(Не)называй ее по имени

Утро наступило внезапно и быстро, обрушилось на него шумом просыпающегося города — и Курт, сам проснувшийся слишком резко, даже не понял сначала, где он находится, и почему к нему прижимается чье-то теплое тело. Девчонка спала, свернувшись клубочком, спиной к нему, и вид ее обнаженных плеч и выступающих позвонков заставил его нервно сглотнуть. Хотелось пересчитать все эти позвонки — губами; разбудить ее, поглаживая по плечу — языком, но что, если для нее это была просто одна ночь? Что, если она удовлетворила свое любопытство, свое желание, и теперь для нее все будет так, как прежде? И он лежал, и думал, и надеялся, и боялся, и чувствовал себя полнейшим идиотом — где это видано, чтобы солдаты задумывались о таких вещах? Тем более такие старые, циничные и закаленные солдаты, как он? Он был готов отдать что угодно, лишь бы видеть ее просыпающейся и дальше — наблюдать, как она потягивается, сонно ему улыбается и рассеянно, словно по привычке, целует в плечо. И, наверное, поэтому — и потому что он так хотел ее в этот момент, что мозги отказались работать, — он и спросил ее, что с ними будет дальше. — Ты все, что я хочу; все, что я люблю, — добавил он, и только потом понял, что он сказал. Он и себе-то в этом не хотел признаваться, а уж ей! И если она скажет, что дальше ничего не будет, он… согласится с ней, конечно, повернется, уйдет, но провалиться ему на этом месте, если он знает, что дальше будет с ним. Девчонка смотрела на него и молчала, казалось, целую вечность. Только подрагивали уголки губ, словно она пыталась сдержать смех. — Я не могу представить мое будущее без тебя, — наконец, ответила она. Она сказала, что любит его, и он все никак не мог в это поверить: она была настоящей леди, и ее аристократическое воспитание должно было восставать против союза с простым воякой, грубым, жестким и циничным. И все-таки он отогнал эти мысли, и отгонял их до сих пор — чему быть, того не миновать. Может быть, скоро она поймет, что вовсе его не любит; может быть, разлюбит его — через месяц или год, неважно; может быть, они все умрут на этом острове из-за извержения проклятого вулкана или попавшись какому-нибудь особо злобному надайгу; но пока он держит ее в своих руках, целует ее жадные губы, и чувствует себя на вершине мира. И хрен с ним — с тем, что может случиться потом. Но он никак не мог заставить себя назвать ее по имени. Он едва не назвал ее по имени в Хикмете. За последние несколько дней произошло столько всего, что Курт уже и не помнил, как они попали в лабораторию аль-садского ученого — зеленокровная опять ввязалась в какую-то спасательную операцию, и если бы он знал, чем все это кончится, хрен бы ее отпустил. Привязал бы к себе, заткнул ей рот и утащил в Новую Серену, рассказывать мальчишке, что его не-совсем-кузина умудрилась завоевать доверие главы совета, и даже надайг ее не тронул. А вместо этого он сидел на пристани и смотрел на ее безучастное лицо. Все остальные вернулись в богато обставленный хикметский дом, а она, заявив, что хочет подышать воздухом, сбежала в порт и уже битый час сидела здесь, на влажных досках, и пялилась на море. Молча. Он не понимал, почему зеленокровная не убила этого Асили сразу же, почему она велела доставить его в город. Этот ублюдок не просто ставил эксперименты на живых, мать его, людях, он отравил мальчишку, пытался отравить ее — и если бы не эта непонятная связь с островом, ее светлые глаза уже были бы мутными слепыми пятнами на обезображенном язвами лице. Курт ненавидел Германа, презирал Торстена, но Асили сумел переплюнуть их всех. Пожалуй, если бы не девчонка, он бы сам его убил. — Я бы хотела рассказать об этом всем, — сказала она, все так же не отрывая взгляда от безмятежной водной глади. — Написать письмо дяде, в Телему, в Аль-Сад, хотела бы кричать об этом с крыш. А вместо этого… Курт подумал и плюнул на шатающихся в порту людей — привлек ее к себе, прижался губами к виску, обнял, крепко сцепив руки на ее талии. Если она расскажет, что доктор из Альянса заразил малихором наместника Новой Серены, наследника самой влиятельной семьи Содружества, начнется война. И тогда все, что ей удалось сделать, все, чего добилось Содружество и здесь, и на материке, пойдет к демонам. — Я уверена, что Бурхан знал, — девчонка подняла голову и встретилась с ним взглядом. — Если и не обо всем, то о многом. — И что ты собираешься делать? — Что-нибудь придумаю, — ответила она, и по ее глазам Курт понял — ничем хорошим для наместника это не кончится. — Потом. Когда все закончится. Он знал, что в ее кармане до сих пор лежит флакончик с концентрированной смертью — черным порошком, который подсыпали мальчишке в питье или еду. Он знал, что она не собиралась отдавать его ни наместнику, ни другим докторам. Он знал, что она не забудет о наместнике — знал и не собирался ей мешать. И когда это случится… Что ж, какая чудовищная несправедливость, второй человек, заразившийся малихором на этом благословенном острове! — Я должна видеть, как его казнят, — сказала девчонка. Он помог ей встать и просто не мог не предупредить. — Вряд ли тебе станет легче. — О, нет, станет. Ненамного, но станет, — ее глаза вспыхнули, губы скривились в жестокой усмешке — он никогда не видел ее такой. — Я хочу смотреть ему в глаза, когда ему будут отрубать голову, и клянусь, я сделала бы это сама. С удовольствием. — Верю. Курт вздохнул, взял ее за руку, переплетя их пальцы, и потянул ее в сторону главной площади. Может быть, ей и правда станет легче — хотя бы настолько, чтобы получилось скрыть эту историю от мальчишки. Кому-кому, а ему точно незачем об этом знать.