(Не)называй ее по имени

Если он и ожидал, что в Сан-Матеусе она расслабится хоть немного, то все его надежды пошли прахом. Для начала они молчали практически всю дорогу, и это было напряженное, потрескивающее искрами молчание. Даже на остановке они практически не разговаривали — быстро перекусили хлебом, сыром и холодным мясом и устроились на отдых. Курт отвык спать на голой земле, а рядом еще и зеленокровная возится — как тут уснешь? Наверное, даже хорошо, что он не уснул — караванщик поднял их уже через пару часов. Никто не жаловался, но Курт заметил, как невероятно мрачная девчонка украдкой потирает спину: конечно, где уж изнеженной аристократке спать на земле? В Сан-Матеус они прибыли почти в полдень, и зеленокровная, наскоро приняв ванну и переодевшись, потребовала, чтобы они отправились к матери-кардиналу. И, конечно, все не могло пройти быстро и просто: сначала они попали на какое-то импровизированное судилище на главной площади. На мгновение Курту показалось, что он сошел с ума: посреди города, перед дворцом наместника, полыхал костер, на котором корчилось нечто, напоминающее тварь, с которой зеленокровной пришлось схватиться еще в Серене. И жители совершенно спокойно смотрели на извивающееся чудовище, болтали, делали покупки — так, словно в этом событии не было ничего особенного. Курт покосился на зеленокровную, но его взгляд остановился на Сиоре: она словно окаменела, глядя на костер. Плотно сжатые губы, гнев и отчаяние в широко распахнутых глазах — она выглядела так, словно телемцы сжигали ее родственника, а не огромную рогатую тварь, похожую на ожившее дерево. — Да что же это, — растерянный голос зеленокровной заставил его вздрогнуть. — Они здесь помешались? Он едва успел поймать ее за руку — инстинктивно, заметив, как резко она развернулась. И через мгновение понял: хорошо, что поймал. Невдалеке кто-то — судя по одежде и экзальтированным воплям, инквизитор, — склонился над телом островитянина. Курт успел заметить яркие перья на странной одежде, мягкие и такие же яркие сапоги, а потом ноги этого несчастного дернулись, и он затих. Зеленокровную передернуло, и она попыталась вырвать у него руку. — Это их город. Ты хочешь устроить дипломатический скандал? Забавно, конечно, что именно он должен напоминать о ее миссии. Девчонка глубоко вздохнула, но все же справилась с собой, молодец, — натянула на лицо привычную маску холодной надменности и обдала подошедшего к ним инквизитора презрительным взглядом. Вспомнив резкий голос этого ублюдка, Курт поморщился. Он набросился на них с допросом, Сиора набросилась на него самого, Васко молчал слишком уж красноречиво, и только зеленокровная стояла перед инквизитором с идеально ровной спиной, холодная, словно каменная глыба. Если бы не ее должность, она бы не заставила замолчать этого говнюка — как оказалось, самого главу инквизиции. Неудивительно, думал Курт, что во всем сраном Сан-Матеусе не нашлось никого, кто мог бы заступиться за несчастного дикаря. Кому хочется окончить свои дни на костре? Словно этого было мало, во дворце к ним пристал какой-то епископ, похожий на старого хитрого лиса куда больше, чем де Курсийон. Он сказал, что видел ее в детстве, но Курт не припоминал его лица — возможно, святоша и приезжал ко двору принца, но явно до того, как там появился Курт. Епископ увязался за ними, и девчонка не смогла ему отказать — хотя, как ему показалось, она бы этого очень хотела. Зеленокровная никогда не была религиозной, насколько помнил Курт. Она могла богохульствовать, когда ее никто не слышал, не особо-то доброжелательно отзывалась о Телеме вообще, а инквизиторы и настойчивые проповедники ее всегда злили. Пожалуй, если старик начнет вещать об Озаренном и его святых, она не выдержит, особенно в ее нынешнем состоянии — несмотря на спокойное безразличное лицо, Курт видел, что она буквально кипит от ярости. И когда кардинал сообщила, что, по их мнению, малихор — следствие проклятия, девчонка отнюдь не стала добрее. Конечно, это же так просто — решить, что болезнь вызвана не понятными причинами, а демонами! Тем более, здесь целый остров разрисованных еретиков, у которых из головы растут ветки: Курт не пропустил взгляда, которым преподобная мать наградила Сиору. Почему бы и не объявить их демонопоклонниками? К концу встречи он и сам был готов рвать и метать. Он был уверен, что Альянс не нашел никакого лекарства, но они, во всяком случае, не пытались спрятаться за отговорками о демонах. А Телема… Провалились бы они все в преисподнюю, и