Я нашел тебя в аду

      Чимин с трудом открыл глаза и сощурился от яркого солнечного света, который пробивался в окно из-за полностью раскрытых штор. Потерев переносицу и поморщившись, он встал с постели и не сразу понял, где находится. Его окружали вроде бы знакомые стены, но это не было похоже на их с Чонгуком дом в Нью-Йорке. Молодой человек медленно огляделся вокруг, пытаясь осознать происходящее. Чуть поодаль от постели стоял небольшой компьютерный стол со множеством папок и кипой бумаг. На полке сверху аккуратным рядом располагались коробки с дисками. Напротив кровати на комоде был установлен довольно большой диагонали телевизор, абсолютно, казалось, непредназначенный для небольшой комнаты. Чуть дальше с другой стороны, в углу, стоял старенький мольберт. Приглядевшись, Чимин узнал на холсте свое изображение. Этот портрет Чонгук рисовал около десяти лет назад, когда их отношения только начинали развиваться. Чимин слегка улыбнулся, когда вспомнил, какую дикую неловкость испытал Чонгук, стоило старшему раскрыть его маленький секрет. Уши младшего загорелись, а щеки разрумянились, словно спелый помидор. Он был таким забавным в своем смущении, но одновременно таким сексуальным в своей невинной юности. Но талант Чонгука был выше всяческих похвал. Чимин помнил, как долго и внимательно разглядывал портрет, словно свою точную копию, ошеломленно пробегаясь пальцами по холсту. Он будто смотрелся в зеркало. Каждая черточка, каждый изгиб, каждая деталь его лица были тщательно и внимательно отражены на холсте. Младший буквально вложил в этот портрет свою душу. Его очертания уже в самом начале были почти точной копией Пака, хотя Чонгук не был доволен своей работой. По его словам, она ни на долю не отражала той степени красоты и мощи ауры старшего, что он чувствовал вживую.       Чимину вдруг очень захотелось подойти ближе и коснуться своего портрета, но стоило ему приблизиться, как очертания изображения стали расплываться и пропадать, постепенно оставляя после себя чистый белый холст. Казалось, ничего и не было. Чимин проморгался, пытаясь прогнать наваждение, но ничего не изменилось. Холст оставался пустым. Молодой человек почувствовал холодок, пронесшийся по его позвоночнику. Он обхватил себя руками и потер ладонями предплечья, в надежде избавиться от неприятного, где-то глубоко засевшего чувства внутри. Ошарашенный, Пак огляделся по сторонам снова и вдруг осознал, где находится. Он в их старой с Чонгуком небольшой квартире в Пусане. Но как такое возможно? Ведь Чимин продал ее сразу после отъезда в Нью-Йорк несколько лет назад. Но он был абсолютно точно уверен, что это именно то самое место. Как он здесь оказался? Что, чёрт возьми, произошло?       Вдруг Чимин услышал какой-то приглушенный звук и на дрожащих ногах направился в сторону кухни. Стоило ему войти, как ноги приросли к полу, а дыхание, казалось, опасно замедлилось. За столом сидел… Чонгук. Только вот лет эдак на пять младше. Он тихонько насвистывал что-то себе под нос, копаясь в телефоне, а напротив стояла дымящаяся чашка горячего кофе. Единственное, что организм Чонгука мог воспринимать по утрам до полноценного завтрака. Чимин застыл на месте, внимательно разглядывая младшего. Он был так же юн и красив, только почему-то моложе на несколько лет, чем на самом деле. — Чонгук?.. — Чимин неуверенно произнес имя своего мужа, но тот продолжал лазить в телефоне, изредка прихлебывая кофе и слегка улыбаясь. Чимин сделал несколько шагов ему навстречу и попытался снова: — Чонгук?       Вдруг младший поднял взгляд и посмотрел вперед, нахмурив брови, но после снова опустил глаза к экрану аппарата. Казалось, он совершенно не замечал рядом стоящего Чимина. Словно тот был невидимкой в его глазах. Пак изо всех сил пытался унять охватившую его дрожь. Его трясло от страха и непонимания так сильно, что зубы бились друг о друга, а короткие волосы на затылке вставали дыбом. — Гуки-я? — Чимин уже почти кричал, напрягая голосовые связки, но младший продолжал игнорировать его. Чимин набрался смелости и, подойдя почти вплотную, коснулся рукой плеча Чонгука. Но стоило ему сделать это, как его ладонь прошла сквозь тело младшего. Чимин не ощутил ничего. Только пустоту. Он с широко раскрытыми глазами поднял руку на уровень своего лица и принялся разглядывать собственную конечность, как нечто чужеродное. Разве такое возможно? Что же здесь происходит, чёрт возьми?! Что с ним случилось, мать твою?       