С чего все начиналось, тем и закончилось.
Я двигаю голеностопом и подавляю болезненный писк. Когда я сбегала с холма, подвернула ногу, но тогда не обратила внимания на это. Я с трудом узнала в прыгающей в озере фигуре Розу и не поверила, но ступор прошел так быстро, что я едва не покатилась кубарем вниз с одной мыслью – она утонет. И ведь почти утонула! И в голове не укладывается, что она прыгнула в ледяное озеро. Это же Роза Уизли, чем только она думала. Внутренне меня переполняет злость на нее, потому что, какого черта, она устроила. Лучше бы голодовку объявила! Честное слово, я в ужасе. Даже не знаю, кто из нас испугался больше, но мои руки все еще трясутся. Мне кажется, что я за несколько минут прожила пару десятилетий и чудом не поседела. Никогда не думала, что буду спасать свою кузину, решившую утопиться. Это самое худшее, что только можно было представить. Меня одновременно и радует, и тревожит, что я оказалась здесь. Рада, что Роза цела, но больше беспокоит мое душевное состояние. Не знаю, как я теперь буду жить с мыслью, что Розы могло не стать. Она мой самый нелюбимый родственник, но я не желаю ей такого. Полно способов пережить трудности, но Роза превзошла все мои ожидания. Блестяще! – Ты из-за Малфоя прыгнула в озеро? – я не решаюсь подойти к кромке воды и кидаю камушки в нее с того места, где сидит Роза. – Нет. – Я думала, что тебе тяжело после любовного зелья, – пожимая плечами, я посматриваю за Уизли. Не хватало, чтобы она еще рванула к воде. Мне не хочется давить на нее и тревожить рану, потому что я понятия не имею, что еще придет ей в голову. – И сложно теперь учиться рядом с… теми, кто это сделал. Вот на кого я зла, так это на всю шайку слизеринцев. И теперь это усилилось. Это ж надо было довести Розу до самоубийства. Даже если она говорит, что это не так, я ей не верю. Одно дело стоять на краю Астрономической башни, а потом спокойно жить, и совсем другое реально спрыгнуть с нее. Это то же самое. Одно дело поверхностные мысли, и совсем другое их реальное исполнение. Ужас просто. Как только она могла до такого дойти? – Дело не в нем, – с заминкой говорит Роза и поднимается с земли. – Накопилось слишком много. Я не выдержала такого давления. Ее ответ меня не удовлетворяет. Я бы немного поняла, если бы она сделала это из-за любовного зелья, но Альбус убедил меня, что с ней все хорошо и она не хочет больше поднимать эту тему. Тогда почему она прыгнула в озеро? Что творится в голове у этой идеальной Розы Уизли? – И ты нашла самое легкое решение проблем? – с долей отвращения морщусь я. Мне знаком ее порыв бездумно убежать подальше от всего и не чувствовать, но я никогда – никогда! – бы не допустила даже быструю мысль, чтобы оборвать жизнь. Побег в Запретный лес плохое решение, но я отдавала себе отчет, что я вернусь живой. Я даже и не думала умирать! А Роза прыгнула в глубоководное холодное озеро, даже не позаботившись о том, как всплыть. Уверена, она и не думала всплывать! – От тебя я такого точно не ожидала. Лицо Розы перекашивается от моих слов. Или от холода. Это не имеет значения. – Чего ты ожидала? Наверное, я должна была проглотить все и улыбнуться, скрывая боль? Мне больно, и я имею право страдать. Она не выглядит так, будто хочет уколоть меня посильнее, но я все равно чувствую какой-то неприятный осадок или намек. – Ты не должна была рисковать своей жизнью! – восклицаю я, ежась от одной мысли, что она была в воде. – Это же просто немыслимо. – Ты не знаешь, что меня на это подтолкнуло, – Роза надевает мантию и скидывает с себя плед. – Но я не хотела умирать. Кажется, ей дается с трудом каждое слово, но я не могу как-то ее поддержать. Я сочувствую ей, но не более. И точно никогда не пойму. – Я этого и не говорила, – чуть-чуть остываю я. – Но ты не должна была так опрометчиво поступать. – Я и сама знаю, – цедит она. – Все шло так плавно и спокойно, будто так и должно быть. Я хотела полностью забыться, избавиться от чувств разом, но, разумеется, не хотела, чтобы получилось все так. И мне плохо от сознания, что я наделала. Мне приходится проглотить волну злости и возмущения, ведь слова Розы звучат так разумно, я готова поверить, что она не хотела этого. Но все это может быть пылью в глаза, чтобы я, наконец-то, оставила ее в покое. Ну уж нет. – Не понимаю, – я взмахиваю руками от негодования. – Не понимаю, как тебе вообще в голову пришло такое! Роза Уизли и безрассудное поведение. – Это, знаешь ли, не тот случай, когда можно что-то объяснить здравым смыслом. – Но ты прыгнула вопреки всему. – Знаю. Роза не собирается говорить, что именно ее подтолкнуло, обходя истинную причину стороной. Я не буду ее допрашивать, хотя бы потому, что мне не особо интересно. Она жива и, думаю, не прыгнет прямо сейчас в озеро, поэтому можно успокоиться. – Все равно ты спятила, – ветер теребит мои волосы и закрадывается под легкую курточку, и я начинаю жалеть, что так легко оделась. – У меня уже и слов нет, как это описать. – И не надо, – безрадостно говорит Уизли, содрогаясь от порыва ветра. Я понимаю, что она не хочет говорить об этом, но мне кажется, что это неправильно. Когда мне было плохо, я молчала, съедаемая негативными эмоциями, и желала с кем-то поделиться. Розе тоже нужно выговориться. – Мне слишком хорошо знакомо чувство, когда в груди разрастается жар и требует сделать что-то ради адреналина. У тебя тоже жар? Кузина отрицательно мотает головой, теряясь, но я не обращаю внимания. – Это происходит в особо эмоциональные моменты, – продолжаю я, скрябая по сырому берегу носком ботинка. – Меня переполняют гнев и ярость, а затем наступает череда бессилия и затравленной беспомощности. Один раз я убежала вечером в Запретный лес и поранила ногу, меня тогда нашел один студент, – я осознанно умалчиваю о Малфое. – Я не скажу, что это чем-то