«Иногда ты находишься в хорошем состоянии, иногда — нет. Многие делают вид, что все в порядке, говоря, что они «не слабые», как будто это сделает тебя слабым человеком. Я не думаю, что это правильно. Люди не скажут, что ты слабый человек, если твое физическое состояние не очень хорошее. То же должно быть приемлемо и для психического состояния. Общество должно быть более понимающим» (Шуга BTS)
США. Нью-Йорк. 2025 год Пошлые звуки кожи об кожу отражались от стен, окружая двух молодых людей страстью похоти. Чонгук извивался на постели, связанный по рукам и ногам. Затылок утопал в подушке, в ушах гремело от потока прильнувшей крови, глаза закатывались, рот судорожно хватал воздух, влажный язык пробегался по пересохшим губам, пытаясь смочить живительной влагой. Грудь молодого человека вздымалась и опадала с бешеной скоростью, отчего искры резкой и томной боли пронзали до самых кончиков пальцев еще больше, потому как от малейших движений металлические зажимы «щипали» уже давно чувствительные соски, набухшие и покрасневшие. Налившийся багряным, сочащийся смазкой, изнывающий от боли и мучительного желания кончить член окольцовывало титановое кольцо, а прикрепленный к нему шарик раз за разом проскальзывал в давно растянутый, мокрый, жаждущий анус. Тело Чонгука представляло собой одну сплошную эрогенную зону — где не коснись, полыхает огнем. Но его партнера, казалось, это только больше забавляло. Чимин, дьявольски улыбаясь, изредка дергал за цепочку, стимулируя зажатые бусины сосков, проводил языком по коже, ощущая, как та покрывается мурашками, и каждый волосок встает дыбом. Своими изящными, маленькими пальчиками Пак стимулировал вход младшего металлическим шариком, лишь больше раздразнивая, не давая желаемого. Мягкие кожаные хвостики небольшой плети, уверенно зажатой в руке хёна, игриво пробегались по телу младшего, изредка нанося легкие, невесомые удары по особенно чувствительным местам. Чонгук вздрагивал и почти кричал от такой гиперстимуляции. После того как растянул и подготовил его, старшему вдруг взбрела в голову мысль «поиграть». Чонгук был вне себя от возбуждения еще около получаса назад и рассчитывал на член в своей заднице. Но не тут-то было. Чимин окольцевал его, не давая возможности получить разрядку, предварительно доведя до точки кипения, и теперь буквально издевался над его организмом и психикой, забавляясь в свое удовольствие. Чонгук не мог сказать, что был против, как раз наоборот. В последнее время им с Чимином было трудно уединиться достаточно, чтобы провернуть что-то подобное. Принятое решение возложило определенную ответственность на плечи обоих молодых людей. Сейчас они были обязаны заботиться не только друг о друге. В их доме, в который они переехали вместе с Чимином сразу же после того, как заключили официальный брак, теперь присутствовал еще один член семьи. Потому-то Чонгука разрывало на части от удовольствия того, что с ним вытворял старший, но и одновременно от отчаянного желания прекратить все это как можно скорее. Несмотря на то что разум давно хотел телесных пыток, тело приблизилось к пределу собственных возможностей. Чимин был чересчур изощрен. Он не ограничивался лишь поркой младшего. Хён любил играть и делал это лучше кого бы то ни было. Глаза Чонгука наполнились слезами, готовыми вот-вот пролиться, пальцы на руках и ногах поджимались, головка члена готова была взорваться от того, как сильно младший хотел кончить. Но, стоило Чонгуку приоткрыть веки и заметить, как увлеченно, как страстно Чимин играет свою роль, пытаясь дать своему партнеру то, что ему нужно, желание остановить его отходило на второй план. Чонгук был полностью уверен в том, что Чимин остановится сразу же, как только младший попросит его об этом. Пак наклонился к полностью мокрому лицу младшего и с шумом вдохнул его запах. — Чёрт, ты потрясающий, Чонгук-а! Ты просто великолепен. Посмотри, как хорошо ты справляешься, — собственный член истекал естественной смазкой, прилипая к низу живота. Покорность младшего, власть над его телом, его запах, блеск карих глаз, судорожные вздохи, переходящие в неудержимый скулеж, — все это возносило Чимина на небеса. Но, несмотря на, казалось бы, полностью заполонившую мозг эйфорию, Пак подмечал каждое движение, каждую реакцию своего младшего. Он готов был остановиться в любую секунду и долго-долго обнимать и целовать Чонгука, пока тот не придет в себя после сеанса. Чонгук заходился судорожными стонами каждый раз, когда слышал похвалу своего мужа. Прошло чуть больше года после того, как этот статус закрепился за Чимином, но Чонгук до сих пор замирал от радости осознания этого. Хотя в самом начале все было прямо противоположным. Когда Чимин ошарашил младшего своим предложением, Чонгук только недавно оправился после долгой и мучительной реабилитации, постепенно вернувшись к учебе. Он был полностью развален морально и физически, буквально собирая себя по кускам, чтобы вернуть хоть частичку того, на чем остановился. И предложение Пака страшно напугало Чонгука. Так сильно напугало, что за время всего пройденного дерьма с наркотиками, последующего лечения и восстановления, казалось бы, покинувшее ощущение надвигающейся панической атаки вернулось снова. Вернулось с такой силой, что Чонгук не понял, каким образом оказался на полу в их с Чимином спальне с прижатыми к груди коленями и дрожащими руками. Лавина парализующего страха накрыла младшего так, что он не мог дышать. Он судорожно хватал ртом воздух, сжимая и разжимая пальцы рук. Голова буквально раскалывалась от потока нахлынувшего отвращения к себе. Внутренний голос твердил, пронзая слух оглушающим боем, что такой грязный, никчемный, больной и неуравновешенный кусок дерьма никак не может быть достоин подобного предложения. Что он не справится с такой ответственностью, которая непременно ляжет на его плечи. Что он не справится с предстоящими испытаниями будущего женатого человека. А главное, что он ничего, совсем ничего не может дать своему партнеру, кроме проблем и вороха неприятностей в собственном лице. Чимин жутко испугался, когда увидел, как Чонгук впал в прострацию, после чего дыхание его резко участилось, и младший осел на пол, обхватывая себя руками, пытаясь защититься. Пак не первый раз предотвращал симптомы панической атаки у Чонгука, но этого не случалось уже довольно давно. Опустившись на колени рядом с молодым человеком, Чимин осторожно, но уверенно взял его за руки, сразу же ощутив тонус мышц в чужом теле. Разомкнув железные оковы, Чимин взял лицо Чонгука в ладони и попытался наладить зрительный контакт. Чимин подавил в себе собственный приступ паники, когда увидел, как сильно расширились зрачки младшего от страха. Но старший пытался держать себя в руках настолько, насколько мог, потому как его неуверенность могла бы отразиться на Чонгуке намного сильнее собственного состояния. Спокойным, но уверенным тоном Чимин разговаривал с младшим, уверял его, что все хорошо, что ему нечего бояться, что он не один. Чимин дышал громко и отчетливо, призывая Чонгука следовать его примеру. Когда приступ сошел на нет, Пак отвел его в постель и прилег рядом, слегка приобняв, поглаживая по голове. Чонгук не сказал ни слова и вскоре уснул, оставляя Чимина материть себя самого за опрометчивый поступок. Чонгук только недавно оправился от своего состояния, и Паку не стоило ошарашивать его подобным предложением так скоро. Чимин не был удивлен тому, что Чонгук начал избегать его. Младший старался не завтракать с ним, убегал на учебу раньше обычного и проводил все свое время за чтением лекций, даже спал на диване в гостиной. Чимин не мог сказать, что такое положение вещей не расстраивало его, но он понимал, что, если надавить на Чонгука снова, ничего, кроме молчания и отчуждения, он не добьется. Младшему нужно было время, чтобы переварить ту информацию, которую дал ему хён. А Чимину оставалось только ждать. И в следующий раз настала очередь старшего удивляться. Спустя пару недель Чимин прошел на кухню, чтобы, как обычно, приготовить кофе, и обнаружил Чонгука, сидящего за столом. Пак ничем не подал своего удивления, пожелал молодому человеку доброго утра и прошел к кофемашине. Чонгук молча наблюдал за движениями Чимина. Растянутая домашняя футболка, когда-то принадлежавшая самому Чонгуку, почти прикрывала ягодицы старшего, такой объемной она была. Боксеры спрятались под светлой тканью, оставляя взору только длинные, накаченные, светлые ноги. Руки хёна двигались с королевской грацией, казалось, неприспособленные ни к чему, кроме как ручку между пальцев держать. Но Чонгук знал по себе, какими они могут быть сильными и грубыми и одновременно нежными и умиротворяющими. Волосы старшего, с недавнего времени насыщенно рыжего цвета, смешно торчали в разные стороны после душа, кое-где все еще влажные. Колечки и две пары протяжек с маленьким блестящим камушком на конце украшали мочки Чимина. Кольца на аккуратных пальчиках поблескивали на свету. Кожа хёна была такой гладкой и мягкой, стоило просто посмотреть. Но даже все вышеупомянутое не могло усомнить в силе и волевом характере старшего. Несмотря на миловидную, порой кажущуюся даже слегка твинковой внешность, Чимин был самым сильным из всех, кого встречал Чонгук. Пак был ответственным, всегда серьезно подходил к тому или иному делу, его уму и проницательности можно было позавидовать, его выдержка поражала, его доброе и чуткое сердце не знало границ. Чимин сделал для Чонгука так много, а Чонгук для Чимина так мало. Казалось, Чонгук вообще приносил старшему одни только неприятности. Но почему-то именно сегодня, внимательно рассмотрев своего парня, ощутив мощь его ауры, прочувствовав каждой клеткой своего тела ту связующую нить, которая уже давно обмотала Чонгука с ног до головы, ощутив всей грудью степень непреодолимой благодарности, он понял, что сердце его больно щемит. Так больно, что младший накрыл его рукой, ощущая, как бешено и неистово оно бьется. Чонгук любит Чимина. Он любит его за все, что старший сделал для него, любит его за то, какой Чимин на самом деле, любит