Вопросы остались без ответов, как и сидящий рядом Чонгук, который только поежился от почти-прикосновения Чимина, будто от навязчивого ветерка. Чимин зажмурился и замотал головой. Он, должно быть, спит. Точно, спит. Потому что только так можно было объяснить ту чертовщину, что сейчас творилась у него перед глазами. — Чимин…       Пак резко распахнул глаза, и в мгновение ока не увидел Чонгука напротив себя, как секунду назад. Голос, который произнес его имя, не показался ему дружелюбным. И от этого становилось только страшнее. Чимин снова заозирался по сторонам в поисках Чонгука, буквально недавно присутствовавшего рядом. Но единственное, что он видел перед глазами, — это пустая кухня. — Чимин…       Голос позвал его снова. Казалось бы, знакомый. Но Чимин никак не мог осознать, где он слышал его раньше, из-за охватившего его разум страха. Страха от неизвестности.       Вдруг Чимин понял, что комната, в которой он находился, постепенно растворяется прямо на глазах. Не успел молодой человек моргнуть, как он уже стоял на пустынном шоссе. Дыхание Чимина сбилось, а сердце буквально упало в самые пятки. Какого чёрта с ним происходит? Что это за путешествия во времени? И где он теперь оказался? В который раз осматриваясь по сторонам, теперь уже более отчаянно и поспешно, Чимин заметил дорожный указатель. Это то самое шоссе, по которому он ехал в квартиру Чонгука. Вдруг голову пронзила резкая боль, и Чимин упал на колени, схватившись ладонями за виски. Перед глазами поплыли туманные картинки, а в ушах зазвенело от громыхающих звуков: свист шин, гул тормозов, автомобильная авария на главной магистрали. Чимин стоит на коленях перед перевернувшимся на крышу автомобилем и пытается помочь молодой женщине-водителю и ее ребенку. Последнее, что он увидел, это летящая на огромной скорости машина и очередной неприятный, разрезающий слух свист автомобильных шин. Яркая вспышка пронзила слезящиеся глаза, и Чимин распахнул их. Его пульс участился настолько, что можно было диагностировать тахикардию. Руки дрожали и вспотели, продолжая массировать виски. Колени болели от напряжения, удерживая ватное тело на мокрой дороге. Свет продолжал нещадно давить на глаза, но теперь Чимин уже ясно видел его чуть поодаль от себя. Яркая вспышка разгоралась сильнее, заставляя прищуриться и прикрыть рукой лицо. — Чимин…       И снова этот голос. Чимин пытался разглядеть невесть откуда взявшиеся очертания мужского силуэта в ослепляющей вспышке света, но ничего не видел, кроме белых давящих на зрение лучей. — Кто Вы?       Прокрутив картинки происшествия еще раз, Чимин с опозданием осознал, что, должно быть, попал в гущу аварии и сейчас, возможно, находился в больнице, и все это — всего лишь дурной сон. Побочный эффект от обезболивающего. Проецирование мозга картинок того, что он сам хочет видеть. Чуть успокоившись, Чимин все же повторил свой вопрос: — Кто Вы? Врач? Вы оперируете меня?       Силуэт молчал, находясь в окутывающем его свете, все еще ярком, но уже чуть ослабнувшим и не таким ослепляющим. — Почему я Вас не вижу? — Чимин тут же дал себе мысленную затрещину. Конечно, он не сможет разглядеть своего врача в собственном помутнении. Он слышит его голос, потому что находится под анестезией. Возможно, он даже наполовину в сознании, если может различить его едва уловимый силуэт. — Ты попал в аварию, Чимин, — вдруг снова заговорил голос, и Чимин машинально кивнул, соглашаясь. — Да… кажется, так и было. — Ты знаешь, что происходит сейчас?       Чимин переступил с ноги на ногу, вновь ощутив то странное чувство. Вздохнув поглубже, он попытался сформулировать внятный ответ, насколько это было возможно, когда не видишь, с кем именно говоришь. — Да, видимо, сильно ударился головой, если мерещится подобное, — Чимин хмыкнул, но собеседник не разделил его веселья. — Так я прав? Вы мой врач, верно?       Свет вновь загорелся ярче, и, казалось бы, расслабившийся Чимин напрягся снова, в очередной раз зажмуриваясь. Открыв глаза, Пак понял, что уже не стоит на шоссе, на месте аварии. Он увидел перед собой аккуратно подстриженную зеленую лужайку. Их с Чонгуком лужайку. Буквально несколько дней назад они сами косили ее, дурачась и бегая друг за другом, как полоумные юнцы.       