(Не)называй ее по имени

— Что-то не так, — сказала зеленокровная. Что-то не так. «Чтотонетак», постукивали колеса повозки. «Чтотонетак», чирикали пролетающие мимо птицы. Что-то было совершенно, абсолютно, мать его, не так, и Курт никак не мог выбросить это из головы. Девчонка опять замкнулась в себе, уперлась локтями в колени, и так и сидела, положив подбородок на переплетенные пальцы, глядя невидящими глазами куда-то на сиорины коленки. В глазах Сиоры Курт заметил подозрение и сочувствие, остальные смотрели на зеленокровную со смесью жалости и ужаса. Хренов божок. Курт как знал, что все боги — порядочные говнюки, куда хуже аристократов. Вот тебе и доказательство, солдат: «Мое дитя, мое дитя, бла-бла-бла, твой кузен — зло во плоти». Если бы сам не слышал, решил бы, что у зеленокровной галлюцинации из-за каких-нибудь испарений вулкана. Проклятый вулкан, проклятый остров, проклятый бог. Курта и сейчас передергивало, как передернуло пару часов назад, когда он увидел на узловатом перевитом стволе дерева… лица. Лица, чтоб его разорвало! Тысячеликий, твою мать, чтоб он провалился вместе со всем островом. Как будто было недостаточно того, что хваленый всезнающий бог островитян — обычное дерево. Говорящее, правда. И наговорило оно такого… После праздника Данкас, как и обещал, отправился к этому сраному богу — один, велев присоединиться к нему через два дня. Зеленокровная настояла на том, чтобы это время они провели в деревне — отдохнули и выспались, наконец. Ничего не делать было слишком непривычно, и к концу второго дня, когда они стали собираться на встречу с богом, Курт был готов выть от скуки. Зато теперь не скучно, так интересно, что убиться можно. Сначала их заворожил вид дерева, утонувшего в дымке испарений. Сиора почтительно склонила голову, во все глаза разглядывая своего бога, а он, Курт, пытался осознать, что вот эта вот деревяшка — бог. Настоящий, всамделишный, существующий бог. Больше никто с ними не пошел — зеленокровная посчитала, что так будет правильнее. Знал бы, чем это все обернется, так и ее заставил бы остальных с собой взять, и раздал бы каждому по топору. Дерево сообщило, что малихор — дело рук самих жителей материка. Зеленокровная тут же поникла, поняв, что лекарства нет, и тем, кто уже заболел, помочь невозможно. Но то, что это хреново полено сказало потом… Курт знал мальчишку и готов был поклясться, что уж чего-чего, а злобы в нем нет. Он был капризным, эгоистичным, манерным, слегка инфантильным, но злым? Неудивительно, что зеленокровная расстроилась, рассердилась и даже обиделась — она наверняка вытрясла бы из дерева подробности, если бы не таинственный человек, пробравшийся в Святилище вслед за ними. Может быть, дерево его придумало, чтобы не отвечать на ее вопросы? Может, оно специально натравило на них его «детей» — не то очередных надайгов, не то каких-то взбесившихся зверюг, от которых они еле унесли ноги? — Я вижу, что в твоей душе бушует буря, — сказал ей Данкас, поджидавший их у выхода. Еще бы не бушевать. Конечно, зеленокровная не была бы собой, если бы тут же выложила ему все, что ей сказало дерево. Она упомянула лишь малихор, а от другого просто отмахнулась, сказав, что должна все обдумать сама, — и вот сейчас сидела, замерев в одной позе, и думала. Курт и не представлял, о чем — все это было как-то… не по-настоящему. Так не может быть. Так не должно быть. Может, они все утонули во время путешествия на сраный остров, а все это — их персональный ад? — Что-то не так, — сказала зеленокровная, прежде чем сесть в телегу. И теперь эта короткая непонятная фраза крутилась у него в голове. Что-то и правда было не так. Очень не так. Кажется, наместник Хикмета впервые не старался утаить мысли — страх и облегчение на вытянутом лице были такими явными, что Курт презрительно скривил губы. Наместник, чтоб его демоны забрали. Ни хрена сам решить не может. Зеленокровная разговаривала с ним коротко и сухо — кажется, сейчас, после всего, что случилось, она возненавидела его еще больше. А случилось-то до хрена чего. Прошло всего несколько дней, как они вернулись в Новую