(Не)называй ее по имени

— А где Константин? — В таверне, — пожал плечами Курт. — Сказал, что кого-то из его друзей какой-то праздник. — Друзья, ну конечно, — фыркнула девчонка и тут же спохватилась: — Постой, а почему он там один? — Потому что он сказал, что не ребенок, и, как это ни странно, ваш учитель с ним согласился. — Раньше тебя это не останавливало. Вот же приставучая заноза. — А еще принц сказал, чтобы я сопровождал тебя, а Константин и так справится. — Ну конечно, это же дядя... Курт, что с тобой? Замерев на месте, Курт пытался осмыслить, что он только что сказал. Он назвал мальчишку по имени — значит ли это… Да нет, в мыслях-то он и остался «мальчишкой», «маленьким принцем» и «дурацкой занозой». Он вовсе не привязался — да, он провел с ними больше десяти лет, изредка отлучаясь по делам Стражи; да, он знает их как облупленных; да, ему не противно их присутствие, и вообще, они не совсем оправдали его ожидания и не выросли в надменных аристократов… Но они не друзья. Он привязан к ним так же, как привязан к их золоту. — Курт? — Я в порядке, зеленокровная, — не хватало еще и ее назвать по имени. Только не ее. — Не волнуйся, с Константином все будет в порядке. Ну вот, ничего страшного. Имя как имя. — Я всегда за него волнуюсь. — Пошли, будешь волноваться по дороге. Конечно, он знал, что она переживает за мальчишку — неважно, рядом он или нет. Она переживала из-за его отношений с отцом: Курт уже давно понял, что, как бы мальчишка ни старался доказать, что он умен и достоин быть наследником, принц д’Орсей не перестанет сравнивать его со старшим сыном. Когда и как он погиб, Курт не знал, но ясно было одно: в глазах принца его мертвый сын стал едва ли не божеством, равных которому нет и не будет. И чувствуя это, маленький принц уже и не стремился добиваться его уважения — кажется, он решил подтверждать только худшие ожидания. Он постоянно пропадал на гулянках в таверне, кокетничал — и наверняка не только кокетничал — с придворными дамами, отлынивал от своих обязанностей и частенько пропускал какие-то занятия у де Курсийона. — Какая-то чушь, — говорил он, пожимая плечами. — Что-то об управлении городом — но зачем оно мне? Отец лучше посадит на свое место последнего нищего, чем меня. А я не желаю тратить свою цветущую молодость на унылые лекции и старые книги. Но когда он забывался окончательно, рядом всегда оказывалась зеленокровная. Курт никогда не видел брата и сестру, так привязанных друг к другу. Раньше они были совершенно неразлучны, да и сейчас часто проводили время вместе. И только она могла заставить мальчишку отправиться к де Курсийону — ей даже не нужно было слов. Одного взгляда хватало, чтобы мальчишка, посмеиваясь и подняв руки в знак капитуляции, отправлялся «растрачивать свою цветущую молодость». А она была совсем другая. Глядя на нее, сидящую напротив телемского посла, Курт как-то слишком уж внезапно осознал, что девчонка-то выросла. Нескладный тощий ребенок превратился в очаровательную молодую леди — только посмотрите на кардинала, он едва ли не сияет. Зеленокровная улыбалась ему так, словно он был ее родным отцом — светло и широко, говорила что-то мягким журчащим голосом, а Курт, пользуясь тем, что она смотрит на кардинала, вовсю ее разглядывал, словно увидел впервые. Она так и осталась тощей, в ее теле не было тех соблазнительных изгибов, которые приковывают взгляд. Маленькая грудь, аккуратная задница, тонкая шея — такая тонкая, что ее, пожалуй, можно сломать, чуть посильнее сжав пальцы. Вздернутый нос, пухлые губы, светлая, почти незаметная россыпь веснушек на щеках — ее лицо было далеко от идеала, принятого у аристократов. Пожалуй, единственное, что подходило под общепринятые нормы — это кожа, бледная и тонкая, и Курт прекрасно помнил, как легко на ней остаются синяки. Девчонка слегка склонила голову набок, выслушивая кардинала, и Курт подумал — как, должно быть, просто оставить на шее, там, где бьется жилка, след от поцелуя. Чтоб его разорвало, о чем он только думает? Нельзя думать о ней, как о женщине, нельзя представлять засосы на этой хрупкой шее, она — твоя работа, она — твои деньги, она — аристократка и племянница правящего принца Серены, она совсем не в твоем вкусе. Абсолютно. Племянница правящего принца встала со стула и подала кардиналу руку — не поцеловала, как примерная верующая, а пожала. Кардинал, кажется, не удивился, велеречиво поблагодарил ее — знать бы еще, за что, — и они, наконец, вышли из пропахшего благовониями посольства. — Ну и что ты об этом думаешь? — спросила она. И куда только делся этот журчащий голос и светлая улыбка? — О чем? О чем он может думать, если он не слышал ровным счетом ни единого слова? «Я думаю, что не должен хотеть тебя поцеловать». «Я думаю, что ты должна носить пышные воротники и шарфы, чтобы твоя демонова шея не заставляла желать… всякого». Интересно, что бы она на это сказала. О, он уверен — она решила бы, что он старый извращенец, и правильно бы сделала. — Телема и Аль-Сад опять сцепились, — наморщила она нос. — Как уличные собаки, которые грызутся за объедки. — И за что они грызутся на этот раз? — Курт, с тобой все в порядке? — встревожилась она. — Кардинал всю беседу только об этом и говорил, разве ты не слышал? Нет. — Прости, зеленокровная, задумался. — О чем? — с сомнением спросила она. — О работе. Ну, почти не соврал. Она вздохнула и покачала головой. — Надеюсь, Стража не собирается отправлять тебя на очередную войну, — сказала она. — А сцепились они, конечно, из-за денег. Телеме не нравится, что дядя выделяет средства на изучение малихора. Кардинал считает, что, спонсируя ученых из Альянса, Серена отказывается от нейтралитета и склоняет чашу весов на их сторону. — Но это же херня, — не удержался Курт. — Принц специально выписал ученых, никакого отношения к Альянсу это не имеет. — Это все знают, и кардинал тоже, — пожала плечами девчонка. — Но это же Телема. И Аль-Сад. И деньги. — И какова твоя роль в этом дерьме? — Роль уборщика, конечно, — прыснула она. — Мне нужно все это разгрести. Дядя сказал, что мне это будет полезно. Курт нахмурился. Интересно, что он задумал? — Они, конечно, идиоты, — понизив голос, сказала зеленокровная. — Но знаешь, кажется, мне это по душе. — Разгребать дерьмо? — Именно, — ответила она. Уже открывая дверь в посольство Аль-Сада, она обернулась и улыбнулась ему — так, что пришлось пару раз вдохнуть холодный, пахнущий морем воздух.