его внешность, его характер, любит, когда он злится или шутит, расстроен или счастлив, спокоен или импульсивен. Чонгук любит все в Чимине. И не хочет это потерять. Возможно, это прозвучит эгоистично, но младший просто погибнет без своего хёна. Буквально. — Чонгук-и, все в порядке? Почему ты так смотришь на меня? Голос Пака вырвал Чонгука из потока собственных мыслей. Старший выглядел слегка озадаченно, оглядывая себя с ног до головы так, будто искал лишнюю конечность. — Я люблю тебя. Чимин чуть не выронил чашку из рук. Услышать такие слова от Чонгука, да еще и так внезапно, ни с того ни с сего, было… необычно. Чимин знал, чувствовал, что Чонгук действительно любит его, как умеет, как может, как успел понять и научиться за те несколько лет, что они были вместе. Но вот говорить об этом… Чонгук был не мастак к подобного рода речам. Конкретные слова о любви Чимин слышал от него нечасто. После того как признался сам, Чимин услышал заветную фразу, слетевшую с губ младшего смущенно и тихо, лишь спустя долгое-долгое время. Потому сейчас, посреди кухни, ранним утром, когда ничего не предвещало подобного исхода, эти слова, так уверенно и четко произнесенные младшим, пронзили сердце Чимина насквозь, принося сладкую и такую желанную истому. Чем чаще произносить подобные речи, тем быстрее они обесценятся. Поэтому Чимин искренне верил в святость сказанных Чонгуком слов. Только вот никак не мог понять причину столь неожиданного яростного порыва. — Я тоже люблю тебя, Чонгук-и. — Я согласен, — тут же выпалил Чонгук, не сдвинувшись с места. Он был уверен в том, что произнес. Он думал над этим несколько грёбаных недель, и осознание, пришедшее в голову сегодня утром, подкрепленное только что промчавшимися, как скоростной поезд, мыслями, еще сильнее укрепило эту уверенность. Но Чонгук все равно был страшно испуган. Только теперь уже ожидаемой реакцией хёна. Своим отношением он мог обидеть старшего, а нынешний ошарашенный вид Чимина вообще не внушал положительных эмоций. Потому задница младшего оказалась приклеенной к стулу, а ноги налились тяжестью настолько, что Чонгук не мог и пальцем пошевелить. — Чонгук… — Я хочу стать твоим мужем, Чимин, — как можно более твердо сказал младший, подкрепляя свою уверенность неформальным обращением. — Я хочу принадлежать тебе, полностью. И это не только из-за того, что ты сделал и делаешь для меня. Хотя это тоже играет огромную роль в наших отношениях. Это глупо отрицать. Без тебя я буквально сдох бы в сточной канаве. Без тебя у меня опускаются руки. Ты якорь, удерживающий меня рядом, не дающий мне провалиться в водоворот того дерьма, которое меня окружает. Ты мой проводник, указывающий путь к свету. Ты моя тень, всюду следующая за мной, скрывая от проблем и неприятностей. Ты голос в моей голове, не дающий сорваться с цепи. Ты часть моего искалеченного сердца, которое не будет полным и перестанет биться без тебя. Ты часть меня. Я люблю тебя. И хочу стать твоим, — Чонгук не заметил, как оказался прямо напротив Чимина, прижав того к столешнице. Поток слов бесконтрольно лился у него изо рта, хотя он и не планировал говорить всей той бредовой чуши, что сейчас произнес. Чонгук просто хотел сказать, что любит хёна, что готов стать его мужем. Но, стоило ему разомкнуть губы, как мозг отказался сотрудничать. Чимин был так сильно ошарашен, что не мог ни слова вымолвить. Казалось, сейчас Чонгук сказал так много всего, сколько не говорил за все то время, что они были вместе. Это так ощутимо ударило по чувствительному нутру, что в уголках глаз скопились слезы. Чимин не смог сдержать их, и они градом полились по светлым щекам. Чонгук протянул руки и осторожно проследил большими пальцами мокрые дорожки. — Я знаю, ты заслуживаешь намного больше, чем может тебе дать такой больной ублюдок, как я. Но я просто не смогу без тебя, слышишь, Чимин. Не смогу. Я так сильно люблю тебя. Соленые слезы утонули в медленном и чувственном поцелуе. Чимин не мог успокоиться, не мог взять себя в руки. Казалось, впервые за все время настала очередь Чонгука позаботиться о нем. Сильные руки огладили округлые ягодицы, резко сжимая и усаживая на столешницу. Чимин ахнул, когда Чонгук оказался у него между ног, осторожно, невесомо, но так чувственно лаская своими большими и крупными ладонями его бедра, спускаясь поцелуями от мочки уха, предварительно дернув за колечко, по линии подбородка, чувствительной шее, ключицам, до выреза футболки. Когда Чонгуку надоело придерживать ткань рукой, чтобы освободить себе доступ к коже Чимина, он просто взял подол футболки и, резко дернув в стороны, разорвал старую тряпку на две части, обнажая прекрасную молочную верхнюю часть тела хёна. Чимин задыхался, пока язык Чонгука осторожно кружил вокруг ореолов сосков, задевая серебряный кликер, окруженный блестящими камешками, в одном из них. Проследив мокрую дорожку до ложбинки пупка, ввинчивая язык в ямку, Чонгук осторожно положил руку на член старшего, ощущая, как тот твердеет от утренней потребности, подкрепленной чувственным признанием младшего и незамысловатыми ласками. Чимин наблюдал за Чонгуком и не мог сосредоточиться. Он понимал, что ему нужно что-то сказать, сделать, но мозг отказывался соображать. Увидев такого крупного, развитого, с первого взгляда довольно грубого парня, который в сущности своей был нежнее котенка, беззащитнее кролика, отзывчивее самой опытной искусительницы, у Чимина произошел когнитивный диссонанс*. Он прекрасно знал, каков Чонгук на самом деле, несмотря на его брутальный внешний вид дерзкого парня. Но сейчас, разморенный и возбужденный, Пак наблюдал, как гора склоняется перед травинкой. Как Чонгук, казалось бы, такой сильный и непоколебимый, невесомыми и нежными движениями доводит Чимина до исступления, пытаясь показать свое отношение. Чимин не выдержал, когда теплые губы коснулись головки его возбужденного члена, и ухватился руками за столешницу, откидывая голову. Минет в исполнении Чонгука всегда был прекрасен, но сегодня, после сказанных им слов, почему-то особенно. Чонгук медленно и осторожно вбирал плоть своего парня в глотку, кружа языком вокруг влажной покрасневшей головки, и не мог унять бушующие эмоции внутри. Ему вдруг захотелось сказать хёну намного больше, чем он уже сказал, показать и доказать, сколько он значит для младшего, но все слова выветрились из головы, стоило ему услышать несдержанный стон откуда-то сверху. А как только властная рука старшего оказалась в его волосах, подталкивая к более активным действиям, Чонгук вообще забыл все, о чем только что думал. Остался только хён. Чимин не мог больше этого выносить и опустился к Чонгуку, резко подхватывая того подмышками, поднимая на ноги. Язык хёна завладел губами Чонгука так неистово, что младший чуть не задохнулся от недостатка кислорода. Не успел он и глазом моргнуть, как уже лежал на постели, в их с Чимином комнате, а пальцы хёна осторожно растягивали тугой проход, причиняя легкую боль, но такое желанное наслаждение. Чонгук стонал в унисон толчкам старшего внутри, обхватывая его предплечья руками, а ногами окольцевав талию. Внутри нарастал огромный комок скопившейся энергии, мешающий в себе все чувства и ощущения, которые испытывал младший, но не мог выразить словами, готовый вот-вот взорваться, и из глаз покатились слезы освобождения. — Хён? — М? Чимин перебирал волосы Чонгука, прижимая его к своему телу так крепко, словно не хотел отпускать, словно хотел слиться с ним в одно целое. Признание в любви до сих пор отдавалось эхом в пропитанной сексом и потом комнате, и Чонгук еще никогда не чувствовал себя настолько хорошо. — В Корее не легализованы однополые браки. Чимин всматривался в светлую стену перед собой. Он молчал какое-то время, обдумывая, как лучше сообщить Чонгуку то, что он собирался сказать. Его предложение напугало младшего, повергло его в шок, накрыло панической атакой, разделив их на несколько недель. Чимин не был уверен в том, как Чонгук воспримет его следующий шаг. — Я знаю, — все, что сказал хён. Чонгук поднял голову и заглянул в глаза своему старшему. Чимин встретился с ним взглядом и попытался было еще что-то сказать, но Чонгук запечатал его губы своими, не дав вымолвить ни слова. Чонгук знал, что им придется сделать. Он также думал и об этом в течение того времени, что избегал Чимина. И именно это пугало его больше всего. Чонгук боялся перемен, боялся, что не справится с тем грузом ответственности, что непременно ляжет на него после осуществления такого серьезного шага. Брак сам по себе штука сложная. А брак между двумя мужчинами… Между такими, как Чимин и Чонгук… Даже в самой толерантной стране всегда найдется тот, кто посмотрит на них с неодобрением, покрутит пальцем около виска, плюнет им вслед или же ткнет носом в дерьмо. Но чувство, что окутало его сердце, не хотело исчезать. Любовь и поддержку хёна Чонгук ощущал даже на расстоянии. Он не хотел потерять это. Не хотел лишиться всего, что имел сейчас, из-за глупых предрассудков и собственных страха и неуверенности. Не хотел терять все то, что подарил ему Чимин. Чонгук понимал, что придется слишком многое изменить в своей жизни, оставить место, где он родился и рос, оставить своих друзей, оставить все, что у него было здесь. Но на протяжении этих двух недель Чонгук понял, что все это не идет ни в какое сравнение с тем, что он почувствует, если лишится Чимина. Сердце младшего принадлежало ему целиком и полностью, оно готово было следовать за старшим, куда бы тот не отправился. Чонгук глубоко вздохнул и провел указательным пальцем по линии подбородка своего старшего. Он понял младшего без слов, и сразу же его глаза наполнились смесью восторженной радости и шока. — Ты уверен? — Чимин предпринял попытку удостовериться, не бредит ли Чонгук, учитывая переполняющие его эмоции эйфории. Не пойдет ли он на попятную, когда туман похоти и эфемерное состояние удовлетворения рассеются, оставляя суровую реальность. Чимин всегда считал Чонгука сильным, но такой серьезный шаг принять не так-то просто. — Я уверен, хён. Уверен, — уверенно кивнул Чонгук, снова