Осколки

      Рейстлин поглубже ушел в капюшон плаща и прикрыл глаза. Шум, музыка и чужие голоса раздражали. Друзья раздражали. Ненавистный чай раздражал. Пожалуй, даже он сам себя несколько раздражал в тот момент, но тут уж ничего не поделаешь. Хотя наколдовать на всех сон было вполне неплохой идеей. Жаль только, непосильной — ни сил не хватит, ни песка.       Бордель не был местом, в котором в принципе могло быть хорошо. Их и занесло сюда почти случайно, зато почти всей компанией. Да и повод солидный, ну да, день рождения близнецов... Маг искренне жалел о том, что поддался на уговоры. Лучше бы выспался. Менее всего было интересно смотреть на извивающихся на постаменте мумий, или на то, как Стурм неубедительно отмахивается от редкозубого трупа в расползающемся красном платье поверх гниющей плоти. Сам Стурм выглядел не лучше. Исключением в принципе был разве что Танис, может, потому маг и предпочитал разговаривать именно с ним. Или потому, что Танис хотя бы пытался его слушать и слышать.       Только захмелевшим друзьям — вино тут в самом деле было хорошо — не объяснишь теперь, как видятся наверняка соблазнительные для них красавицы самому чародею. А уж от мысли о том, чтобы, по примеру неожиданно Таса, подняться с кем-то наверх, тошнило. Тассельхоф, пожалуй, наслаждался больше всех, хотя Рейстлин сомневался, что с девицей он будет заниматься чем-то более интересным, чем разговоры и байки. Неугомонный кендер человеческими женщинами как-то особо не интересовался. Рейстлин вообще не был уверен, что Тас интересовался хоть кем-то в романтичном (или сугубо плотском) смысле. И тихо радовался, что хотя бы Флинт проявил благоразумие и не пошел никуда.       Ладно. По крайней мере, здесь тепло, вино хорошо, а музыка не так уж ужасна. И если отвлечься от зрительных образов — вот уж к чему невозможно привыкнуть — то можно даже получить какое-то удовольствие. Теоретически. Еще бы не пытались к нему лезть! Ну что неймется? Зашипев добросовестной гадюкой, Рейстлин еще глубже ввинтился в капюшон. Ему и тут достаточно неплохо, можно не дергать?       Друзья, наконец, разошлись, Стурм — с тем же трупом, в смысле, с той же девицей, Танис с трупом поприличнее (первой свежести?), Карамону досталось два, видимо, за себя и за брата. Маг с облегчением вздохнул, и даже запланировал достать книгу и почитать в свое удовольствие. Книги куда долговечнее и людей, и даже эльфов... И если периодически моргать, перезапуская проклятье, то чтение становилось прекрасной отдушиной. Или вовсе вернуться к себе? Цокнув ногтем по столешнице, маг качнул головой, рассеянно качнул почти полный кубок остывающего вина со специями. И едва не схватился за посохом, когда гулко и громко ударили барабаны. Небольшой оркестр на другом конце зала сменил мелодию... Значит, и мумии на сцене сменились тоже. Рейстлин вздохнул. Может, видь он все иначе, это не так и раздражало бы. В красоте танца должно же было быть что-то, что завораживало всю эту толпу? Не только хмель ведь толкает на похоть? Впрочем, хоть это ему теперь не грозило. Если в юности, не смотря на хрупкость и слабое здоровье — клятая слабость! — он еще мог назвать себя достаточно миловидным, то золотая кожа и седые волосы пугали. Даже друзьям жутко было, он видел. Ну, кроме Таса, может быть, но кендеры — они такое. А то, что и сам он теперь красоты не видел, не добавляло никаких надежд. Разве что встретить слепую, да самому зажмуриться? Глупо и даже мерзко. И незачем. Занятие магией в любом случае приносит гораздо больше удовольствия, чем любая страсть. А если его друзья — не называть же их каждый раз друзьями брата? — хотят как раз страсти, не ему их и судить. Это их выбор и их право. Возможно, в чем-то он все-таки завидовал? Нет, не возможности уединиться с девицей посимпатичнее, конечно, ему это ненужно, неинтересно! И все же они были... Полноценны?       