Легкий ветер трепал каштановые волосы Чонгука, его лицо было слегка бледноватым от частого пребывания дома, но зато глаза светились от радости. Молодой человек смеялся так беззаботно и естественно, что у Чимина щемило сердце от переполняющих к нему чувств. После всего, что пережил Чонгук, Чимин уже и не надеялся увидеть его таким. Но вот он, Чонгук, улыбается и смеется во весь голос, убегая от мужа, как незрелый мальчишка, после чего все же позволяет поймать себя в обхват небольших, но от того не менее сильных рук Чимина и повалить на землю. Частое и тяжелое дыхание сопровождает Чонгука, и Чимин не дает ему передышки, целуя брови, глаза, нос, румяные щеки и такие любимые губы. Пак был готов целовать своего мужа вечно, не обделяя ни кусочка его светлой и нежной кожи, полностью поглощая собой и растворяясь в нем сам. Чонгук запустил руку в темно-синие волосы Чимина, мягко поглаживая затылок и слегка притягивая ближе. Это был один из самых любимых моментов младшего. Его муж мог быть сущим дьяволом, но одновременно и ангелом во плоти. Его руки могли сжимать тело Чонгука до хруста в костях, до жуткой боли, оставляя синяки и ссадины на чувствительной коже, но также Чимин умел быть нежным и заботливым, оглаживая своими миниатюрными пальчиками каждую черточку на лице Чонгука, проводя указательным по шее, спускаясь ниже, оглаживая ореолы сосков, медленно переходя ко впадинке пупка, от чего младший не мог сдерживать рвущиеся наружу шумные выдохи, а тело безропотно подавалось навстречу, казалось бы, незамысловатым и легким ласкам.       В небе ярко светило солнце, отбрасывая лучи на поверхность земли, согревая ее свои теплом. Чимин прикрыл глаза, пытаясь восстановить вновь сбившееся дыхание от нахлынувших воспоминаний из прошлого и неизвестности настоящего, подставляя лицо солнцу. Он медленно направился в дом и, стоило протянуть руку к ручке двери, та сама открылась, словно по волшебству. — Так, это уже ненормально, — Чимин покачал головой, но все же вошел внутрь и тут же встретился с собакой, которая подбежала к двери в попытке проверить незваного гостя. — Ричи! — Чимин обрадовался, когда пес воодушевленно завилял хвостом, подходя ближе. Он узнал своего хозяина. Пес заводил ушами, когда Чимин попытался погладить его по переносице, но рука молодого человека вновь прошла сквозь телесную поверхность. — Да что за чертовщина?! — Чимин выругался, чем напугал пса, и тот, поджав хвост, пустился наутек, по-видимому, решив, что хозяин им недоволен. Чимин испустил протяжный усталый вздох. Вначале он подумал, что просто спит от действия наркоза. Но тогда почему его сны были такими реальными? Как будто он смотрел на собственную жизнь в режиме «онлайн» со стороны в качестве стороннего зрителя. — Теперь ты видишь меня?       Чимин едва не подпрыгнул от неожиданности, когда за его спиной послышался до боли уже знакомый голос. Очертания мужской фигуры стали более отчетливыми, но все еще не ясно выделяющимися: на данный момент Чимин мог различить, что мужчина был среднего возраста, крепкого телосложения, светловолосый, высокий. Но лицо оставалось все еще расплывчатым. — Док, Вы до сих пор недостаточно в «фокусе», — Чимин снова усмехнулся от собственных слов. Казалось, он сходит с ума. — Будет четче, если сам захочешь, — сказал мужчина и прошел вперед, обходя Чимина, слегка касаясь его рукой. Чимин ощутил легкий ветерок, охвативший место, до которого дотронулся незнакомец. Прикосновение не ощущалось неприятным, и угрозы Чимин не чувствовал. Всего лишь легкое недоумение. — Не понял, каким образом смог так быстро перемещаться из одного места в другое? Почему так скоро оказался дома? — Во сне ведь время не работает, верно, док? Ты можешь делать все, что захочешь, — Чимин уже более уверенно проследовал за незнакомцем, лишь позже осознав, что они прошли в гостиную на первом этаже их с Чонгуком нью-йоркского дома.       Оказавшись в комнате, Чимин распахнул глаза от удивления. На диване в центре зала сидел Чонгук в окружении Чиминовых родственников. Отец, мать и его брат сидели подле Чонгука, что-то обеспокоенно лопоча, тогда как мать Чимина крепко держала Гука за руку, а старший брат Пака легко поглаживал младшего по спине.       Чимин подошел еще ближе и принялся разглядывать мужа. Его лицо было припухшим и красным. Капилляры в глазах полопались, пробегаясь маленькими ниточками-паутинками по всей окружности. Губы потрескались и кровоточили, так часто и сильно Чонгук покусывал их. Волосы молодого человека находились в жутком беспорядке от того, что тот постоянно трепал их ладонями, будто пытаясь прогнать из головы навязчивые мысли. Чимин был обеспокоен, а если сказать точнее, напуган до смерти. Такое состояние Чонгука он видел только, когда… — Ты умер, Чимин.       