положив голову на грудь своего старшего, вслушиваясь в его учащенное дыхание и биение сердца. Он был уверен. Это место, место, где он родился и вырос, всегда приносило ему только боль и разочарование до тех пор, пока в его жизни не появился Чимин. Сердце младшего принадлежало ему целиком и полностью, оно готово было следовать за старшим, куда бы тот не отправился. А здесь его больше ничто не удерживало. — Хён, пожалуйста… — скулил Чонгук, все еще ощущая, как весомо металлическое кольцо стягивает его набухший член. Он так сильно хотел кончить, что глаза вылезли на лоб, и вены вздулись на висках. Чимин ухмыльнулся, но все же сжалился над младшим, освобождая его орган от оков, а соски от зажимов, и Чонгук тут же кончил так бурно и много, что сперма залила весь его лобок и живот, в то время как сам младший уже попросту не мог сдерживать собственные крики. Освобождение накрыло волной все тело, и Чонгук ощутил себя одновременно безумно вымотанным и удовлетворенным. — Ты такой молодец, Чонгук-и, ты так хорошо постарался для своего хёна, — шептал ему на ухо Чимин, невесомо прикасаясь к изнеможенному стволу, заставляя Чонгука дрожать и хныкать, инстинктивно уходя от чужих пальцев из-за гиперчувствительности, которая завладела каждым участком кожи. Стоило Чонгуку почувствовать, как головка члена хёна упирается в его истерзанный недавно металлическим шариком зад, он попытался отстраниться, но старший удержал его за бедра, постепенно погружая свой пылающий орган внутрь. Чонгук был настолько обессилен, что почти не мог двигаться, лишь уповать на милость старшего. Но ощущения после испытаний, которые преодолело его тело, все еще не отпустили полностью, отчего Чонгук чувствовал каждое прикосновение, каждый толчок, каждый невесомый поцелуй хёна в сто крат сильнее, чем обычно. — Давай, Чонгук-и, ты сильный. Ты справишься. Ты сможешь кончить снова. — Нет, хён, нет, я не могу, — Чонгук из последних сил замотал головой. Он не был уверен, что сможет. — Сможешь, Чонгук-и, ты сможешь. Будь послушным для своего хёна, потерпи еще немного, ладно? — Чимин зашипел, и с губ сорвался удовлетворенный стон, когда он погрузился в податливый и растянутый анус младшего. Внутренние стенки так хорошо и гостеприимно принимали его, но одновременно так весомо обхватывали и сжимали, что Пак не мог контролировать собственное дыхание. Оргазм кружился где-то совсем рядом. Чимин долго сдерживался, лаская и истязая младшего, обделяя вниманием собственное возбуждение. Сорвав с себя оковы контроля, Чимин кончил в горячей тесноте, но продолжал задевать головкой члена чувствительную сейчас простату младшего, которую за столько лет безошибочно мог найти даже с закрытыми глазами. Мелкие афтершоки прошибали тело Чонгука, заставляя вздрагивать, взрывая внутри маленькие гиперчувствительные искорки, каждая из которых, возможно, не была бы воспринята так яростно, если не слияние их вместе в один огромный и мощный поток электричества, натягивая все нервные окончания до предела. — Чёрт возьми, блять, чёрт! — Чонгук кончил во второй раз не так сильно и много, как недавно, однако, всеобъемлющее удовольствие накрыло его, бросая в зыбучие пески, где конечности не хотели двигаться, язык не ворочался, волосы намокли и прилипли к коже, а глаза не видели ничего, кроме прекрасного любимого лица напротив. — Ты такой хороший, Чонгук-а, такой сильный, такой красивый, — Чимин нежно целовал лицо и мокрые от слез глаза Чонгука, нашептывая похвалы ему на ухо своим медовым голосом. Чонгук плавился от усталости, окутывающей эйфории и таких нужных ему сейчас слов. — Не засыпай, малыш. Потерпи еще чуть-чуть. Чонгук старался держать глаза открытыми, правда, но тело не слушалось его. Он не мыслил о том, чтобы даже пальцем пошевелить, не то что дойти до душа, куда так яростно пытался затащить его хён. Чимин оставил попытки поднять тяжелое тело Чонгука и улыбнулся. Младший выглядел таким невинным. Таким желанным. Таким милым и беззащитным. Чимин хотел наброситься на него и ласкать, ласкать, ласкать, пока младший полностью не выбьется из сил снова, умоляя Пака трахнуть его поскорее. Но Чимин замотал головой, отодвигая теплое чувство, что вновь скручивалось узлом где-то внизу живота, и принялся осторожно, массажными движениями обтирать тело младшего от лишних жидкостей. Смазав все чувствительные места Чонгука противовоспалительной заживляющей мазью, Чимин прилег рядом с ним и потянулся к телефону. Старший нахмурился, когда разглядел время на часах. Чонхён уже давно должен был вернуться домой. Младший не брал трубку, когда Чонгук пытался ему дозвониться, а позже, выяснив, что брат не появляется в университете уже несколько дней, Чонгук пришел в бешенство. Чонхён жил вместе с ними уже около года и никак не хотел сотрудничать со старшими. Не́когда братская близость между тремя молодыми людьми была потеряна, стоило Чонхёну узнать, что Чонгук и Чимин заключили брак. Младший бесновался и кричал, осыпал Чимина такими оскорбительными словами, что и представить сложно, обвинял своего брата в том, что тот бросил его, променяв на чужой член. Чонгук пытался быть терпеливым, хотя терпение никогда не являлось его сильной чертой характера. Он разговаривал с Чонхёном, старался наладить контакт, но брат не слушал его. Чонхён стал закрытым и нелюдимым, постоянно сидел у себя в комнате, а в будние дни уходил на учебу и не возвращался до позднего вечера. Чимин не знал, как ему поступить, наблюдая за постоянными ссорами и перепалками двух братьев. Сейчас Чонхён был уже довольно взрослым молодым мужчиной, и отвесить ему подзатыльник было бы недостаточным. Младший ничего не хотел слушать. И постоянно задирал Чимина в присутствии Чонгука, чтобы разозлить старшего брата и спровоцировать его на ссору. Последнее время нервы Чонгука давали сбой. Он был готов броситься на Чонхёна с кулаками, и только присутствие Чимина останавливало его. Чимин пытался предпринять попытки поговорить со своим названным братом, но стоило ему открыть рот, как Чонхён тут же уходил, бросив напоследок пренебрежительный взгляд в сторону старшего или же неприятное оскорбление. Если старший брат не мог повлиять на младшего, Чимин вообще не имел над ним никакой силы. Чонхён буквально сорвался с цепи. И оказавшись в США, ощутив свободу, частично избавившись от правил, установленных не́когда на родине, Чонхён очень быстро влился в культуру и менталитет чужой страны, в которой уважение к старшим не было столь строгим приоритетом. И вот сейчас Чонгук лежал на постели, забывшись сном. Именно новости о Чонхёне так сильно разозлили его, что Чимину пришлось взять младшего в оборот, чтобы выпустить те злость и напряжение, которые, как он сам видел, копились внутри уже очень давно. Чонгук буквально полыхал праведным гневом, и еще чуть-чуть и этот гнев вырвался бы на свободу, сметая все на своем пути. Чимин не хотел, чтобы у Чонгука на дороге оказался Чонхён, как бы отвратительно с ним не вел себя младший. Уж лучше Пак примет весь удар на себя, освободив Чонгука привычным для него способом, чем позволит разразиться буре. К тому же, Чимин не мог скрыть тот факт, что собственное напряжение также нуждалось в освобождении. Чимин не мог уснуть, постоянно поглядывая на часы. Он нервничал, но не решался позвонить Чонхёну, потому как понимал, что вряд ли услышит от младшего хоть что-то хорошее. Возможно, его звонок вообще останется без ответа. Чимин осторожно встал с кровати, прикрыв Чонгука легким одеялом, и направился на кухню. Он выудил ментоловую сигарету из пачки своего мужа и прикурил, тут же ощутив, как дым оседает в задней части глотки. Чимин подумывал о том, чтобы обратиться за советом к другу своего отца. Тот был хорошим и уважаемым врачом с огромным опытом и очень помог Чонгуку во время его реабилитационного периода. Чимин частично понимал, почему Чонхён ведет себя так. Молодой парень был обижен на своих старших за то, что те оставили его, а после шок от сообщения о свадьбе брата с его другом сыграл роль катализатора. Чонхён ненавидел своих старших, он презирал их, не мог находиться с ними рядом, не мог даже воздухом одним с ними дышать. Он поехал с ними только потому, что родственники, с которыми жил какое-то время, пока Чимин помогал Чонгуку восстановиться после наркотической зависимости, не могли больше заботиться о нем в силу своего возраста, а по законам Кореи Чонхён был все еще несовершеннолетним. Но Чимин яростно чувствовал ненависть и злость, которые витали вокруг Чонхёна. И понимал, что он тому причиной. Чимин хотел помочь младшему разобраться в происходящем, хотел помочь понять и принять их с Чонгуком отношения, но не мог и на шаг к нему подступиться. Потому и раздумывал о консультации с мистером Муром. Звук свистящих шин вернул Чимина из раздумий на землю. Он отодвинул занавеску и увидел приближающийся на запредельной скорости темно-синий «Шевроле». Дальний свет фар ярко ударил Чимина прямо по глазам, и он сощурился перед тем, как снова смог разглядеть картину перед собой. Чонхён буквально вывалился из машины. Он еле стоял на ногах. Захлопнув дверь сильнее, чем это требовалось, он на заплетающихся конечностях подошел к пассажирской двери и дернул на себя, схватившись свободной рукой за крышу авто. Следом из машины вылезла такая же невменяемая девушка, на вид не старше шестнадцати. Она заливисто хохотала и цеплялась за Чонхёна, пока тот, приобняв ее за талию, повел в сторону дома. Оказавшись в прихожей, Чонхён шутливо приложил палец ко рту, призывая девушку к молчанию, и она притворно прикрылась ладошкой, все еще продолжая хихикать. Это уже было слишком. — Чонхён, — Чимин резко включил свет на кухне, тем самым застав парочку врасплох, — думаю, твоей подруге нужно вернуться домой, — Чимин внушительно буравил девчонку взглядом, от чего та тут же растеряла весь веселый настрой и спряталась за спиной своего кавалера. — Сейчас, — надавил Чимин. Чонхён, казалось, сначала опешил от внезапного явления в виде недовольного Чимина. Никогда раньше старший не был с ним таким. Чонхён неохотно, но все же выпроводил