Мысли эти удовольствия не приносили никакого. Глотнув еще теплого вина, чародей вновь откинулся на спинку стула и машинально взглянул на помост. Одно время смотреть на людей приходилось через силу. Заставлять себя привыкать, к Карамону, в первую очередь. Да и к себе. Теперь-то легче. А маги редко бывают брезгливы.       Рейстлин моргнул. Раз, другой, нахмурился, поверх кубка рассматривая золотые кудри, рассыпанные по плечам танцора. Забавные, почти эльфийские, но все-таки нет, уши, неожиданно красивые руки и нагой торс, роскошно расшитые шаровары, унизанные золотистыми кругляшками, издающими мелодичный перезвон в такт барабанам. Юноша был... Живым. Он не старел, не разлагался, не превращался в мумию. Время не касалось его. Не смело тронуть красоту, и даже проклятье не имело власти... Поначалу показалось — и вовсе спало! Нет, конечно — все было по-прежнему. А танцор не был. И Рейстлин, завороженный самой возможность увидеть, в самом деле увидеть, смотрел, забыв поставить кубок. Любовался. Даже если бы этот юноша не был просто красив, он все равно приковывал бы взгляд, нечеловеческой, хищной какой-то, томной грацией, движениями, пластикой. А он, этот танцор, был красив и просто так, как человек. Хотя он не был человеком, конечно. Но кем? Эльф? Нет. Нет, он не был эльфом, их-то Маджере узнавал, и тоже любовался.       А Он танцевал — и танец этот был сам по себе похож на занятие любовью, наверное. Каким оно виделось. Ритм и страсть, удивительная грациозность, и вместе с тем не женственность, не кокетство. Ему нравилось танцевать, это-то маг понять мог. И, пожалуй, теперь был даже доволен тем, что согласился прийти сюда... Однако. Раскрутившийся вдруг на высоком прочном шесте, юноша непонятной расы едва ли не в шпагат сел. И в танец, помимо страсти, добавилось немало изящества силы, которая, несомненно, требовалась для подобных упражнений. Даже просто вот так взлететь наверх не так-то просто, а если еще и снова раскрутиться, приняв достаточно пикантную, судя по реакции зала, позу... Маг озадаченно замер, понимая, что и сам заинтересован не просто как зритель. И, досадливо поджав губы, снова опустил голову, когда незнакомец в том же танце под бой барабанных ритмов двинулся по залу, позволяя то коснуться себя, то опустить пару монет в глубокие карманы, скрытые в складках шаровар. Засмотрелся, забылся, залюбовался... Замечтался. А он и танцует-то ради всего этого, ради денег, ради клиента, возможно. И судя по всему, уж с этим проблем не будет. Рейстлин не слишком задумывался о том, кто и кого какого пола предпочитает, и, очевидно, в борделях уж точно нет любителей высокой морали. Вот только танцор утратил немало своего очарования, стоило только вспомнить обо всем остальном.       Упавшая на столешницу тень заставила все-таки с раздражением, вернувшимся на смену оживлению, поднять голову. Ну разумеется — добрался танцор и до самого дальнего столика... И зря ждет монетку, хотя вблизи рассмотреть его даже интереснее. Гармонично сложенную фигуру, лукавые глаза, след чужого поцелуя на горле.       Мерзко. Прекрасно.       Гилтиасу было скорее весело, чем что-либо еще. Глупейший спор, результат проигрыша в карты, обернулся требованием жутким, но... Азартная натура согласилась чуть ли не раньше, чем в голове родилась хоть одна мысль против. И Гил пошел на дело... В смысле, в бордель. Договорился, даже приплатил немного, танец — и тот разучил! Впрочем, танцевать он всегда любил, это походило на полет, просто — не такое... По-настоящему «снимать» клиента от него не требовалось, хотя и то, что запросили дорогие друзья, можно было бы назвать жутким унижением... Или чудесным приключением! Кендер в душе голосовал за последнее, определенно. Ведь такого, может, еще ни с одним драконом никогда не случалось — такие вот танцы перед публикой танцевать! А там, глядишь, и впрямь очарует какую-нибудь красавицу, и славно проведет с ней время. Не за деньги, разумеется, не с его сокровищницей, но... Весело же!       