отличается от твоего случая, но мне кажется, что я справилась с этим лучше. У меня было желание сбежать без вреда для себя. Жар был таким сильным, что злилась на всех: на тебя, на Дикси, на Джеймса и родителей. А потом поняла, что именно из-за внутренней злости и обиды появляется этот жар. Я не стала меньше злиться, но когда это происходит, я стараюсь не поддаваться ему. Да, я срываюсь на близких людях и говорю ужасные слова, которые они не заслуживают. И боль от этого пресекает мою злость на них. Как-то так. – Почему ты мне это говоришь, Лили? – голос Розы и без того хриплый, совсем становится неузнаваемым и странным. Мне приходится хорошенько обдумать ответ. Я снова могу соврать или откреститься от своих же слов, но чувствую, как в груди что-то щелкает. Рассказав хоть кому-то, пусть даже Розе, мне дышать становится легче. – Может, тебе будет легче, – все-таки лукавлю я, потому что состояние Розы меня волнует куда меньше своего. Я не жду, что Роза воспримет мои слова близко к сердцу и проникнется идеей разговора по душам. Мне все равно. Свое я уже сказала и рада этому: теперь, я надеюсь, Роза будет знать, что она была довольно несправедлива ко мне. – Больше всего я ощущала пустоту в груди, казалось, что она заполняет все вокруг меня и с ней невозможно справиться, – признается кузина, сглатывая. – Потом появились тревога и отчаяние, а затем и жар. И в один момент мне очень захотелось его потушить. Я не осознавала, что делаю. Но я так рада, что ты оказалась рядом и спасла меня. Спасибо. Ее благодарность не теплит сердце, но я выдавливаю улыбку, чтобы не провоцировать Розу на другие негативные эмоции. Мне все еще страшно от мысли, что она может вновь прыгнуть в воду. Не хочу быть причиной этому. – Давай вернемся в замок, – погода стремительно портится, и промокать по глупости я не хочу. – Скоро ужин. Тебе нужно привести себя в порядок, думаю. Уизли кивает и послушно поворачивается в сторону тропинки к замку. Это хорошо, потому что быть на улице я не хочу, но и оставить ее одну, откажись она, тоже бы не смогла. – Лили, не говори никому, пожалуйста, – просит Роза, опуская голову. – Что если это повторится? – прищуриваюсь я скорее потому, что не хочу идти у нее на поводу. И, разумеется, боюсь, что это вправду повторится. Немного страшно. – Не повторится. Слова ее не вызывают веру и уверенность, и я хмурюсь. – Можем рассказать Альбусу. Роза дергается и отказывается от предложения. Это странно. Я знаю, что Альбус всегда ее поддержит. – Пожалуйста, – она поворачивается, и я вижу на ее подрагивающих ресницах влагу и понимаю, что от моего решения зависит ее спокойствие. Черт. Как бы сильна не была моя личная неприязнь к ней, я не хочу ей реального зла. Наше соперничество не должно переходить дальше вспыльчивых ссор. Я же не смогу жить спокойно, если она из-за этого еще что-нибудь выкинет. – Я никому не расскажу, – убежденно говорю я с неловким чувством смущения и понимания. Уизли облегченно вздыхает и возобновляет шаг. Я понимаю, что наш разговор окончен и жду, когда она отойдет на приличное расстояние, и только тогда начинаю идти: я не нянька, чтобы по пятам за ней бегать. Мне кажется чем-то нереальным, выдуманным то, что произошло. Каждая секунда, проведенная рядом с Розой какая-то не такая, очень странная. И в страшном сне не могла представить, что однажды спасу жизнь своей самой нелюбимой кузины и после промолчу. Это не вызывает у меня острых эмоций, хотя должно. Наверное, было бы правильно рассказать кому-нибудь или написать письмо Гермионе, но я этого не сделаю. Проблемы Розы больше не мои. Мне очень хочется в это верить. Уже на холме я оборачиваюсь на мирное Черное озеро, недавно бушующее от ветра, и передергиваю плечами. Оно никогда не внушало мне ужас, но сейчас кажется более опасным местом, чем Запретный лес. Теперь и близко не подойду к озеру.***
Меня мучают сомнения всю ночь из-за того, что вечером я так и не решилась рассказать кому-либо о поступке Розы. Себе я говорю, что я следую обещанию и не обязана что-то делать ради кузины. Однако неприятное покалывание в груди меня злит. У меня не получается отстраниться от него и поверить, что меня это не касается. Это же не так. Если бы я действительно считала, что открывающаяся правда меня не касается, то я, скорее всего, была бы просто ужасным человеком. И мне такой расклад не нравится. Я могла бы не рассказывать Альбусу о любовном зелье и тайно злорадствовать на страдания Розы, но я этого не сделала. Сама не знаю, почему. Возможно, семья – это превыше всего. А может ненависть к Розе притупляется, когда ей больно. Какой смысл проявлять агрессию и зависть к человеку, который тоже страдает? Одно дело, когда Розе хорошо, тогда можно прицепиться к ее слащавому образу и обвинить во всех смертных грехах. Мне нет дела до того, как это может выглядеть, но ненавидеть счастливую Розу куда легче, чем грустную. И желательно, чтобы она оставалась живой и невредимой. Уже к завтраку я прихожу к мысли, что нужно с кем-то посоветоваться, а к обеду начинаю искать этого кого-то. Через силу и несогласие, я отметаю идею рассказать все Алу. Он многое делает для Розы, в этот раз я не буду его трогать. У Джеймса и самого эмоции бьют через край, и, не дай Мерлин, сам пойдет топиться. За это я себя точно не прощу. Нет, если я хочу действительно помочь кузине, то нужно обратиться к человеку, который более стабилен, чем подростки. Я думаю об этом всю Трансфигурацию и Прорицания, но решение проблемы нахожу только на Травологии. Внезапно я понимаю к кому нужно идти. Да, помочь может только он. Возможно, я буду жалеть позже об этом. Или я вообще совершаю глубочайшую ошибку, и от моих действий Уизли будет только хуже, но если я не могу написать об этом ее родителям, то хотя бы буду уверена, что сделала все, чтобы этого