«Страх перед поступком низким и недостойным — есть мужество»
(Бенджамин Джонсон)
Чонгук открыл глаза и слегка огляделся, подмечая полумрак в чужой комнате. Он моргнул несколько раз, пытаясь прогнать сонливость, и пошарил рукой по прикроватной тумбочке в поисках своего телефона. Почти одиннадцать утра. Он проспал так долго? Снаружи уже должно было быть светло, но из-за плотно задернутых тяжелых штор комната оставалась темной. Чонгук мысленно поблагодарил своего старшего за это. Одна из самых раздражающих вещей по утрам — это яркий солнечный свет, бьющий прямо в лицо во время вынужденного пробуждения. Чонгук поморщился, когда привстал и оперся о подушку. Все мышцы в его теле ныли, а задница саднила от боли, но все же это не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал, когда просыпался после секса со своим бывшим. Юнги-хён позаботился о младшем. Старший сделал все возможное, чтобы макнэ чувствовал себя комфортно. Чонгук тут же обернулся и не обнаружил старшего рядом. Проведя рукой по соседнему месту на постели, Чон понял, что хён проснулся очень рано, так как простыни уже охладели от тепла чужого тела. Честно говоря, Чонгук испытывал смешанные чувства. С одной стороны, он был слегка разочарован, что проснулся один. Старший оставил его после того, что между ними произошло. Но с другой, младший был благодарен хёну за осмотрительность. Возможно, Чонгук был бы слегка шокирован, открой он глаза и окажись с хёном в одной постели. Бросив взгляд на прикроватную тумбочку снова, Чон обнаружил стакан сока и пару таблеток. Скорее всего, обезболивающее. Он улыбнулся уголком рта и принял лекарство, слегка поморщившись, тут же запивая. Медленно встав с кровати, Чон снова огляделся и набросил на себя светлый махровый халат, по-видимому, заботливо оставленный старшим. Комната хёна теперь предстала перед Чонгуком во всей красе. Вчера было немного некогда рассматривать личное пространство старшего. Чонгук сразу заметил, что комната Юнги-хёна очень… обычная. Кровать, две прикроватные тумбочки, шкаф, небольшой комод и плазменный телевизор, установленный на стене прямо напротив постели. Больше ничего в этой комнате не было. Строго и по минимуму. Стопроцентное отражение самого хозяина. Чонгук прошелся по комнате снова и решил все же выйти, чтобы найти старшего. Ему безумно хотелось принять душ. Его тело оказалось чистым от следов прошлой ночи. Видимо, Юнги-хён позаботился и об этом, так как Чонгук был просто не в состоянии сделать что-то со своим телом. Но, несмотря на это, было огромное желание смыть с себя остатки секса. Чонгук всегда был восприимчивым к запахам и мог часами проводить в ванной, приводя в порядок себя и свое тело. Но ему не казалось хорошей идеей искать ванную самостоятельно, по крайней мере, без помощи и разрешения хёна. К тому же, он не может пользоваться гостеприимством старшего дольше и больше положенного. Как только Чон вышел за дверь, его чувствительного слуха коснулась приглушенная музыка, доносящаяся, казалось, из соседней комнаты. Чон двинулся на звук и остановился в дверях, прислонившись к косяку. За столом около стены, чуть дальше в глубине комнаты сидел Юнги-хён. Старший не заметил, как Чонгук приблизился к комнате. На нем были мониторные наушники, а сам хён внимательно вглядывался в экран ноутбука, пока его длинные пальцы скользили по миди-клавиатуре. Чонгук невольно залип на старшего. Его спина сгорбилась над поверхностью стола, голова время от времени покачивалась в каком-то непроизвольном ритме, губы слегка шевелились, а глаза не отрывались от монитора. На Юнги была та же одежда, в которой он открыл младшему дверь накануне вечером, ноги по-прежнему оставались босыми, забавно сложенными внутренней стороной ступней друг к другу, волосы слегка растрепаны, что придавало старшему безумно милый внешний вид. Было сложно представить, что такой человек на самом деле жестокий доминант и садист, который предпочитает тематику обычному сексу. Но и здесь Чонгук ошибся в расчетах. Юнги-хён не сделал ему больно прошлой ночью, хотя и предупреждал, что его интересы относительно сексуальной жизни не отличаются от того, чем он занимается в клубе. Чонгук так сильно подвис, рассматривая своего старшего и рассуждая в своей голове, что не заметил, как хён снял наушники и уже развернулся на своем кресле в сторону младшего. — Джей? Чонгук вздрогнул и обхватил себя руками. Его глаза тут же покинули свой объект наблюдения и забегали по комнате, словно его только что застали за чем-то неприличным. Мало того, что хён застукал его, пока младший рассматривал Юнги исподтишка, к тому же прозвище, которое Чонгук использовал для себя в клубе, неприятно резануло слух. Парень тут же почувствовал укол совести. Юнги-хён доверился ему настолько, что сказал свое настоящее имя, чего делать был вовсе не должен. А вот Чонгук… так и остался Джеем. — Прости, хён. Я… — Чонгук замялся и съёжился, когда хён поднялся со своего кресла, направляясь в его сторону. Только что он беспардонно рассматривал своего хёна, но стоило тому обратить на это свое пристальное внимание, как у Чонгука поджилки затряслись. Вспомнились все подробности прошлой ночи, и щеки предательски загорелись румянцем стыда и смущения. Хён подошел ближе, но недостаточно, оставляя младшему личное пространство. Его руки скользнули в карманы штанов, а сам он склонил голову набок, чуть прищурившись, от чего глаза его стали немного уже обычного. — Все в порядке? Я не хотел тебя напугать, оставив одного в комнате. Просто подумал, что так тебе будет легче освоиться после пробуждения, — голос Юнги был слегка хриплым, словно он только недавно проснулся, и чуть шипящим. Это всегда нравилось младшему. Именно этому голосу он готов был подчиняться. — Нет. Все нормально. Я не хотел тебе мешать. Просто подумал, что должен предупредить тебя, прежде чем уйти, — Чонгук усилием воли заставил себя смотреть хёну в глаза. Во взгляде напротив проскользнуло удивление. — Уйти? — Юнги наклонил голову на другой бок, словно оценивая слова младшего. Словно тот сейчас сказал несуразную чушь. — Ну… да. Я же не могу находиться здесь… — слова застряли в горле. Чонгук не знал, как вернее выразиться. Все это было очень неловким. И становилось еще более неловким от напряженного разговора со страшим. Чонгук был благодарен Юнги-хёну за все, что он для него сделал, но сейчас младший был готов провалиться сквозь землю от внимательного и изучающего лисьего взгляда старшего. Чон знал, что будет именно так. Знал, что будет смущаться и краснеть, как гребаная девственница, на следующее утро. Знал, что инстинктивно захочет сбежать при первом же удобном случае, как поступал всегда. Он не уповал на