Слова нового знакомого пронзили Чимина, казалось, насквозь. Он никак не мог осознать смысл сказанного. Ведь молодой человек ничего не почувствовал и ничего не помнил: ни боли, ни страха, ни звуков медицинских аппаратов, поддерживающих в нем остатки жизнедеятельности, когда его полуживого везли на скорой до ближайшей больницы. Чимин не ощущал ничего, кроме жуткой боли в области сердца при виде своего скорбящего мужа. Вот почему его родители и брат оказались здесь. Вот по какой причине Чонгук выглядит так, как выглядит. Чимин не мог поверить, что все это происходит именно с ними. Именно сейчас, когда их жизнь начала постепенно налаживаться и приходить в норму. — Док… — голос Чимина застрял где-то на полпути между трахеей и глоткой, поэтому молодому человеку пришлось чуть прокашляться, чтобы привести голосовые связки в норму, — Вы уверены… Наверно, я бы понял, если бы умер, — хотя собственные слова совершенно не соответствовали ощущениям Чимина. Ведь до сего момента он был отчасти уверен, что спит или как минимум просто под наркозом. Он даже предположить не мог… — Трудно сказать, — ответил мужчина, расхаживая вдоль комнаты, словно присматриваясь, — у всех по-разному.       Ни один его ответ не удовлетворял Чимина и уж тем более не отвечал ни на один из безумных вопросов, которые бурным потоком хлынули в раскалывающуюся от резкой боли голову. — Но, если я… — Чимину пришлось собраться с духом, прежде чем он смог произнести следующие слова, — правда, умер, то разве должен находиться здесь? И почему я продолжаю видеть всех? Почему Ричи смог увидеть меня, стоило мне войти? — Собаки не люди. Они видят в нескольких измерениях. Ты будешь здесь до тех пор, пока сам не захочешь уйти. Я не могу заставить тебя сделать это. У каждого есть выбор. И ты должен самостоятельно сделать свой.       Чимин замотал головой, начиная раздражаться. Он не понимал ничего из того, что происходит. В голову стали прокрадываться различные воспоминания фантастических фильмов, которые они смотрели вместе с Чонгуком. И Чимина трясло лишь от мысли о том, какой из сюжетов окажется более подходящим к его ситуации. — Кто Вы все-таки такой? И почему я Вас не вижу, в отличие от всех остальных? — Чимин снова повернулся в сторону своих родственников. Всех он мог точно и четко разглядеть. Но вот человека, единственного, который видел его, помимо любимого пса, он не мог рассмотреть. — Меня ты не хочешь видеть. Не хочешь быть мертвым. Ты еще не до конца осознал то, что с тобой случилось. Как только ты примешь это, все сразу же станет яснее.       От своеобразных объяснений Чимина отвлек слабый голос Чонгука, который в гробовой тишине комнаты прозвучал словно гром среди ясного неба. — Я хочу, чтобы вы ушли. Все. Пожалуйста, уходите, — он зарылся лицом в ладони, и плечи его сотрясались от безмолвных рыданий. — Чонгук, — отец Чимина попытался положить руку на плечо своего второго сына, но Чонгук вдруг вскочил с дивана, шарахаясь от родственников, и обхватил себя руками, потирая место прикосновения так, словно его обожгло. — Я сказал, уходите! Сейчас же! Оставьте меня!       Чимин вздрогнул и инстинктивно положил руку на грудь в области сердца, когда Чонгук закричал. Родственники Пака поднялись со своих мест и неуверенно направились к выходу. — Если ты захочешь поговорить или тебе что-нибудь понадобится, просто позвони.       Чимин прикрыл глаза, сдерживая собственные слезы, когда услышал голос своего брата. Пак не мог себе представить, что в данный момент чувствует его семья. Но самое страшное было в том, что он даже не хотел думать, что испытывает сейчас Чонгук. Чимин почувствовал, что задыхается, а сердце сжимается тисками, обливаясь кровью. Если это вообще возможно. Ведь он… мертв. Он вообще способен чувствовать подобное, или это всего лишь отголоски его прошлых ощущений?       Чонгук даже не закрыл дверь на ключ, когда та захлопнулась за родственниками Пака, отрезая младшего от всего мира, оставляя в огромном доме одного. Чонгук заходил по комнате, беспорядочно метаясь из стороны в сторону, как загнанный в ловушку хищник, не имея возможности напасть и защититься. Его руки то и дело лохматили собственные волосы, а грудь вздымалась и опадала с каждым тяжелым вздохом.       Чимин хотел было подойти ближе, но вздрогнул от испуга, когда Чонгук запустил рядом стоящую на столе хрустальную пепельницу в стену. Та с грохотом разбилась от сильного удара, рассыпаясь глыбами по полу. Но Чонгуку, казалось, было плевать на это. Его пронзительный крик, сопровождаемый очередным потоком горячих, обжигающих слез, сотряс комнату. — Почему?! — голос его дрожал и резонировал в напряженной атмосфере, накалившейся настолько, что, казалось, поднеси спичку, и Чонгук вспыхнет как факел. — Какого чёрта ты поехал туда? Зачем я вообще попросил тебя об этом?! — от бессилия Чон упал на колени и согнулся пополам, запуская пятерни во всклокоченные волосы, с силой сжимая.       