не повторилось. Перед кабинетом профессора Долгопупса я делаю глубокий вдох и стучу в дверь. – Входите, – профессор склоняется над растением, с любовью опрыскивая его, и, заметив, кто вошел, улыбается. – Лили, заходи скорее. Я уже проверил твое эссе. Ты большая молодец! – Спасибо, – лепечу я, немного краснея от похвалы. Профессор отмахивается и снова обращает все внимание на зелено-красное растение, стебель которого изгибается вокруг тонкой опоры. Я понимаю, что Невиллу намного интересней с растениями, но и я пришла не для того, чтобы смотреть на листья. У меня важная миссия, которой я наградила саму себя. – Мы можем поговорить? – я кусаю губу, показывая свои сомнения. Невилл добродушно кивает на кресла у камина и хлопает в ладоши, вызывая эльфа-домовика. Лопоухий эльф приносит ароматный чай, и только тогда Долгопупс обеспокоено посматривает на меня. От его добрых и понимающих глаз мне становится неуютно, потому что мысли бегают в голове, и я практически не могу собрать их воедино. И что мне сказать? Сразу с жести начать или с чего-то отдаленного? – Рассказывай, что у тебя случилось. – Я хотела посоветоваться, – я делаю глоток фруктового чая, стараясь выглядеть расслабленно. – Допустим, человеку морально очень плохо и он совершает… необдуманный поступок. И, допустим, я об этом узнаю. Что мне делать? – Необдуманный поступок влияет на жизнь человека? – осторожно спрашивает Невилл, потирая подбородок. Я киваю. Разумеется, ему лучше не знать, как именно влияет. Пусть думает, что человеку просто очень плохо. – И что это за поступок? Долгопупс не настаивает на правде, и от этого я хочу рассказать все, как на духу. Но потом останавливаю себя. – Это не так важно. Предположим, что после этого человеку стало еще хуже и он… Например… С языка не слетает даже близко похожие слова, потому что я боюсь озвучивать то, что может стать последним решением Розы. И пугать Невилла я не хочу, иначе станет еще хуже. – Ты боишься, что человек примет еще более опасное решение? – помогает Невилл, и я выдыхаю. – И на это есть причины? – Кроме моих домыслов, нет. Если Невилл и хочет что-то спросить, он этого не делает, внимательно, но без настырности, наблюдая за мной. Мне кажется, что он о чем-то догадывается, но этого просто не может быть. К тому же Долгопупс не тот человек, который будет что-то скрывать или уходить от темы. Наоборот скажет все прямо. И вряд ли Роза пришла к нему и все рассказала. Я прикусываю губу. Мне нужна помощь, чтобы он сказал, что мне делать. Сама я не понимаю, как справиться с этим. – Знаешь, Лили, тебе стоит поговорить с этим человеком, – мягко предлагает Невилл, но я вижу, что он предельно сосредоточен. – И, возможно, это принесет свои плоды. Когда человек знает, что он не один, ему легче справляться с трудностями. – Мы уже говорили, и Ро… – я стукаю ладонью по рту и тут же издаю писк от обжигающей боли. – Он, – поправляюсь я, – Пообещал, что такого больше не будет. Невилл понимающе улыбается. Мне сложно говорить о Розе, скрывая ее имя, и тем более увиливать от прямых заявлений, поэтому я ценю, что Долгопупс не вытягивает из меня каждое слово. – Я хочу помочь ему. – Ты не сможешь ему помочь, если он этого не хочет. Можешь подстраховать, но предотвратить что-либо не в силах. – То есть мне совсем ничего не делать? – Ну почему же, – профессор поднимается на ноги и идет к своему столу. – Ты уже сделала достаточно: не оставила его одного и готова помочь. Это очень хорошо, Лили. – Но… Наверное, ты прав. Я пообещала ему, что это останется между нами, однако не понимаю, правильно ли сделала, согласившись. Невилл достает что-то из ящика, по шуршанию фольги я догадываюсь, что это плитка шоколада. Он медленно протягивает мне наломанный на дольки темный шоколад и пододвигает вновь полную чашку чая. – Не стоит винить себя за поступки других людей, – он отпивает чай и с наслаждением говорит: – Давай поговорим о тебе. Как твои дела? Я хмурюсь. На первом курсе я часто бегала к Невиллу пить чай и похныкать, что у меня все плохо. И я знаю, что все дети Поттер-Уизли это делали, ведь Невилл Долгопупс нам почти родственник – крестный отец Альбуса и друг отца. Но я перестала к нему приходить, когда полностью освоилась в школе и завела первых друзей, и теперь мне кажется неразумным что-то говорить о себе. – А ты родителям не расскажешь? – с подозрением прищуриваюсь я. Невилл смеется. – Есть то, что они должны знать? Подумав, отрицательно мотаю головой. Так приятно, что Невилл понимает меня и знает, что есть вещи, которые необязательно знать родным. Это подкупает. – Мы с Алом и Джеймсом, наконец-то, начали хорошо общаться. Признаюсь я почти моментально, отметая неприятную мысль, что ради этого мне пришлось устроить несколько истерик и обвинить братьев в своих проблемах. Я сама не хочу в это верить. Мы просто помирились, точка. – И даже Луи и Хьюго стали уделять мне больше внимания. – Я очень рад, – говорит Долгопупс. – Вам всем это идет только на пользу. – Ага. Только у Джеймса какие-то проблемы. – Уверен, он переживает за своего друга. Но Марк совсем скоро вернется в школу. – Не думаю, что дело в нем, – я качаю головой. – Он сказал, что расстался с девушкой. – Вот оно что, – тянет Невилл и задумывается. – У Джеймса всегда было неладно с девушками. – Да, но теперь ему разбили сердце, и меня это пугает, – я морщусь. – А вот у Альбуса все хорошо. – Я заметил, что он поссорился с Скорпиусом, – говорит Невилл, хмурясь. О. Об этом я не подумала. Все-таки Невилл слишком сильно приглядывает за нами, что обращает внимание, кто с кем общается. Хорошо, что он не знает, что я перессорилась со своими друзьями. – И правильно, – жестко уверяю я. – Малфой не заслуживает быть другом Ала. Он такой отвратительный! Я не хочу разбираться во взгляде Долгопупса, даже если он