свою подружку, предварительно заказав ей такси. Как только он вернулся в дом, Чимин преградил ему путь в комнату. — Ты не думаешь, что это уже слишком, Чонхён? Этой девушке нет и восемнадцати, а ты притащил ее сюда в таком состоянии далеко не для того, чтобы уложить отдохнуть в свою постель. Ты понимаешь, чем это могло обернуться? * Чонхён пожал плечами, продолжая глупо улыбаться. — Я не заставлял ее ехать со мной. Мне что, нужно было у нее паспорт при знакомстве спросить? Я имени-то ее не помню, — бросив презрительный взгляд на все еще растрепанного Чимина, Чонхён продолжил еще более неуважительно: — И какого чёрта ты вообще лезешь в мою личную жизнь, Чимин? Разве ты не должен быть занят тем, чтобы трахать моего брата? Чонхён нарочно провоцировал Чимина, но Пак не поддался на уловку младшего. Он слышал похожие оскорбления не единожды и не собирался потакать прихотям молодого подростка. Но стоило Чимину открыть рот, чтобы хоть слово сказать, как из комнаты буквально вырвался ураган в виде разгневанного Чонгука. — А ну сейчас же извинился перед старшим и обратился к нему как положено! — глаза Чонгука горели праведным гневом. Как только он услышал свистящий звук шин, сразу же проснулся, и сон как рукой сняло. Он готов был разорвать своего брата на части. Но его гнев, так долго сдерживаемый, распалился еще больше, буквально запуская потоки лавы по венам, сжигая изнутри, когда он услышал, как Чонхён позволяет себе говорить с Чимином. Чонгук долго терпел пренебрежительное отношение своего брата к его законному теперь уже мужу и больше не собирался спускать это с рук. — Почему я должен извиняться за правду? Разве я сказал что-то не то? Разве наш любимый хён не втрахивает тебя в кровать каждый раз, когда закрываются двери вашей спальни? — грязь лилась изо рта Чонхёна безумным потоком. Он не мог контролировать то, что говорит, из-за распалившего его внутри алкоголя и обиды, которая, даже спустя столько времени, никак не могла забыться. — То, чем мы, чёрт возьми, занимаемся в нашей спальне, тебя не касается! Хён мой законный муж, и я могу трахаться с ним, когда захочу, — выпалил Чонгук. — А ты! Какое ты имеешь право так вести себя? Да кто ты такой, чтобы иметь наглость так говорить с хёном?! Чем ты, твою мать, недоволен? У тебя есть все, что только душа пожелает! Ты хотел, чтобы мы забрали тебя. Мы это сделали. Ты хотел поступить в университет, еще когда учился в школе в Корее. Ты поступил. Ты хотел машину. Хён отдал тебе свою. У тебя есть крыша над головой, деньги и хорошее семейное положение! Так какого чёрта тебе еще надо, маленький ты говнюк?! Когда ты, наконец, закроешь свой поганый рот и будешь благодарен хотя бы за часть из того, что тебе дали старшие?! — Чонгук оказался рядом с Чонхёном так быстро, что Чимин не успел предотвратить случившееся. Сильный и мощный удар наградил скулу Чонхёна, Чонгук совсем не мог держать себя в руках, хватая брата за ворот рубашки, таская, словно котенка за шкирку, и попеременно нанося удары по красивому юношескому лицу. Алкоголь замедлил реакцию, и Чонхён не мог отвечать брату столь же яростно и быстро, но все же, прежде чем Чимин успел сделать хоть что-то, младший ударил брата коленом в живот, и Чонгук согнулся пополам, выпуская Чонхёна из тисков. — Прекратите! — Чимин ринулся было в сторону братьев, но Чонхён оттолкнул его, повалив Чонгука на спину на пол, усевшись сверху, прижимая весом своего тела, и принялся колотить кулаками везде, где придется. Чонгук перевернул Чонхёна, подминая под себя, и занес кулак, чтобы снова нанести удар, выбивая всю дурь из этого неблагодарного маленького придурка. — Я сказал, прекратите! — Чимин оправился от острой боли, что пронзила его спину, когда он влетел в стену от мощного толчка Чонхёна, и предпринял попытку оттащить злого Чонгука от брата. Схватив того за руки, заломив их за спину, Чимин увел Чонгука в сторону с большим трудом, потому как тот не желал успокоиться, постоянно пытаясь вырваться и снова броситься в сторону брата с кулаками. — Хватит, остановитесь, немедленно! — Чимин развернул Чонгука лицом к себе и наградил весомой пощечиной. Только после этого старший увидел, как мрак ярости, заполнивший глаза младшего, постепенно рассеивается. Чонгук остался на месте, больше не предпринимая попыток приблизиться к брату, хотя его кулаки все еще были сильно сжаты, тело трясло от плохо контролируемой ярости, вены на руках и шее вздулись, а по вискам струился пот. — Мне надоело то, как этот неблагодарный говнюк относится к тебе, хён! Слышишь?! Надоело! Я достаточно терпел его дерьмо. Если он собирается и дальше выводить меня из себя и так относиться к тебе, пусть катится отсюда и никогда не возвращается больше! Слова Чонгука поразили Чимина. Никогда, никогда Чонгук не был так отрицательно настроен в сторону Чонхёна. Все их ссоры были крупными, но никогда Чонгук не позволял себе вот так высказаться в сторону своего брата. — Чонгук, успокойся. Ты сейчас не в себе. Позже ты пожалеешь о том, что наговорил. Давайте все просто успокоимся и… — Я сказал, — Чонгук вперился взглядом в Чимина, и в его глазах не было ни капли сомнений, после чего повернулся к Чонхёну, который все еще лежал на полу, утирая кровь с разбитых губ, и указал на брата пальцем, — если он не собирается заткнуться и извиниться сейчас же за все, что натворил и высказал тебе, пусть катится отсюда! Чонхён на мгновение застыл. Чимину даже показалось, что он вот-вот готов последовать словам Чонгука. В глазах младшего Чимин увидел такие боль и разочарование, что Паку тут же захотелось утешить его, что бы тот не наговорил ему ранее. Но тут же язвительная улыбка появилась на окровавленных губах, а глаза сверкнули неприятным блеском. — Видишь, хён, я же сказал тебе. Тебе не следует следить за моей личной жизнью. Ты должен хорошенько заботиться о моем брате. Потому как, кроме твоего члена, его больше ничто не заботит. Даже собственный брат. — Пошел вон отсюда! — Чонгук тут же сделал шаг в сторону Чонхёна, но тот уже поднялся на ноги и, покачиваясь, направился в сторону своей комнаты. — Какого чёрта ты делаешь, твою мать?! — Чимин толкнул Чонгука в грудь обеими руками. — Ты хоть понимаешь, что натворил? Чонхён и так не появляется дома, он постоянно избегает нас. Ты можешь проявить хоть каплю терпения? Он еще ребенок. Он просто запутался. Ты должен немедленно поговорить с ним и извиниться! — Извиниться?! — глаза Чонгука готовы были вылезти на лоб, он не мог поверить в то, что услышал. — Ты серьезно, что ли, Чимин?! Извиниться? Я должен извиниться за то, что этот… оскорбляет тебя, ни во что не ставит меня и поливает нас грязью? Я должен извиниться за то, что он постоянно таскается где-то, вместо того чтобы возвращаться домой, где его любят и ждут? Ребенок? Это ты его-то называешь ребенком? Этот ребенок катается на тачке, которую ты ему подарил, и цепляет телок, чтобы притащить в наш дом. Этот ребенок заливает в себя алкоголь, как в бездонную бочку, после чего из его рта льется всякое говно. Это я-то должен проявить терпение? Да я до сих пор не понимаю, как не выбил из него все это дерьмо раньше! Если бы не ты, я бы именно так и поступил. Я должен извиниться?! Да хрен ему собачий я должен, а не извинения! Ни чёрта он от меня не получит! Перебесится и сам приползет. — Чонгук, — Чимин смерил младшего угрожающим взглядом. — Ты должен… — Айщ, иди ты к чёрту, Чимин! Твоя сердобольность порядком надоела. Я сказал все, что думаю, и от своего решения не откажусь. Если этот говнюк не собирается извиняться, то пусть катится ко всем чертям! Я пойду спать и советую тебе сделать то же самое, — Чонгук, все еще раздраженный, направился в комнату. Утреннюю онлайн-конференцию, запланированную касательно рабочего проекта по разработке нового дизайна интернет-сайта, никто не отменял. Чимин громко выпустил воздух через нос. Он знал наверняка, что Чонгук не собирается спать, потому как его нынешнее состояние просто не позволит ему расслабиться настолько, чтобы уснуть. Это был просто повод дать понять старшему, что разговор окончен. Чимин потер переносицу от нахлынувших проблем. Не успел он дух перевести, как увидел Чонхёна. Парень переоделся и схватил ключи от машины со столика в прихожей, направляясь на улицу. — Чонхён, подожди! — Чимин догнал младшего даже под риском развязать следующую драку. Хотя, присмотревшись повнимательнее, старший понял, что Чонхён настроен уже менее враждебно, чем некоторое время назад. — Чего ты хочешь, хён? — Чонхён акцентировал обращение так, чтобы оно прозвучало язвительно. — Меня ждут друзья. Чонгук-хён ясно дал понять, что мне следует делать. — Чонхён, ты же понимаешь, что Чонгук вовсе не это имел в виду. Вы были очень сильно расстроены и наговорили друг другу много всего, чего никогда не сказали бы при обычных обстоятельствах. Чонгук просто очень сильно переживает за тебя. А ты знаешь, что он не из тех людей, которые напрямую говорят о том, что чувствуют. Но, поверь мне, он очень переживает каждый раз, когда вы ссоритесь. Мы просто не можем понять тебя. Мы потеряли с тобой всяческий контакт. Мы не знаем, как к тебе подступиться. Пожалуйста, Чонхён, ведь вы были так близки с Чонгуком раньше. Такая связь просто так не проходит. Скажи мне, что так сильно злит тебя? Почему ты испытываешь к нам столько ненависти? — Чимин понимал, что Чонхён может просто развернуться и уйти, ничего не объясняя. Но по каким-то причинам младший продолжал стоять на месте. Пак уловил мимолетное чувство вины, скользнувшее во взгляде младшего. Чонхён уже пожалел о том, что произошло. Но, как и Чонгук, не собирался этого признать. Чонхён глубоко вздохнул так, будто носил на своих плечах непосильный для него груз. Он так устал. Устал держать все в себе, устал молчать, устал переваривать свои обиды в одиночку. Но грёбаная гордость не позволяла поговорить ни с одним из хёнов, вместо этого проявляя лишь агрессию, чтобы прикрыть собственную слабость. — Неужели ты настолько ненавидишь меня за то, что я оказался не просто другом твоего брата? Внезапный вопрос заставил