Чимин вновь попытался приблизиться, но вдруг почувствовал мимолетное прикосновение на своем плече. — Он должен преодолеть это, Чимин. Твой путь завершен. Но его еще нет. — Почему именно сейчас? — Чимин прикрыл глаза, и предательские слезы все же вырвались из уголков. — Ведь я так нужен ему сейчас. — Ты всегда был нужен ему. Он справится. Но в этот раз без тебя.       Чимин замотал головой, пытаясь прогнать гнетущие мысли. Он никак не мог в это поверить. Ему казалось, что он все еще спит. Что ему вкололи? То, что он видел, в страшном сне не приснится.       Когда Чимин открыл глаза снова, он в очередной раз не увидел Чонгука. И гостиная тоже пропала, сменяясь церковью, в которую ходили его родители. Чимин закрутил головой, пытаясь рассмотреть окружающие его предметы. — Может, нам не стоит находиться здесь, Чимин?       Пак вздрогнул, услышав голос своего преследователя рядом. Он появлялся так неожиданно, что Чимин не мог удержаться от дрожи. Но привычного страха уже не ощущал. Кажется, его новый знакомый не желал ему зла. Просто следовал за ним по пятам, где бы Чимин не оказался. — Что здесь происходит? — только что они стояли посреди гостиной в доме Чимина и Чонгука, а стоило ему моргнуть, как молодой человек переместился совершенно в другое место. Чимин чуть двинулся вперед и увидел священника. Тот с прискорбием зачитывал душещипательную речь рядом со стоящим гробом на небольшом пьедестале. На лавках сидело множество людей, среди которых Чимин узнал своих родителей, друзей, коллег по работе. — Это твои похороны, Чимин. — Но… — Пак повернулся ко все еще расплывчатому силуэту, — ведь только что мы были… — В нашем мире время движется иначе, Чимин. Здесь тебе стоит моргнуть, а там, — неотчетливый силуэт мужской руки указал в сторону сидящей напротив Чимина толпы, — могут пройти годы. Ты просто перешагнул определённый отрезок времени. Вот и все.       Чимин ни черта не понимал из того, что ему говорят. Но кивнул, решив не вдаваться в подробности. Голова нещадно раскалывалась от осознания происходящего. Чимин прищурился, пытаясь разглядеть в толпе любимое лицо. Чонгук сидел в самом первом ряду. Один. Во всем черном, с цветами в руках. Подойдя ближе, Чимин ужаснулся от того, как выглядел его муж. Лицо осунулось и посерело, словно пепел, глаза практически ввалились в глазницы, под нижним ярусом не́когда пушистых ресниц залегли черные тени. Казалось, Чонгук прибавил по меньшей мере лет пять к своему настоящему возрасту. Он заметно похудел. Но самое страшное отражалось в его глазах. Они были абсолютно пустыми и безжизненными. Когда-то озорной яркий блеск коричневы испарился, оставляя только темную радужку. Похоже, Чонгук вообще не понимал, что происходит вокруг.       Чимин присел рядом в попытке коснуться лица Чонгука, но стоило ему протянуть ладонь, как та в очередной раз прошла сквозь материальное тело, а глаза Чона расширились, словно от испуга. Навернулись слезы, готовые сорваться вниз. Чонгук задышал чаще и прикрыл глаза, с силой сжимая веки. — Я не могу ни к чему прикоснуться, — Чимин встал и приблизился к силуэту, с недоумением рассматривая собственную ладонь. — Если я призрак, разве я не должен выглядеть, как Вы, — Чимин пробежался пальцами по прозрачной чужой руке, в очередной раз не ощущая ничего. Только пустоту. Но его тело оставалось материальным. По крайней мере, на первый взгляд.       Легкий смешок сорвался с губ собеседника. — Ты не призрак. Ты видишь себя таким, каким привык видеть при жизни. На тебе повседневная одежда, твоя внешность не изменилась с того момента, как ты последний раз видел себя. Но больше ты не принадлежишь этому миру. Ты должен понять, что ты не исчез и не испарился. Ты просто умер, Чимин. После смерти твое существование не заканчивается. Живые остаются живыми. А мертвые — мертвыми. Если ты сможешь понять и принять это, станет намного легче. Поверь мне.       Чимин не знал, чего он хочет. Мысль о том, что он умер, пугала его до чёртиков. Но сейчас, наблюдая за собственными похоронами, видя слезы матери, потускневшее лицо отца, брата, который едва сдерживался, чтобы не выбежать отсюда с отчаянными криками, и Чонгука… Человека, который был всем для него. Чимин не мог представить себе жизни без него. Он не подозревал, что теперь будет с ними обоими… Как они смогут преодолеть это. Они прошли через многое. Но смерть… этого Чимин предвидеть не мог.       