несбыточные надежды. Единичный половой акт со своим хёном не был способен излечить его от всех страхов и фобий, которые грызли его мозг вот уже несколько лет. Но это не значило, что Чонгук не пытался. Поэтому он глубоко вздохнул, но не успел и рта раскрыть, как старший неожиданно быстро оказался рядом с ним, почти вплотную, от чего спасительный воздух вдруг перекрыл дыхание. — Успокойся, — Юнги осторожно коснулся плеча младшего и ощутил, как тот задрожал, несмотря на довольно плотный и теплый халат. — Джей, все хорошо. Я не сделаю тебе больно. Просто расслабься. Чонгук смотрел хёну в глаза и не видел привычной холодности. Карий цвет был мягким, а мужской голос успокаивающим. Дрожь, внезапно охватившая тело, постепенно отступала, и дыхание Чона выровнялось. — Ты можешь остаться, пока не почувствуешь, что готов ехать домой. Мы не парочка гомиков, которые решили перепихнуться, после чего одному срочно требуется покинуть комнату другого. То, что произошло прошлой ночью, очень серьезно, Джей. Ты не хочешь обсудить это? — рука старшего чуть сжала чужое плечо, направляя вглубь комнаты. Чонгук присел на небольшой диван и замотал головой. Он не горел желанием это обсуждать. — Хорошо, тогда просто слушай, — Юнги сел рядом, уже не касаясь тела макнэ. — Честно говоря, ты выбил меня из равновесия своей просьбой. Думаю, это было ясно еще вчера, — Юнги взял со стола пачку сигарет и зажигалку, после чего прикурил, выпуская колечко дыма в сторону. — Но то, что ты сделал, было, откровенно говоря, самым твоим смелым поступком за все то время, что мы знакомы. Несмотря на то что я все еще считаю себя неподходящим для этого вариантом, ты отлично справился. Чонгук поднял голову, до недавнего времени пялясь в пол и нервно теребя подол своего халата, и столкнулся с глазами хёна, полными гордости и уважения. Внутри поселилась маленькая частичка собственной гордости. Чонгук справился. И хён был доволен им. — Также я понимаю, зачем ты это сделал. Чонгук тут же напрягся, с силой вцепившись руками в обивку дивана. Неужели он был настолько очевиден? Хотя чего он ожидал. Хён знал его как облупленного и ни за что бы не поверил, что младший вдруг воспылал к нему неожиданными вожделенными чувствами. — Хён, прости… Я не хотел тебя… Прости меня… Ты просто… Я… — Чонгук затараторил без умолку, резко разворачиваясь и неожиданно хватая старшего за руку. Он почувствовал себя скотиной. Чонгук хорошо знал, что значит быть использованным. Он испытал это на себе. И такое отношение оставило огромный отпечаток на его израненной и грязной теперь уже душе. И сейчас он понял, что поступил с хёном именно так… использовал его. Использовал ради своих целей, чтобы избавиться от своих проблем и переключиться на другого парня. — Эй, успокойся, — Юнги затушил сигарету и взял руки макнэ в свои, заглядывая ему в глаза, — все хорошо. Я ценю твое доверие, Джей. И понимаю, что для тебя значило переступить через себя, чтобы прийти сюда. Именно поэтому я и пытался тебя остановить. Но я ни о чем не жалею, — Юнги смотрел на младшего совершенно спокойно, без тени обиды или злости. Слова старшего удивили Чонгука. Он не ожидал такой реакции. Конечно, их отношения сложно было назвать нормальными в рамках общепринятых норм. И Чонгук, и Юнги прекрасно знали, чего хотят и ждут друг от друга. Но все же младший боялся увидеть более яркую реакцию. Ведь каждый мужчина имеет гордость и ни за что не станет опускаться до такой низости: быть использованным, чтобы после его заменили на другого. — Ты… не разочарован во мне? Совсем? — Чонгук чуть опустил голову, до сих пор недоумевая, а Юнги лишь улыбнулся уголком рта, чуть прищурившись. — Нет. И ты не должен быть разочарован в себе. Ты поступил смелее, чем когда-либо ранее. Ты справился лучше, чем когда-либо ранее. Если ты сможешь извлечь из этого опыта пользу, попытаешься закрепить свою позицию, переступишь хотя бы через часть своих страхов, ты поймешь, как двигаться дальше. Никто не скажет тебе, как поступить. Тебе самому придется не раз принимать подобные трудные решения. Наш секс не сможет заставить тебя забыть обо всем, что с тобой произошло в прошлом. Не сможет заставить тебя отпустить свои страхи. Ты будешь бояться. Будешь сомневаться. Будешь ошибаться. Но это начало, которое поможет тебе понять себя. Поможет сдвинуться с мертвой точки. Если, конечно, ты сам этого хочешь. Если есть кто-то, кто заставил тебя хотя бы задуматься об этом, — последнее предложение прозвучало как твердое убеждение, и младший снова почувствовал себя виноватым. Юнги, словно прочитав его мысли, покачал головой, продолжая сжимать руки младшего: — Твоей вины здесь нет. В конце концов, я не маленький мальчик. Я мог бы тебя остановить, если бы действительно этого не хотел. Повисло молчание. Юнги прикурил следующую сигарету и спросил: — Ты выпил обезболивающее, что я оставил тебе? — Да, хён, спасибо. Хотя я бы не сказал, что чувствую себя настолько плохо, — Чонгук снова покрылся румянцем, представляя, что хён отлично понимал, для чего именно его донсену понадобится обезболивающее утром. — Ты должен поесть, — голос Юнги прозвучал чуть грубее, чем некоторое время назад. — Я не голодный, хён. А вот от кофе бы не отказался, — Чон прикусил себе язык, вспоминая, что он, вообще-то, не у себя дома. — Принимать кофеин на голодный желудок не самая подходящая идея. Того, что ты выпил таблетки, и так достаточно. Твой желудок сейчас пуст. — Хён, я обычно не ем по утрам. Мой организм ничего, кроме кофе, не воспринимает. Вот если чуть позже… — Чонгук хмыкнул. Он сам себе удивлялся. Он мог есть в неимоверных количествах. Причем совершенно не страдая проблемами с пропорциями тела, но вот с утра… Было довольно сложно запихать в себя что-то, помимо кофе. — Джей… — Юнги предупредительно нахмурился, но младший вдруг осмелел и принялся упрямиться, как ребенок. — Хён, тебе мало проблем? Хочешь, чтобы меня вывернуло прямо в твоей… — Чонгук оглянулся, не зная, как бы правильно назвать помещение, в котором они находились. По виду это была гостиная, но, кроме дивана, ничто больше об этом не говорило. Эта комната скорее напоминала рабочее место старшего. -… студии. — Это не студия. Я просто иногда работаю дома, — закатив глаза на ребячество младшего, ответил Юнги. — Чем ты занимаешься? — спросил Чонгук, когда старший вернулся с двумя чашками, одну из них передав ему. — Я слышал звуки музыки, когда вышел за дверь. Негромко, но сразу понял, что ты играешь или что-то в этом роде, — Чонгук приметил пианино, пока старший ходил за кофе. Оно одиноко стояло у противоположной стены. — Я решил поработать, пока ты спал. Не хотел будить тебя так рано, — Юнги кивнул в сторону компьютера. — Я