Чонхёна перевести все свое внимание на хёна. — Что ты имеешь в виду? — Ты никак не можешь принять тот факт, что твой брат связал себя узами брака с мужчиной? — Что ты несешь?! — Чонхён вдруг так разозлился, что оттолкнул Чимина, наступая на него. Вина, только что блеснувшая где-то глубоко внутри, вновь испарилась, сменяясь раздражением. Чёртов хён даже не знал самой сути, почему Чонхён вел себя так. Он, чёрт возьми, даже и не думал о том, что происходит! — Тогда почему? Почему, чёрт возьми, ты ведешь себя так? — Чимин старался держать себя в руках, но предел его терпения подходил к концу. Он считал, что Чонхён просто не мог смириться с тем, о чём узнал. Не смог смириться с тем, что его брат оказался не таким, каким положено быть среднестатистическому мужчине. Ведь они с Чонгуком никогда не рассказывали ему о истиной природе своих отношений. А когда Чонгук покинул дом своих родителей, Чонхён был довольно мал, чтобы понять хоть что-то из того, что свалилось на него позже. — Ты думаешь, меня злит тот факт, что ты трахаешь моего брата в зад? Да мне наплевать на это! Я никогда не был гомофобом! Чёрт, среди моих знакомых есть открытые геи, и мне абсолютно не противно находиться рядом с ними! — Но… — Чимин не понимал. Если Чонхён не презирал их с Чонгуком из-за этого, тогда из-за чего же? — Вы бросили меня, ясно?! — выпалил младший, ощущая, как слезы обиды и злости застилают глаза. — Вы бросили меня тогда, когда я так сильно нуждался в вас. Вы обещали мне, что заберете меня. Ты обещал мне, хён! Но вы бросили меня, оставили одного на попечение дальним родственникам, когда погибли мои родители, и я так нуждался именно в вашей помощи! Вы просто вычеркнули меня из своей жизни, чтобы заняться собой. И как, ты считаешь, я должен вести себя, приехав сюда и наблюдая, как вы миленько воркуете друг с другом, тогда как я последние пару лет провел в собственном аду без единого близкого для меня человека?! — Чонхён… — Чимин был в ужасе от сказанных младшим слов. Он никогда не думал, что причина может быть в этом. И теперь ощутил всю тяготу вины, которая тут же затопила его. Он действительно обещал забрать Чонхёна, но не сделал этого. Смерть родителей ударила по Чонгуку весомее, чем мог предположить старший, и ему пришлось приложить немало усилий, чтобы помочь младшему восстановиться. После этого встал вопрос о переезде в другую страну, учебе, работе, совместном жилье. Насущных проблем и вопросов накопилось так много, что голова шла кругом. И Чимин даже на собственной свадьбе не вспомнил о том, что самый близкий для Чонгука человек не присутствовал, потому как был сослан к родственникам. Не только Чонгук потерял родителей в той страшной аварии, не только он был сильно убит горем и нуждался в поддержке. Чонхён также нуждался в ней, а они бросили его. Чимин так сильно хотел рассказать Чонхёну истинную причину, по которой они не могли забрать его к себе раньше, но не мог, не раскрыв тем самым положения Чонгука. Чонхён, как и родители Чимина, до сих пор не знал о прошлых проблемах его брата с наркотиками. Никто, кроме Тэхёна, не знал. Потому Чимин не мог дать Чонхёну ничего, кроме молчания. — Вижу, ты даже не думал об этом, верно? Тебе было проще полагать, что я грёбаный гомофоб, который ненавидит педиков. Ты и не рассчитывал на другую причину, — Чонхён приблизился к Чимину и со всей злостью прошипел ему в лицо, обдавая остатками алкоголя: — Я проклинаю тот день, когда мой брат познакомился с тобой. Проклинаю тот день, когда ты впервые вошел в наш дом. Проклинаю тот день, когда доверился тебе. Ненавижу тебя! Ненавижу вас обоих! — после сказанных слов Чонхён двинулся к машине, после чего, с грохотом закрывая дверь, сорвался с места так, будто за ним гнались. Чимин стоял и смотрел вслед удаляющемуся автомобилю. Чонхён был прав. И эта правда острым ножом резала по сердцу, заставляя винить себя и только себя во всем, что происходило и происходит с младшим. Чимин хотел было поехать вслед за Чонхёном и умолять его о том, чтобы тот вернулся домой, просить прощения и обещать, что теперь они с Чонгуком никогда не оставят его. Что младший не будет один. Но решил не делать этого и дать Чонхёну остыть. Он поговорит с ним завтра после того, как вразумит своего мужа. Чонгук должен узнать о том, как крупно они облажались. Чонхён остановился на обочине через полчаса бешеной езды. Он понятия не имел, где находится и как отсюда выбраться. На самом деле никакие друзья его не ждали. Кто мог бы в здравом уме посреди учебной недели бодрствовать в два часа ночи? Чонхён положил руки на руль и опустил на них голову. Одна его часть жалела о том, что он наговорил своему хёну. Ведь на самом деле Чонхён злился именно потому, что любил своего брата и его мужа. Но другая сторона упорно твердила о том, что он все сделал правильно. Пусть Чимин-хён знает, как сильно обидел Чонхёна. Пусть Чонгук-хён считает, что брат ненавидит его. Пусть они мучаются так же, как мучился Чонхён все то время, проведенное в одиночестве. — Твою мать! — Чонхён резко и сильно ударил по рулю кулаками так, что стало больно. Горючие слезы покатились из глаз. Он не хотел возвращаться домой именно сейчас, но и ехать ему было некуда. Чонхён повернул ключ, и машина зарычала, двигаясь с места. Младший был так сильно дезориентирован и зол, что просто не мог контролировать собственные эмоции и поступки. Ему нужно было хоть как-то выпустить пар. Чонхён понятия не имел, когда вернется. Сейчас все его мысли занимали собственные обида и злость. Будь у него возможность, он бы не виделся с хёнами как можно дольше. Именно это было последней мыслью, промелькнувшей в его голове. Кто же мог подумать, что со временем Чонхён сильно пожалеет об этом. Южная Корея. 2027 год Чимин осторожно наблюдал за Чонгуком, пока тот внимательно разглядывал свою завершенную работу. Младший все еще крепко сжимал кисть в своей руке, словно готовый в любой момент дополнить картину, а может, и перечеркнуть ее одним жирным черным мазком, тем самым «убивая» свое творение. Такое случалось не единожды с тех пор, как младший снова взялся за кисть. Его работы всегда были красочными и буквально резонировали жизнью. Но в последнее время стиль Чонгука изменился. Младший писал картину, которую сейчас мог лицезреть Чимин, очень долго, не один раз он разрывал полотно в клочья или перечеркивал набросок рисунка с такой яростью, что страшно было смотреть. В такие моменты Пак старался не попадаться у младшего на пути. Чонгук буквально срывался с цепи: мог смести все инструменты своего творчества со стола одним взмахом руки с громким криком, залить краской все вокруг, включая себя самого, разбить кулаки в кровь о ближайшую твердую поверхность. Его глаза горели огнем, а из носа норовил повалить пар. Вены вздувались и синими нитями отчетливо просматривались на поверхности кожи, пот струился по вискам, а грудь лихорадочно вздымалась от тяжелых и частых вздохов. И только когда приступ агрессии постепенно сходил на нет, Пак оказывался рядом и не позволял своему мужу провалиться в огромную бездонную дыру отчаяния и бессилия после выплеснутых эмоций, удерживая на плаву. Он крепко держал Чонгука за руки, глубоко и размеренно дышал, призывая младшего следовать его примеру, при этом не теряя зрительного контакта. Чимин говорил с Чонгуком как можно более спокойно, но уверенно и твердо, полностью держа под контролем собственный тембр голоса, чтобы не подвергнуть младшего противоположному эффекту. После того как Чонгук успокаивался, Пак как можно дольше касался его, перечисляя все хорошие качества своего мужа, от чего Чонгук постепенно расслаблялся и приходил в себя. Слезы освобождения стекали на руки Чимина, и он осторожно вытирал их своими пальчиками, раз за разом лаская любимое лицо. Несмотря на то что с каждым разом подобные приступы становились все реже и менее яростнее, они возникали довольно часто первое время после того, как Чимин смог забрать Чонгука из медицинского центра, куда младший попал после смерти своего брата. Потеря Чонхёна стала последним и роковым толчком. Если после смерти родителей Чонгук пытался справиться с горем при помощи наркотических веществ, то в этот раз все оказалось гораздо серьезнее. Чимин не знал, что ему делать. Младший не слушал его. Буквально. После того как им сообщили о смерти Чонхёна в тот же самый день, когда младший уехал из дома после крупной ссоры с братом, Чонгук впал в психологический транс. Он молча сидел на диване в гостиной и просто смотрел в одну точку перед собой с широко раскрытыми глазами, в которых Пак не видел ничего, кроме глубокой пустоты. Чимин пытался звать Чонгука и даже кричать, но младший не реагировал на него. Его мозг будто отключился, не желая воспринимать происходящее. Разум разделился надвое: одна его часть все еще прибывала «здесь», пытаясь осознать то, что произошло, в то время как другая старалась яростно абстрагироваться от случившегося, представляя себе прекрасный мир, где ничего плохого не произошло. Чонгук слышал чей-то голос на задворках своего развалившегося на куски сознания, но не узнавал его. Он не мог найти дорогу обратно. Да и не хотел вовсе. Там для него ничего не осталось. Он потерял всех, кого любил. Чонгук не хотел верить в то, что случилось. Не хотел с этим смириться. Поэтому погружался в состояние небытия все больше и глубже, отгораживая себя от реальности. Ведь стоит ему вернуться, как боль, страх, отчаяние и тяжелое чувство вины захлестнут его. Он попросту захлебнется в этом оглушающем, сметающем все на своем пути потоке и не сможет выплыть на поверхность. Уж лучше он будет пребывать в приятном состоянии транса, самостоятельно проецируя для себя те картинки своей жизни, которые он хотел видеть, чем будет пожираем чувством вины перед потерянным братом и оставшимся разгребать все это дерьмо мужем. Чимин испугался не на шутку. Взяв младшего за руки, он попытался вновь позвать его и почувствовал, каким Чонгук стал холодным. Его ладони были влажными и буквально тряслись в состоянии тремора, в то время как тело напряглось струной, обороняясь