Серену, а они уже успели побывать в обоих городах, в нескольких деревнях и сразиться с толпой каких-то ненормальных тварей. Если Курт и до этого считал местных зверюг взбесившимися, то что говорить об этих? Они были словно сотканы из тьмы, кидались на всех без разбору, а такие же черные надайги сделали то, чего не делали никогда: напали на островитян. Пожалуй, это был первый раз, когда Курт увидел паникующих местных, обычно-то они лишь злились, а тут… Растерянные лица, непонимающие взгляды и страх, который почти осязаемо висел в воздухе. И невысказанный вопрос, один на всех, — что происходит? — Они ведь подчиняются Тысячеликому, — вполголоса сказала девчонка, когда они ехали обратно. — И животные, и надайги, они все слушаются только его. — Думаешь, это его рук дело? — спросил Курт. Он бы не удивился — доверия к местному божку у него не было. — Не знаю. Я просто подумала… Они напали на Хикмет и Сан-Матеус. На некоторые деревни вблизи городов. Но не на Новую Серену. Курт ничего не сказал, только приподнял брови. На что это она намекает, интересно. И хорошо, что она говорит тихо — Сиоре вряд ли пришлись по душе ее слова. — Что, если Константин прав? — еще тише предположила она. — Что, если Тысячеликий хочет, чтобы все думали, что виноваты мы? — Зачем ему это, если он просто может натравить на нас надайгов? Как тогда, двести лет назад. — А зачем это кому-то еще? Курт пожал плечами. Все эти странные животные и надайги, словно объятые черным туманом, нападали, рвали, убивали — но, несмотря на всю их силу, они не смогли бы уничтожить людей до конца. Ни колонистов, ни островитян. Запугивали? Вполне возможно. Но зачем? За все время проклятый остров не дал им ни одного определенного ответа. Зато вопросов добавил — хоть отбавляй. — Может быть, у Константина есть какие-нибудь идеи, потому что я в тупике, — развела руками девчонка. Курт хмыкнул, но оставил свои мысли при себе. Константин изменился, и ему это не нравилось. Он стал меняться еще тогда, лежа в постели после того, как его похитил Верховный король. Курт не видел его несколько дней, а потом охренел так, что не сразу додумался закрыть рот, удивленно распахнувшийся сам по себе. Мальчишка явно чувствовал себя лучше — не корчился от боли, не сидел в кресле с умирающим видом, стоял себе у окна и пялился вдаль, игнорируя толпу возмущенных придворных за своей спиной. Чистый камзол, сверкающий золотой вышивкой, высокий воротничок, белоснежные кружева манжет — все было как всегда. Кроме самого мальчишки. Его голову венчала причудливая будто-бы-корона, растущая прямо… из головы. Как у Сиоры. И волосы, по-прежнему волнистые, стали зеленоватыми. Как у Сиоры. Мальчишка выглядел совсем как островитянин, и когда он повернулся к ним, скупо улыбнувшись, это сходство лишь усилилось — обезображенное просвечивающими сосудами и язвами лицо тоже изменилось. Красноватые и зеленоватые разводы на месте чернеющих пятен были похожи на диковинные татуировки местных. Курт, конечно, был рад, что Константину стало лучше, но… какой ценой? Чем он расплатится за свою внезапную связь с островом? Был бы жив Катасах, уж он бы с ним поговорил — проводить подобные ритуалы над больным мальчишкой было, как казалось Курту, довольно безрассудно. — По крайней мере, он остался таким же жизнерадостным болваном, — сказал он тогда зеленокровной. Та согласно кивнула, но, как и Курт, не спешила радоваться: чем обернется местный ритуал для renaigse, не могла сказать даже Сиора. Может быть, теперь и он, как островитяне, может слышать «остров»? Может быть, он узнал что-то об этих нападениях? Курт отлично знал мальчишку, и чувствовал, что он что-то задумал. «Я умираю со скуки», — вспомнил он, и нехорошее предчувствие только усилилось. Что, если он решит самостоятельно разобраться с тем, что происходит на острове? Несмотря на то, что в последний раз Курт настрого приказал страже не спускать с наместника глаз, ему становилось все больше не по себе. Быстрее бы добраться до города и убедиться, что маленький принц сидит в своем кресле, а все предчувствия — просто выверты уставшего мозга.