«Никогда» это очень громкое слово.
Карта Мародеров показывает два имени, и только это останавливает меня от немедленных действий. Лучше говорить о таком без свидетелей. Хотя Джеймсу бы не помешало узнать тоже. Но это уже не мое дело. Я топчусь на месте, скрытый вечерней темнотой коридора и небольшой статуей колдуна. Хочу сбежать отсюда пока не поздно и обо всем забыть. Но это трусость. На душе гадко, как никогда. И переживаю, конечно, не за себя, а за кузину. У Лили играет воображение. Мне очень хочется в это верить. Но перед глазами стоят нервно дрожащие губы и покрасневшие глаза сестры, убеждающие меня в достоверности слов. И чем больше я об этом думаю, тем меньше остается сомнений. Я никогда не понимал, зачем студенты каждый год подливают друг другу любовное зелье на день Святого Валентина, но не чувствовал неприязнь или ненависть. Мне было безразлично. Это могло быть даже смешно. Но теперь во мне только злость. Она неприятная и чужеродная, топящая меня в своем океане. Мне сложно о чем-то думать. Не знаю, отчего больше по телу бегут мурашки – беспокойство или холод, но я растираю руки и немного согреваюсь. Подходящий к концу сентябрь принес с собой и первые холода, заставив студентов достать утепленные мантии и перчатки. В замке тоже стало холоднее, не нагретый камень и ветер студят помещения, отчего многие уже побывали в Больничном крыле с простудой. Я и сам успел простыть, но сейчас это не имеет значения. Отстраненные мысли о замке и погоде тормозят мои переживания, и я немного теряюсь. Но страх все равно витает рядом и больно кусается. Скорей бы это все закончилось. Роза выходит из Больничного крыла, легко прикрывая дверь, и прикладывает ко лбу руку. Я не знаю, что она может сейчас чувствовать. Может быть, ей как никогда плохо, и ее выворачивает наизнанку. Или она счастлива, купаясь в иллюзии своих чувств. И если это так, то я не знаю, как ей выходить из глубин чужой лжи. Еще час назад я волновался об экзаменах по Рунам и Истории магии, а теперь не вижу даже призрачного завтра. Не понимаю, почему мир еще не остановился, а в факультетских гостиных привычное оживление. Для меня рухнули не колонны, держащие шаткий мир, а сама вера в людей. Вчера они были неприятными комариками над головой, а сегодня превратились в жестоких и мерзких крыс, так и грызущих уже потонувший корабль. Я бы мог быть их личным крысоловом, отлавливая одного за другим, но не хочу марать о них руки. Каждая мысль вызывает у меня неприятное ощущение, словно кто-то настойчиво водит пенопластом по стеклу. Беспокойство растекается по телу, сковывая конечности, и я не понимаю, как все еще нахожусь в здравом уме. Та правда, которая мне открылась, не поддается объяснению. Она абсурдна и аморальна. Мне страшно думать об этом, и я не представляю, как окликнуть кузину и рассказать ей об этом. Я сам не могу в это поверить. Все еще сомневаюсь. Но я не вижу никакого оправдания или аргумента против… Не могу даже подобрать слов! Крысы они и есть крысы. Я могу сочиться ядом на них, но теряю всякую уверенность в себе и в правде, когда вижу Розу. Единственное, что мне кажется здравым – это желание развернуть сестру к себе, встряхнуть за плечи и смотреть в ее глубокие глаза, ужасаясь тому, что там может быть. А потом сделать хоть что-нибудь, чтобы Забини и Булстроуду это не сошло с рук. – Роза! – я сглатываю, когда она испуганно оборачивается. – Альбус? Что ты здесь делаешь? – Роза сокращает расстояние между нами за три шага и ждет ответ. Моя потерянность слишком очевидна. Я даже не решил, что скажу ей. Прокручиваю в голове откровенный разговор с кузиной, но ни одно слово не подходит к ситуации. Сердце разрывается от ужасной правды, потому что Роза этого не заслуживает. Никто такого не заслуживает. Имею ли я право говорить об этом? Могу ли я быть уверенным, что это правильно? Мысли горят, не желая останавливаться. Нет никакого рационального решения. Во мне только эмоции, желающие прорваться наружу и устроить ураган. Все, на что меня может хватить, это озвучивание жгучей правды, от которой Розе будет плохо. Плохо будет и мне. Но я не смогу ее поддержать и сказать, как она хороша, чтобы она не смела даже думать о плохом. Меня просто сковывает каждое громкое слово в мыслях, и я понимаю, что не в состоянии повторить их перед родной Розой. – Хотел проверить Джеймса, – мне не хватает решимости признаться ей прямо сейчас. Лили даже не подозревает, насколько сильно она ошиблась, передав эту эстафету мне. Ну, кто я такой, чтобы говорить Розе об этом? Разве она заслуживает знать, как с ней поступили? Как можно сказать родному человеку, что он больше не будет прежним, ведь им просто поигрались? Можно ли убедить человека, что его чувства для кого-то повод посмеяться над его слабостью? Это невыносимо! Я не знаю, за что взяться, куда идти. Не знаю, как смотреть теперь на Скорпиуса, и стоит ли лично разбираться с Булстроудом. Смотря на Розу, появляется желание мстить, но в душе я понимаю, как низко я упаду и стану таким же, как они. Не знаю, что мне делать. Хочется найти человека, который примет за меня верное решение. Но его просто нет. И я сам должен сказать Розе об этом, о том, что ее чувства иллюзия, что она попала в сеть коварного и беспринципного урода. Но не могу! Я просто не способен разбить иллюзию кузины, пока не зная, что кроется в ее сердце. Я чувствую на себе ту жестокость, которой способен подвергнуть Розу, рассказав ей, поэтому не готов говорить. – Он еще без сознания, – шепчет Уизли, заламывая руки. Я открываю рот и тут же закрываю. Джеймс не та тема, о которой я хочу поговорить. Я волнуюсь о нем не меньше, чем Роза, но сейчас неприятности брата кажутся обыденными, приукрашенными и смехотворными. Боггарт не самое сложное задание из всех, что были на Турнире, но почему-то для Джеймса это оказалось фатальным проигрышем. Не знаю, насколько это заденет гордыню брата. – Но медиковедьма сказала, что с ним все хорошо, – она поджимает губы, – Просто неудачная встреча с боггартом. Я хмурюсь и выдыхаю. – Да уж, – бегло осматриваю вечерний коридор и пытаюсь поддержать разговор. Что угодно, лишь бы не о чувствах. – Мне даже стало интересно, какой у него страх, если он потерял сознание из-за этого. – Скелеты, – морщится Роза, содрогаясь. – Скелеты и туман. – Откуда ты знаешь? – Джеймс сказал, – почти недовольно отвечает она, будто пытаясь скрыть это. – Почему он тебе это сказал? – Потому что я его спрашивала. Я удивляюсь, даже не задаваясь вопросом, как выглядит мое лицо, на котором, кажется, проступает весь спектр существующих эмоций. – С каких пор Джеймс делится с тобой своими страхами? – чуть-чуть, но я испытываю колкость в груди оттого, что даже у Розы отношения с Джеймсом лучше, чем мои. Она явно знает