от любого внешнего воздействия. Чимин попытался поднять Чонгука с дивана, однако, сделать ему этого не удалось. Чонгук вдруг стал буквально непосильной ношей для старшего. Не получив никакого результата, Чимин оставил попытки переместить младшего и уложил его на диване так, чтобы положение головы было прямо параллельно линии позвоночника, и поставил укол, который через какое-то время помог Чонгуку прикрыть глаза и погрузиться в сон. Пак понимал, что, возможно, поступил неправильно относительно состояния младшего. Чонгук и без того впал в бессознательную невменяемость, и снотворное могло усугубить ситуацию. Но Чимин не мог позволить Чонгуку бодрствовать после случившегося, потому как недостаток сна был намного более опасным для организма, подвергшегося такому стрессу. Слезы скопились в уголках глаз, когда Чимин отошел на пару шагов, разглядывая своего мужа. За последние несколько часов ему не удалось подумать о собственных переживаниях и страхах, отвечая на бесконечные вопросы полиции и медработников, потому как Чонгук просто не мог себе этого позволить. Когда младший был осведомлен о смерти своего брата, у него началась неконтролируемая истерика. Чонгук рвался из дома, чтобы увидеть своего младшего и убедиться, что это не чья-то злая шутка. Но после подтверждения полиции о том, что погибшим в ночном дорожном происшествии действительно был Чонхён, Чонгук… завис. И теперь лежал на диване, подверженный действию успокоительного, бледный, холодный, осунувшийся, словно за секунды изменившийся до неузнаваемости. Чимин не понимал за что? Почему именно они? Почему именно Чонгук? Ведь он уже потерял так много. Потерять единственного оставшегося кровного родственника… Ведь несмотря на ссоры и недомолвки, несмотря на все, что братья высказали друг другу сегодня ночью, Чонгук любил своего брата так же, как и младший любил своего хёна. Чимин прекрасно понимал, что Чонгук не будет в порядке. Ему не станет лучше на следующий день, через неделю и даже через месяц. Он не позволит простить себя самого за то, что оскорбления и буквально отказ от своего брата были последним, что Чонхён услышал от него перед тем, как погибнуть. Чонгук не остановил младшего, не поехал за ним, не вразумил его, предполагая, что зарвавшийся подросток вернется утром, полностью протрезвев и опомнившись, с извинениями. Чимин не мог себе представить даже в самом ужасном и реалистичном ночном кошмаре, что такое утро для них больше никогда не наступит. Такое утро больше никогда не наступит для Чонгука. Он больше не увидит своего брата. И это будет медленно убивать его каждый грёбаный день. Чимин понятия не имел, за что ему браться, и что вообще происходит. Стоило ему подумать о похоронах своего младшего, как комок вставал в горле, перекрывая доступ к кислороду, а сердце буквально пронзали сотни тысяч острых кинжалов, и Чимин подумывал о том, чтобы присоединиться к своему мужу в этом сладком забвении. На этот раз Пак не сможет справиться самостоятельно. Чимин дрожащими пальцами набрал номер своего отца и расплакался как мальчишка, когда услышал приятный и родной мужской голос. Чимин благодарил всех существующих и несуществующих богов за то, что у него есть семья. Есть любящие его родители, придурковатый, но такой родной брат и любимый муж, который всегда был частью его самого. Но сейчас… Чимин так устал. Его тело обессилило. Глаза щипало от соли. Щеки горели. В ушах стоял гул. Рука сжимала телефон так сильно, что тот грозился треснуть пополам. Пак просто не знал, как справиться со всем этим. В этот раз ему нужна помощь. У Чимина было около часа до приезда его родственников. За окном просыпался рассвет, постепенно разбавляя ночную темноту первыми проблесками света. Длинные гудки зазвучали на другом конце линии, когда Пак набрал еще один номер телефона. На этот раз он не станет ничего скрывать. Он не хочет проходить через это в одиночку, как бы эгоистично это не звучало. — Хён, какого чёрта? Ты разбудил меня! Какого хрена тебе надо? — сонный и протяжный голос друга заставил Чимина захлебнуться слезами. Сухой комок перекрыл дыхательные пути, и Чимин испугался перспективы задохнуться на собственной кухне. Пару лет назад он считал, что самое страшное — это наркотическая зависимость Чонгука, с которой Пак справился без малого с титаническими усилиями. Однако это не шло ни в какое сравнение с тем, что Чимин ощущал сейчас. — Тэ… — срывающимся, захлебывающимся от соленой воды голосом сумел вымолвить Чимин. — Хён? Что произошло, твою мать?! — услышав надрывный плач своего старшего, Тэхён сразу же проснулся и поднялся с постели, наплевав на то, что ему, чёрт возьми, нужно выспаться перед ночной сменой. После происшествия с наркотиками отношения между Тэ и мужем его лучшего друга были, мягко говоря, натянутыми. Ким так и не смог до конца простить старшего за то, что он держал его в неведении, в то время как друг детства в прямом смысле уничтожал свой организм, медленно приближаясь к смерти. Но сейчас Тэхён был откровенно испуган звонком Чимина. Хён не позвонил бы просто так, без причины. После их с Чонгуком отъезда в Штаты Тэхён поддерживал связь непосредственно с Чонгуком, лицезрея его мужа только в случае крайней необходимости. — Тэхён-и, помоги мне… Пожалуйста, помоги мне, — у Чимина язык не поворачивался сказать то, что он должен был сказать, чтобы хотя бы частично объяснить свой звонок другу. Он просто не мог вымолвить ничего вразумительного, кроме бесконечных рыданий. Чимин ненавидел себя за свои слабость и беспомощность, но просто не мог контролировать реакцию своего тела. Слезы потоком хлестали из глаз, и Пак не мог это остановить. Тэхён понял, что ничего не добьется от старшего, пока тот находится в таком убитом и невменяемом, казалось, состоянии, потому тут же открыл крышку ноутбука, расположенного на соседнем от кровати столике, и принялся лихорадочно стучать пальцами по клавиатуре, проверяя ближайшие рейсы в Нью-Йорк. — Хён, послушай меня. Хён, ты слышишь? — Тэ пытался дозваться своего старшего, все еще удерживая его на линии, зажав телефон между ухом и плечом. — Я прилечу сегодня. У вас там будет около часа дня. Ближайший рейс только через четыре часа, в восемь вечера по нашему времени. Я прилечу, слышишь, хён?! — Да… я… слышу. Чимин повесил трубку, откинув голову на стену, возле которой опустился, сам не помнил когда. Пак прикрыл глаза, но слезы все еще продолжали стекать мокрыми дорожками по уже покрасневшим щекам. В данный момент Чимин не хотел ничего: ни есть, ни спать, ни думать. Он даже не хотел возвращаться в комнату к Чонгуку, и эта мысль напугала его до чёртиков. Чимин очень устал. И с ужасом понял, что ничего не может с этим поделать. Прошло около трех недель со дня смерти Чонхёна, и Чонгуку, казалось, не становилось лучше. Более того, посещения Чимина младшего в больнице также не имели эффекта. В присутствии старшего Чонгук замыкался, не реагировал ни на слова, ни на действия Пака, просто сидел на месте и всматривался в одну точку на светлой стене своим пустым и безжизненным взглядом. Чимин готов был рвать на себе волосы. Но, по словам главврача, мистера Митчелла, стоило ему выйти за дверь медицинского центра, как Чонгук менялся на глазах. Младший становился неуправляемым, кричал, провоцировал драки с персоналом и другими пациентами. После нескольких крупных случаев, когда Чонгук буквально впал в неконтролируемую ярость и избил двух сотрудников больницы, мистер Митчелл определил его в отдельный закрытый бокс с обязательным приемом седативных препаратов в кубе с антидепрессантами, потому как Чонгук, казалось, просто не способен находиться в окружении других пациентов. — Он очень агрессивен, Чимин, — сказал мистер Митчелл во время очередного визита Чимина к младшему. — Ты навещаешь его в часы приема, когда действие лекарства заканчивается, потому Чонгук некоторое время ведет себя совершенно спокойно и даже чересчур вяло. Но, стоит тебе уйти, он становится неуправляемым. Он самый буйный из всех наших пациентов. Мне пришлось пойти на крайние меры и увеличить дозу препарата на определенный период времени. Но я не могу держать его под нейролептиками постоянно. Чонгук не псих и не шизофреник. Он пережил огромный стресс. Смерть близкого человека всегда накладывает определенный след на психику человека. В случае с Чонгуком, он потерял единственного оставшегося у него родственника, и это, без сомнений, сильно повлияло на него. Но ему не становится лучше. С каждым разом его агрессивность доходит до новой точки кипения. Чонгук поступил к нам в подавленном, депрессивном состоянии. У него наблюдалась бессонница, слабость, апатия. Чувствительность его реакций была снижена, присутствовала потеря аппетита. Изначально я был полностью уверен в поставленном диагнозе «Большое депрессивное расстройство»*, особенно, учитывая трагедию в вашей семье, которая послужила отправной точкой к подобному состоянию. Но сейчас… — мужчина покачал головой и пролистал карту пациента. — Чонгук ведет себя противоречиво. Обычно пациенты с депрессивным расстройством не проявляют такого рода агрессию. Самое серьезное и труднопреодолимое в их поведении — это уверенность в собственной никчемности, что и держит их в данном состоянии. Честно говоря, таких неоднозначных случаев в моей практике было не так уж и много. И я не уверен, что служит причиной подобного развития. — Я… — Чимин долго молчал, слушая доктора Митчелла вполуха. Он уже догадывался, в чем причина агрессивности Чонгука. Младший не реагировал на Пака, когда тот приходил, а после его ухода впадал в ярость. Панические атаки переросли в несдерживаемые приступы ярости. Чимин был единственным родственником, который остался у Чонгука. Но также он был живым напоминанием о том, что младший потерял. Каждый тяжелый период своей жизни Чонгук проводил с Чимином. Пак был с младшим всегда. И если тогда это помогало, сейчас, казалось, играло противоположную роль. — Учитывая то, что ты рассказал мне, возможно, ты прав, — мужчина потер переносицу и внимательно посмотрел на Чимина. — Теоретически, твое