осуждающий. – Ты не права, Лили. Только Ал решает, с кем ему общаться, и если он считает Скорпиуса хорошим другом, то это так. – Но он плохой! – я взрываюсь, потому что не понимаю, как можно считать Малфоя хорошим другом. Он же Малфой! – И поэтому Ал с ним поссорился. Профессор качает головой. Ой, да ладно. Неужели ему, в самом деле, есть какое-то дело до Скорпиуса? Он бы не защищал его, знай правду. Черт. Я снова вынуждена задавливать желание кому-то рассказать, потому что обещала, но, не смотря на это, я уже давно отрепетировала подобный разговор и знаю, что говорить. Жаль, некому. Я буду молчать. Не ради Розы, конечно. Если я разболтаю, то на меня обидится уже Альбус. Поэтому я давлюсь всем, что хочет вырваться. И вообще считаю, что нечего это скрывать, но кто я такая, чтобы решать. А Скорпиуса мне не жалко. Он виноват не меньше. – Я понимаю, что ты ревнуешь Альбуса, но он не перестанет быть твоим братом, если будет общаться со Скорпиусом, – медленно произносит Невилл. – Тебе не нужно ненавидеть человека только за то, что он какой-то другой. Уверен, Альбус скоро помирится с ним, и тогда тебе будет не комфортно, ведь ты говорила плохо про друга брата. Подумай об этом. – Я должна притворяться, что он мне нравится? – от этой мысли мне становится противно. – Нет. Ты должна уважать выбор своих близких, а они твой. Мне хочется воспротивиться и найти аргумент против, однако ничего не приходит в голову. Его слова звучат очень разумно. Но почему-то я чувствую, как Невилл пытается меня переубедить. Это не плохо, но неприятно. Хотя мне нет никакого дела, я все равно буду считать Малфоя недостойным дружбы с Алом. В этом даже нет какого-то смысла, но я не поменяю своего мнения.***
После чая у Невилла мне становится спокойнее, и я, не задумываясь, поднимаюсь в свою комнату, хотя последние дни предпочитала в ней лишь ночевать. Но гостиная переполнена народом, а вечно таскаться за Джеймсом я не могу. Он итак уделяет мне намного больше времени, чем кому-либо. Часто меня заполняет горечь, ведь я понимаю, что ему просто грустно и больно, и он общается со мной, потому что я не знаю о его истинных проблемах. Но пока Джеймс сам не обрубит наше общение, я буду считать, что это забота обо мне. К счастью, в спальне никого нет, только раскрытое окно говорит, что девочки скоро вернутся. Я так и не наладила с ними общение и каждый раз с замиранием сердца возвращаюсь в комнату. Не жду от них какой-то пакости, но их насмешливые или недовольные взгляды мне уже осточертели. Они не вызывают злость, но обида никуда не делась, а только приумножается. Я могу быть счастлива и без них, но мне почему-то хочется, чтобы все было как раньше, чтобы мы с девочками вместе смеялись перед сном или пили чай на полу. Но теперь этого нет, со мной нет. Грустно, но я могу это пережить. Теперь могу. Когда и Ал, и Джеймс начали уделять мне время, я поняла, что мне не обязательно нужны друзья, которым тягостно общаться со мной. Пусть сами страдают, что я не хочу с ними дружить. Вот. Только сняв школьную мантию, я замечаю неожиданный сюрприз и вынужденно хмурюсь. Очень странно. В школе нет людей, которые могли бы это отправить. Может, мама или папа? Да нет, они бы отправили утром с совой. У изголовья кровати лежит ровный, без единого гнутого уголка, кремовый конверт с рисунком лилии, а чуть в стороне и коробочка с конфетами из «Сладкого королевства», перетянутая атласной лентой. Это вполне в духе мамы, вот только на днях я уже получала от нее посылку. И кто же это? О! Развязав ленточку и сняв обертку, я удивленно поднимаю брови. Это мои любимые конфеты. Мало кто об этом знает, но, разумеется, это может быть совпадение. Руки чешутся распечатать коробочку и взять любимые ванильные лилии, но я не настолько безрассудна. После истории с Розой я бы никогда не решилась сначала приняться за сладкое, поэтому забираюсь на кровать и распечатываю послание. Внутри оказывается одинарный лист по размеру конверта. Я стараюсь не вчитываться в записку и сразу бросаю взгляд на подпись внизу. Она ни о чем не говорит, но я уже чувствую, как ладони вспотели. – Мерлина ради, – вслух говорю я и прикрываю глаза. Этот уверенный и аккуратный почерк я никогда бы не спутала. Не понимаю, зачем все это. Можно было и не так официозно. Хотя, о чем это я? Она же выше всего этого! «Знаю, как ты любишь трюфели с карамелью и ванильные лилии, и надеюсь, что они скрасят тебе день. Ты этого заслуживаешь! Давай увидимся сегодня на третьем этаже в 20:00 у картины со звездочетом.Д».
Мне хочется протереть глаза или убедиться в их наличие, иначе я не понимаю, что читаю. Я ожидала чего угодно, угрозы и возмущения вплоть до проклятий. Но никак не приглашения на встречу. После всего, что мы друг другу сделали, я не думала, что она захочет со мной разговаривать. Я беру конфету и медленно разжевываю, стараясь не расплакаться от элементарной заботы человека, которому я и вправду сделала много плохого. Это, разумеется, не отменяет и ее грубого отношения ко мне. Но сейчас я готова признать, что мы обе были не правы. Чуть-чуть. Конфеты видимо какие-то волшебные, раз я перестаю испытывать к ней неприязнь. Кровать Дикси выглядит безжизненно, словно она и не появлялась здесь совсем. И на уроках ее тоже не было. Может, у нее что-то случилось? Нет, тогда бы она не стала так заморачиваться с конфетами и запиской. Нужно идти, решаю я и падаю спиной на кровать. Разумеется, если она не появится на моих глазах раньше.***