о нем больше, практически все, и меня это начинает пугать. – И вообще своей жизнью? Роза озадаченно хмурится. – Мы же одна семья, а не посторонние люди, – она проговаривает это таким тоном, словно я подорвал ее доверие или задел неприятную тему. Роза выглядит недовольной, хотя и пытается это скрыть. Но я даже не понимаю, что не так с моими вопросами. Я не думал, что они общаются так близко. Это неприятно осознавать и, конечно же, признавать. Мы же с Джеймсом так не можем, но видимо проблема действительно во мне. – Ладно, допустим, – я поднимаю в примирение руки, но остановиться сыпать вопросами не могу. – Но зачем ты пришла сейчас в Больничное крыло? Уже поздно. – Хотела узнать, как Джеймс. – Тебя даже не было на трибунах, – я стараюсь понять ее, но что-то все равно убегает от внимания. – Поэтому и пришла. Это уже запрещено? Я не могу выдержать ее укоризненный взгляд, но лучше такой, чем взгляд раненого котенка. Котенка, которого то и дело жестоко пинают, и никто не пытается защитить. Даже я сам. Как я мог пропустить это? Почему не заметил и допустил? Я же только и думал, как предотвратить нападки на Розу, а выходит, что ничего не смог сделать. – Может, тебя проводить? – предлагаю я, когда понимаю, что нахожусь на грани: желание скрыть правду переплетается с мыслью о необходимости это сделать, и они на пару так громко стучат в голове, что я практически не могу думать. – Ты ведь в башню Гриффиндора? Роза кивает слишком медленно, сомневаясь. Я беру ее под локоть, и мы выходим из коридора Больничного крыла. Молчание нагнетает мои сомнения, но нарушив его, я буду чувствовать себя еще хуже. Мне кажется, что Роза о чем-то догадывается, но ничего не спрашивает. Пока. Сомневаюсь, что ее хватит надолго. У меня нет заготовленной речи и понимания, как говорить. На моих руках только оголенная правда, которую я не могу даже подтвердить. Но я не сомневаюсь в правдивости слов Лили. Таким не шутят. Лестница начинает менять направление, и мы останавливаемся в проеме, не успевая заскочить на ступеньки. Уизли посматривает на наручные часы и ежится от холода, натягивая рукава свитера на ладони. Я и сам замечаю, что озяб до дрожи и переступаю с ноги на ногу. Все-таки в коридорах вечерами значительно холоднее, чем днем. Кузина смотрит на меня с интересом и волнением, но я не могу удержать зрительный контакт и отворачиваюсь. Лестница возвращается вовремя. Я первым делаю поспешные шаги и почти не замечаю, как оказываюсь на следующем этаже. До башни Гриффиндора остается чуть-чуть. Нужно только решиться. Будь я гриффиндорцем, было бы проще. – Ал, что случилось? – Роза сама выводит меня на нужную тему, перехватывая мою руку. Я прокашливаюсь, ощущая участившееся дыхание. Вот и шанс, чтобы все рассказать. Но что потом? Страдания Розы будут и моими страданиями. Слова застревают в горле. Есть ли у нее капельки чувств к Скорпиусу, ее настоящих и не поддельных? Стоит ли мне раскрывать ужасную правду и разбивать Розе сердце, если она чуть-чуть влюблена в него? Хотя нет, если бы она была влюблена в него, то никакое зелье ни на что не повлияло бы. – Я кое-что узнал. Это не самое приятное и касается одного человека. – Обо мне? – настороженно спрашивает Роза, но улыбается, будто ей даже интересно. – Что-нибудь обо мне? Ал! Я чувствую в груди тяжесть, словно во мне несколько тонн бетона, который медленно застывает на палящем солнце. Я хочу облегчить ей жизнь, но понимаю, что сделаю намного хуже. И так и не решаюсь. Да будь я проклят! – Нет, – мотаю головой, – О другом человеке, но я не могу об этом сказать. Это не только моя тайна. Мне кажется, что она обидится на меня, как сделала бы Лили, и все-таки заставит рассказать ей правду. В какой-то степени я этого хочу. Но Роза не давит вопросами, только улыбается: – Хорошо, я понимаю. Меня пугает ее спокойствие, но с другой стороны: а чего я ждал? Роза даже не подозревает о подлитом ей любовном зелье и искренне верит, что поступает неправильно. То ли себя обманывает, то ли Скорпиуса, и даже мысли не допускает, что обманывают ее. Мерлин, бедная Роза. Мне так ее жаль. Нужно разобраться с этим поскорее.***
Голова кружится от большого количества информации. Неспокойный сон оставляет на мне неприятный отпечаток, который не смывается даже холодным душем. Так прочно во мне сидит тревожность. Я одеваюсь непривычно медленно, растягивая каждую секунду в надежде, что кто-нибудь из однокурсников проснется и займет мое время. Я был бы рад поговорить с кем угодно, кроме Скорпиуса, даже если обычно они вызывают у меня раздражение. Но в субботу все спят, выползая из спален ближе к обеду. Может это и хорошо. Я бросаю взгляд на кровать друга и чувствую, что он уже не спит. Скорпиус начинает ворочаться в постели. Мне тяжело смотреть на него, поэтому я быстро выхожу из спальни, надеясь, что он все-таки останется досыпать. В гостиной прохладно и темно. С моим появлением несколько светильником вспыхивают приглушенным зеленым светом, но ярче не становится. Атмосфера давит на меня, а я и не сопротивляюсь. Заняв место у камина, я закрываю глаза. Но отключиться от мыслей, хотя бы на полчаса, не получается. Было столько подсказок и возможностей понять, что Булстроуд и Забини что-то замышляют, но я пропустил их все. Предпочел не замечать, подавшись на уговоры Розы. Ее оптимизм и вера в людей оказались напрасными. И Скорпиус тоже хорош! Я не должен на него злиться. У меня нет сомнений, что он об этом не знал. Но он общался и с Ингрид, и со Стэнли. Это ужасает меня, злит, вызывает неприятные мысли. Все-таки есть вещи, над которыми я не властвую. Например, страх потерять друга, разочаровавшись. У каждой уверенности есть обратная сторона, и именно она подталкивает на сомнения. Нужно поговорить и с Малфоем, но я не уверен, что в этом есть смысл. Меня ждет либо разочарование, либо небольшое успокоение. Но любой исход будет знаменовать конец нашей дружбы, потому что кто-то из нас точно не сможет простить предательство или недоверие. Я сижу, не двигаясь, полчаса. Завтрак наверняка уже начался, и я могу подняться в Большой зал, но желания это делать нет. Там я увижу Розу, и снова придется увиливать от правды, потому что я не могу что-то изменить. Сейчас не могу. Со стороны женских спален разносятся громкие шаги и резко останавливаются на пороге гостиной. Я напрягаюсь. Ощущение неприятностей сидит в груди, разрастаясь моментально, когда я убеждаюсь в своей догадке. Насмешка судьбы. Или это проекция мыслей. Неважно. Я не знаю, какая сила держит меня в кресле, но меня переполняет желание соскочить и накричать на нее. – Доброе утро, Альбус, – пропевает Ингрид и садится напротив меня, перекинув ногу на ногу. Не слышу в ее словах издевку, но меня это не успокаивает. Она причастна к