присутствие должно было помочь. Но на данном этапе ты, как материальный объект, вызываешь у Чонгука эмоциональную амбивалентность*, он не может сконцентрироваться на тебе, да и не должен. Рассматривая тебя в качестве своеобразного щита для решения собственных проблем и фобий, Чонгук разучился справляться с этим самостоятельно. Это опасно и в будущем может привести к серьезным осложнениям. Чонгук должен пройти соответствующее лечение, более того, я бы настоятельно рекомендовал посещать психолога даже после достижения катарсиса*, если ему все же удастся такового добиться, потому как у пациентов с тяжелыми стрессовыми и депрессивными расстройствами период ремиссии* может стать незначительным. Ему потребуются консультации психолога после выписки. — Я могу увидеть его? — Чимин устал слушать весь этот психо-мозго-выносящий бред, который выдавал ему врач. Одна мысль о том, что он не сможет видеть Чонгука, убивала его, разрывала на части и душила, словно удавка. Но его присутствие, казалось, только усугубляло положение Чонгука, и Чимину не оставалось ничего, кроме как прислушаться. Оставить младшего на попечение специалистам. Избавить от тех ужасов его жизни, что он, Пак Чимин, олицетворял. — Чимин, не думаю, что это хорошая идея. — Пожалуйста, — Чимин поднял взгляд на мужчину впервые за весь их разговор. Его глаза были мокрыми от готовых пролиться слез. Врач глубоко вздохнул. — Хорошо. Но учти, Чонгук будет таким же, как и раньше: безучастным и слабым. Мне придется принять меры относительно его передвижений, потому как нам известно, чем закончится твой визит. Чимин сидел у кровати Чонгука, пока младший мирно спал под действием препарата. Чонгук казался таким умиротворенным и спокойным, и Чимину с трудом верилось, что он превращался в жуткого монстра, который крушил все вокруг после его ухода. Хотя Пак не понаслышке знал о проявлениях ярости со стороны младшего. Он сам был тому свидетелем ни раз и всегда справлялся. Но, кажется, сейчас он был бессилен. — Чонгук-а, — зашептал Чимин, взяв мужа за бледную и холодную руку, переплетая пальцы. — Ты не оставляешь мне другого выхода. Мое присутствие не помогает тебе. Думаю, на этот раз я не смогу быть полезен. Ты должен, должен справиться самостоятельно. Чимин подавил приступ душащих слез и собирался было встать, чтобы покинуть палату мужа, пока окончательно не расклеился, но вдруг чужая рука сжала его пальцы. Чимин вздрогнул и поднял голову. Глаза Чонгука открылись, и он осознанно посмотрел на Чимина. Пак увидел полное понимание происходящего, а также жуткий страх в привычной коричневе. — Хён… — голос Чонгука был тихим и хриплым из-за долгого молчания, но хватка руки сильной и уверенной, несмотря на слабость во всем теле, младший, казалось, готов был приковать хёна к себе любыми способами, лишь бы тот не бросил его, — прошу тебя, не уходи, — это была самая длинная и одновременно осознанная фраза, которую произнес Чонгук за все три чёртовы недели, что провел в этом месте. Чимин долго и упорно восстанавливался вместе с Чонгуком. Они учились заново говорить, слушать друг друга, понимать друг друга, касаться друг друга. Чонгук вздрагивал каждый раз, когда Чимин мимолетно проводил рукой по его волосам, получив на это предварительное разрешение, а Чимин замирал каждый раз, когда слышал голос своего мужа. Казалось, они вернулись на несколько лет назад, когда только познакомились и ходили кругами вокруг друг друга, пытаясь понять, чего хочет каждый из них. Чимин был рад уже тому, что Чонгук по какой-то причине пошел на поправку. По мнению мистера Митчелла, страх от осознания потери мужа заставил Чонгука «проснуться» и частично выйти из того глубокого состояния депрессии, в котором он пребывал. Однако определенный период времени перед тем, как Пак смог забрать младшего домой, он все же провел в медицинском центре под строгим контролем. Следующей проблемой к восстановлению младшего стали интимные отношения. Чимин понятия не имел, как теперь Чонгук будет вести себя с ним. Пак и не думал о том, чтобы заняться с ним сексом после всего, что случилось, по крайней мере, пока Чонгук сам этого не захочет. Более того, прием определенных препаратов сыграл свою роль. Чонгук впервые столкнулся с таким явлением как эректильная дисфункция*, и это очень сильно напугало его. Как бы Чимин не старался объяснить, что это временно, что после полного выведения лекарственных препаратов Чонгук сможет наблюдать свою эрекцию снова, для мужа это было слабым утешением. Каждый раз, когда Чимин пытался проявить хотя бы малейшее внимание к младшему, тот тут же отворачивался и закрывался от него. А потому удивлению Чимина не было предела, когда он, спустя, казалось, вечность, проснулся утром от того, что что-то значительно твердое упирается в его бедро. Чонгук продолжал спать, хотя его глаза хаотично двигались под веками, а ресницы трепетали. Сон младшего стал заметно лучше со времени пребывания в больнице, но все же изредка Чонгука мучили кошмары, сопровождаемые паническими атаками, или беспокойные неоднородные фазы. Но сейчас, казалось, это было явление другого рода. Чонгук неосознанно потирался полувставшим членом о бедро старшего, и Чимин почувствовал, как живот моментально наполняется теплом, а собственное естество кровью. После долгого периода воздержания, несмотря на приближающийся к тридцати возраст, Пак возбудился как мальчишка только от того, что младший активно трахал его ногу, как какая-то собачонка в период гона. Чимин решил рискнуть и осторожно сместился ниже, к бедрам Чонгука. Очевидная выпуклость виднелась сквозь ткань тонких боксеров, не такая внушительная, как ранее, но все же устойчивая. Чимин провел пальцами по всей длине члена мужа и услышал сдавленный стон. Чонгук тут же открыл глаза и ахнул, когда увидел положение своего хёна. — Хён, что ты делаешь?! Но не успел Чонгук возразить, как Пак спустил резинку с тазовых костей младшего и принялся осыпать поцелуями старые шрамы, невесомо касаясь открытых участков кожи пальцами. Чонгук весь задрожал, словно осиновый лист на пронзающем ветру. — Хён, не надо… ты… Я не могу, — Чонгук попытался отстранить старшего от своей промежности. Он не хотел тешить себя несбыточными надеждами. Единожды проявленная утренняя эрекция еще не доказательство его вернувшейся мужественности. А потому Чонгук не хотел убиваться чувством собственной беспомощности и также разочаровывать своего хёна отсутствием должной реакции на его попытки. — Чонгук-и, просто расслабься. Все хорошо. Я не сделаю тебе больно, ты же знаешь, да? Давай, расслабься и ни о чем не думай. Просто чувствуй. Чувствуй меня, малыш, — Чимин обдавал горячим дыханием белоснежную кожу промежности младшего, наблюдая, как она покрывается мурашками. Пальцы ног Чонгука поджались, а руки схватились за простыни. Он никак не мог расслабиться настолько, чтобы отдаться ощущениям полностью. Он так боялся разочаровать хёна, что его мозг активно работал на предмет устранения проблемы в виде отсутствия эрекции или семяизвержения, потому организм не мог окунуться в те прекрасные ощущения, которые дарил теплый и такой охуенный рот его мужа. Чонгук так и не смог кончить, как бы Чимин не старался. Младший был так сильно погружен в состояние страха, что эрекция, так долго обходившая его стороной, а сегодня по какой-то причине вернувшаяся, сошла на нет. — Чонгук-и, все хорошо, слышишь, — Чимин обнял мужа, в то время как тот повернулся к нему спиной, пытаясь скрыть свой стыд и зарождающийся где-то в глубине гнев. — Все нормально. Мы справимся, слышишь. Все будет хорошо. Приступы гнева также не оставили младшего полностью. С периодичностью, особенно, когда Чонгук не мог справиться с нахлынувшими по какой-то причине эмоциями, он впадал в ярость, часто сопровождающуюся уничижительными последствиями для него самого. Доктор Мур убеждал Чимина в том, что приступы как паники, так и гнева нормальны на протяжении первого времени реабилитации. — Чимин, ты хочешь слишком многого. Чонгук и так отлично справляется. Мистер Митчелл отменил добрую половину препаратов, которыми пичкали твоего мужа в больнице. У Чонгука появилось желание к интимной близости. Он старается подавлять приступы агрессии при помощи собственных сил и контроля, посещая определенные занятия, на которые я направил его. Разумеется, результат не будет быстрым. Но Чонгук самый сильный из всех, кого я когда-либо встречал. Он не сдается, потому как хочет доказать свою силу и возможность к контролю. Доказать тебе, Чимин. Ты — его главный приоритет к выздоровлению. — Хён? Голос Чонгука вырвал Чимина из болезненных воспоминаний, и он моргнул, наблюдая перед собой любимого мужа. Чонгук снова был почти целиком покрыт краской. Небольшой мазок синего цвета красовался на его щеке, кончики волос также бы измазаны акриловой массой, кисточка все еще была зажата в руке. Взгляд Чонгука был обеспокоенным, он внимательно разглядывал своего мужа, чуть наклонив голову набок. — С тобой все в порядке? Чимин глубоко вздохнул и приблизился к Чонгуку, осторожно вытирая пальцем синюю краску с его белоснежной щеки. — Все хорошо, — Чимин улыбнулся и коснулся губами губ младшего, на что получил тяжелый выдох. — Я закончил, — Чонгук мотнул головой, пытаясь убрать мешающую отросшую челку с глаз, и чуть отошел в сторону. Чимин был восхищен и поражен одновременно. Он ожидал чего-то мрачного, страшного, потому как с каждой новой попыткой Чонгук использовал более насыщенные и темные краски. Но сейчас Пак наблюдал поистине прекрасное творение. Несмотря на темно-синий, постепенно переходящий в черный основной цвет, абстракция Чонгука сияла красками. Желтый, оранжевый, красный, салатовый переплетались в разнообразных замысловатых мазках, создавая ощущение маленького кусочка тепла и уюта посреди зияющей темной пустоты. Картина была все еще свежей, но Чимин не смог удержаться и прикоснулся к поверхности пальцем, ощущая прохладу недавно нанесенной краски. — Я понимаю, что это совсем не то, что ты привык видеть, — младший виновато потер шею, словно извиняясь перед