Чонгук потерял всех, кого любил. Всех, кто был близок и дорог ему. И Чимин был его якорем, который удерживал его в этом мире. Чонгук не мыслил без него своего существования. Оглядываясь назад, Чонгук не понимал, как жил раньше в самом начале… без Чимина. Что двигало им, что мотивировало, к чему он стремился. Чимин вытаскивал его из такого дерьма, которое другие не могли себе и представить. Если бы не старший, Чон, вероятно, давно бы потерял себя. И не смог бы вернуться назад. Чимин был рядом всегда. Что бы не случалось, с чем бы Чонгук не сталкивался, какая бы темнота не окутывала его, пытаясь затащить в свою бездну, именно Чимин был тем, кто каждый раз вытаскивал его, указывая путь к свету. И теперь Чонгук не знал, что ему делать. Как справиться с очередным грузом, нещадно давившим на его усталые плечи. Чимин покинул его. Чонгук остался один. По-настоящему один. И эта мысль никак не могла закрепиться в его, казалось бы, безумном мозгу. Кто же теперь сможет вывести его из той тьмы, которая стояла за его спиной, постепенно поглощая и затягивая, обнимая дымкой своих нечетких, но от того не менее цепких рук. — Мне торчать здесь и после похорон? — спросил Чимин. На данный момент он снова стоял в их с Чонгуком гостиной среди множества его картин. Чимин медленно прошелся по комнате, внимательно разглядывая каждый пейзаж. Как правило, в прошлом Чонгук писал именно пейзажи. По его словам, Чона завораживало то, как он погружался в атмосферу того или иного места, которое представлял в своей голове. — Люди слишком неинтересны и примитивны.       Именно это сказал младший Чимину, когда тот спросил, почему он не пишет портреты. Ведь судя по тому, как Чонгук написал его собственный, младший, определённо, не был обделен талантом и в этой области. — Ты — исключение из правил, — улыбнулся смущенно Чонгук, — ты просто не выходил у меня из головы. Я так часто думал о тебе, представлял тебя в своих мечтах и фантазиях, что это сводило меня с ума. Твой образ не давал мне покоя, не оставлял меня даже во сне. Поэтому я решил написать твой портрет в надежде, что это поможет. Но, кажется, стало только хуже, — смешок Чонгука заставил старшего потрепать его по волосам. — Ты сможешь уйти, когда захочешь. Тебе решать, — ответил мужской голос. Чимин кивнул, продолжая рассматривать работы своего мужа. — Вот эти Чонгук написал после смерти своего брата. Когда… — Чимин вдохнул поглубже, пытаясь прогнать вдруг вернувшиеся ужасные воспоминания. Он не понимал, зачем говорит это, но почему-то продолжал: — После того как он потерял своих родных, стиль его работ стал иным.       Чимин, не касаясь полотна, пробежался пальцами по нечетким размытым линиям абстракции, которую Чонгук написал после большого периода «застоя». Эта была его первая работа с тех пор, как погибли его родители и брат. Чонгук трудился над ней очень долго. Иногда подвергался жутким истерикам, раскидывая вещи и предметы своего творчества по мастерской. А иногда впадал в своего рода прострацию на несколько часов. И Чимин старался не трогать его, обходя стороной, понимая, что Чонгук находится глубоко «в себе». — Я понимаю, что это совсем не то, что ты привык видеть, — после завершения Чонгук, как обычно, стоял рядом с картиной вместе с Чимином. Для него старший всегда был главным критиком его работ. — Но… мне она нравится. Она полностью отражает то чувство, что сейчас сидит во мне.       Тогда Чимин жутко испугался этих слов младшего. Он старался не подать виду, но все же тайно от Чонгука продолжал консультации со знакомым психологом, который по совместительству являлся хорошим другом семьи и лечащим врачом Чонгука. — Чимин, Чонгук слишком многое пережил. Его жизнь постепенно входит в нормальную колею. Я говорил тогда и скажу сейчас: увлечение творчеством — самое лучшее лекарство для него на данный момент. Он чувствует себя увереннее, спокойнее, он занят тем, к чему привык. Ты не должен так сильно концентрироваться на проецировании его мыслей на бумаге. Будет лучше, если он станет писать именно то, о чем думает, выражать на холсте именно то, что чувствует. Это поможет со временем. Его состояние было нестабильным и шатким довольно долгое время. И его работы сейчас — это меньшее, что он может сделать, чтобы хоть как-то справиться с собой. Чонгук не единственный мой пациент, который занимается живописью. И поверь мне, некоторые пациенты рисуют такие абстрактные готические картинки, что и представить сложно. Но это их способ справиться с происходящим. Принять ту реальность, в которой они находятся. Не дави на него. Ты должен лишь поддержать его. Именно ты — его главный приоритет. Именно ты — весь его мир. Картины лишь позиционирование собственных мыслей. — Они немного похожи на Вас, — Чимин усмехнулся, повернувшись к собеседнику, — такие же размытые и нечеткие.       Мужчина рассмеялся в ответ, и Чимин ощутил легкое чувство уверенности. Он постепенно привыкал к присутствию своего нового знакомого.       