ужасному поступку по отношению к моей сестре. Я бы мог простить ее за любые слова обо мне, но Роза – поистине лучшее, что со мной происходило. И я никому не позволю ее обижать. – Желаю тебе самого ужасного дня, Забини, – я сжимаю губы, исподлобья наблюдая за невозмутимостью девушки. Ингрид вскидывает брови. – Спасибо. У меня не было на него планов. Меня не удивляет ее ответ. Меня не удивляет она сама. Но мне искренне сложно смотреть на нее и понимать, что она навредила моей сестре. – Уже исполнила все свои планы? Она морщится, недовольная моим вопросом, но она сама подсела ко мне. Сама начала разговор. И если я не могу рассказать правду Розе, не могу поговорить со Скорпиусом, то хотя бы выскажу все ей. – Исполнила, – коротко бросает Забини, и меня выводит это из себя. Да как она вообще может так спокойно разговаривать со мной! И все это время, пока Роза ходила потерянная, запутавшаяся в своих чувствах, Ингрид спокойно спала и радовалась жизни. Наверное, она потирала руки и прыгала от радости перед своим дружком, зная, как сильно страдает Роза. – В тебе есть хоть что-то человеческое? – я поддаюсь вперед, прижав согнутые локти к коленам, и почти дышу яростью. – Не отравленное больным восприятием жизни? Лицо Ингрид дергается и теряет весь свой уверенный шарм, которым так и пылала Забини до этих слов. Она пытается улыбнуться, но выходит только жалкая гримаса, так не сочетающаяся с алыми губами. И я понимаю, что испытываю слабое удовлетворение от мысли, что ей неприятен этот разговор. – Я отвечу за тебя: нет. И не может быть. Потому что то, что ты сделала, не имеет оправданий. Это не человечно, это, блять, совсем не по-взрослому. Смотреть на Ингрид смешно и горько одновременно. Она больная, неправильная, прекрасная снаружи и гадкая внутри. Не понимаю, что и кому она пытается доказать, вечно следуя своим избитым правилам, которые у меня вызывают неприязнь. – О, так ты знаешь, – она пытается выглядеть властной, но я вижу, как мои слова задевают ее, выворачивают наизнанку. – Удивительно, что Лили рассказала именно тебе. Хотя это объяснимо: милый и заботливый Альбус на страже своей сестры. Лили хотела бы, чтобы и за нее так переживали. Я слышу в ее словах упрек, но она не может судить меня, когда сама поступила неправильно. Пусть говорит, что хочет, но я не позволю ей остаться безнаказанной. Роза обязательно узнает, кто подлил ей любовное зелье, и сама решит, что делать с Забини. – Тебя не задевает, что Булстроуд решает свои проблемы твоими руками? Уголки ее губ опускаются. Да, это точно неприятно слышать. – Это не твое дело. – Ошибаешься. Роза моя сестра. – Тебя не должны волновать мои взаимоотношения со Стэнли, – строго чеканит Ингрид. Я понимаю, что не смогу ее убедить в чем-либо. Ингрид не пробиваемая. Если она не считает дружбу с Булстроудом чем-то отвратительным, то мне разговаривать с ней не о чем. – Что, нисколько не стыдно? – захожу с другой стороны. – Спорить с совестью я буду в одиночестве, Альбус. И ты вряд ли узнаешь об этом. – Ты ничтожная. Неправильная. Гадкая. Ингрид вспыхивает, словно получает удар хлыстом, и дрожит от злости. – Это может считаться похвалой, но такой мелочной. Ничтожная в стаде ничтожных, – она шипит, делая прерывистые паузы, и даже теребит подол юбки, заметно нервничая. – На Слизерине ведь других не водится. Ты ошибся факультетом, милый. К концу речи она спускается к своему излюбленному приторному тону, от которого меня коробит. – Я очень хочу тебя проклясть, но не сделаю этого, – я поднимаюсь, не переставая смотреть в ее глаза. Слова слетают раньше, чем я о них думаю. Но это и хорошо. Я не хочу ей угрожать, тем более не упаду до ее уровня и не буду мстить. Я просто хочу, чтобы она поняла, что не все поступают, как они. Забини морщится. – Потому что можешь получить ответ. – Нет. В отличие от тебя у меня есть принципы. Я не буду проклинать девушку. Она сощуривается и начинает неистово смеяться. Ее смех вызывает у меня чувство схожее со страхом и опасностью. Я не пытаюсь ее остановить и не боюсь, что в гостиную кто-то войдет и заметит ее в таком состоянии. Забини и сама может решить свои проблемы. И чужие тоже. – У мужчин нет принципов, – она выплевывает это, не задумываясь, кому и что говорит, видимо окончательно стирая грань разумности своих слов. – Есть только выгодные ситуации, ради которых они забывают обо всем моральном. Твои слова ничего не стоят. Осуждаешь меня? Пожалуйста. Ненавидишь? Никто не запрещает. Вот только не смей задевать мои принципы, если понятия не имеешь, кто я. Может быть, я и не знаю настоящую Ингрид Забини, но точно знаю, кем она пытается стать. И каждый ее шаг приравнивается к катастрофе, принося окружающим только страдания и страх. – И какие же у тебя принципы? Опоить любовным зельем девочку – принцип? – я прищуриваюсь, понижая голос. – А как же женская солидарность? Я не знаю, что именно вызывает у Ингрид такую реакцию, но уже начинаю жалеть, что не закончил разговор раньше. Никакого смысла он не несет, только ухудшает ситуацию. Забини соскакивает с кресла, разъяренная и, кажется, обезумевшая от моих слов. Ее глаза рыщут по всей гостиной и не могут остановиться. Я думал, что изучил Ингрид, и знаю, как выглядит она разбитой, но сейчас передо мной другая Ингрид. Раненная моими словами, униженная сама собой и совершенно потерянная. Может, она и не хотела причинять вред Розе. Но причинила, оправданий ей все равно нет. – Замолчи, – предупреждает Забини, сжимая кулаки, но к палочки не прикасается. – Я не твоя однокурсница, которая спустит тебе эти слова. – Правда режет глаза. – В чем твоя правда? Я хмурюсь. Мне не хочется с ней разговаривать и вспоминать позже ее красное лицо, сияющее от... слез. Мне неприятно это осознавать, но Ингрид впервые показывает свои эмоции, которые многие считают постыдными. Это уже не игра, в которую она искусно играет. Это маска, слетающая с ее лица и образа. И, наверное, ей будет тяжело с этим смириться. – По всей видимости, ты свято веришь в свою невиновность, – говорю я, понимая, что уже выпустил пар, и на месте злости появилось гребаное сочувствие к Ингрид. – И пытаешься оправдаться. – Поттер, – шипит она, раскрасневшись еще больше. – Ты еще маленький мальчик, и сейчас для тебя мир черно-белый. Но я скажу тебе: мир серый, и найти в нем цветные пятна практически невозможно. Черт. Снова ее гребаная, невыносимая философия, будто она разбирается в чертовой жизни. Но ей семнадцать, и она ничем не отличается от меня, разве что своими поступками. – Ты уводишь тему. – Нет же, – Забини качает головой, немного успокаиваясь. – Я не отрицаю, что подлила любовное зелье твоей сестре. Но не тебе меня судить и решать, как я к этому отношусь. – Хватит играть в прятки с самой собой, Ингрид, – с досадой говорю я. – Ты не такая плохая, какой хочешь быть. Но и не святая, чтобы тебе все прощали. – Я разве просила прощения? – Да, твои глаза говорят за тебя. – Неужели? – она театрально ужасается и поворачивается лицом к противоположной стене, где висит зеркало в массивной серебряной раме. – Ничего не вижу! – Проговори еще раз все то, что сказала мне, и увидишь. Бросив последний взгляд на девушку, я молниеносно выхожу из гостиной и, как только вход в нее закрывается, приваливаюсь к холодному камню. Я видел слезы Ингрид, обычные, такие, какие видел у Лили и Розы. И это страшно. Не понимаю, что могло из моих слов так ее задеть. Видимо, я больше не смогу злиться на нее, не упрекая себя в том, что задел ее больное место, чем бы оно ни было. Да пофиг.***