Чимином. — Но… мне она нравится. Она полностью отражает то чувство, что сейчас сидит во мне. Я все еще блуждаю во тьме. Все еще боюсь провалиться в эту черную бездну, которую сам и создал. Но все-таки с твоей помощью я вижу свет, — Чонгук указал на цветные мазки кончиком кисти и слегка улыбнулся, — который в тяжелые периоды помогает мне удержаться, помогает вспомнить, помогает взять контроль, к которому я привык. Этот запутанный бред все еще живет во мне, но я справлюсь с ним, хён. Я тебе обещаю, я справлюсь ради тебя. Чимин обнял своего мужа со спины, осторожно, с огромной любовью прикасаясь поцелуями к его шее. Для Чонгука всегда было трудно выражать свои чувства словами, но, когда он делал это, Чимин не мог сдержать рвущийся наружу поток эмоций, что буквально взрывался миллионами ярких искр внутри, прямо как эти яркие мазки на картине. Подобные слова Чонгука всегда действовали на Чимина как афродизиак, и уже спустя какое-то время беспрерывных ласк и подготовки Пак овладевал младшим прямо на диване в гостиной, потому как просто не выдержал довести мужа до спальни. С годами желание при виде обнаженного тела Чонгука не убавилось, Чимин мог ласкать его часы напролет, обводить подушечками пальцев каждый шрам, каждую линию, каждую эрогенную зону, которые знал наизусть. А Чонгук был таким же чувственным, чутким и отзывчивым, как и раньше. Он отдавался своему мужу так, словно от этого зависела его жизнь, словно не было в мире ничего, кроме них двоих. В такие моменты единение двух мужчин было особенно сильным. Чимин чувствовал Чонгука, а Чонгук чувствовал Чимина. Они понимали друг друга без слов. Ловили каждый вздох и стон друг друга, буквально могли читать мысли друг друга. Пак вплел пальцы в отросшие каштановые волосы младшего и подтянул к себе так, что мокрая от пота спина Чонгука соприкоснулась с грудью старшего. Чонгук протяжно застонал и сильнее уперся руками в спинку дивана, в то время как его бедра лихорадочно подмахивали движениям хёна. — Кончи, Чонгук-и, кончи для своего хёна. И Чонгук кончал, освобождая тело и разум от всего дерьма, которое все еще периодически накатывало на него. — Я люблю тебя, хён, — шептал Чонгук, пока Чимин продолжал толкаться в него, после чего, достигая разрядки, падал на его спину, осыпая горячими поцелуями соленую кожу. — Я люблю тебя, малыш. Оставайся со мной, Чонгук-и. Оставайся со мной. Чонгук лихорадочно дышал, с легкостью удерживая тело своего хёна на своей широкой спине. Подобные слова старшего, которые последнее время стали частым явлением, всегда вселяли в него огромное чувство ответственности. Но теперь это не пугало младшего, как когда-то. Чонгук хотел доказать хёну, что он сильный. Хотел доказать, что он достоин его. Хотел доказать, что старания Чимина не прошли напрасно. Жизнь Чонгука не была примером для подражания. Он прошел через такое, что другим даже не предоставляется возможным понять. Он потерял всех, кого любил. Но Чимин все еще был рядом с ним. Чимин был его якорем, удерживающим его в этом мире. Чимин был его родственной душой, которую он сумел найти в тысяче безумных лиц. Чонгук любит Чимина. И Чонгук справится. Они справятся вместе. Ведь они прошли уже через многое, что только больше объединило их, буквально соединило в одно целое. И Чонгук справится с чем угодно, чтобы это целое навсегда оставалось единым. Примечания: * Когнитивный диссонанс — состояние психического дискомфорта индивида, вызванное столкновением в его сознании конфликтующих представлений: идей, верований, ценностей или эмоциональных реакций. * Возраст восемнадцатилетия в США — на территории США законы предусматривают наиболее распространенный порог достижения совершеннолетия — 18 лет. Но в некоторых штатах совершеннолетие достигается в возрасте 19, а в некоторых — в 21 год. И Нью-Йорк один из этих штатов. Девушка, приехавшая с Чонхёном, на вид не выглядела старше 18, потому по закону штата она — несовершеннолетняя, и старший отреагировал соответственно. Касательно вождения автомобиля. В США существует строгое правило доставления детей в школу: либо школьным автобусом, либо самими родителями на личном автомобиле. И никак иначе! Общественного транспорта в США нет. Но права на вождение автомобилем во многих штатах можно получить по достижению 14-16 лет с определенными ограничениями, а по достижению 18 лет без всяких ограничений. Чонхён по закону штата является несовершеннолетним, но автомобиль водить может по достижению 18-летнего возраста и в школе уже не учится. * Большое депрессивное расстройство (БДР) — в отличие от обычной депрессии, под которой подразумевают практически любое плохое или подавленное, тоскливое настроение, большое депрессивное расстройство представляет собой целый комплекс симптомов. Помимо сниженного настроения, при большом депрессивном расстройстве могут присутствовать бессонница, сонливость, слабость, чувство вины и самоуничижения, возбуждение или заторможенность, проблемы с весом и аппетитом. Большое депрессивное расстройство также с повышенной частотой встречается среди людей, часто подвергающихся стрессам. * Эмоциональная амбивалентность — двойственность (расщепление) отношения к чему-либо, в особенности — двойственность переживания, выражающаяся в том, что один и тот же объект вызывает у человека одновременно два противоположных чувства. Эмоциональная амбивалентность в психиатрии одна из трех этапов — одновременно позитивное и негативное чувство к человеку, предмету, событию. * Катарсис: понятие «катарсис» в психологии — это метод, благодаря которому происходит эмоциональная и чувственная разрядка, способствующая уменьшению уровня тревоги или полному её снятию, что в конечном счёте приводит к лучшему пониманию себя и совершает всеобщее благоприятное лечебное воздействие на личность. В психотерапии катарсисом называют одну из фаз лечения, находясь в которой пациент восстанавливает в памяти события, произошедшие ранее в жизни и повлиявшие на возникновение психоневротического заболевания. Таким образом, пациент очищает свою психику. * Ремиссия — этап течения болезни, характеризующийся временным ослаблением или исчезновением ее проявлений. * Эректильная дисфункция — дисфункция эрекции, при которой объём полового члена мужчины, его твёрдость и прямота недостаточны для совершения полового акта.***
Несколько слов от автора: Приветствую вас, уважаемые читатели. Это последняя финальная глава прошлой линии Чонгука и Чимина. Впереди нас ждет финальная глава всей истории и, возможно, отдельный эпилог. Поэтому в данной линии сюжета я могу поставить точку. Честно говоря, у меня двоякое чувство. С одной стороны, мне жаль расставаться с любимыми персонажами, которые за столько времени стали мне очень близки. Но с другой, все имеет свое начало и конец, и точку нужно поставить вовремя. Я очень рад, что линия прошлого парней завершилась, и завершилась она на относительно позитивной ноте. Чонгук — очень сильный персонаж, несмотря на все тяготы и вёдра стекла и говна, которые я на него вылил. Его психике можно позавидовать уже потому, что у парня действительно не поехала крыша, он подвергался алкогольному и наркотическому дурману, посещал психолога, попал в психиатрическое заведение. Но это все равно не сломало его. С каждым новым разом он вставал, собирал себя по кускам и шел дальше. Возможно, целиком и полностью Чонгука нельзя назвать здоровым с точки зрения медицины. Я этого даже отрицать не стану. Проблемы с психикой у него были в самом начале, выраженные сильными паническими атаками и яростным стремлением к маниакальному контролю. Но все же и психом я его назвать не могу. Чонгук всю свою жизнь, с относительно раннего возраста, боролся с самим собой, держал все внутри себя, закрывался ото всех, никому не доверял. Такой непосильный груз очень давит даже на самого сильного человека. Потому-то Чонгук и позволил себе со временем проявлять свои слабости и выражать внутренние конфликты в присутствии Чимина, потому как чувствовал, что может доверять своему партнеру, чувствовал рядом с собой более сильного человека. Ведь что может заставить сильного индивида проявить свою слабость — еще более сильный индивид, готовый поддержать его. Как сказал Юнги в интервью к Esquire: «Люди не скажут, что ты слабый человек, если твое физическое состояние не очень хорошее. То же должно быть приемлемо и для психического состояния». Слабость не в том, что ты ненормальный или больной, слабость в том, чтобы не признать этого и не обратиться за помощью. И я рад, что Чонгук, пусть даже спустя такой долгий промежуток времени, научился открываться и бороться, научился делиться своими страхами и проблемами, потому как для таких людей — это очень сложно и трудно. Думаю, относительно Чимина слова будут излишни, потому как по всем его действиям и поступкам ясно, как сильно он привязан к своему партнеру не только любовью, но и обычными человеческими отношениями. Возможно, отношения парней могут выглядеть болезненными, ненормальными, токсичными со стороны, но и такие виды отношений имеют место быть, и они встречаются гораздо чаще самых обычных союзов. С точки зрения психологии, любые токсичные, так называемые «зависимые» отношения — это всегда плохо. Но я хотел показать именно такого рода связь с более жизненной позиции, подкрепляя ее тем, что партнеры все же помогают друг другу, а не только разрушают личности индивида друг друга. Нет человека, который не подвержен какой-либо фобии/страху/неуверенности в чем-то, нет человека полностью здорового, нет отношений, независимых друг от друга полностью, нет абсолютно равных партнеров. Всегда кто-то будет сильнее или слабее, более зависимым или более самостоятельным. Самый главный приоритет — это желание и добровольность партнеров. Любые отношения — это компромисс. А компромисс, как известно, всегда идет в перевес тому, кто его предлагает. Спасибо за ваше внимание. Надеюсь, следующая глава в качестве финала сможет положительно разбавить все то хрустящее стёклышко, которое мы жрали с вами на протяжении всех предыдущих глав. Увидимся!