(Не)называй ее по имени

Что он должен делать на острове? Понятное дело — защищать девчонку от диких зверей, диких островитян и не менее диких колонистов. И где он сейчас? Подсаживает девчонку, чтобы той было проще перелезть через стену, отделяющую склады навтов от остального порта. — Ты уверена, что мы приехали сюда именно за этим? Она обернулась и прижала палец к губам. По искрам в светлых глазах он понял, что зеленокровная в восторге: такие же искры он видел, когда они с мальчишкой что-то замышляли и — особенно — когда им удавалось воплотить задуманное в жизнь. Девчонка выглянула из-за стены и тенью скользнула к складу. Они нашли нужную дверь сразу же и даже умудрились не попасться на глаза ни одному навту. Курт только осуждающе качал головой — в Монетной Страже тоже не дураки выпить, но чтобы развлекаться всем гарнизоном, не оставив никого на страже? Навты, похоже, были абсолютно уверены, что опасаться им нечего — немногочисленная охрана, которую они успели заметить, безмятежно спала после вина со снотворным. — Быстрее. — Я стараюсь, — прошипела девчонка, лихорадочно перебирая папки. — Ты хоть представляешь, сколько тут досье? Курт вполголоса выругался, настороженно наблюдая за комнатой через щелку в двери. Им не повезло: кабинет начальника находился за спальнями — казармы у них такие, что ли? В любую минуту сюда мог зайти какой-нибудь навт, проснувшийся после вина или не пивший его, и тогда они окажутся в ловушке. Чтоб его демоны забрали, этого Васко, почему он сам не мог отыскать свое досье? — Нашла, — торжествующе прошептала зеленокровная. — Так, посмотрим… Родился… Ого! Чтоб я провалилась! — Было бы отлично, тогда бы ты так не орала, — ядовито заметил он. Девчонка раздраженно повела плечами, засунула папку на место, и они, наконец, убрались из проклятого сарая, где Курт чувствовал себя мышью в мышеловке. — Ты и не представляешь, чей он сын! — Потом расскажешь, — бросил он, потянув ее за собой. Девчонка была в таком восторге от этой игры в шпионов, что совершенно не заботилась о том, чтобы побыстрее покинуть территорию, находиться на которой они не имели совершенно никакого права. Как ребенок, чтоб ее. Он было успокоился, когда ее ноги коснулись земли — уже за складами, в порту. А потом увидел, как в их сторону неверной походкой приближается один из стражников. Который, конечно, отлично знал и его, и ее превосходительство леди де Сарде. — Стой и молчи, — сказал он, прижимая девчонку к стене. Она удивленно распахнула глаза и открыла рот, собираясь что-то сказать. — Молчи, — прошипел он. Им сегодня определенно везло: они не встретили навтов, нашли досье, не попались на обратном пути, а луну закрывают облака. Уж с одним подвыпившим болваном он справится, разве нет? Тем более, что на девчонке какая-то потрепанная неприметная куртка, в которой совершенно невозможно представить леди де Сарде. Главное — не дать увидеть ее лицо и пятно на челюсти. — Обними меня. Она удивленно подняла брови, но послушно прижалась к его груди. Обхватить ее лицо ладонью, чтобы закрыть пятно, другой рукой опереться на стену и… — Капитан! Это вы, в такой час? Проклятье, все-таки привязался. — Я занят, — неприветливо огрызнулся он, чуть обернувшись в сторону стражника. Тот пьяно рассмеялся и отпустил парочку комментариев, от которых у девчонки загорелось лицо — он чувствовал это даже не глядя на нее. — А чего это вы так далеко забрались-то, а? — Люблю морской воздух, — процедил он сквозь зубы. — А теперь свободен, иди и проспись. Это приказ. — Не-е-е. Я лучше пойду и тоже найду себе подружку. Слушая тяжелые неверные шаги, Курт осознал, что ее лицо — близко-близко, достаточно лишь наклонить голову, чтобы коснуться ее лба. Или носа. Или губ. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, и Курт не мог понять их выражение. Слишком темно. Слишком темно, слишком пусто вокруг, слишком близко. Все — слишком. Под его ладонью кожа ее щеки была теплым бархатом, и Курт не удержался: скользнул большим пальцем по челюсти, провел выше, следя за рисунком, а потом — ниже, к шее. Сплетение чуть выпуклых узоров оказалось слегка шершавым и жестким, напоминающим теплое молодое дерево с тончайшей корой. Глаза девчонки стали еще больше, но она и не думала разжимать руки за его спиной, а он внезапно понял, что не хочет убирать ладонь с ее лица. Все, чего бы ему хотелось — это наклонить голову ниже, коснуться этого дьявольского пятна губами, а потом и языком, а потом сместиться чуть правее, к этим полным губам, и целовать ее, пока она не задохнется. Нужно срочно отпустить ее и вернуться к этому проклятому навту, и пусть он разбирается со своими делами сам. Просто убрать свою хренову руку с ее лица, сказать что-нибудь ехидное и забыть обо всем, как о страшном сне. — У тебя шрам, — внезапно прошептала девчонка. — Я и не замечала. Ее рука скользнула на его грудь и выше, к лицу. Чтоб его в ад затянуло, что она делает? Кончики пальцев легко, почти невесомо касались заросшего щетиной подбородка — там, где тонким росчерком остался шрам от удара шпагой, — но даже такое едва уловимое касание оставляло, казалось, огненный след. И он опять не сдержался: слегка нагнул голову и коснулся ее пальцев губами. А потом все-таки отпустил ее, оттолкнулся от стены и сделал шаг назад. Большой, широкий шаг, чтобы оказаться от нее на безопасном расстоянии. Она его работа. Он грубый, скучный, циничный старый солдат, который не имеет никакого права целовать ее губы… или руки. А дрожь в ее пальцах и судорожный вдох ему просто почудились.