Мадам Пинс провожает меня настороженным взглядом и, кажется, теряет ко мне интерес, но я все равно первым делом прохожу мимо стеллажей с научными статьями по чарам, легко перебираю несколько журналов, и направляюсь в отдел зельеварения. Надо найти что-нибудь о снятии любовных зелий. Лили права, я не могу сидеть, сложа руки. Но спустя три внимательно перечитанных книги, во мне просыпается разочарование. Сложно найти что-то стоящее без каких-либо ориентиров. Я не хочу еще раз видеться с Ингрид и узнавать, какое зелье она подлила Розе, хотя сомнений, что она скажет правду, нет. Еще через десять минут я окончательно закрываю все книги, расставляя их по местам, и выхожу из библиотеки. Но так и не решаю, чем заняться. Я знаю, что меня ждет Скорпиус, чтобы идти в Хогсмид, но я боюсь подойти к нему и сказать, что не пойду с ним. Это так неправильно. Скорпиус мой друг и прежде, чем что-либо о нем думать, я должен поговорить с ним. Но я боюсь. Боюсь, что после у меня не будет друга. Это очень предательская мысль, и после нее я даже не могу назвать себя его настоящем другом. Между нами было многое, и многие хотели нас поссорить, однако мы всегда оставались друзьями. И вот сейчас я вынужден выбирать между плохим и еще худшим. Два страха слились в один, но каждый по отдельности страшен намного больше. Я боюсь за Розу, и понимаю, что буду выглядеть предателем, если продолжу общаться с Малфоем, как прежде. И боюсь потерять Скорпиуса, потому что, после Розы, он самый близкий человек для меня. Он не виноват! Я уверен в этом, пусть Лили утверждает обратное. Да даже, если бы Забини прямо сказала, что Малфой сам предложил им такую изощренную месть, я бы отрицал и защищал его. Но в глубине души мне обидно, и за Розу, и за себя. Чем больше проходит времени, тем сильнее становятся мои опасения. Предательские мысли блуждают в голове и вынуждают им верить. Мне сложно принять решение, но еще сложнее поверить в лучшие качества Малфоя, чем не поверить словам родной сестры. Пусть Лили может быть предвзятой, сейчас она, возможно, права, и стоит усомниться и в Скорпиусе. Скорпиус мой друг, а Роза сестра. Я, разумеется, всегда выберу кузину, но и отказаться от друга не могу. Нам непременно нужно поговорить. Но я трус. Я не могу решиться, страшась разрушить нашу дружбу, но понимаю, что мое молчание может быть намного губительнее для каждого. Я задумчиво слоняюсь по почти пустым коридорам Хогвартса, пока меня не окликают. Резко, настойчиво и немного раздраженно. Черт. – Альбус! – Элен перехватывает меня в коридоре третьего этажа и настойчиво тянет за собой, пока я не начинаю сопротивляться. – Я похожа на человека, который будет бегать за тобой по чужой прихоти? – Нет, – мягко отвечаю я, не торопясь задавать вопросы. Злить Элен я не хочу, не узнав, в чем дело. – Еще бы, – цокает староста, – Тебя ждет Скорпиус в вестибюле. Да чтоб его! – Он послал тебя? – Нет, – она удовлетворенно усмехается. – Это я послала его ко всем чертям, но ты попался мне на пути. Пришлось сказать. Она выглядит даже дружелюбной, но пытается это скрыть за маской раздражения и недовольства. На меня и на Скорпиуса. – Прости, – покаянно произношу я, понимая, что спуститься к Скорпиусу все же придется. – Спасибо, что сказала. Нотт не торопится уходить, хотя ее уже ждут подруги. – Вы что поссорились? Ее вопрос режет меня без ножа и злит. Неужели это так очевидно для нее? – Нет. Я забыл про Хогсмид, – немного грешу я. – Врешь, – бросает Нотт и, кажется, понимает меня даже лучше, чем я сам. – Даже не думал. Элен сощуривается и не верит моим словам, но убеждать ее я не собираюсь. – Слушай, Альбус, мне нет дела ни до тебя, ни до Малфоя, – она тычет указательным пальцем мне в грудь. – Но я знакома с ним с детства, и знаю, что ты его лучший друг. И если у тебя появились более важные дела, чем дружба с Малфоем, то стоит подумать: была ли вообще дружба? – Мы не ссорились, – с трудом выговариваю я. – Просто… – Не оправдывайся передо мной, Альбус. Мне неважно, какая кошка пробежала между вами. Я только хочу, чтобы Скорпиус не чувствовал себя одиноким и... Не таким, как все. – Элен, я обещаю, что мы останемся с ним друзьями. Легкий кивок. Беглая, невзрачная улыбка. Я даже сам не верю себе. – Постарайся не предавать Скорпиуса. Для него очень важна ваша дружба. Элен спокойно смотрит на меня и, наконец-то, уходит, поднимаясь на следующий этаж. Мне становится неприятно от своих мыслей, а слова Нотт только разжигают неприязнь к себе. Для меня тоже важна дружба со Скорпиусом. Очень. И я очень хочу, чтобы все мои плохие мысли о нем оказались ложью. Больше не медля, я спускаюсь по главной лестнице, но на последних ступеньках сбавляю ход. В вестибюле творится хаос, и я с трудом могу вырвать из толпы спешащих в Хогсмид студентов, Скорпиуса, привалившегося к мраморной колонне. Сердце стучит громко. Хочется вот прямо сейчас схватить его, развернуть к себе и трясти, спрашивая об одном и том же, пока он не даст честный и устраивающий меня ответ. Я подхожу к нему, набираю в легкие воздух, но ничего не говорю. Хочу, но смотря на Скорпиуса, у меня возникает отвращение к своим мыслям. Как я могу сомневаться в нем? Как позволяю себе думать, что он мог опоить мою сестру зельем? Он ведь мой лучший друг, я должен верить в него. Это разумно. Но сомнений все равно больше. Малфой фокусирует на мне взгляд и немного хмурится. – Что случилось? – Все хорошо, семейные проблемы, – быстро отвечаю и киваю на входные двери. – Пойдем быстрее. – Ладно, – он смущается и тоже хочет что-то сказать. – Я уже решил, что мы типа поссорились. Я легко качаю головой, ни подтверждая, ни опровергая его предположение. Чувствую, что мы действительно с ним поссоримся. Скорпиус молча разворачивается и направляется к выходу, я следую за ним, немного расслабляясь. – Сначала зайдем в «Сладкое королевство», – предлагает Скорпиус, плотнее затягивая слизеринский шарф. – Нужно купить сахарные перья для Нотт, чтобы она не сильно