываю в себе зачатки бушующего шторма и призываю разум взять вверх. Если он здесь, я в безопасности. Да, точно, мне ничего больше не угрожает. – С тобой все хорошо?       – Д-да, – с губ срывается бессвязный лепет.       Ко мне подлетает один из шаров, а после слизеринец садится рядом и осматривает мою ногу. Я вздрагиваю, когда он обхватывает лодыжку тонкими пальцами и осматривает ее.       – Тебе нужна помощь медиковедьмы, – он осторожно опускает мою ногу, осматривая, где еще есть увечья. – Я не особо силен в целительстве.       Звучит, будто он извиняется передо мной за это. Я размазываю слезы по щекам, успокаиваясь. Хоть кто-то сегодня не кричит на меня, не унижает. А просто хочет помочь. Насколько же все у меня плохо, что помощь слизеринца Малфоя для меня кажется самой лучшей в жизни.       – Может позвать кого-то? Позвать Ала? Джеймса? – Скорпиус заглядывает мне в глаза. Я мотаю головой. Объясняться перед ними у меня уже просто нет сил. Скорпиус протяжно вздыхает и как-то отчаянно произносит: – Ладно, тогда нужно идти. Давай.       Я в страхе закрываю глаза, меня все еще не отпускает ужас, парализуя все конечности. Я не смогу идти, пусть лучше зовет Ала и Джеймса. Но он этого не делает. Скорпиус, совершенно неожиданно, берет меня на руки, удобнее обхватывает так, чтобы не тревожить мою ногу. Мне приходится бороться с противоречием, но все же руки сами обхватывают его шею, чувствуя жар.       И как так получилось, что из всех людей помогает мне именно Скорпиус Малфой?       Видимо слабость, паника и весь проблемный день дают о себе знать. Последнее, что всплывает у меня в сознание – высокие шпили Хогвартса, утопающие в лучах закатного солнца.

***

      Еще до того, как открыть глаза, я слышу негромкие голоса, но не разбираю ни единого слова. В горле пересыхает, но просыпаться не хочется. Тогда на меня навалится все разом, я снова не выдержу одна.       Одеяло оказывается несравнимо тяжелым, точно не моим. Я начинаю ворочаться, и голоса стихают. Вместо бордового полога в спальне Гриффиндор глаза утыкаются в темный потолок замка. Я на кровати. В воздухе витает горький запах зелий. Это Больничное крыло. В левой ноге все еще отдает боль. Мне бы очень хотелось верить, что это все был кошмарный сон, но на деле же жгучая реальность. Я почти ухожу с головой под тяжелое больничное одеяло, когда на кровать кто-то садится. Но не успеваю посмотреть, как с другой стороны делается тоже самое.       – Лили, – меня осторожно трясут, и я откидываю от лица одеяло. – Как ты себя чувствуешь?       – У тебя что-то болит?       Джеймс и Альбус наперебой сыплют вопросами, едва удерживаясь, чтобы не осмотреть меня всю с ног до головы. Хорошо, что они здесь.       – Воды, – хриплю я и выдаю кашель. Джеймс встает и быстро наливает из графина на тумбочке воду. Я жадно ее пью и падаю обратно на пуховую подушку. – Мне лучше.       Братья переглядываются, хмурясь. Я знаю, что последует дальше. Они начнут ругать меня. Снова. Да, я заслуживаю этого.       – Больше никогда так не делай, – неожиданно произносит Джеймс и берет меня за руку. – Если хочешь выплеснуть эмоции, лучше сделай это на нас, но не сбегай в лес.       В краях глаз собираются слезы, я держу их, пока Ал не начинает гладить меня по волосам. Всхлипывая, я пытаюсь различить силуэты мальчиков сквозь слезы, но выходит не удачно, и я выдергиваю руку, закрывая лицо. Мгновенная забота от них не делает мне лучше. Они заботятся обо мне, но почему-то не тогда, когда мне нужно. Заботятся всегда, мерзко напоминает внутренний демон, разбивая мне сердце.       – Я испугалась, – тихо произношу, всхлипывая. – Я решила, что могу кому-то навредить. А я не хочу этого делать. Меня что-то звало туда и говорило, что я не должна держать этот адский огонь в себе. Что со мной?       Альбус грустно улыбается.       – Ты перенервничала, Лили. Твоим эмоциям нужен был выход. Это нормально, не волнуйся.       Как можно не волноваться, когда помнишь все свои мысли в тот момент?       – Я хотела причинить боль, я думала об этом… Я… – мне не дает закончить Джеймс, заключая в объятия. Я утыкаюсь в его грудь, сминая рубашку в большую клетку. От брата пахнет терпким кофе и ванилью, а дальше идет запах травы и средства для полировки рукояти метлы. Наверное, у него была тренировка или он просто летал. Его теплые руки нежно гладят меня по спине, успокаивая. Начавшаяся вновь истерика глохнет, забиваясь в дальний угол.       – Простите, что я вам не сказал о разводе родителей, – Альбус отвлекает меня от приятных запахов Джеймса, вынуждая поднять голову. Слезы возвращаются, как только я вспоминаю чертову статью в «Пророке». – Не знал, как сказать и думал, что они сами вам напишут, расскажут.       Джеймс качает головой, сильнее прижимая меня. У нас не будет больше семьи. Мы не будем больше вместе. Мама и папа наверняка не разговаривают друг с другом, а еще будут перетягивать нас на свою сторону. Так же обычно делают взрослые и умные люди? Им совершенно все равно на нас, детей.       – Я не хочу, чтобы они расставались.       Старший брат отстраняется от меня и прикусывает язык.       – Возможно, так будет лучше. Понимаешь, они тоже люди и имеют право жить так, как хотят. Если им будет комфортно друг без друга, то мы не вправе их осуждать и заставлять.       – Но у нас семья!       – Лили, – Ал спокойно встречается со мной взглядом. – Мы не перестанем быть семьей. Мама и папа останутся нашими родителями, они будут рядом с нами, только в разных домах.       – А если у них появится новая семья? Мы будем им не нужны, – слова ранят сердце. Если папа или мама решат, что новые дети лучше? А если я стану им не нужна? Вдруг… Они ведь не думают обо мне, что я испытываю, как ощущаю их разрыв. Почему они не пришли и рассказали все сами, заранее?       – Не говори так, малышка, – Джеймс целует меня в лоб. В коридоре слышны торопливые шаги и звон стеклянных колбочек с зельями, и я понимаю, что это идут ко мне. Джеймс укрывает меня одеялом и осторожно говорит: – Кажется, сейчас нас выгонят.       Мне так не хочется, чтобы меня оставляли одну. Будто демоны кружатся вокруг, ожидая, когда я останусь одна. Они нападут на меня, снова вынуждая следовать за ними и испытывать страх и ужас от своих мыслей. Я не хочу так больше, мне не понравилось быть жестокой. Не хочу оставаться одна. Но братья встают с постели.       – Спокойной ночи, Лили, – успевает пожелать Ал, и его накрывает отцовской мантией Джеймс. Их тела скрываются под мантией-невидимкой за секунду, как в палату входит молодая медиковедьма с подносом в руках.