До восьми вечера остается пятнадцать минут, и я выхожу из спальни. Девочки до сих пор не пришли после ужина, отчего у меня закрадываются подозрения: не розыгрыш ли это? Вдруг все это спланированная насмешка надо мной? Там может быть засада? Но сомнения улетучиваются практически сразу, как я съедаю последнюю подаренную конфету. На ужине Дикси так и не было, а я извелась от ожидания и какого-то предвкушения. По записке не видно, чтобы Чарльстон держала обиду или злость на меня, может нам удастся толком поговорить. Если она, конечно, этого хочет не меньше, чем я. Вот только я не выдержу, если Дикси снова предъявит что-нибудь, переложив всю ответственность на меня. Спускаться на третий этаж очень сложно, мне все время хочется развернуться и бежать обратно, потому что внутри клокочет странное, наверное, паршивое чувство своего же порабощения. Словно я нахожусь во временной петле, и меня постоянно возвращает обратно в начальное положение. О да! Я столько раз пыталась помириться с Дикси, ругалась и клялась, что больше не подойду к ней. Однако каждый раз все начинается по кругу. Дикси сидит на подоконники и болтает ногами, но тень от факелов подает так, что я не вижу ее лица и даже не могу сказать, что она держит в руках. При моем приближении, Чарльстон ловко спрыгивает и прячет руки за спиной, что-то скрывая. Вряд ли у нее там гной бубонтюбера, конечно, но мне было бы спокойнее, знай я, что там. – Ты все-таки пришла! – Дикси налетает на меня с победоносной улыбкой и чуть ли не подпрыгивает. – Я боялась, что ты не придешь. Не понимаю ее радости. На ее месте я бы извергала одну злость и ненависть, потому что считаю свои же слова слишком жесткими и неприятными. Я о них не сожалею и не считаю, что должна была молчать, но можно было и смягчить немного. – Я подумала, может, скажешь что-то хорошее, – пожимаю плечами так беспечно, что сама хочу перегрызть себе горло от фальшивого равнодушия. Дикси почти не меняется в лице, хотя я вижу, что сказать ей нечего. Это удивляет меня. Сама позвала и не знает, что сказать. Во мне нет ни ярости, ни раздражения, только неестественная скованность, при которой я не могу свободно дышать. Я боюсь, что сейчас она развернется и убежит, а я снова останусь полной дурой. Или она может перекинуть всю ответственность на меня. Даже не знаю, что хуже! Все какое-то странное и нелогичное. Не понимаю, чего Дикси медлит. Если это очередная уловка, то я не промолчу в этот раз и отвечу – словом или проклятьем, не так важно. – Ну? В ней что-то неуловимо меняется. Пока не могу понять что именно. Только вот Дикси расправляет плечи и лучезарно улыбается. – Давай мириться, – она резко взмахивает руками перед моим лицом, и мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что передо мной зависло что-то серое с красным пятном. – Это тебе. Я вздрагиваю и вытаращиваю глаза. Не этого я ожидала. Чарльстон буквально впихивает мне в руки плюшевого зайца с сердечком в лапах, которого так старательно скрывала за спиной. Мне не остается ничего, как принять подарок. Но я все же с подозрением наблюдаю за реакцией Дикси. Слишком она добрая сегодня: конфеты, игрушка, улыбки… Может, снова хочет доказать мне, что из нас двоих, плохая именно я? – Что? – тупо спрашиваю я, но в ответ слышу только легкий смех. – Мириться! – уверенно заявляет Чарльстон, хлопая в ладоши. Она что, съела что-то не то? Или головой ударилась? – Да не смотри на меня, как на мантикору, – поубавив пыл, Дикси скрещивает руки на груди. – Мне кажется, что самое главное в дружбе, это уметь мириться. – Но… Почему? – растерянно перевожу взгляд с игрушки в руках на Дикси и не понимаю. То есть, нет. Я понимаю, что она хочет помириться, но я не могу поверить, что она действительно это хочет после всех моих слов. – Почему ты хочешь помириться после того, что я тебе говорила? – Потому что ты моя подруга, – веско отвечает она. – А друзей нужно прощать. Тем более я понимаю, что в конфликте виноваты мы обе. Я цепляюсь за последнюю фразу, и мне она жутко не нравится. Кажется, что Дикси хочет быть лучше меня и выше всей ссоры. Будто говорит: вот я первая сделала шаг, выкуси. Неприятно. – Не было бы никакого конфликта, если бы…– я прикусываю язык. Может, потому что не знаю, что сказать, а, может, просто не хочу. – Наша дружба приносит только страдания. Ты этого не понимаешь? Мне очень хочется с ней дружить, но не получается. Какой-то камень преткновения нависает над нами, и я не могу его сдвинуть. Наверное, мы должны делать это вместе, но даже этого не удается. Я так сильно дорожу Дикси, что не передать словами. Однако все, что я видела и слышала от нее, убивает мою привязанность к ней. Я не чувствую, что дорога ей. – Я все понимаю. И хочу, чтобы мы дружили и получали друг от друга добро и поддержку. – Это не исполнимо, – категорично заявляю я, чувствуя, как начинает дрожать голос. – Потому что… Потому что ты не привязана ко мне так же, как я к тебе. Почему ты не понимаешь этого?! Дикси будто всхлипывает, я не уверена, но с ее милого лица постепенно сползает улыбка. Подождите. Я что, сказала это вслух? Да ладно. Мне приходится быстро собраться и как-нибудь сгладить этот острый и ужасный угол, потому что я чувствую, что сказала слишком личное. Но Чарльстон не дает мне вставить слово. – У нас не всегда все гладко, но это не отменяет моей искренней привязанности к тебе, Лили, – глаза Дикси светятся то ли от света факела, то ли от слез. – Я дорожу нашей дружбой не меньше, чем ты. – Я не думаю, что ты говоришь правду, – обиженно заявляю я, в каком-то порыве желая найти подвох в каждом ее слове. – Все, что ты делаешь, причиняет мне боль. – Мне жаль, – шепчет она, сжимаясь под моим взглядом. – У меня никогда не было желания тебя задеть или принизить. – Но ты это делала! – Возможно, – она поспешно поднимает руку, успокаивая меня. – Не осознано, возможно. Но намеренно я всегда была на твоей стороне и с тобой. Я все равно не верю. Отчасти потому, что теперь чувствую неудержимую злость на себя. Если все так, как она говорит, получается, что это я плохая подруга. Черт. Ну почему все так? – Со мной никто не хочет дружить, – зло выговариваю