злилась. И, наверное, куплю ей драже «Берти Боттс» в качестве бонуса. – Какой ты добрый, – бормочу без энтузиазма для того, чтобы Скорпиус ничего не заподозрил. – Не удивлюсь, если заколдуешь конфеты так, чтобы все были со вкусом рвоты. Скорпиус смеется, отмахиваясь. – Это твоя идея. Так Элен и передам. – Она будет в восторге, – я фыркаю, и на этом наш разговор завершается. Мы проходим через кованые ворота, пропускаем мимо себя стайку шестикурсниц и размеренно плетем ногами по булыжнику. Мне не комфортно рядом со Скорпиусом. Не так, как с Розой. Я переживаю, что все, что я знал о Малфоя до этого, окажется пылью в глазах и абсолютной ложью. Этого не может быть, ведь Скорпиус множество раз доказывал, что мы лучшие друзья и никогда не предадим друг друга. Но сейчас я не могу отделаться от мысли, что «никогда» это очень громкое слово. Иногда оно проходит мимо или просто теряет свой смысл. – Как ты можешь дружить с Булстроудом? – помедлив, все-таки спрашиваю я. – Он же ублюдок. Скорпиус хмурится и прикусывает губу. Пожалуйста, пусть он согласится. – Стэнли нормальный, – отвечает Малфой с заминкой. – У него было сложное детство: осужденный отец, больная мать, недружественный Слизерин. Его нельзя назвать популярным или интересным. Значок капитана он получил за свои старания, а из близких друзей только Забини. – Это не оправдание его поступков. Малфой медлит. – Стэнли может быть грубым и взрывным, но... Тебе не понять его. Я усмехаюсь. – Потому что я – Поттер? Он молчит, но мне и не нужны его слово. Все и так ясно. Скорпиус никогда не говорил этого прямо, но сейчас я слышу в его словах некий укор за то, что я и Джеймс родились в известной и влиятельной семье, и нам легче достигнуть чего-либо, потому что мы – Поттеры. Ни Малфои, ни Нотты, ни Булстроуды, а Поттеры, поднявшие над магической Англией знамя победы над режимом Волдеморта. Так было всегда, никто не ставил наши заслуги впереди фамилии: кто мы такие, чтобы о нас говорили ни как о детях Гарри Поттера? Общество постоянно будет вспоминать подвиги Гарри Поттера и говорить о нас, как о его детях, а не отдельных личностях. И пока есть дети Пожирателей смерти, а общество настороженно за ними наблюдает, мои однокурсники будут винить меня и мою семью в своих проблемах. Я сочувствую им и знаю, что это неправильно перекладывать ответственность с их родственников на них. Но у Булстроуда нет, и не может быть, оправданий или поблажек, даже если бы он был сиротой. Сложности в его жизни не дают ему право портить жизнь другим. Я выдыхаю, поджав губы. – Вот в чем суть, Скорп, дело не в фамилии, а в самом человеке. – И что он тебе сделал? – Скорпиус останавливается и ждет от меня ответ, но я не собираюсь об этом говорить. – Альбус. Мотаю головой и молчу. Я знаю, что не смогу рассказать ему, что произошло с Розой и почему он должен перестать общаться со Стэнли, потому что только Роза имеет право разглашать это. Лили никому не скажет, и я сделаю также. – Не важно. Я возобновляю шаг и, кажется, что иду быстрее обычного, потому что Скорпиус, догнав меня на развилке перед Хогсмидом, тяжело дышит. К счастью, он молчит. Возле магазинчиков Хогсмида уже собрались студенты, громко решая, куда идти сначала. Хорошо, что «Сладкого королевство» находится в центре деревни, так больше шансов, что мы не пересечемся с кем-либо из однокурсников. Я вижу, что Скорпиус о чем-то думает, бросая на меня удивленные, опасливые и странные взгляды, но молчит. Мне становится душно от мыслей, которыми не могу с ним поделиться, и радуюсь, что мы, наконец-то, дошли до лавки сладостей. Первым захожу в магазин и начинаю бродить между рядов лакомств, ловко лавирую между покупателями. Малфой делает покупки в одиночестве, даже не обращая на меня внимания. Это хорошо. Хорошо, что он чувствует, что я не готов с ним разговаривать. Мне сложно даже смотреть на друга, потому что у меня есть два состояния: либо я виню себя за ужасные мысли о нем, либо виню его за то, что он общается с Булстроудом. Сейчас это кажется самым отягчающим обстоятельством. – Ал, – Скорпиус буравит меня взглядом, как только отходит от кассы. – Давай поговорим. Кивок у меня получается робкий и едва заметный. Да, пора бы поговорить. –Ты злишься на меня? – Есть немного, – признаюсь я и замираю, боясь посмотреть на друга. Скорпиус выдыхает. Медленно и спокойно, будто давно готовился к подобному. – Что я сделал не так? – он сглатывает. – Не ты, – качнув головой, я ужасаюсь своими мыслями еще больше. Я действительно виню друга за то, чего он не делал? Я сомневаюсь в нем, потому что он дружит с плохим человеком? – Тогда причем здесь я? По правде говоря, он здесь не причем. Но я хочу знать наверняка, что Скорпиус именно тот, каким я его знаю. Что он реально мой друг, а не иллюзия. Я выхожу из «Королевства» и жду Малфоя на крыльце. Он идет следом, придерживая на весу коробочки со сладким. – Булстроуд, – выпаливаю я и вижу, как Малфой поджимает губы. – Я не должен общаться с ним, потому что он не нравится тебе? – Он жестокий, отвратительный урод. – Он мой друг, как и ты. Нет, я не такой, как он. Я отчетливо провожу грань между собой и Булстроудом и ужасаюсь оттого, что Скорпиус действительно может дорожить нами одинаково. Он может общаться с кем угодно, но никогда это задевает мою семью. Если они ему так дороги, то мне с ним делать нечего. Как бы больно мне не было от жгучих мыслей. Скорпиус оправдывает их. Как он только смеет. А ведь еще клялся, что любит Розу. Я не знаю, откуда берется ярость, но сдерживать и скрывать ее больше не могу и не хочу. Если для Скорпиуса важнее Булстроуд, то я тоже имею право начать сомневаться, была ли у нас дружба. Меня накрывает неведомое состояние, которое я пытался скрыть все последние сутки. Я не хотел давить на друга, обвинять его или сомневаться в нем. Это вышло само и теперь не поддается осознанию. Я хочу как лучше, а лучше-то не становится. Не укладывается в голове, что Скорпиус и в правду находит оправдание Булстроуду. И пусть он не знает ничего про Розу и зелье, но он ведь был свидетелем, как тот причинил вред моей сестре. Неужели он не понимает, что это были цветочки? Или, может быть, Лили права, и Скорпиус все знал? Роза. Бедная Роза. Как я мог подумать, что из них может получиться хорошая пара. И ведь я действительно боялся, что она разобьет сердце моему другу. Но сейчас понимаю, что все вышло как раз наоборот. Я выдыхаю. – Роза не любит тебя. И никогда не полюбит. Наверное, я пожалею о своих словах позже, но сейчас я хочу сделать ему так же больно, как было мне, когда я узнал от Лили о любовном зелье, а потом смотрел на Розу и не понимал, как кто-то может причинить ей вред. Пусть и Малфой пострадает. Неправильная, жгучая, отравляющая меня мысль. Но сопротивляться