(Не)называй ее по имени

— Вы проводите Его Высочество в таверну, заплатите, сколько понадобится, и дождетесь его возвращения. — А девицу ему выбирать не нужно? У де Курсийона смешно вытянулось лицо. Курт фыркнул и покачал головой — какие же они тут все лицемерные! Ни для кого не секрет, что в борделе работают не только обычные проститутки — есть и те, кто предназначен для высшего сословия. И все, каждый из этих надутых лицемерных идиотов, вот так вот скорбно поджимающих губы об упоминании «девиц», регулярно к ним наведываются. — О девушке уже позаботились. Ваша задача остается той же, что и всегда: следить за безопасностью Константина. — А свечку им подержать не нужно? Объяснить, что делать? — Достаточно, — поморщился старый лис. — Вижу, вас очень забавляет эта ситуация. — Меня забавляет ваша реакция, — признался Курт. — Давно вы сами не заглядывали в… таверну? — Давно, — сказал де Курсийон, провожая его к двери. — Знаете, друг мой, в жизни во дворце есть свои преимущества. И если вы их до сих пор не увидели, то мне вас очень жаль. Ну охренеть. Неужели старик говорит о том, о чем он подумал? Не то чтобы Курт не знал (или сам не занимался!), чем занимаются в темных уголках дворца, но… де Курсийон? Благопристойный старый учитель малявок — и служанки? Или какие-нибудь безутешные вдовушки? — Ну полно, полно, — посмеиваясь, сказал де Курсийон. — Идите, вам пора. И не забудьте — Катрин ничего не должна знать. Она, конечно, взрослая девушка, не лишенная сообразительности и наблюдательности, но Константин — ее брат, и… Не болтайте. — И, конечно, она не заинтересуется, почему я не таскаюсь за ней все это время. — Не заинтересуется, — ответил де Курсийон. — Через несколько минут она должна прийти ко мне на занятия по дипломатии. Это продлится до позднего вечера, так что она ничего не заметит. Повинуясь легкому толчку в спину, Курт вышел из кабинета учителя. Интересно, зачем девчонке столько уроков, думал Курт, сидя в полупустой таверне. Она ежедневно занималась то с де Курсийоном, то еще с дюжиной каких-то учителей, зарывалась в кипы бумаг и книг, а под ее глазами уже давно залегли тени. Наверняка ведь занимается и ночью вместо того, чтобы спать, как полагается примерным девочкам. Она сказала, что эти уроки — идея принца, и теперь Курт ломал голову, пытаясь представить, что он придумал. Может быть, хочет сделать девчонку министром? Она действительно была умной и сообразительной, просчитывала все на несколько шагов вперед — на тренировках Курту стало доставаться от нее куда чаще, чем от ее братца. В отличие от мальчишки, она не рассчитывала на свою силу, она выматывала — заставляла Курта вертеться во все стороны и прыгать, уворачиваясь от ее коротких дразнящих выпадов. А когда нападал он, реагировала так быстро, словно умела читать мысли. Наверное, стоит чаще привлекать солдат к тренировкам: и им полезно, и новые, непривычные соперники для этих высокородных заноз. И все-таки, почему вместо поисков мужа девчонка днями напролет сидит за книгами? Большинство ее сверстниц уже вышли замуж, а кое-кто даже успел родить — сколько ей там уже, семнадцать? Восемнадцать? — Может, чего покрепче? Курт непонимающе перевел взгляд на трактирщика. Тут скучающе смотрел на него, поставив локти на стойку. — У тебя такое унылое лицо, что кружка бренди точно не помешает. — Я на работе, — отказался Курт. Оглядевшись, он недоуменно хмыкнул: — Здесь стало слишком пусто, раньше так не было. — Малихор, — пожал плечами трактирщик. Малихор. За годы, проведенные в Серене, Курт привык к обезображенным лицам, к кашляющим и задыхающимся людям на улицах. Но, пожалуй, трактирщик прав — в последние годы малихор стал распространяться как-то уж слишком быстро. Многие знатные семейства лишились одного, а то и нескольких своих членов, а уж сколько гибло простых жителей, наверное, и не сосчитать. Д’Орсей выписал из Аль-Сада лучших ученых, а Телема сама прислала толпу проповедников. Идиоты, как будто болезнь испугается их унылых молитв. Впрочем, от ученых тоже не было особого толка: они до сих пор так и не знали, ни от чего возникает болезнь, ни как ее лечить. Раз в неделю малявок осматривал врач — нет ли у них кашля или жара, не появились ли высыпания на коже? Каждая простуда становилась поводом для беспокойства, едва ли не паники, и, как назло, мальчишка — сильный, ловкий, едва ли не выше Курта, — часто простужался. Девчонка, напротив, кажется, никогда не болела, и когда заболевал ее брат, становилась похожей на тень. Однажды Курт нашел ее у дверей мальчишки — она сидела на полу, сжавшись в комочек, и на ее бледном лице видны были только огромные несчастные глаза. «А что, если это малихор? — спросила она его тогда. — Что, если он умрет? Я останусь совсем одна». Он сказал ей, что она мелкая дурочка, и что у нее останутся мать и дядя, и что никакой это не малихор, а вульгарная, пошлая простуда, как всегда. А потом едва ли не за шкирку поднял ее и потащил в комнату, глухо ворча себе под нос. К тому моменту, когда мальчишка, наконец, устало плюхнулся на скамью и ухватился за услужливо подставленную кружку сидра, Курт успел вспомнить, кажется, всю свою жизнь. Он вспоминал, и обдумывал, и рассуждал — и додумался до того, что голова гудела, как набатный колокол. — Ты чего такой недовольный? — Зато ты просто лучишься счастьем, — едко ответил Курт. — Знаешь, сколько всего я успел бы сделать, не торчи я здесь, как последний идиот? — Ну и не торчал бы, — задрал нос мальчишка. — Я взрослый и могу о себе позаботиться! — Взрослый, взрослый, — хмыкнул Курт и наконец поднялся из-за стола. — Пошли уже, взрослый, пора тебя в кроватку укладывать. Мелкий засранец довольно хохотнул, кинул на стойку монету и вышел из таверны, как из бального зала — идеально ровная спина, поднятая голова, размеренная и плавная походка. Позер. Курт покачал головой, махнул рукой трактирщику и поплелся следом за мальчишкой.