я, ощущая, что снова завожусь. Я даже не знаю, зачем говорю это. Просто, чтобы выбить ее из положения победительницы, или желая заполнить что-то внутри себя. – Это не так, Лили. Я всегда хотела с тобой общаться. Я хмыкаю. Ну, конечно, хотела! Я же единственная дочь Гарри Поттера и Джинни Уизли. И сначала она, наверняка, думала, что получит какие-то плюшки от дружбы со мной, но потом пришло разочарование: я самая ничтожная из своей семьи. Дикси поджимает губы, отчего-то задыхаясь, но быстро берет себя в руки. Даже интересно, что она скажет. – Я хотела с тобой общаться, и мне было неважно, какая у тебя фамилия, – серьезно говорит она, прикрывая глаза. – Почему ты не веришь? Хочу верить, очень хочу! По щекам вновь текут слезы, обжигая лицо, и я быстро вытираю их рукавом рубашки. В душе какая-то каша из всего, что я когда-нибудь испытывала. Злость перекрывается раздражением, а затем исчезает, заменяясь чем-то похожим на слепое обожание и понимание. Я хочу, чтобы Дикси была рядом, хочу, чтобы мы делали что-то вместе не потому, что так круто, а потому, что мы – подруги. И мне нестерпимо больно от того, сколько боли принесла ей я. – Лили, – Дикси обнимает и кладет голову на мое плечо. – Все ведь хорошо, да? Мы снова вместе. У нас столько забот! Я очень рада, что мы поговорили. – Прости меня, – сдерживая всхлипы, я прижимаюсь к подруге сильнее, неуверенная, настоящая ли она или только кажется. Дикси понимающе кивает и отстраняется. Я вижу, что и она плачет, поэтому успокаиваюсь, отметая посторонние, жужжащие мысли в голове. Все хорошо. Я крепче сжимаю в руках подаренного зайца и внимательно слушаю сбивчивую болтовню Дикси. Воодушевление переполняет меня настолько, что я уже не помню, с чего все началось. Гораздо важнее, что теперь Дикси снова со мной. Мне приятно, что она сделала первый шаг и поскупилась своей гордостью. Это внушает мне доверие и искреннюю тягу дружить с ней. Стоять в коридоре уже поздно, и мы медленно начинаем идти в сторону гостиной, стараясь не шуметь, но на четвертом этаже Дикси останавливается. Я обращаю на это внимание только из-за того, что перестаю слышать удары каблуков подруги. Обернувшись, с ужасом смотрю, как Дикси, придерживаясь за стену, медленно перебирает ногами и начинает терять сознание. – Дикси, нет! – кричу я и рвусь вперед. Голос разносится эхом по всему этажу, но мне так на это плевать. Я успеваю подхватить Дикси почти у самого пола и спускаюсь вместе с бесчувственным телом на холодный камень, осторожно придерживая голову подруги. Как бы я не старалась привести ее в сознание, ничего не помогает. Обмякшая Дикси на моих коленях пугает так, что в голове начинаются вспышки ужасных предположений. Руки дрожат, но я нащупываю слабый пульс на шеи Дикси, и достаю палочку. Что нужно сделать? Левитировать самой или позвать на помощь? Долго думать не приходится. Я слышу торопливые шаги на лестнице и жду появления профессора или студента. К счастью, я узнаю в идущем Джеймса. Он сам замечает меня и ускоряет шаг. – Помоги мне, – прошу я, смотря на брата снизу вверх. – Она упала… я не знаю, что с ней случилось. – Она жива? – Джеймс наклоняется и сам проверяет пульс. Я задерживаю дыхание и жду, что он скажет. Я же могла ошибиться, да? – Эй, Лили, – Джеймс крепко сжимает мое плечо и трясет его. – Она просто в обмороке. Он осторожно подхватывает ее на руки, и я встаю следом, еще не осознавая, что произошло. Джеймс идет медленно, чтобы не навредить Дикси, и успевает бросать на меня настороженные взгляды. Но я не могу даже выдавить членораздельный звук, не то, что объяснить ему что-то. Все тело сжимается от страха за Дикси, и я практически не разбираю дорогу, по которой плетусь за братом. Просто в обмороке. Но разве здоровые люди падают в обморок? Что случилось с Дикси? Опасно это или нет? Я не знаю, о чем думать и куда деться, чтобы не видеть неподвижное тело подруги. Это еще хуже, чем вытаскивать Розу из воды. Тогда я не приравнивала себя к кузине и не видела связи с собой, но Дикси это совсем другое. Она мне дорога, и мы только что помирились, а ей… плохо. Не справедливо. Почему-то меня заполняет ненавистное мне чувство собственной паршивости. Может, это все наказание за мои слова в адрес Дикси? Я не хочу быть виноватой. А вдруг она подумает об этом же? Ну, это же неправда. Абсурд. Но мне он сдавливает горло и сердце, приближаясь слишком близко. Хочется забиться в угол и плакать до собственной потери сознания. Это все неправильно. Я не хочу, чтобы было все так. – Открой дверь, – просит Джеймс, и я моментально отхожу от ступора и толкаю двери. В Больничном крыле очень тихо, а потому двери в общую палату издают отвратительно громкий и скрипучий звук, который мерзко давит на мозг, провоцируя. Джеймс осторожно кладет Дикси на койку и оглядывается на меня. Чтобы ни говорил его взгляд, я сейчас не смогу даже сглотнуть липкий ком в горле. – Я позову целительницу, – выговаривает он и действительно выходит из палаты. Я слышу где-то на подкорке писк дверных петель, тревожные голоса и звяканье баночек. Однако все мое внимание обращено к Дикси, чье лицо совсем приобрело цвет мела. Она так и не двигается, и у меня закрадываются опасные подозрения, что она… Ой, нет. Разумеется, нет. У нее есть пульс, и Джеймс ошибиться не мог. Я убеждаю себя сначала в худшем, а затем наихудшем. И оба варианта мне не нравятся. Хочется поскорее убедиться, что с Дикси все хорошо. Она должна быть в порядке. Да где эта чертова медсестра? Почему ее нет на рабочем месте? Спокойно, Лили, спокойно. Злость ничего не изменит. Я прижимаю к груди плюшевую игрушку и чувствую, как сердце немного успокаивается. Все будет хорошо. Джеймс возвращается порядком напряженным и подавленным, хотя, может, он таким и был. Но мне сейчас не до него. – Что с ней? – едва в