продюсер. Иногда записываю собственные треки. Вероятно, ты услышал что-то, когда я отключил наушники. — Ты играешь? — Чонгук указал на пианино, и Юнги кивнул. — Иногда. Чон замялся, но все-таки решил спросить: — Сыграешь мне? Юнги удивленно поднял бровь, внимательно рассматривая младшего. Тот, допив свою чашку кофе, вытащил сигарету из пачки старшего, на что получил неодобрительный взгляд, прикурил и просто пожал плечами. — Мне нравится рисовать. Но раньше я довольно активно интересовался музыкой. Даже сам учился играть, — Чонгук указал сигаретой в сторону пианино. — Сколько же раз меня били по пальцам за неверные попытки. Юнги чуть усмехнулся, допивая остатки напитка, поставил чашку на стол и посмотрел на пианино. Честно говоря, он довольно давно за него не садился. Все основное время занимала работа. Но сейчас, после просьбы младшего, ему так сильно захотелось сделать это снова, что зачесались руки. — Хорошо, — старший встал и подошел к пианино, проведя рукой по клавишам, — я тебе сыграю. Чонгук внимательно слушал игру старшего, незаметно для себя оказавшись на полу возле его ног, прислонившись к прохладной поверхности инструмента спиной. Младший прикрыл глаза, вытянул ноги и просто слушал, слушал и слушал, пока уверенные, проворные и искусные пальцы хёна перебирали клавиши инструмента. Музыка успокаивала, освобождала от всех тревог и забот, помогала забыться и почувствовать себя свободным хоть на какое-то время. Больше они не разговаривали. Хён сказал все, что было нужно, чтобы дать младшему почувствовать свою уверенность, дать понять, что гордится им. Чонгук глубоко в себе старался принять это. Принять и понять, как ему двигаться дальше. Сможет ли он довериться Чимин-хёну так же, как доверился своему Мастеру. Сможет ли он преодолеть свой страх настолько, чтобы не сбежать в самый последний момент, как это чуть не произошло прошлой ночью. Будет ли Чимин таким же внимательным и понимающим, как и старший, который сейчас играл для Чонгука. Сможет ли Пак понять своего младшего настолько, чтобы помочь ему преодолеть его внутренних демонов. Ни на один из этих вопросов у Чонгука ответов не было. Но он мог бы попытаться. Как попытался вчера вечером, вместе с Юнги-хёном. Чонгук понимал, что будет непросто. Это может быть долгий и трудный путь. Но, чёрт возьми, он просто не простит себя, если не ступит на него. Чонгук открыл глаза, когда почувствовал, как рука хёна мягко поглаживает его волосы. Музыка давно стихла, пока младший был погружен в собственные мысли. Отчего-то прикосновение чужой ладони не казалось неприятным. Оно было успокаивающим. Дарило защиту и уверенность. Ничего общего с любовью или неприкрытым флиртом. Это было намного глубже и сильнее. Намного значимее для такого человека, как Чонгук. И он был благодарен хёну за его покровительство и защиту. Юнги бездумно скользил пальцами сквозь волосы макнэ, затягиваясь очередной сигаретой. Он был действительно горд и очень впечатлен поступком своего донсена. Ведь за все это время младший никогда даже не думал прийти к чему-то подобному. А разговоры об этом сводились либо к глупым шуткам, либо к холодному молчанию. И Юнги был доволен тем, что в жизни Джея появился кто-то, кто смог подтолкнуть его к подобному выбору. Другого объяснения не было. Иначе макнэ не решился бы на подобный шаг. Он был сломлен и измучен. Никого к себе не подпускал. Не проявлял ни тени слабости. Всегда держал все внутри себя, тем самым истязая себя морально в дополнение к физическим пыткам. Только в комнате Мастера Джей мог показать свои слабости, мог выпустить всю ту боль, что копилась у него внутри. Мог освободиться. Этот непосильный груз двойной жизни давил на донсена. Юнги видел это и ничем не мог ему помочь. В реальной жизни Шуга и Джей Кей не имели ничего общего. И, возможно, если у младшего появится кто-то, кто сможет понимать и поддерживать его как внутренне, так и внешне, у Джея будет шанс примириться с собой, обрести то душевное равновесие, которого ему так не хватает. Юнги чуть улыбнулся, когда почувствовал, что Джей подсел к нему ближе, подставляя голову под чужие пальцы. Раньше такой жест был бы отвергнут без промедления. Юнги продолжал играть с волосами макнэ. Он не соврал, когда сказал ему, что ни о чем не жалеет. Несмотря на неуклюжесть младшего и отступление от своих привычных норм, секс оказался куда более приятным, чем Юнги мог ожидать. Хотя он и понимал, что это был первый и последний его секс с Джеем. Больше младший никогда не попросит Юнги об этом.***
День рождения Чимин-хёна приближался, и с каждым разом, думая об этом, у Чонгука дрожали коленки. Младший решил все же поговорить с хёном откровенно, рассказать ему о своих ощущениях и страхах и уповать на решение старшего. Он прокручивал в голове вариации разговора с хёном множественное количество раз, постоянно добавляя новые слова и отбрасывая ненужные. Он словно готовился к самому важному экзамену в своей жизни. Представляя реакцию старшего, Чонгука бросало в дрожь. Руки покрывались липким потом, а по затылку стекали капельки. Он боялся. Юнги-хён был прав. Чонгук жутко боялся этого разговора. Своего признания. Ответа Чимина. Но он должен был попытаться, иначе просто не сможет двигаться дальше. Самое худшее, что может случиться, Чимин-хён просто оттолкнет его, и Чонгук сможет извлечь из этого урок. Но противоречивые мысли не давали покоя, и младший нервничал, стал плохо спать, постоянно думая об этом. Голова готова была взорваться. Чон хотел кричать из-за давящих на виски тисков. А стоило ему встретиться с Чимином в университете хоть мельком, то внутри что-то взрывалось и не отпускало до тех пор, пока старший не сворачивал за угол. Чимин старательно избегал его, и Чонгук был отчасти благодарен ему за это. Если бы старший постоянно крутился рядом и не давал проходу, как раньше, Чон так и не смог бы принять решение. Его стремление было отчаянным и обдуманным, но внутренний страх не позволял так просто подойти к хёну и начать разговор. Чонгук постоянно оттягивал этот момент в надежде на более подходящее время. Вот только никак не мог решить, когда же оно настанет. Тэхён старался не трогать друга без причины и не задавать лишних вопросов. Он видел, что что-то происходит. Чонгук боролся с собой. Парень всегда был замкнутым и немного отрешенным. Но сейчас это обострилось куда больше, чем Тэ мог вспомнить. Чон постоянно молчал, его глаза были устремлены в одну точку, губа с силой закушена, тело как будто не слушало хозяина, постоянно врезаясь в окружающие предметы на пути. Чонгук неважно выглядел: темные круги под глазами выдавали недостаток сна, покусанные ногти говорили о том, что парень дико нервничал, кожа