ученые, и святоши, толку было бы больше. И конечно, конечно, разве могло все на этом закончиться? Если Курт и думал, что день не может стать еще дерьмовее, то он ошибался. Они даже не зашли в дом — обнаружив на пороге записку, написанную корявым почерком, зеленокровная поджала губы и развернулась обратно. До самого вечера они разбирались с проблемами дикарей, которые сцепились с инквизиторами. Что ж, во всяком случае Курт сумел сорвать свою злость на проклятых святошах: они оказались настолько безмозглыми, что без раздумий полезли в драку — с ними и дикарями, вооруженными какими-то устрашающего вида дубинами. Курт всегда чувствовал себя лучше после хорошей драки, но не в этот день. Кажется, зеленокровная тоже решила выплеснуть свою злость и постоянно лезла вперед, абсолютно тупо подставляясь под шпаги и магические удары. Она определенно сошла с ума, и он повторил ей это уже вслух, дома, когда она потребовала от них собираться в дорогу. Старый проповедник подчинился беспрекословно — откланявшись, он удалился, надо полагать, в свой дом за вещами. Сиора и Васко тоже не стали спорить с обезумевшей девчонкой и разошлись по комнатам. Но с него было достаточно. Последние дни Курт наблюдал, как тени под ее глазами становятся все больше, кожа — бледнее, и даже волосы, казалось, перестали искриться под ярким солнцем. Девчонка осунулась от усталости, но все равно продолжала гнуть свою линию: им нужно срочно отправляться в Новую Серену и поговорить с Константином, а потом возвращаться и заниматься делами, ибо малихор отдыхать не будет. Он пытался ее вразумить, но дело кончилось тем, что он лишь опять разозлился. Она уже давно перестала себя сдерживать и едва ли на него не кричала, а вот Курт голоса не повышал, и это бесило ее еще сильнее. Они спорили и ругались уже, кажется, целую вечность, и воздух между ними только что не искрил. Во всяком случае, Курт не удивился бы, увидев молнии. Дом казался вымершим — слуги, скорее всего, замерли на кухне, Васко и Сиора (трусы!) прятались в своих комнатах, и только они все еще оставались в гостиной. И Курт не выдержал. Зеленокровная слишком уж разбушевалась и, кажется, даже охрипла. Ему ничего не оставалось делать: он должен был заставить ее замолчать. Поэтому он просто-напросто взял и закрыл ей рот. Своими губами. Идиот. Девчонка замерла и, кажется, даже перестала дышать. Нужно отойти от нее, оторваться от ее напряженных губ и извиниться. Сослаться на… скажем, на то, что он не выспался и плохо соображает. И какого хрена, интересно, его рука делает на ее шее, прямо под челюстью, там, где темнеет узор из переплетающихся веточек? Курт все же сделал это — сжал челюсти и отодвинулся. Не так далеко, как планировал, но хоть так, и на том спасибо. Тренированное тело его никогда не подводило, — но не сегодня. Ему все так же хотелось сжать ее плечи и впечатать в стену, а потом опять накрыть ее губы своими, но отнюдь не так невинно, как секунду назад. Курт встряхнул головой и встретился с ней взглядом: девчонка смотрела на него огромными круглыми удивленными глазами и все еще не двигалась. Потом едва заметно шевельнулись ее губы. — Зачем ты это сделал? Нужно извиниться, сказать, что это ничего не значит или отпустить какую-то шутку. Ни в коем случае нельзя говорить, что он уже давно этого хотел. — Я хотел, чтобы ты замолчала. Не очень похоже на извинение. Идиот. Самый идиотский идиот в мире. — О. Она отвела глаза и наконец выдохнула. — Ты должна хорошо выспаться и отдохнуть. Ничего не случится, если мы уедем завтра. — Но пока мы будем отдыхать, в Серене заболеют еще сотни людей. Лекарство нужно найти как можно быстрее. Хвала Озаренному, девчонка не пыталась спорить, это было больше похоже на жалобную мольбу. Несчастное лицо, синяки под глазами, скорбно изогнутые губы — Курту опять захотелось ее обнять и никогда не отпускать, но он сцепил руки за спиной и нахмурился. — Ты не сможешь вылечить всех. Я думал, ты достаточно умна, чтобы это понять. Ты здесь, и теперь ты не только ищешь лекарство, но и помогаешь нашему маленькому наместнику освоиться и занять приличествующее ему положение. И ты… Она не дала ему договорить. Шагнула к нему, прижалась своими теплыми губами к его, а потом отошла, улыбнувшись краем рта. — Чтобы ты замолчал. Уже поднимаясь по лестнице, она обернулась и добавила: — Ты никогда не умел читать нотации. Девчонка уже скрылась в своей комнате, когда Курт, наконец, смог бессильно опуститься в ближайшее кресло. Большим дураком он не чувствовал себя никогда в жизни.