дверях появляется медиковедьма, я срываюсь с места. – Что с Дикси? Помогите ей скорее! Целительница бросается сразу к Дикси, игнорируя меня, и начинает быстро колдовать, постепенно хмурясь все больше. Мне приходится подниматься на носочки и выглядывать через ее плечо, чтобы понять, пришла ли Дикси в себя. Но ничего не происходит. Мисс Джонс отрывисто вздыхает и заново накладывает заклинания на Чарльстон, и только тогда я вижу, как сжатый кулак Дикси дергается и разжимается. Я не успеваю приблизиться к койке, потому что Джеймс придерживает меня за локоть, и я хмурюсь. Черт. Ну что же с ней? Медсестра немного приподнимает Дикси и вливает в нее сразу несколько зелий, опуская обратно. Этого хватает, чтобы заметить подрагивающие ресницы и губы гриффиндорки. Я выдыхаю. По крайней мере, она точно жива. – Все одно к одному, – себе под нос говорит медсестра и поворачивается к нам с Джеймсом. – Она в порядке. В порядке? Какой-то хреновый порядок получается. – Из-за чего она упала в обморок? – спокойно уточняет Джеймс, за что я ему очень благодарна. Сама я не могу собрать мысли в один клубок и что-то спросить, а строгое лицо целительницы только мешает сосредоточиться. – У нее переутомление, – мисс Джонс ставит на тумбочку флакон с зельем и поворачивается к брату: – И некоторые… проблемы со здоровьем, но о них, разумеется, я не скажу вам. – Но теперь с ней все хорошо? – Да, мистер Поттер, – без колебаний подтверждает она. – Я оставлю ее в медпункте на несколько дней, а вы можете навестить ее завтра. Последнее она говорит в мою сторону, но я даже не думаю уходить. – Какие у Дикси проблемы со здоровьем? – совладев с голосом, я вскидываю голову вверх и всматриваюсь в медсестру, стараясь что-нибудь увидеть на ее лице. – Это опасно? Давно? – Мисс Поттер, – она задвигает ширму, окончательно скрывая от нас Дикси. – Это врачебная тайна. – Да бросьте, – я начинаю злиться. – Она моя подруга, и все расскажет утром. – Мисс Чарльстон вправе разглашать информацию о себе. Она говорит так, будто ест стекло, а я представляю, как заталкиваю это самое стекло ей в глотку. Мне ее не жалко. Ее высокомерно-профессиональный тон вызывает у меня позывы рвоты, отчего даже глотать сложно. Какая же она… раздражающая. – А я хочу знать, что с моей подругой, – упрямо возражаю, хотя чувствую, как напрягается Джеймс позади меня. – В этом нет ничего плохого. Целительница хмурится, впервые проявляя недоброжелательность. – Вам пора. Отбой был десять минут назад. Выставив нас за дверь, она возвращается в палату. Мне ужасно хочется ей нагрубить или просидеть под дверьми Больничного крыла всю ночь, но Джеймс, видимо прочитав это на моем решительном лице, подталкивает идти. Я закусываю до боли щеку и подчиняюсь. Ну, допустим, я приду к Дикси утром. Допустим, она мне все расскажет. Да, все не так страшно. Это просто я чего-то не понимаю. Целительница сказала, что с ней все нормально, однако верить ей у меня не получается. Я иногда посматриваю на брата и не понимаю, что вообще творится в его голове. Вот интересно, он часто винит себя за ошибки? А перед друзьями извиняется? Это кажется такой ничтожной информацией, и сейчас точно для этого не время, но мне хочется чем-то занять воспаленный мозг. Что угодно, только не думать о Дикси. Когда мы начинаем подниматься на следующий этаж, я не удерживаюсь и спрашиваю. – Что ты чувствовал, когда Марк попал в больницу? Если его и удивляет вопрос, он не показывает, хотя, полагаю, не в восторге от него. Ну и пусть. Он должен меня понять: моя подруга сейчас в медпункте, и ей плохо. Правда еще больше меня волнует, как Джеймс справлялся со своими проблемами и как он не чувствует угрызений совести. Потому что сама я часто этим грешу. О том же любовном зелье Розы я рассказала Альбусу не из-за великой любви к кузине, а просто потому, что... так правильно. Не хотела чувствовать неприязненную бурю совести в груди. Это точно лишнее. – Вину, – спокойно и смирено отвечает он. – Страх. – И все? – Лили, каждый переживает по-своему, и мои история и эмоции никак тебе не помогут справиться с шоком и переживаниями за Дикси. Приходится отвернуться от него. Я немного недооценила проницательность Джеймса, и мне теперь становится не по себе. До этого я слишком часто задавала ему наводящие вопросы и понимала, что он чувствует или на что злится, и мне казалось, что я подобралась к нему достаточно близко. Только мне и в голову не приходило, что и Джеймс может понимать меня так хорошо, да еще и замечать что-то, что я просто не смогла бы ему рассказать прямо. – Возможно, – медленно соглашаюсь я, хотя внутри все протестует. – Я просто хотела узнать, правильные ли чувствую эмоции. Джеймс неопределенно пожимает плечами. Ну, давай же, скажи мне что-то более важное. – Нет правильных и неправильных эмоций. Все, что ты чувствуешь – твое. Это все не то. Я слышала уже это от Невилла. – Вы все сговорились что ли? – я поджимаю губы. – Одно и то же. Вы нисколько не помогаете мне своими обобщающими фразами. Я хочу услышать что-то конкретное. Джеймс с трудом не цепляется к каждому слову, но я вижу, как он напрягается. Ему явно не понравились мои слова, но я упорно не понимаю, что в них не так. – Что именно? Как правильно разговорить человека или как не винить себя за это? – Что? – Тебе не нужны в этом советы, ты вполне справляешься с этим и сама. Его тон мне не нравится, но слова еще хуже. Я не понимаю. И не хочу этого делать, потому что он опять сваливает все на меня. Стоило мне заговорить о личном, как он тут же превратился из милого и заботливого брата в отчужденного и агрессивного Джеймса, с которым у меня ничего общего. Я даже не имела ничего подобного в виду! Мне не интересно капаться в его душе, я всего лишь хочу быть рядом. Да и пусть, что Дикси не рассказала о своей болезни. Она просто