ей уже не получается, к сожалению. – Что? – глухо переспрашивает он. – И не смей больше подходить к моей сестре. Малфой округляет глаза, теряя дар речи. Мне больно смотреть на него и видеть грустные, виноватые глаза, осознавать его страх, но ничего больше не могу поделать с собой. – Зачем ты так со мной? – А как, Скорпиус? Что я должен говорить, притворяться, что все хорошо? – Я не понимаю, о чем ты. – Спроси у своих дорогих друзей, узнай, так ли они дорожат дружбой с тобой, – цежу я сквозь зубы, больше не в силах делать вид, что все хорошо. Все хреново. И я слышу, как трещит по швам наша дружба, которая долгое время была оплотом спокойствия. Я даже не мог представить, что однажды она может рассыпаться, как карточный домик от одного неверного решения. Моего или Скорпиуса. Не важно. Дружбы, кажется больше не будет, во всяком случае прежней. Это не приносит мне облегчения, только глухую, ноющую боль. И поступаю я ужаснее, чем Скорпиус, ведь он не ставил под сомнения нашу дружбу, а я это сделал. Я как зверь, терзающий свою добычу, но не для пропитания, а просто так, бесцельно, чтобы просто помучить ее. И себя. Поддаться глупым мыслям и страдать. Головой я понимаю все, однако внутри, в душе идет война. Горячая и немыслимая. А была ли вообще наша дружба, если я так быстро от нее отрекаюсь?***
Клубы дыма поднимаются вверх и медленно растворяются под потолком. Лили ходит по заброшенному классу и бормочет пересказ параграфа по чарам, изредка бросая на меня заинтересованные взгляды. Я не думал, что она захочет принять участие в варке зелья. Лили достаточно четко дала понять, что ее это никак не касается, и проблемы Розы – это проблемы исключительно Розы. Правда, Лили решилась рассказать об этом мне, и теперь сама мельтешит по классу, желая убедиться, что любовное зелье будет снято. Я терпеливо нарезаю ингредиенты и постепенно начинаю варить зелье, периодически сверяясь с рецептом. В учебнике зельеварения, что мне любезно одолжила Роксана, даже не спросив «зачем», подробно описан рецепт зелья для снятия приворота, но это все равно не кажется мне хорошей идей. Правильно было бы обратиться к профессору Фартинг, но тогда пришлось бы поставить под угрозу мою дружбу с Розой. Ей было бы неприятно, расскажи я кому-нибудь об этом. Да я даже ей самой рассказать боюсь, не то, что профессору. Я не хочу, чтобы это ушло за пределы нашей семьи и тех, кто это совершил. Я считаю, что каждый из них должен понести наказание, но в первую очередь я должен думать о Розе. И я уверен, когда она узнает, она захочет смыть с себя каждую крупинку воспоминаний о любовном зелье и сделать все, чтобы об этом никто не узнал. Надеюсь, стандартный рецепт зелья от любовного приворота поможет. – Когда придет Роза? – сестра садится за парту и поглядывает на меня, перелистывая свой учебник чар. Я озадаченно дергаю плечом. – Хочу убраться отсюда до ее появления. – Она не придет, – под нос бормочу я, пинцетом добавляя в котел несколько ягод омелы. – Подай, пожалуйста, полынь. Я протягиваю руку, не глядя, но Лили не двигается, и мне приходится повернуться к ней лицом. Она медленно наклоняется и передает мне сушеную полынь, морщась. Благодарю и отворачиваюсь. – И когда вы будете снимать действие зелья? – с подозрением спрашивает Лили. Хорошо, что зелье начинает кипеть, позволяя мне сделать оправданную паузы и бросить полынь. Помешать против часовой стрелки и добавить три капли медовой воды. Лили кашляет с раздражением и ждет ответ. Мне нечего ей сказать. Она ожидала от меня чего-то большего, и мне самому становится неприятно от своих бездействий. Но сейчас я могу сделать только зелья, а потом как-нибудь убедить Розу его выпить. Мне придется ей рассказать. Надеюсь, ей будет легче после этого. По крайней мере, она точно будет знать, что не должна ничего чувствовать к Скорпиусу. И каким же я был идиотом, когда думал, что имею право вмешиваться в ее и Скорпиуса взаимоотношения. Радует, что я вовремя остановился. Быть похожим на Булстроуда и Забини я не хочу. – Альбус, – она напоминает о своем вопросе, постукивая пальцами по книге. – Когда я сварю зелье, – бросаю я, вновь вчитываясь в учебник. Что угодно, чтобы не смотреть на сестру. – А Роза? Она не хочет помочь? Я понимаю, что больше не могу увиливать от ответа. Но сказать правду Лили не то же самое, что Розе. Поэтому мне не страшно. – Она не знает. – Почему ты ей еще не сказал? – Лили хмурится, не пытаясь скрыть своего недовольства. – Я не смог, – подавленно говорю и сверяюсь с учебником. Светло-голубое зелье бурлит и превращается в пурпурное. Добавив корень имбиря, я ставлю таймер и убавляю огонь. Все это время я чувствую на себе взгляд Лили, но не могу взглянуть на нее и сказать что-нибудь еще. Я прекрасно понимаю, почему она рассказала именно мне о подлитом Розе любовном зелье, но, наверное, ошиблась. Если она хотела немедленных действий, стоило рассказать Джеймсу. Вот он бы не стал медлить и натворил еще больше дел, но защитил бы Розу. Я люблю Розу не меньше, но не могу сорваться и напасть на Булстроуда. Не хочу иметь ничего с ним. То, что он сделал мерзко. Я могу подумать и, возможно, вычеркнуть из этой истории Забини, потому что вряд ли она это сделала по своему желанию, но Стэнли абсолютно точно виновен. – Не смог? Альбус! Но ведь это твоя любимая Роза, – в голосе чувствуется ревность, но Лили быстро с ней справляется, всплескивая руками. – Я не понимаю, как ты можешь быть спокойным. На твоем месте я бы уже разобралась и с Малфоем, и с Булстроудом, и с Забини. О. Вот я и услышал, как выглядит правильный выход из этой ужасной ситуации для Лили. Я уже поссорился с Скорпиусом и поставил под сомнение нашу дружбу. Это достаточно большая цена, ведь сам Скорпиус совершенно не виноват. Я понимаю это. Но Роза… Когда я думаю о ней, я не могу адекватно реагировать ни на Скорпиуса, ни на Забини. Лили не может обвинить меня в том, что я ничего не сделал, потому что сама она выбрала путь наименьшего зла: она рассказала это мне. – Если я ничего не сделал, не значит, что мне все равно. – Я такого не говорила, – она упрямо поджимает губы. – Я хочу, как лучше. – Я понимаю, Лили. И ценю это, – признаюсь я, чувствую в груди теплоту. Я никогда не считал Лили плохой, но ее отношение к Розе всегда проводило черту между нами, и я, разумеется, был вынужден выбирать кого-то одного. Возможно, я поступал неправильно, бескомпромиссно вставая на сторону кузины. Но сейчас я, кажется, впервые увидел, что Лили может забыть о своей неприязни к Уизли. – Может, вы с Розой сможете помириться. То, что ты здесь о многом говорит. Это первый шаг на пути мира. – Этому не быть, – отрезает Лили, ужаснувшись. – Но… Сестра останавливает меня, скрещивая руки на груди: – Ал, мы не обязаны