Чона стала еще бледнее, чем ранее, и могла сравниться лишь с гримасой мертвеца. — Чонгук, ты неважно выглядишь, — Тэ осторожно обратился к другу, положив руку ему на плечо, пока они сидели во дворе универа за несколько дней до дня рождения Чимина. — Спасибо, Тэ, я тебя тоже люблю, — Чонгук усмехнулся и прищурился от солнца, слепящего глаза. Он и так знал, что выглядит, мягко говоря, отвратительно. Он был удивлен, что вечно болтливый и надоедливый друг мог сдерживать себя так долго, чтобы ничего не спрашивать. Где-то глубоко внутри Чон воспылал к Тэ уважением, но вслух ничего не сказал. — Я серьезно, Гук-и, — Тэ сильнее сжал плечо друга, побуждая того обратить на себя внимание, так как парень все еще пялился куда-то перед собой. — Что с тобой происходит? Я снова чего-то не знаю? Чонгук вымученно провел рукой по лицу. — Я хочу поговорить с Чимин-хёном. Серьезно. После того как я вылил на него все это дерьмо, толком объясниться не было возможности. И желания тоже, если честно. Я, правда, хочу поговорить с ним. — И что тебе мешает? — Тэ поднял левую бровь, чуть развернувшись ближе к Чону. — Ты сейчас серьезно, что ли? — Чонгук вдруг резко повернулся и вперился серьезным взглядом в глаза своего друга. — Что мне мешает? Тебе напомнить, что мне мешает?! — Прости, я не это имел в виду, — Тэ поднял руки в примирительном жесте. — Ну, если ты, и правда, этого хочешь, тебе следует попробовать. Я вижу, как это мучает тебя, Чонгук. И мне это не нравится. Я тебя никогда таким убитым не видел. Если этот чёртов разговор хоть как-то поможет решить твои проблемы, то тебе следует хотя бы попытаться, иначе… не знаю… — Тэ глубоко вздохнул, пытаясь привести в порядок свои мысли. Поведение и внешний вид друга очень беспокоили его. Он не хотел, чтобы так продолжалось и дальше. Чимин-хён избегал компании Чона. Это и слепому было понятно. А Чонгук мучил себя тем, что оскорбил его, ничего не пояснив. Если так будет продолжаться, эти двоя сойдут с ума. Или же точно сведут с ума самого Тэхёна. — Я могу тебе чем-то помочь? Может, ты все же хочешь пойти с нами? — Тэ вопросительно посмотрел на друга, напоминая тем самым, что они с Хосок-хёном все-таки собираются поздравить Чимина. Чонгук задумался. Он хотел поговорить с Чимином. Очень хотел. Хотел открыть ему ту часть себя, которую очень тщательно и глубоко скрывал ото всех, кроме самых особенных людей. До недавнего времени таким особенным человеком был Шуга-хён. Теперь к этому числу можно было добавить Тэхёна. Чонгук очень хотел, чтобы Чимин стал частью этого. Но говорить со старшим в непринужденной обстановке, в гуще народу, в окружении отвлекающих факторов… было не самой лучшей идеей. Чонгук терял мысли на лету, когда проговаривал свой заготовленный монолог для старшего снова и снова в одиночестве. Он боялся себе представить, что произойдет, окажись они среди посторонних, пялящихся на них, пьяных студентов. Да и к тому же, младший не хотел омрачать праздник хёна своими проблемами. — Думаю, я воздержусь от твоего предложения, Тэ. Но я благодарен тебе за поддержку, правда, — Чонгук накрыл ладонь Тэхёна своей и вымученно улыбнулся. — Мне нужно подумать. Я поеду домой. Прикрой меня, ладно? У парней оставалась еще одна пара на сегодня, но Чонгук чувствовал, что просто не сможет сосредоточиться, если будет сидеть в душном помещении, в кругу студентов, слушая размеренный и неприятный голос своего профессора по анатомии. Позже ему, возможно, влетит за пропуск очередной лекции, но сейчас Чон не хотел думать об этом. Единственное, что его волновало, как примириться с собственным «я» и, наконец, решиться на то, что он задумал уже некоторое время назад. Его состояние полностью зависело от данного решения, он не сможет успокоиться и вернуться к нормальной и размеренной жизни, пока не решит этот вопрос.***
Чимин скучающе оглядывал толпу незнакомых ему людей в клубе, куда его затащили Хосок и Тэхён. Настроение было поганым, Пак вообще не собирался никуда идти сегодня, но, когда друзья поймали его на выходе из университета, он и опомниться не успел, как оба затараторили без умолку, обвиняя его в том, что он принял самое худшее решение. Не отмечать в этом году свой день рождения. Честно говоря, Чимин любил этот день. Родители не могли приезжать к нему из-за работы, но всегда поздравляли его по видеосвязи. Отец тепло улыбался с экрана, а мать в тихую вытирала одинокие слезинки, сокрушаясь, что ее младший сын так быстро повзрослел. Хосок становился ненормально активным, планируя Паковский день рождения похуже любой своей спонтанной вечеринки, которые любил устраивать. В тайне Чимин был благодарен своему другу за это. Его настрой передавался и Паку. Но он никогда не признается в этом своему другу детства. У Чимина на губах появлялась забавная улыбка, когда он представлял, как гордость будет распирать Хосока, каким важным и надутым пузырем он будет ходить, выпятив грудь, подначивая Пака. Поэтому Чимин продолжал молчать, лишь закатывая глаза на очередной азарт своего друга. Но в этом году настроения не было от слова «совсем». Чимину ничего не хотелось. Просто оказаться дома и завалиться на первую ближайшую горизонтальную поверхность. Обычно в течение учебного года он держался как нельзя лучше, но сейчас испытывал те же усталость и апатию, которые настигали его после очередного полугодия, когда он уезжал к родителям, чтобы побыть одному и восстановить силы. Поэтому на все радостные поздравления Чимин ответил с благодарностью, но ровно и спокойно, без должного энтузиазма, никого не приглашал и ни с кем, ни о чем не договаривался. Если бы не надоедливые друзья, Пак сейчас, должно быть, миленько устроился в постели с чашкой кофе, укутавшись в плед, и смотрел бы какой-нибудь глупый фильм. — Чимин-и, ты сегодня какой-то странный, — крикнул Хосок на ухо парню, пританцовывая на месте так, что скажи прямо сейчас, и он сорвется на танцпол. — Все нормально, Хосок-и, правда. Просто я устал, наверно. Хосок скептично оглядел своего друга. Чимин натянул улыбку, одну из самых обаятельных, но не смог переубедить друга. «Не поверил» Разумеется, Хосок не поверил. Он наблюдал за Чимином уже довольно долго, с того самого дня, когда они были в доме у Тэхёна. Чимин стал замкнутым, избегал общения, ничего ему не говорил. Хосок знал, в чем причина данного поведения. И старался, как мог, контролировать себя, чтобы не сорваться и не сказать пару ласковых в адрес дерзкого макнэ. Тэхён заверял, что у Чонгука есть на то свои причины, но это не значило, что Хосок не волновался о состоянии своего друга. Этот младший сильно повлиял на Чимина, и Чон никак не мог взять в толк, почему друг до сих пор так убивается по этому