Тёмные дни

Медленно по расскаленной от нещадно-полящего жаркого солнца ступал тёмный лев. Его шерсть и плоть была вся окровавлена застывшей бордовой кровью от множество глубоких ран и царапин… Мысленно он давал себе многочисленные пощёчины во-первых: чтобы оставаться в «трезвом» состоянии, а во-вторых: за собственную оплошность. Ну как он мог проиграть своей жене? Он же лев! Лев, черт возьми! Король зверей, в то время как она — просто глупая львица, дочь своего, точно такого же глупого, отца, Симбы! Вдох-выдох, резко, хрипло. Горящее сухостью горло саднит всё больше и сильнее с каждым рывком грудной клетки… Это позор. Позор как перед матерью, приёмным отцом и всей своей семьёй, так и перед самим собой. Проиграть этой, на вид милой и наивной, львице… Что может быть хуже? Это же равносильно тому, чтобы проиграть обычному хилому львенку! А ему ещё взбрело в голову, как маленький, давить на неё такой глупостью, как «как ты будешь будешь оправдываться перед нашими детьми, когда они увидят мёртвое тело их папочки?», да можно было что-то получше придумать, чем этот идиотизм! Он сам много раз в детстве видел мёртвые тела и ничего Ну как он мог до такого опуститься, как он мог стать позорником?! Кову долго и мучительно шагал по пустыне, чуть ли не падая каждые три метра и корчась от чертовско-невыносимой боли во всём теле. Солнце будто пыталось «уничтожить» его, сожжечь ко всем чертям гиеньим. Ему не хватало сил, пищи и воды уже как целых два дня… Верная, но мучительно-медленная смерть для такого ослабевшего существа, как он… Позор… Позор ему… Позор слабаку, проигравшему львице… Он был не в силах больше идти дальше. Лапы подкашивали, в глазах темнело… Он упал. Это падение облегчило его, но никак не решило его проблему. Силы с каждым мгновеннием его покидали. Он засыпал вечным сном…  — Серьёзно? Ты так быстро здаёшься? — внезапно раздался голос. Кову сделал глубокий вдох-выдох. Он помнил, знал этот голос…  — Уйди, — ответил Кову, — не трогай меня. Конечно же, как не иначе знать этот голос…  — Не, ну реально. Ты сейчас серьёзно? …если он твой собственный. Его «Я» сидел прямо рядом с ним и издевательски-спокойно глядел на него. Как будто перед смертью, к нему отправили «Я», дабы поиздеваться.  — Боже, знаешь, — сказал «Я», — это было довольно убого и даже смешно, когда наша женушка уложила тебя на лопатки.  — Наша? — немного удивлённо спросил Кову. «Я» усмехнулся, напомнив:  — Ты — это я, а я — это ты, мы один и тот же лев, хотя иногда можем разделятся, — но меня, кроме тебя, всё равно никто не видит отдельно, — не забывай об этом.  — Как уж тут можно забыть, если мы всегда вместе? — фыркнул Кову.  — Да ладно тебе, — закатив глаза в сторону, сказал «Я», — неужели ты никак ни разу за это всё время не был рад тому факту, что у тебя есть я, твой внутренний «Я», с которым можно было без проблем поговорить по душам или по простым вещам? Кову снова фыркнул.  — Чему тут можно радоваться, — спросил он, — если окружающие могут подумать, что ты псих?  — Ну, они наверное уже так счи… — «Я» ненадолго замолк, а затем ухмыльнулся, — Слушай, а может реально тебя будем называть психом, а? «Кову» звучит уже не как-то здорово, а вот «псих» более легко запомнить, да и тем более звучит могу…  — Да заткнись ты уже! — воскликнул Кову, — Неужели так сложно дать мне спокойно умере…  — Тише, — перебил его «Я», — спокойно, я здесь именно для того, чтобы ты не умер, да и тем более я лишь просто голос в твоей голове… И он испарился, будто и не было.  — Что?.. — удивлённо спросил Кову.  — Эй, мистер, Вы в порядке? — внезапно раздался голос рядом. Кову вздрогнул и, подняв взгляд, он увидел рыже-персиковую львицу с голубыми глазами, смотрящая на него немного обеспокоенно и с неким недоверием.  — У Вас всё хорошо? — спросила она, — Я слышала, как Вы с кем-то разгова…  — Вода… — прошептал Кову внезапно осипшим голосом.  — Что?  — Вода… Есть вода?..  — Во… А, вода? Да, конечно есть, — кивнула она, с жалостью заметив слабость и боль от ран во всём его теле. Она немного подумала и сказала: — Пойдёмте, я Вас провожу к речке.  — Да… Спасибо большое…  — Меня кстати Мохана зовут. А Вас?  — Кову… * * * Прекрасное зрелище, волнующее и вдохновляющее одновременно. Длится оно недолго, но запомнить его хочется навсегда. Унести в памяти красоту неба на закате, описание которого дарит нам чарующую сказку. Именно в эти мгновения на лице появляется улыбка, нежная и мечтательная. А закат словно открывает перед тобой дверь в летнею ночь, тихую, теплую и невероятно прекрасную. Желто-оранжевые закаты бывают обычно после дождя, когда атмосфера чистая. Красным он становится, когда воздух перегружен сторонними частицами. Кову приспокойно сидел на краю выступа скалы предков и глядел куда-то вдаль, о чём то задумавшись. К нему медленно подошла элегантная и грациозная львица. Она прямо рядом с ним, нежно лизнув его щеку и с мурчанием положив свою голову на его гриву.  — О чём задумался, милый? — спросила она его.  — Да так, — ответил он, — просто вспомнил нашу с тобой первую встречу.  — Первую встречу? — задумчиво повторила она, — Это когда ты чуть не погиб в пустыне, а я тебя спасла? Кову лишь кивнул.  — Кстати, а с кем ты тогда говорил? Кову пожал плечами.  — Сам не знаю, — ответил он, — Может быть просто получил солнечный удар и увидел какой-то мираж. Он не мог рассказать ей о том, что практически с самого начала своего первого правления общается со своим внутренним «Я». Мало ли, вдруг подумает, что он псих. Немного подумав, Кову всё же решился задать интересующий его вопрос:  — Что сказал Рафики? Сердце Моханы до боли сжалость, обливаясь кипящей кровью, на глазах навернулись слёзы, но она, ели как сглотнув тяжёлый ком в горле, всё же ответила:  — Я не беременна, Кову. И никогда не смогу выносить тебе львенка… Кову крепко сжал челюсти и веки от отчаяния и душевной боли. Какой это уже раз он услышит эти душевно-терзящие слова? Пятый? Двадцать пятый? Сто двадцать пятый? Всё равно, каждый раз только больнее и больнее. Словно острые, как бритва, когти впиваются и здирают в клочья плоть и шкуру, оставляя при тебе только белый, но кровавый скелет. Столько времени, годов прошло, а эти слова всё повторяются и повторяются, будто были совсем бесконечными. Будто время шло, а они всё равно оставались и оставались, не желая отпускать своих мучеников… Но Кову всё же знал, что делать в таких ситуациях. Знал, как можно хотя бы на некоторое время успокоить себя и её. Нужно просто постараться не думать об этом, развеяться и перевести разговор на другую тему.  — А помнишь, как ты привела меня в свой прайд и представила всем? — спросил он, с лёгкой улыбкой глянув на неё. «пожалуйста, не плачь, Мони, я же не люблю видеть твои прекрасные голубые глаза такими красными и заплаканными…» Мохана сначала непонимающе посмотрела на него, затем задумались и, иногда всхлипывая, ответила:  — Помню, это было уже через месяц, как мы познакомились с тобой. Поначалу я тебе не доверяла, но потом влюбилась в тебя и решила, что пора бы уже всем с тобой познакомиться.  — Помню, ты на моих глазах лишилась детской неуверенности и глупости, хоть ты и была младше меня всего навсего на полгода.  — Поправочка: на целый год, — улыбнулась она, — А уже через полгода, — она усмехнулась, — ты всех настроил против их правителей и после их смерти мы с тобой стали для них считаться новыми королём и королевой.  — Да… Было не просто уговорить в революции вторую половину прайда, но я же у тебя хитренький, — улыбнулся он.  — Именно, — сказала она, лизнув его в щёку, — Вот почему тебе, мой хитрец, и удалось убедить их. Они обнялись. Неожиданно стало легче на душе, боль на время отпустила их сердца.