дружить только потому, что мы родственники. Да, у вас с ней дружба, но это исключение, а не правило. И мы никогда не будем хорошо общаться. – Ты поступила благородно, не став молчать о том, что ее приворожили. И когда Роза узнает, она поверит, что... – Что я изменилась? – взвивается Лили, стукая книгой по столу. – Мерлин, какие вы глупые! Если даже не понимаете, почему я так поступила. Дело не в самой Розе, а в том, что мы семья. Как бы мне это не нравилось. И лучше рассказать правду, чем потом слышать осуждение от родителей за молчание. Она выдыхает, ошарашенная своим признанием, но я вижу, что она давно хотела это сказать. – Ты можешь убеждать себя в этом бесконечно, но я знаю, что ты это сделала с хорошими намерениями, – убежденно говорю я, желая поддержать Лили. – Не потому что так надо кому-то, а потому что это надо тебе. Ты не плохая, Лили. Сестра закусывает нижнюю губу и быстро хлопает ресницами, стараясь не расплакаться. Я чувствую неловкость, и даже мелькает мысль, взять свои слова назад. Но это именно то, что должна была услышать Лили. С каждым днем я все четче осознаю, что мы с Джеймсом были слепы и глухи по отношению к сестренке. И теперь мы пытаемся это исправить. Лили должна знать, что имеет значение. – Я люблю тебя, Лили. Ее губы дергаются в улыбке, и я замечаю, как она поддается вперед, желая меня обнять, но после резко меняется в лице и вопит: – Зелье, Ал! Я едва не падаю со стула, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, и быстро начинаю мешать зелье. Черт. Черт. Только бы все получилось. У нас больше нет времени, чтобы оттягивать это. Роза должна освободиться от оков нежеланной влюбленности, как можно раньше. Листья мяты и веточку лаванды я бросаю в самый последний момент, и внимательно смотрю на то, как они растворяются в яркой жидкости, превращая ее почти в прозрачную. Лили заметно нервничает, крепко держась за мое плечо. – Как понять, что оно готово? – шепчет она. – Через полчаса оно должно приобрести сиреневый оттенок. Чем менее насыщен, тем лучше. – Это так глупо, – морщится Лили, – А если оно будет не пригодно? Вдруг Розе станет только хуже? – Из побочных эффектов только головокружение или кашель. – Но она может отравиться этим? Я качаю головой, чтобы успокоить ее, хотя сам волнуюсь не меньше. Мой уровень знаний в зельеварении чуть выше, чем у Розы, но все равно не достаточен, чтобы сварить зелье шестого курса. Риск есть всегда. – Все будет хорошо. – Звучит не оптимистично. Лили помогает мне убрать в классе и очищает котел после того, как я переливаю зелье в два флакона. Надеюсь, нам хватит и одного, но лучше перестраховаться. Сев на парту, я рассматриваю сваренное зелье через прозрачное стекло и понимаю, что это потребует от меня очень много мужества. Я все еще не решил, как сделать так, чтобы Роза выпила зелье. Если добавить в еду, то оно потеряет свои свойства. К тому же это очень некрасиво снимать действие любовного зелья тем же способом, каким оно было подлито. Не хочу обманывать Розу, даже ради ее блага. – Думаешь, как напоить ее зельем? – понимающее спрашивает Лили и садится рядом. – Будет справедливее, если ты расскажешь ей. Она имеет право знать правду. – Я… боюсь причинить ей боль, – признаюсь я, сжимая в руке флакончик сиреневой жидкости. Лили вздыхает. – Ты ни в чем не виноват, Альбус, – она кладет голову мне на плечо. – Сожалеть должен тот, кто это сделал. Ты хочешь ей помочь, а помощь – это не зло. – Спасибо, Лили. – Пожалуйста. Только не забудь о нашем уговоре: не говори Розе обо мне. Она шустро соскакивает с парты и, собрав свои вещи, выскакивает из класса, плотно прикрыв дверь.
***
Время до ужина я коротаю на школьном дворе, выбрав самую дальнюю скамейку, спрятавшуюся под кроной пожелтевшего клена, листья которого медленно кружатся и падают мне под ноги. Затянутое темно-серыми тучами небо, немного унявшийся ветер и крики птиц притупляют мое беспокойство. Я вдыхаю холодный воздух и ощущаю полное опустошение своих мыслей. То, что звучало утром набатом в голове, спуская цистерну ледяной воды на меня, сейчас только шипит. Приятно и надежно. В окнах гриффиндорской башни вспыхивают первые огни, не смотря на то, что на улице еще довольно светло. Часы показывают половину шестого, но я не тороплюсь возвращаться в школу. Во многом потому, что не знаю, как себя вести рядом со Скорпиусом и стоит ли садиться подальше от него. Может быть, мне лучше сесть за стол Гриффиндора к Лили или Джеймсу. Или совсем не идти на ужин, велик шанс, что меня стошнит даже от вида еды. Но вечно я не могу сидеть на улице и надеяться, что все решится само по себе. Этого просто не может произойти. Со стороны теплиц плывет маленькая фигура, привлекая мое внимание с первых секунд. Я узнаю в ней Розу и пристально слежу за каждым ее шагом, боясь окликнуть. Во рту предательски пересыхает, вновь возвращая меня на круги сомнений, от которых я не могу спрятаться при всем желании. Неприятное чувство саднит в груди и режет тупой пилой с особой жестокостью. Но я бы предпочел, чтобы ее удвоили, лишь бы Роза не страдала от последствий любовного зелья. Я крепко сжимаю руки в кулаки, замечая, что они начинают дрожать. Только я собираюсь позвать кузину, как она сама сворачивает в мою сторону, очевидно, узнав меня. Мысли вновь бьются в припадке в моей голове, и даже воздух больше не может этого изменить. Я знаю, что должен сказать. Я обязан позаботиться о кузине. – Привет, – Роза медлит, не решаясь нарушить мое уединение, но я улыбаюсь, и она садится рядом. – Я была у Хагрида. Он жалуется, что о нем все забыли. – Это не правда, – с трудом выговариваю я. – Ты же его знаешь, – кузина пожимает плечами. – Ему одиноко здесь. – Он может уволиться и переехать ближе к «Норе», родители ему всегда помогут. Роза округляет глаза и улыбается. – Только ему об этом не смей говорить. Обидится. Я смеюсь. Но в душе сидит гадкое чувство предательства. Не могу понять, кого я предаю больше, Розу или себя. Очевидно, что ни я, ни Роза, ни даже Лили больше не будем прежними. Это не может оставить нас без изменений. Мы с Лили, разумеется, не сможем понять все, что придется пережить Розе, осознавая, как жестоко с ней поступили, играя, как марионеткой. Но я точно знаю, что и меня заденут изменения. Я просто не смогу забыть об этой истории и принять ее, как должное. – Ты слышал, о чем говорят старшекурсники? – Роза поворачивается ко мне лицом и сама дает ответ. – Ходят слухи, что Макгонагалл последний год руководит школой. – Ты ведь не слушаешь школьные сплетни. Она легко качает головой, усмехаясь. – Это говорят старосты. И Хагрид о чем-то таком упоминал. – В любом случае, не важно, – отвечаю я, помедлив, – Им обоим пора на заслуженный отдых. – Согласна, – Уизли замолкает