поводу. Почему не может выбросить все это дерьмо из головы и двигаться дальше. Но Чимин стал словно одержимым. Он не выпускал младшего из виду, хотя и держался от него на расстоянии, избегая нежелательных встреч. Постоянно о чем-то размышлял. Копался в телефоне. Пропадал дома. А как-то на днях Хосок наткнулся на странные статьи и сайты на планшете друга, пока тот беззаботно отлучился в уборную. Хосок не хотел вмешиваться в чужие дела, правда. Но это касалось Чимина, его друга, и он просто не смог устоять, поэтому быстро подглядел на экран, предварительно разблокировав его. Статьи несли в себе информацию психологического содержания: фобии, страхи, детские травмы, изнасилования, гаптофобия, социопатия, антропофобия, мизантропия, андрофобия, филофобия*. И если эти статьи не вызвали у Хосока сильной заинтересованности, ведь все же они учились на медицинском, и Чимин мог с легкостью изучать терминологию касательно психологического направления, то вот сайты, на которые заходил его друг, были крайне интересными и даже слегка пугающими. Все они содержали информацию по жесткому сексу и БДСМ-практикам, различным изощренным направлениям, множеству терминов и описаний. Все это мелькало у Хосока перед глазами. Он не мог сказать, что информация шокировала его. Хосок всегда придерживался одного правила: не суди других за то, в чем сам не разбираешься. Но Чон был очень удивлен, найдя такие информационные материалы у своего друга. Он никогда не замечал у него склонности к чему-то подобному. Поэтому тут же спросил его об этом, когда Пак вернулся. Такой реакции друга Чон никогда раньше не видел. Щеки Чимина покрылись густым румянцем, после чего он злобно зыркнул на друга, выхватывая планшет у того из рук и выругался, что мол: «Какого хрена, Чон Хосок, ты копаешься в моих личных вещах?!» Конечно, у каждого человека есть и должно быть личное пространство, но у Чимина никогда не было от Хосока секретов. А сейчас Чон чувствовал, что Пак что-то упорно от него скрывает. — Это просто материалы для дела. Я реферат буду готовить. Все эти тематики тесно переплетаются друг с другом в определённых ситуациях. Поэтому я изучал сразу несколько сайтов и статей, чтобы определиться, что именно выбрать за основу своей темы, — раздраженно ответил Чимин, пока Хосок продолжал сверлить его внимательным и теперь уже насмешливым взглядом. — Никогда бы не подумал, что тебя можно чем-то смутить, Чимин-а. Всегда считал, что это просто невозможно. Сразу бы сказал, я бы и не думал дразнить тебя. Жаль, что у меня под рукой камеры не было, этот момент нужно было заснять. У тебя щеки загорелись покруче бенгальских огней! — прикалывался Хосок, пока Пак продолжал гневаться, осыпая своего друга разными эпитетами ненормативного характера, метал глазами молнии и кривил губы от злости и негодования. На самом же деле у Чимина все внутри рухнуло от страха, когда он увидел, как друг держит планшет в своих руках. Как он мог быть таким неосторожным? Он ведь просто пытался узнать как можно больше информации, чтобы понимать, как мягче подступиться к Чонгуку, если младший все же решится заговорить с ним. Хотел вникнуть в суть проблемы целиком и полностью, чтобы знать, чем и как он может помочь. Он никогда бы не раскрыл секрет макнэ. Даже если он рассказал это со злости, дабы оттолкнуть от себя старшего, Чимин понимал, что это очень-очень личная информация. И хотел быть достойным того, чтобы хранить ее. Хотел показать младшему, что тот может ему доверять. Но Хосок, как бы не пытался реагировать непринужденно и шуточно, глубоко в себе понимал, что Чимин… приврал о своем интересе к данным статьям. Его основным направлением были детские болезни, и подобные тематики не имели с этим ничего общего. Но Чон все же закрыл на это глаза и решил, что Пак расскажет ему сам, если захочет. Вытащить из него что-либо, когда тот молчит, словно каменное изваяние, просто нереально. Проще будет со столбом поговорить. Больше информации добьешься. Но также Хосок не был глупым парнем и понимал, что Чимин изучал подобное неспроста. Возможно, это было как-то связано с Чонгуком. Чон стразу понял еще при первой встречи, что этот парень темная лошадка. Что-то с ним было не так. Но Пака это не волновало. И, кажется, сейчас это не изменилось. Но Хосока это беспокоило. Он не хотел, чтобы друг ввязался во что-то по вине этого макнэ. Слова Тэхёна чуть смягчили положение. Убитый вид самого Чонгука вызвал желание посочувствовать. И все же неприятное ощущение внутри никуда не ушло. Именно поэтому Хосок и хотел хоть как-то отвлечь Чимина. Но, видимо, безрезультатно. Даже поход в любимый клуб не смог поднять другу настроение в его собственный день рождения. — Хосок-а, я, наверно, вернусь домой, — прокричал на ухо другу Чимин. Он изрядно вымотался. Громкая музыка сегодня, как никогда, давила и раздражала слух, внутри было душно и неприятно, яркий мерцающий свет ослеплял. Чимину хотелось как можно быстрее покинуть это место. В голове до сих пор звенела одна и только одна мысль: самый ожидаемый человек так и не поздравил его. За целый день. Тишина. Ничего. Чимин постоянно проверял диалог с Чонгуком, надеясь, что младший все же напишет ему, и Паку удастся завязать разговор. Но Чон молчал. И Чимин перестал ждать, удрученно смирившись с поражением. Хосок уставился на него широко распахнутыми глазами, а Тэхён, до этого улыбающийся и довольный, вдруг помрачнел. — Как это, домой? Ты с ума сошел? — У меня разболелась голова, если пробуду здесь еще хоть немного, то просто с ума сойду, — Чимин показательно потер виски. — Вы, ребята, можете остаться. Все нормально. Я доберусь самостоятельно. Не хочу портить вечер еще и вам двоим, — Чимин натянуто улыбнулся, переводя взгляд с Хосока на Тэхёна. Они оба выглядели слегка растерянными. С одной стороны, парни не хотели покидать клуб, собираясь побыть вместе, несмотря на повод чужого праздника. Но с другой, им было неудобно бросать своего друга. — Все нормально, правда. Развлекитесь и за меня тоже. Спасибо вам большое, — чуть громче сказал на ухо Хосоку Пак и, похлопав его по плечу, вышел из-за стола, направляясь к выходу. В машине стало лучше, несмотря на замкнутое пространство. Работал кондиционер, ароматизатор в виде зеленого яблока истончал приятный запах, а два кубика над зеркалом заднего вида забавно стукались друг о друга при малейшем движении. Чимин глубоко вздохнул и включил поворотник, сворачивая по направлению к своей квартире. Он не возлагал больших надежд. Понимал, что из-за произошедшего младшему будет очень тяжело даже довериться чужому человеку, не говоря уже о том, чтобы сблизиться с ним. Но после того небольшого разговора в коридоре университета, когда