Отойдя от картин, Чимин двинулся вперед к небольшому столу, за которым в данный момент сидел Чонгук. Чимин не видел, чем занимается его муж, поэтому подошел еще ближе, сразу же ощущая давящую на него ауру боли и отчаяния. Он буквально чувствовал страдания своего мужа. Тот мучился, и Пак ничем не мог ему помочь. Теперь уже ничем…       Обойдя Чонгука, Чимин остановился чуть поодаль от него сбоку и рассмотрел стол. На нем лежала бумага разного вида и размера, на каждом листе отображался набросок Чиминова лица, неуверенно выполненный карандашом. И сейчас на небольшом огрызке Чонгук яростно пытался отразить образ своего мужа вновь, уже более спешно и уверенно водя карандашом по белой поверхности. — Боже… — сердце защемило от боли. Чимин положил руку на грудь и ощутил, что готов рухнуть в пропасть в буквальном смысле этого слова. Он всей душой желал сделать все что угодно, чтобы забрать ту боль, которую Чонгук испытывал сейчас.       Чонгук продолжал отчаянно вычерчивать знакомые линии и изгибы, казалось, не обращая ни на что внимания. — Чонгук-а… — голос Чимина сел до шепота, его рука прошлась по плечу мужа, медленно продвигаясь к спине. Не касаясь, лишь вырисовывая очертания любимого тела.       Чонгук вдруг замер, остановив карандаш на полпути. Он заерзал на месте и положил руку на плечо. Там, где буквально секунду назад прошлась рука Чимина. — Он… чувствует мое присутствие? — удивился Чимин. Каждая клетка его… тела стремилась к Чонгуку. Все его мысли были заняты только тем, как Чимин может помочь младшему осознать и смириться с произошедшим. Но понимание того, что Чонгук тоже может его «чувствовать», хотя и не видеть, буквально пронзило Чимина насквозь. — Возможно, — ответил мужчина рядом, — он был слишком сильно привязан к тебе эмоционально при жизни. Иногда такое случается. Первое время живые чувствуют присутствие мертвых, особенно, если вторые не собираются уходить. — А разве я могу остаться?! — Чимина воодушевила эта мысль. Если его присутствие, пусть и нематериальное, поможет Чонгуку справиться с его потерей, поможет обрести покой и душевную гармонию, Чимин готов был торчать здесь хоть до скончания веков. — Никто не сможет заставить тебя уйти, Чимин. Но твое присутствие не поможет. Возможно, это только усугубит ситуацию. Чонгук должен понять и принять твою смерть. Не стоит тешить его ложными надеждами. Мертвое, в любом случае, остается мертвым, Чимин.       Чимин не хотел верить в это. Мысль о том, что хотя бы так он сможет быть со своим любимым, не оставляла его. Чимин присел на корточки рядом с Чонгуком и почти-положил руки на его колени. — Чонгук-а, я здесь, — он пытался поймать взгляд младшего, но Чонгук продолжал смотреть прямо, казалось, в пустоту. Хотя его руки опустились именно туда, где находились ладони Чимина, хоть и прошли насквозь. Чонгук накрыл своими большими руками костяшки Пака, и тот сразу же ощутил тепло, хотя ранее, касавшись младшего, не чувствовал ничего, кроме пустоты. — Я здесь, рядом с тобой. Малыш, ты ведь чувствуешь меня, правда? — Чимин готов был заплакать от отчаяния. Чонгук вдруг повернул голову и посмотрел прямо на Чимина. По спине старшего пробежали мурашки. Муж смотрел прямо ему в глаза, на мгновение Чимину даже показалось, что во взгляде Чонгука появилось осознание его присутствия рядом. Но Чонгук спустя уже секунду зажмурился и громко выдохнул, опять поворачиваясь к столу. Он спешно схватил карандаш и снова начал что-то рисовать. Чуть приподняв голову, Чимин увидел, как под незавершенным наброском Чон написал его имя. Чонгук провел свободной рукой по линиям, которые вывел, и одинокая слезинка скатилась из уголка глаза, падая и впитываясь в мягкую поверхность листка. — Чимин-а… — прошептал Чонгук, и Чимин пропустил вздох, услышав голос своего мужа, так отчаянно произнесший его имя. Чонгук продолжал вырисовывать знакомые линии любимого имени все быстрее и быстрее. Почерк стал неразборчивым, рука тряслась, буквы выходили размашистыми и неотчетливыми. Чимин наблюдал за этим, не отводя глаз, до тех пор, пока Чонгук не выбросил с силой карандаш в сторону, грубо сжимая бумагу в кулак и в следующую секунду отбросил от себя злосчастный клочок. Молодой человек вскочил с места, чем еще больше напугал Чимина, и истерично, с громким криком смел все, что находилось на столе, на пол. — Почему ты оставил меня?! — Чонгук упал на колени, истошно вопя, а Чимин задохнулся от боли, сжимающей его горло. Давящие слезы заполнили глазницы и ручьем покатились по светлым щекам. — Почему ты бросил меня именно тогда, когда так сильно нужен мне? Ты оставил меня одного! Вернись… Вернись ко мне! — Чонгук сжимал в дрожащих руках свои наброски, роняя горькие слезы, от чего карандаш, так тщательно выведенный на бумаге, расплывался, стираясь почти без следа. — Ты… вся моя жизнь. Как я буду дальше без тебя? — голос Чонгука сел от непрекращающихся рыданий и недавнего крика, от чего молодой человек перешел на шепот.       