на пару минут, которые кажутся мне вечностью. Не смотреть на нее трудно. Не думать о ней невозможно. Однако я почти справляюсь с обеими задачами, бегло осматривая школьный двор. – И все-таки, что с тобой происходит? Я неопределенно веду плечом и поднимаю с земли расписной кленовый лист, чтобы чем-то занять руки. – О чем ты? – Я не слепая, – говорит очевидную истину она, но у меня язык не поворачивается пошутить над этим. – Ты со вчерашнего дня сам не свой. И почему-то все время смотришь на меня обеспокоенным и виноватым взглядом. Что случилось? Мерлин, когда я решусь?! Не могу. Не могу. Не могу. Встряхнув головой, я набираю побольше воздуха в легкие, но нужные слова не вырываются. Но я должен сказать. – Я… Я сегодня поссорился с Скорпиусом. – О. Сожалею. Вы обязательно помиритесь. – Конечно, – серьезно киваю я и чувствую, как потеют ладони. – Но проблема в том, что он не знает, почему мы поссорились. – То есть? – Роза кажется незаинтересованной, но это пока. – Это была косвенная причина, а прямая заключается в… – голос садится, я мотаю головой, чтобы сбросить с себя оцепенение, но грустные глаза Розы не приносят облегчения. – Пообещай, что ты воспримешь каждое мое слово всерьез. Мне нужна ее поддержка. Мне нужно, чтобы она поверила мне и не сочла меня за параноика и человека, который желает ей страданий. Это, конечно же, глупые и не разумные мысли, которые не стоит поощрять, ведь это неправда. Роза бы никогда так не подумала обо мне, но я боюсь потерять ее, сделав сейчас ошибку. Но если я не скажу, то буду винить себя еще больше за бездействие. Лили права, я не виноват в этом, но именно я могу покончить с этой историей и облегчить кузине жизнь. Сестра поступила правильно, возложив это на меня: я люблю Розу и желаю ей самого лучшего больше, чем кто-либо. – Обещаю, – уверенно и проникновенно протягивает Роза и кладет теплую руку мне в ладонь. Становится легче дышать. Она рядом и готова услышать меня. – Мы всегда вместе и друг за друга, не волнуйся. Я смеюсь, но смех кажется надрывным и совсем не искреннем. Слова Розы приятны и взаимны, но сейчас в моей груди наматывают очередной круг горечь и невыносимое чувство собственной безнадежности. Я не оставляю себе шанса остановиться и начинаю. – Для начала, мне очень жаль, что я вчера соврал тебе. Мне хочется услышать от Розы какие-нибудь вопросы, но она молчит, внимательно слушая меня, хотя в этом и нет смысла. Если бы она только знала, о чем я собираюсь говорить, то заткнула бы уши и мотала бы головой. – Это не новость. Ты не умеешь врать мне. Я выдыхаю и на одном дыхании тараторю: – Лили рассказала мне ужасную правду, в которую я сначала не поверил и все еще не хочу верить, но отрицать очевидное не могу. Рука Розы дрожит, и я крепче ее сжимаю, но кузина выдергивает ее и прячет в рукава мантии, словно защищается от меня. Меня настораживает такое поведение, но не кажется удивительным. Еще бы. Если бы меня опоили любовным зельем, то я бы тоже вел себя странно. – И что она тебе рассказала? – холодно протягивает Роза, но не может скрыть опасного волнения. – Это касается тебя и... – И? – Скорпиуса, – имя друга еле слышно слетает с губ и теряется в звуках природы. К моему удивлению, взгляд Розы теплеет, и она больше не кажется раздраженной или желающей что-то скрыть от меня. Я понимаю, что она боится о чем-то мне рассказать и, наверное, думает, что я сам узнал. Но это не так. Сейчас меня волнует только одно. Я больше никогда не буду давить на Розу, чтобы не произошло. – Ты снова начинаешь эту тему, Альбус? Я мотаю головой, как болванчик, и ненавижу себя за свою трусость. Надо было рассказать еще вчера. – Я сожалею, что вмешивался в это и советовал, как поступить. Это было неправильно. Кузина странно морщится, не понимая, с чего такие перемены. – Ты поможешь нормально все объяснить? Я ничего не понимаю из твоих слов. Я сам ничего не понимаю. Единственное, в чем я уверен, это неправильность всего происходящего. Сегодня это должно завершиться. Пальцы сами находят в кармане мантии флакончик с зельем и крепко сжимают его. – Это Булстроуд. И Забини, – вовремя поправляюсь я, не желая снимать с Ингрид ответственность. – Они... Они опоили тебя любовным зельем. Понимаю, звучит абсурдно, но это так. Лили все слышала. Роза громко фыркает и соскакивает со скамейки, круто разворачиваясь ко мне лицом. Она горит праведным гневом и ужасом и, разумеется, не готова в это верить. – Ты прав, это абсурдно. – Ты не веришь? – мне не нужно подтверждение этого, но и молчать не могу. – Лили могла все выдумать! – Нет, это правда, – я медленно поднимаюсь, – Ингрид сама это подтвердила. – Этого не может быть, – Роза подрагивает и бегает глазами по школьному двору, не решаясь ни сбежать, ни упасть на скамью обратно. – Ты сама говорила, что не понимаешь, что с тобой происходит. – Альбус, – она начинает плакать, хватаясь за рукав моей мантии. – Альбус. Образ разбитой, раненой и такой слабой Розы Уизли выворачивает мою душу наизнанку, и я не могу на это смотреть сухими глазами. Мне впервые за сутки хочется действительно разорвать на части Булстроуда лично, испытывая злость, ненависть и ярость, каких никогда не смог бы познать. Это ужасно. Но смотреть на Розу еще ужаснее. Это же Роза, добрая и родная, теплая и светлая. Она не должна страдать. Я не знаю, чего ожидать от нее теперь. Останется ли она той же Розой, которая была рядом со мной с первого дня в Хогвартсе. Мне больно от каждой мысли. – Я не могу… Это же… – Я понимаю, – я крепко обнимаю ее и кладу подбородок ей на макушку, чувствуя как все ее тело дрожит. – Все будет хорошо. Скорпиус, он ни в чем не виноват, конечно же. Только Булстроуд. И он ответит за это, обещаю. Наверное, нужно сказать Джеймсу. – Нет, – Роза поднимает на меня заплаканные глаза и мотает головой. – Он ничего не должен знать. Ты просто не понимаешь... Джеймс он... Это так сложно объяснить, но ему не нужно знать. – Да-да, Джеймс слишком импульсивен и может натворить глупостей, – успокаивающе тяну я, вновь прижимая к себе сестру. Если она не хочет говорить Джеймсу, то так надо. Я не имею права решать за нее. Первые капли дождя падают мне на лицо, и я вздрагиваю, но не решаюсь отпрянуть от Розы. Пока она стоит, прижавшись ко мне всем телом и нервно всхлипывает, успокаиваясь, я чувствую, что делаю все правильно. Все будет хорошо. Она справится. А я ей помогу. – Роза, ужин начался, – я говорю так тихо, что сам не понимаю, где звучит голос – в действительности или в моей голове. – Я не хочу туда идти. Кузина не поднимает головы, из-за чего слова приглушаются, но я слышу их отчетливо, как никогда. – Хорошо. Пойдем на кухню. – Спасибо. За что бы она меня не благодарила, в этом нет необходимости. Я сделаю все, чтобы ей было хорошо.