макнэ пытался извиниться, у Чимина появилась надежда. Именно поэтому он в свободное время и изучал дополнительную информацию, любую, которая могла бы ему помочь. Но реакции со стороны младшего не было. Чимин припарковался и прикрыл глаза, сложив руки на руль, после чего опустил на них голову. Другой на его месте давно бросил бы к чертям собачьим эту затею и нашел кого-то посговорчивее. Но, как уже не раз убедился сам Пак, он не хотел обычной близости. Он хотел помочь. Если Чонгук не захочет ничего большего, Чимин будет рад стать просто хорошим другом, опорой и поддержкой, человеком, который сможет знать… и понять его. Такой груз, который носил в себе Чонгук изо дня в день, очень тяжел для одного человека. И Пак был готов разделить это бремя с младшим. Чимин подпрыгнул на месте от страха, когда услышал, как кто-то стучит по его стеклу со стороны улицы. Пак очень сильно любил свою машину и довольно яростно относился к подобного рода вещам. Как он однажды сказал Хосоку: — Я могу разделить с тобой все что угодно. Даже могу закрыть глаза на твои глупые и незрелые шутки. Только одно останется неизменным — держи свои руки подальше от моей машины! Если Чимин был так серьезно настроен относительно своего друга, страшно было представить, что он сделает с абсолютно незнакомым придурком, который посмел коснуться его автомобиля. Он опустил стекло, готовясь уже нанести ответный удар обидчику громкой гневной тирадой, но слова застряли в горле, а глаза, казалось, готовы были вылезти на лоб от удивления. — Здравствуй, хён. — Чонгук? Чимин тут же открыл дверь, отчего Чон слегка отошел в сторону, чтобы позволить старшему выйти. — Что ты здесь делаешь? Давно ты тут вообще? — Чимин чуть опустил голову, чтобы поймать взгляд макнэ, но тот упорно прятал его, словно чего-то опасаясь. — Да нет, какое-то время, — Чонгук покачал головой. Вообще-то, он бродил вокруг дома, где жил Чимин, кругами почти час, не намереваясь ни зайти внутрь, ни позвонить, чтобы хотя бы узнать, где сейчас Чимин. Его идея поговорить со старшим не давала покоя, но Чонгук никак не мог решиться. Он даже не поздравил хёна, потому как опасался, что скажет что-нибудь лишнее. Поэтому он упорно молчал в течение всего дня, даже в университет не пошел, ссылаясь на головную боль и легкое недомогание. По этой причине Чон снова сильно поругался с родителями. Отец был не доволен пропусками сына. Но Чонгуку было плевать на это. Что он и сказал родителю, после чего получил звонкую пощечину и внушительную лекцию от матери. Младший брат пытался поддержать своего любимого хёна. Чонгук был действительно благодарен ему за это, но больше не мог оставаться дома. Он ушел в районе обеда, бродил по улицам до самого вечера, не отвечал на сообщения Тэхёна, которого не предупредил о своем внезапном исчезновении. И в итоге оказался у дома Чимина. Чонгук никогда не был у хёна, но знал, где живет старший, поэтому решил дождаться того поблизости, заодно собираясь с мыслями. Как только Чонгук увидел знакомую машину, вначале даже обрадовался. Но, стоило ему встретиться с хёном, вся его храбрость канула в лету. Тщательно заученный, казалось, уже до дыр монолог вылетел в трубу, Чонгук забыл все, что хотел сказать старшему. Поэтому сейчас старательно прятал свои глаза, чтобы не выдать собственное смущение. — Что-то случилось? Ты выглядишь уставшим. Сколько ты спал за последнее время? — Чимин на пробу коснулся щеки макнэ, и тот поднял на него слегка стушеванный взгляд. Пак легко прошелся пальцами по нижнему веку Чонгука. Младший глубоко вздохнул и вздрогнул, но не отстранился. — Хён, мне нужно с тобой поговорить. Это важно. Очень. Я… не знаю, как ты к этому отнесешься. Возможно, ты подумаешь, что я полный псих или еще что-то в этом духе. Хотя отчасти это действительно так. Я дал тебе достаточно поводов думать подобным образом. Но мне, правда, нужно сказать тебе что-то важное. Я… — Тише. Тише. Успокойся. Вдохни поглубже, — Чимин прервал сбитую речь младшего и положил руки на его плечи, мягко успокаивая. Чонгук прикрыл глаза и попытался сделать пару глубоких вдохов. Тепло рук старшего приносило покой и защищенность. Ничего общего с тем страхом, который Чон испытывал ранее. — Давай присядем для начала, — Чимин указал на скамейку неподалеку. Вообще-то, он мог бы пригласить Чонгука в квартиру или, по крайней мере, в салон автомобиля, но решил не делать этого. Чонгук был чем-то очень взвинчен. Он заметно нервничал. Если Чимин замкнет его в узком пространстве, без возможности к отступлению, парень может испугаться и ничего не скажет. Чонгук неуверенно присел на скамейку, теребя рукава своей кожаной куртки. Какого чёрта он ведет себя как проштрафившийся мальчишка? Что с ним не так? Ведь нет ничего сложного в том, чтобы просто поговорить. Но все внутри свело и свернуло в тугой жгут от страха, а к горлу подкатил удушающий ком, лишая возможности хоть слово сказать. Ораторство никогда не было сильной стороной макнэ. Он привык все держать под тотальным контролем, считал себя уверенным в себе и способным за себя постоять. Но, когда дело доходило до серьезных разговоров, Чона с легкостью можно было назвать профаном в этой области. — Теперь успокойся и скажи мне, что произошло? С тобой все в порядке? Может, тебе нужна моя помощь? — Чимин пытался осторожно разговорить Чонгука. Нервозность макнэ передавалась и ему, поэтому Пак, сам того не замечая, начал дергать ногой в попытке сосредоточиться. Чонгук закусил губу и зажмурился. — Я хотел извиниться перед тобой. Извиниться за то, что наговорил тебе тогда… ну, ты знаешь. Чимин кивнул. Он посчитал целесообразным не перебивать младшего без надобности. — Я наговорил тебе много разного дерьма. О тебе, о себе. Да обо всем, в общем-то. Ты, наверно, думаешь, что я больной какой-то. Двинутый придурок, который сам не знает, чего он хочет. — Я никогда так не думал о тебе. И твое признание этого не изменило, — Чимин решился вставить пару слов, чтобы дать понять младшему, что внимательно слушает его и в данном случае с его мнением не согласен. Чонгук поднял удивлённые глаза на старшего, вглядываясь в чужие, с силой пытаясь увидеть хоть каплю неискренности или жалости. Но видел только понимание. Чимин понимал его. — Я… — Чон запнулся, все еще не отводя взгляда от своего хёна, — я уже сказал тебе довольно много относительно того, кем являюсь. Я не умею строить отношения. Я не умею выражать свои чувства и ощущения. Я не знаю, как это делается, потому что никогда этого не испытывал. Все, что я знаю, — это боль и унижение, — Чонгук говорил это так привычно, что у Чимина заиграли желваки. Ему хотелось убить того ублюдка, который сотворил такое с этим ребенком. — Я