(Не)называй ее по имени

— Мне это не нужно. — Значит, ты никуда не идешь. — Ты не можешь мне запретить! Курт вздохнул. Невыносимая девчонка была упряма, как самый упрямый осел в мире. Она быстро научилась стрелять — у нее была твердая рука, с точностью тоже все было хорошо, — но пистолеты ее раздражали. Слишком долго заряжать, подумаешь. Он миллион раз объяснял ей: они дорогие, как и патроны, и простые разбойники не будут на них разоряться. А это значит, что она запросто успеет перезарядить пистолет, пока они до нее доберутся — если доберутся: в конце концов, Курт всегда был при ней. Да и убойную силу выстрела нельзя сравнить с мечом или шпагой. — Мне не нужен пистолет. Это было все, чего он мог от нее добиться. Девчонка соглашалась: да, она растерялась в тот вечер, да, она испугалась, да, если бы не они с мальчишкой, она бы ничего не смогла сделать. И тут же шла в нападение: ей противно от самой себя, этого больше не повторится, не нужно над ней так трястись, это раздражает ее еще больше, чем пистолеты. — Я не ребенок, Курт, — повторяла она с плохо скрываемой злостью. — Ты сказал, что научил меня всему, что знаешь сам. Может, позволишь мне это продемонстрировать? Было бы это так легко! Курту самому было от себя противно — прошло уже хрен знает сколько времени, а его все еще пробирал озноб, стоило лишь подумать о том, что ее могли убить. Конечно, это все из-за денег, ничего больше, — помри девчонка, и его с треском вышвырнут из дворца; прости-прощай теплое местечко и приличное жалованье. А это мерзкое ощущение и липкий страх — ну, на них напали впервые за все время, что он их охраняет, неудивительно. И все же пора прекращать так за нее… за них трястись. Они — его работа, а не друзья. Нечего расслабляться. — Я уйду один! — мальчишка просунул голову в дверь и ухмыльнулся. — Вы все еще ругаетесь из-за пистолетов? Возьми его, ради Озаренного и всех его святых. — И ты туда же? — возмущенно вскинулась она. — Ну тебя же никто не заставляет им пользоваться, — пожал он плечами. — Просто возьми его, да и все. Вот же мелкий засранец! Курт нахмурился и взял пистолет сам — он, признаться, тоже не любил огнестрельное оружие. Но раз уж девчонка так уперлась, пусть оно будет с ним — так, на всякий случай. Поначалу этот вечер ничем не отличался от предыдущего — они все так же пили: Курт — пиво, а неугомонная парочка — сидр и бренди; все так же играли в карты, пока кто-то из перебравших юнцов не решил, что мальчишка жульничает. Может, оно так и было — Курт не мог бы поклясться, что он на это не способен, — но на его защиту тут же встала зеленокровная. Курт подобрался: захмелевший мальчишка был несдержан на язык, как и его трезвая, но разгневанная сестра, и перепалка могла перерасти в кое-что посерьезнее. — А я думаю, что вам бы лучше помолчать, лорд д’Эстре. Не вам бросаться такими обвинениями. За столом резко воцарилась тишина. Девчонка встала со своего места, опершись ладонями о стол, и Курт видел, как яростно сверкают ее глаза, как побелели костяшки пальцев. И все же она смогла сделать голос спокойным и едва ли не ласковым — так говорили при дворе, сообразил Курт. Особенно, когда собирались сказать какую-то гадость. Озаренный, Просветленный и вся толпа святых, что еще пришло ей в дурную голову? — Объяснитесь, леди де Сарде, — выплюнул д’Эстре. Он уже дошел до той стадии, когда бездумно лезут в драку, и, хотя аристократическое воспитание не позволяло ему кинуться на девчонку, Курт все равно сжал пальцы вокруг рукояти меча. На всякий случай. — С радостью, — пропела девчонка. В ее голосе было столько яда, что можно было отравить всю Серену. — Если мне не изменяет память, это ваш отец занял у принца д’Орсея деньги на строительство рудника. В южной части города, не так ли? — И как это связано с тем, что ваш кузен — наглый жулик? — Мой кузен — не жулик, в отличие от вашего отца, — голос девчонки стал жестким, и Курт еще раз удивился — он никогда ее такой не видел. — Может быть, мне стоит вам напомнить, что лорд д’Эстре утверждает, что не может выплатить долг вот уже год? — Потому что… — Потому что за последний год он построил роскошный особняк в Аль-Саде и купил там винодельню, не правда ли? Д’Эстре отпрянул назад, едва не свалившись со скамейки и хватая ртом воздух. Он то краснел, то бледнел, а девчонка явно решила его добить. — Полагаю, называя моего кузена жуликом безо всяких доказательств, вы не будете против того, что его отец узнает о том, почему лорд д’Эстре не может выплатить долг? — Я приношу свои извинения, — процедил он сквозь зубы. Курт подумал, что д’Эстре протрезвел за долю секунды — поднимаясь из-за стола, он даже не пошатнулся. — Прошу меня простить, я вынужден откланяться. — Если вы не возражаете, продолжим, — как ни в чем ни бывало улыбнулась девчонка, и Курт почувствовал какую-то детскую радость и неуместную гордость, глядя, как д’Эстре выскальзывает за дверь таверны. Когда они возвращались домой, Курт все же не удержался и спросил мальчишку, жульничал ли он. — Конечно, — фыркнул тот. — Все жульничают. А д’Эстре просто искал повод со мной сцепиться — дама его сердца предпочла мое общество, хоть и ненадолго. Впрочем, и ему она тоже не досталась, уехала в Телему. — Теперь он как следует подумает, прежде чем задевать тебя, — сказала девчонка. Курт прищурился, но не успел он и рта открыть, как, глядя на него, она добавила: — Ну конечно же дядя обо всем знает! Просто закрывать рудник невыгодно — он приносит отличный доход. — Но это доход д’Эстре. — Не только. По закону часть дохода отходит правящей семье, на чьей земле расположен рудник. Если бы дядя закрыл его в счет долга, то лишился бы кругленькой суммы. Этот д’Эстре нашел отличное место, там богатейшая золотая жила. Пожалуй, самая богатая во всей Серене. — Надо же, — только и смог сказать Курт. Она пожала плечами и рассмеялась, когда мальчишка обнял ее за плечи. Они дошли до дворца в тишине — и, хвала всему на свете, без лишних приключений.