не успела, мы же были в ссоре! А он что несет вообще? – О чем ты, Джеймс? Уголки губ Джеймса подрагивают, но точно не от радости. Скорее от бессилия и раздражения. Какая-то напасть, честное слово. Помирилась с Дикси, поссорилась с братом. Когда-нибудь будет полный штиль? – Тебе не столько хочется помочь человеку, сколько узнать, что с ним произошло, – нервно, но жестко цедит Джеймс, пресекая мои возражения на корню. – Если Дикси не сказала тебе, чем больна, значит, не хотела огорчать или ранить, или просто это очень личное. И это нормально. Если я не рассказываю тебе о своих проблемах, то не считаю нужным. Понимаешь? – Нет, – честно признаю я. – К чему ты вообще клонишь? Я говорила не об этом. Джеймс вздыхает. – Я верю, что хочешь, как лучше, Лили. И для меня, и для Дикси. Но слишком топорно это показываешь. Не нужно выдавливать из человека насильно его чувства. – Я лишь спросила, что ты чувствовал, – с обидой напоминаю и ускоряю шаг, чтобы заглушить его слова в своей голове. – Мог хотя бы соврать. – Лили, – он останавливается. – Лили, вернись. Он говорит тихо, но, на мой взгляд, все равно так, что звенит в ушах. Я не останавливаюсь. Вот еще. Наговорил мне гадостей, – снова! – и еще меня обвинить пытается. – Ты серьезно? – Джеймс поднимает голос. – Извини за правду. – Да какую к черту правду?! – срываю я, и оборачиваюсь. – Что плохого в том, чтобы узнавать, что с вами вообще происходит? Вы же ничего сами не говорите! А при этом Альбус то и дело твердит: «давайте обсудим, давайте поговорим». И ни черта не меняется! – Не кричи, пожалуйста. Пусть не затыкает мне рот. – Ты придурок, Джеймс. Ты хочешь быть всегда правым и понимающим, но ты обманываешь себя. Если ему можно говорить правду, то пусть получает. Вот такую. – Кем ты себя считаешь? Хорошим братом? – мне дается с адским трудом каждое слово, но я не останавливаюсь. – Для кого, для меня? Да ты со мной общаешься, потому что я этого требую. Или для Ала? Нет, ты даже понятия не имеешь, чем и как он живет, что ему нравится. Или для Розы? О, ты ужасен, потому что ни черта о ней не знаешь. А я все равно плохая! Почему? Потому что поступаю не так, говорю не то. Джеймс стоит изваянием и молчит. Это меня злит так сильно, что я почти готова его ударить в грудь и исцарапать лицо, лишь бы он прекратил смотреть на меня равнодушным, травмированным и слепым взглядом, словно едва родившийся котенок, не знающий, откуда летит удар. Вот только Джеймс все прекрасно видит и слышит, но не хочет ни верить, ни отрицать, ни сопротивляться, выставляя меня дурной. Превосходно. Меня снова втаптывают в землю и не считают это плохим. Я верила, что мы перешли черту и вот-вот станем поистине хорошими братом и сестрой, но теперь вижу, что этого желаю только я. А Джеймсу хорошо и так. Прошел месяц, а ничего не поменялось. Мы снова сталкиваемся лбами и обвиняем друг друга, потому что он все еще пытается увидеть во мне то, чего совершенно нет. И быть не может. Он вновь предает меня. Заставив поверить в несуществующую дружбу и понимание, отталкивает меня так сильно, что я как собачонка скулю и бегу за ним, путаясь под ногами. Вот только больше этого не будет. Я не стану бегать за Джеймсом и требовать от него благословения, пусть идет к черту, к Розе, к своим друзьям, девушкам, кому угодно. Почти не запоминаю коридоры, по которым бегу, громко стуча небольшими каблуками, а потому удивлюсь, как оказываюсь перед портретом Полной Дамы. Запыхавшись, я не могу четко произнести пароль, но это перестает быть нужным: портрет отъезжает в сторону и в проеме тут же появляется Роза. – Ты куда? – нет, мне нет до нее дела, но какая-то злость на Джеймса берет вверх, и Роза оказывается под прицелом моих эмоций. Уизли, опешив, поднимает брови и отвечает через силу: – У меня дежурство сегодня. – Ты одна идешь? – не успокаиваюсь я. Цоканье Розы заставляет меня поморщиться и начать открыто возмущаться. Потому что какого-то черта они все решили, что могут так просто показывать свое пренебрежение мной. Я постоянно хочу сделать, как лучше и помочь им. Да даже Розе жизнь спасла, а она нос воротит! – Да. И тебе пора вернуться в гостиную, Лили, – Роза отступает от прохода, освобождая мне путь, но это не внушает желания последовать ее совету. – Можешь снять пару десятков баллов с меня, – с издевкой предлагаю и делаю шаг назад. – С чего бы? – устало и недовольно кузина поджимает губы. – Даже не знаю! Я же нарушаю правила школы, находясь вне гостиной. Или я просто тебе не нравлюсь, и пора бы уже показать мне мое место. В лице Розы ничего не меняется, однако я чувствую, как атмосфера слишком накаляется. Хотя и помню, что у нее не самый лучший период в жизни, это не останавливает меня от язвительности. Я сделала для нее слишком многое, чтобы просто так проглотить всю обиду. Да еще и молчать, когда хочется кричать. – Просто вернись в гостиную, – повторяет она. – Не будем ссориться. – Какое благородство! – Что тебе нужно? – в ней, разумеется, нет должной агрессии, но это не отменяет того, что я уже в ней разочарована. Нет. Во всех разом. – Да ничего мне от вас не нужно! Не нужно. Они мне все уже осточертели. Настолько, что я выдумываю им оправдания и пытаюсь подстроиться под них, а никакой реакции нет. Никакого отклика. Им просто всем это не нужно. И мне теперь тоже. Все хватит с меня. Больше ничего не говоря Розе, я проскальзываю в гостиную и падаю в кресло перед камином. Теперь у меня есть Дикси, и нет Джеймса. Все как раньше. Стоило ли это все того, что я делала? Зачем же я пыталась все время наладить отношения с братьями, если ничего не изменилось, ведь им это не нужно? Меня пробирает дикий хохот, который я едва успеваю приглушить ладонью. Ну, поздравляю, Лили, ты добилась успеха. Цепочка снова замкнулась. С чего все начиналось, тем и закончилось.