боюсь мужчин, боюсь близости, боюсь ответственности, которая ляжет на плечи моего партнера, если он будет иметь глупость вступить со мной в отношения. Я бисексуал, но мужчины привлекают меня больше. Однако я никогда не имел длительных отношений с мужчиной, ни платонических, ни интимных. Кроме… — Чонгук вздрогнул, словно от пощечины. Воспоминания о бывшем до сих пор пугали его, давили, сокрушали, заставляли чувствовать себя грязным и неполноценным. Чонгук потер ладонями руки, будто стараясь скинуть с себя эту грязь. За несколько лет ему так и не удалось от нее избавиться. Чимин слушал младшего очень внимательно, чуть отсев на безопасное расстояние. — Ты первый мужчина, который заставил меня захотеть близости. Слова макнэ выбили из Чимина вздох. Речь Чонгука и так не обещала быть легкой для понимания, но откровенность, на которую он решился, обескуражила старшего несмотря на то, что он не раз видел заинтересованность своего младшего. — Ты не представляешь, каких усилий мне стоило держаться от тебя на расстоянии. Ради твоего же спокойствия, — Чонгук залился румянцем стыда и унижения. Сколько же раз он дрочил на светлый, но такой властный образ старшего, сколько раз одергивал себя от пристальных взглядов, сколько раз злился на себя, просыпаясь с каменным стояком по утрам и влажным пятном на причинном месте. — Я сломлен, хён. И вряд ли подлежу восстановлению. За определенное время я уже смирился с этим. Но ты… — Чонгук провел по лицу, после чего взлохматил волосы на затылке, — ты сломал мой установленный механизм. Разрушил тщательно выстроенную стену. Подорвал мои устои. Я не могу отделаться от тебя. Ты прямо здесь, — Чонгук посмотрел на хёна внимательно, не мигая, указывая пальцем себе в висок. — И что бы я не делал, твой образ не покидает мою голову. Я думаю о тебе даже чаще, чем это вообще позволено, — Чонгук резко встал со скамейки, не выдержав давления, собственных эмоций и страха, который снова норовил проявить себя и окутать разум макнэ. — Ты и представить себе не можешь, о чем я думаю, когда остаюсь один. Что я хочу, чтобы ты со мной сделал. Какие картины представляет мне моя изощренная мазохистская фантазия, — голос Чонгука повышался от неконтролируемых всплесков адреналина и страха. Чимин сделал попытку встать и приблизиться к Чонгуку, но тот отошел на шаг назад, продолжая что-то бормотать, и Пак выставил руки вперед, стоя на месте. — Я грязный, хён. Ты не представляешь, насколько! Я так сильно хотел избавиться от твоего настойчивого внимания, потому что считал, что ты можешь причинить мне боль. Но я ошибся, — Чонгук обхватил себя руками. В уголках его глаз скапливались непрошенные слезы, грозясь размазать привычный макияж, зубы неустанно теребили колечко в губе, казалось, еще чуть-чуть и Чонгук вырвет его с корнем. — Это я! Я тот, кто может причинить тебе боль. И я говорю не о физической боли. Ты просто станешь таким же грёбаным психом, как и я, если будешь продолжать увиваться за мной. Я не хочу портить твою жизнь. Но ничего не могу с собой поделать! — Чонгук еле сдерживал пелену соленой влаги, накатившей так неожиданно. Казалось, всего пару мгновений назад он собирался открыться хёну, сообщить ему, как сожалеет о сказанном ранее, признаться, что хочет попытаться впустить старшего в свою жизнь настолько, насколько это вообще возможно. Но что-то пошло не так. Все вышло из-под контроля. Когда Чонгук начал говорить, то уже не мог остановиться. Вглядываясь в лицо своего хёна, он вдруг понял, что не достоин. Не достоин иметь рядом с собой такого светлого, доброго, красивого, умного, внимательного человека, как Пак Чимин. Чонгук просто испортит старшего. Замарает его своим грязным телом и не менее отвратительной душой. Осквернит его образ. Испортит его мировоззрение. И это так сильно напугало Чонгука, что его монолог повернул в абсолютно противоположную строну, напоминая тот, что Чон так яростно и грубо продемонстрировал старшему пару недель назад в доме Тэ. — Чонгук, — Чимин не хотел больше слушать, как Чонгук оскорбляет себя. Пытается яростно убедить скорее себя, чем самого Чимина, в своей ничтожности. Чимин не мог отрицать, что Чон Чонгук очень… очень своеобразная личность. Обратись он на прием к врачу, его тут же упекли бы в психушку, надев смирительную рубашку и поместив в крыло особенно буйных пациентов. Панические атаки макнэ возникали, казалось, из ниоткуда. Его речь становилась более громкой и раздражительной, нежели когда младший просто был смущен. Страх моментально сменялся приступом неконтролируемой ярости. Глаза горели пламенем. Руки с усилием сжимались в кулаки. Все тело напрягалось как струна. Чонгук не контролировал себя в таком состоянии и казался неуправляемым. Но всему есть своя причина. Профессор Чимина по его основному направлению всегда говорил, что дети самые жестокие существа. Ребенок может быть более опасным, чем любой взрослый человек. Осознавая свою вседозволенность и безнаказанность в силу малого возраста, ребенок может осознанно причинить вред как самому себе, так и окружающим. Ребенок может быть замкнутым и нелюдимым, не даст шанса приблизиться к себе, помочь и поддержать, потому что попросту не может доверять незнакомым ему людям. Ребенок не может контролировать себя, потому что его этому не учили. Ребенок не может взять ответственность за собственные поступки, потому что попросту не осознает степени их важности и наказуемости. Именно поэтому с детьми, склонными к психическим расстройствам, а также со сложными заболеваниями спектра в этой области было работать намного труднее, но от этого намного интереснее, чем со взрослыми. Если Чимин способен справиться с чем-то подобным, то он должен хотя бы попытаться помочь и Чонгуку. Потому что сейчас он напоминал Паку маленького ребенка, который просто боялся подпустить к себе взрослого чужого дядю, так как не привык никому доверять. — Чонгук, — Чимин подошел ближе несмотря на то, что младший продолжал отступать. — Успокойся. Ты абсолютно не прав. Все, что ты сказал сейчас, не имеет к тебе ни малейшего отношения, — Чимин мягко взял младшего за руки и продолжал говорить ровно и спокойно, чтобы до Чонгука дошел смысл его слов в полной мере. — Я прекрасно помню, что ты рассказал и показал мне. И я не буду скрывать того, что был шокирован увиденным, — глаза Чонгука тут же распахнулись от страха быть отвергнутым, и он попытался вырвать свои руки из хватки хёна, но тот только усилил напор, продолжая сжимать чужие запястья осторожно, но довольно увесисто. — Но не по тем причинам, которые ты сейчас описал. Я был шокирован тем, как ты справился с этим. Каким сильным тебе пришлось стать, чтобы это перенести. Сколько всего ты