Чимин подошел ближе, глотая соленые слезы, и коснулся головы своего мужа с желанием успокоить, дать понять о своем присутствии, отдать все, что у него осталось. — Я хочу помочь ему. Я должен помочь, — Чимин обернулся к силуэту, который, как он чувствовал, до сих пор маячил где-то за спиной. — Ты не можешь помочь, Чимин. Здесь ты ничего не можешь сделать. Больше нет. Он должен справиться. Должен преодолеть это сам.       Чимин только прикрыл глаза и задышал чаще… — Сколько еще он будет терпеть эту боль? Я буквально ощущаю его страдания, — Чимин стоял чуть поодаль от склонившегося над могилой Чонгука. Могилой Чимина.       Ветер трепал волосы младшего, и Чонгук спешно зачесал их назад. Молодой человек смел с мраморной плиты опавшие листья и положил свежие цветы. Чонгук провел пальцами по гравировке, задерживаясь на буквах имени своего мужа. Скорбь разрывала его на части. Он не помнил, как прошли похороны, сколько ушло времени, и как он здесь оказался. Все, что он видел, это только камень перед своими глазами. И имя, которое теперь еще чаще, чем при жизни, слетало с его губ. Чонгук видел Чимина везде, куда бы не пошел. Даже во сне старший не оставлял его. Его лучистые глаза, прекрасная улыбка, родное лицо, руки и тепло его тела. Все это Чонгук ощущал и разумом, и душой. И не мог освободиться от гнетущей и разрастающейся боли внутри. Говорят, время лечит. Чушь все это собачья. Такую глубокую жалящую, словно осиное жало, боль не излечит ничто на свете. Чонгук потерял самого дорогого и любимого человека, который у него остался, и понятия не имел, как справиться с этим. И стоит ли… — Чонгук страдает, это правда. Но страдает он, потому что ты этого хочешь. — Что?! — Чимин так сильно разозлился от подобных слов, что готов был броситься на собеседника с кулаками. — Как Вы можете допускать мысль о том, что я позволил бы ему так страдать?! Да я все что угодно готов отдать, чтобы избавить его от этой боли! — Ты делаешь это неосознанно, Чимин. Чонгук очень сильно зависел от тебя при жизни. Вы связаны телом и душой. Ты чувствуешь боль. Чонгук ощущает ее в сто крат сильнее. Твое отчаяние затмевает его разум. Ты не можешь в полной мере осознать свою смерть и тем самым повергаешь Чонгука на муки. Он не понимает происходящего. Он не может смириться с тем, что ты оставил его. Потому что ты сам не можешь. Ты должен принять это. Иначе душа Чонгука не сможет обрести покой.       Чимин ощутил огромный груз вины, давящий на его плечи. Слова его собеседника постепенно доходили до туманного разума, и Пак где-то глубоко в душе понимал, что все сказанное правда. Он до сих пор не осознавал своего положения. И тем самым, как оказалось, делал хуже не только себе, но и любимому. Чонгук буквально погибал у него на глазах, рассыпался на части, раскалывался на куски, но Пак ничего не мог изменить. И его присутствие также не делало ситуацию лучше. — Малыш, я останусь с тобой столько, сколько тебе потребуется. Если ты хочешь именно этого, прошу тебя, дай мне знать. Я уверен, ты чувствуешь меня. Мы всегда чувствовали друг друга, — Чимин шептал на ухо Чонгуку, присев рядом с ним возле собственной могилы, из последних сил пытаясь сделать хоть что-то, до сих пор не веря в свою беспомощность. Но Чонгук зажмурился, прикрывая уши руками, и вдруг неожиданно закричал так громко, что практически оглушил Чимина. Его вопль подхватил ветер и разнес по всей округе, эхом отдаваясь в ветвях ближайших деревьев.       Чимин отскочил от Чонгука, закрывая ладонями лицо. Казалось, его присутствие рядом действительно делало младшему только хуже. Чимин не мог в это поверить. Каждый раз, когда он приближался к Чонгуку, пытался коснуться его, шептал ему на ухо слова поддержки, младший впадал в паническую истерику, кричал, заливался слезами. Его тело трясло, словно в лихорадке. И его состояние давило на Чимина похуже самой тяжелой ноши.       Чимин попытался вздохнуть поглубже, чтобы прийти в себя. Он открыл глаза и направился в сторону Чонгука. Чуть задержавшись рядом, Чимин поднял руку, чтобы коснуться своего мужа, но в последний момент передумал и отнял ладонь, обессиленно опуская вдоль тела. — Прощай, малыш, — прошептал Чимин и, кивнув расплывчатому силуэту, который все это время находился рядом, пошел вслед за ним. В сторону яркого света. В пустоту…