пережил, чтобы прийти к тому, где ты сейчас. Я злился… — Чимин прикрыл глаза, вспоминая, как проклинал самого себя снова и снова за беспечность. — Злился, что позволил себе потерять контроль. Позволил себе думать, что имею право на твое внимание, даже не спросив тебя об этом. Я преследовал тебя. Давил. Не давал и шанса объясниться. Я напугал тебя. Прости меня за это, — Пак почувствовал, как Чонгука колотит, и придвинулся чуть ближе, пытаясь дать ему хоть какое-то ощущение уверенности от своего присутствия. — Я сказал тебе, что ты можешь мне доверять. Что никогда не сделаю тебе больно. Но я сделал это, сам того не подозревая. Прости меня. Чонгук ощутил слабость в ногах. Все, что говорил хён, заставляло его чувствовать себя еще более дерьмово, чем ранее. Как хён мог считать себя виноватым? Как он мог просить прощения у такого больного ублюдка, как Чон Чонгук? Чон не понял, как оказался на земле, и увидел, что Чимин сидит рядом с ним прямо да дорожке. В своих чистых светлых джинсах. И смотрит. Смотрит так пронзительно и понимающе, что становилось больно в груди. Чонгук слишком долго держал все в себе. Но стоило ему заглянуть в малахитовые глаза, как макнэ не сдержался, и слезы потоком хлынули из глаз. Все тело колотило и трясло, несмотря на теплую погоду. Желудок болезненно скрутило, и Чонгуку показалось, что его вот-вот вырвет от отвращения к себе за собственную слабость. Он выглядел отвратительно в глазах Чимина и не мог поверить, что старший не считает так же. Чон зажмурил глаза, чтобы хоть как-то укрыться от своего позора, но сразу же почувствовал теплое прикосновение к своему плечу. Хён касался его осторожно и не спеша, давая возможность отстраниться или же принять тактильную близость. Именно за этим младший изначально пришел сюда. Но все повернулось совсем не так, как Чон себе представлял. — Я до жути боюсь тебя, хён, — признался Чонгук, когда Чимин сместил свою руку с плеча теперь уже в волосы макнэ, неспешно и легко взъерошивая их. Сейчас Чонгуку было плевать на тщательно уложенную прическу. Он пытался взять себя, наконец, в руки и сосредоточиться на прикосновении старшего. Тепло мягко покалывало кожу головы, забираясь в самую подкорку, распространяясь постепенно по всему телу, оседая где-то внизу. Это не было интимной близостью. Это был жест доверия для Чонгука. Страх, который все еще сидел где-то внутри, нашептывал о том, что следует отказаться от этой безумной затеи, отбросить руки хёна, оттолкнуть его. Ведь все мужчины хотят только одного. Секса. А секс подразумевает силу и власть, которыми Чонгуку никогда не суждено обладать. Младший старался игнорировать этот холодный шепот, как только мог, и сосредоточиться на самом Чимине. Он смотрел на лицо, которое будто бы создали сами ангелы небесные, настолько идеальным оно было; на пронзительные зеленые глаза, в которых можно было утонуть; на розовые губы, так и приглашающие их коснуться; на округлые щеки, которым мог позавидовать самый милый ребенок. Красивый. Чимин-хён красивый. В сравнение с крупным и порой неуклюжим Чон Чонгуком, который вызывал у окружающих трепет своим мощным телосложением, интерес к татуировкам, которые огибали его руки, страх, когда макнэ стрелял своим злобным и угрюмым взглядом на всех, кто попадался на пути. Но внутри Чонгук был полной противоположностью. И этот контраст всегда разрывал младшего на части, словно шизофреника, который носил в себе две личности одновременно. — Но… — Чон продолжил более неуверенно, потому что зеленые огоньки до сих пор сверлили его глаза, — я не могу больше убегать от тебя. — Тебе и не нужно, — Чимин осторожно, чтобы не напугать, придвинулся к Чонгуку и оставил легкий поцелуй у младшего на лбу, продолжая ласкать пальцами чужие волосы. Он прислонился ко лбу макнэ своим и прошептал: — Я уже догнал тебя, Чонгук-и. — Я не знаю, что из этого выйдет, хён. Ты и представить себе не можешь, как мне страшно от одной только мысли о том, что что-то пойдет не так. Я не хочу причинить тебе боль своими… Чимин прервал младшего, коснувшись двумя пальцами его губ. — Все будет хорошо, Чонгук-а. Просто будь собой. Ты не должен и не будешь менять свои привычки из-за меня. Я готов понять тебя. Я собираюсь довериться тебе. Прошу тебя, попытайся и ты довериться мне. Чонгук не мог справиться с собой. Слезы продолжали течь, избавляя от давления, которое мгновение назад прижало его к земле. Дыхание сбилось, будто младший долго-долго плыл под водой и теперь вынырнул, обретая способность дышать. Руки дрожали, и Чонгук схватился за предплечья хёна, ощутив, как напряжены руки старшего. Не он один сейчас боролся с самим собой. — Я забыл о самом главном, — прикрыв глаза, все еще касаясь чужого лба своим, прошептал Чонгук. — О чем? — С днем рождения, хён, — слегка виновато произнес Чонгук. Чимин хмыкнул, но закивал головой в ответ. — У меня нет подарка для тебя, — голос Чонгука был таким печальным, что Чимину захотелось поцеловать его. Такой, казалось бы, уже взрослый и на вид уверенный в себе парень расстраивался как ребенок из-за какой-то мелочи. — Ты уже подарил мне самое дорогое, что у тебя есть, — отстранившись от младшего, уверенно сказал Пак. — И что же это? — печаль сменилась на искреннее удивление. Чонгук так хорошо выглядел сейчас. С чуть припухшими от слез глазами, со слегка размазавшимися черными дорожками макияжа, покрасневшим носом и чуть суховатыми губами, даже такой макнэ вызывал трепет в душе и сердце Пака. Чимин подавил в себе вторичное желание коснуться этих губ своими. Но он одернул себя. Чонгук сделал огромный шаг вперед. Макнэ пытался примириться со своими страхами ради него. Он боролся. Если Чимин таким опрометчивым поступком пошатнет восстановившееся, очень хрупкое пока еще доверие своего младшего, Чонгук никогда больше не сможет поверить ему. — Твое доверие. Чонгук покрылся румянцем, и Чимин все же не удержался, щелкнув его легонько по красному носу. — Нужно отвезти тебя домой. Мой парень не должен разгуливать глубоким вечером в одиночку. Непривычное слово слегка резануло слух, но приятно кольнуло сердце. Чонгук чуть подвис после такого заявления старшего. Пак Чимин назвал его своим парнем. Так ли это? Да, наверное. Ведь именно это и было целью младшего, когда он пришел сюда. Это роль нова для него. Чонгук понятия не имел, в какую бездну безумства он затягивает старшего. Но макнэ хотел этого. Он делал это ни по чьему-то приказу, ни чтобы что-то доказать, а действительно по собственному желанию. Чон понимал, что будет очень нелегко. Они с Чимином толком не знают друг друга. И им предстоит долгий путь, чтобы это исправить. Но с поддержкой и расположением старшего Чонгук готов был хотя бы попытаться.