Как оказалось, все это чуточку менее весело, чем казалось. Гилтиас не раз посещал подобные заведения и в родном мире, и в этом, но всегда по другую сторону. И не ощущал ни липких жадных взглядов, ни горячих и очень редко приятных прикосновений от чужаков. Однако танцевать на публику было... Волнительно. Да, пожалуй, именно так. Волнительно и великолепно. И все-таки смущающе. Шаровары, пусть и скрыли тело от бедер до щиколоток, были единственным предметом, надетым на Гилтиаса, и ощущение открытости и уязвимости несколько пугало. Но чужой восторг отдавался хмелем, а чужая похоть... К этому стоило относиться с насмешкой! Он здесь — первый и последний раз, и это в самом деле будет весело вспомнить потом!       Барабаны — сердце — стук, ритм, шаг, дрожь бедер — танец монеток... Чуть кружится голова, сердце стучит в горле. Он движется по залу теперь, собирает и монетки, и касания, и злой горячий поцелуй у горла — это даже больно, это чуть трезвит, и дракон уворачивается от нового.       Он движется к дальнему столику. Еще во время танца приметил — алую ткань, золотистый отблеск глаз... Интерес и жар, и — почему он не смотрит теперь? Разве не нравится? Кто там? Любопытство заставляет двигаться чуть быстрее, лавируя между столиками и посетителями.       ...А потом он пропадает. Теряется в золоте чужих глаз, теряется в этом восхищении и презрении, тонет, как в омуте, а скорее — как в жерле вулкана, потому что еще никогда такой огонь не охватывал, и тело, и душу, и драконью суть. И даже кендер в душе оживился, требуя взять вот никому ненужного чародея и... и... Не вернуть! Ни за что! И...       Горячий какой! И весь, весь золотой, и волосы белые почему-то, а он и не видел таких никогда. Но он же маг, да? Такой красивый! Гилтиас обходит стол, выдыхает взволнованно, и на чужие колени пристраивается без всякой задней мысли. Или наоборот, думает совсем не головой?       — Красивы-ы-ый... Золотой, золотой, золотой!.. Мне! Мое!       Чародей почему-то не в восторге...       Поведение странного работника сцены откровенно напрягало непривычного к подобным проявлениям мага. Он уже хотел, плюнув на гордость и нежелание что-либо объяснять, сказать, что у него нет денег, но не успел: златокудрый нечеловек счастливо и слегка ненормально улыбнулся и... Плюхнулся на его, Рейстлина, колени. Всем своим не таким уж малым весом, между прочим. И, не дав времени на заклинание — хоть бы и сна, да что угодно, сошло бы даже желание срочно пойти поискать кустики! — облапал, обнял и прижался. И засопел прямо в горло, заставляя замереть в неприятном подозрении: а ну как цапнет? Лечись потом от бешенства, оно, говорят, заразно! Опять же, если он не человек, так, может, еще и нежить, о которой Рейстлин пока только в книгах читал? То-то не помирает на глазах... Помирать, может, и нечему уже! Куда!?       Выпростав чужую конечность повышенной наглости из-за ворота, маг вцепился в золотые кудри, оттянул от себя ушастого недоэльфа и попытался стряхнуть. Силенок не хватило, до посоха было далековато, а брат там развлекается и в ус не дует... Представив Карамона, дующего Стурму в ус, Рейстлин потряс головой и попытался сосредоточиться. И зачем-то снова залюбовался золотистыми этими волосами, красивым загаром, изящной линией носа... Чем-то они были похожи, кажется. Или нет?..       — Что тебе нужно?       — Ты! — Счастливо выдохнул незнакомец и потянулся... Рейстлин надеялся, что все-таки кусаться, а не целоваться, но все-таки отстранился и слегка напугано вжал голову в плечи. Наверное, танцор что-то там себе понял, подумал и еще более счастливо предложил заплатить. А когда маг подавился (он наивно думал, что в борделе это как-то наоборот) — тут же этим воспользовался и все-таки полез целоваться, да с таким жаром... Чародей неожиданно для себя втянулся, хотя и косил золотым глазом на посох. Но учитывая перевес сил, пришлось расслабиться и... Таки получать удовольствие. Хотя подниматься наверх было бы лучше своими ногами, а не на плече клятого танцора!.. Тот, видимо, боялся, что маг удерет? Так-то оно правильно, удрал бы, если бы мог, но — не мог... А раз не мог, то собирался взять из ситуации все возможное. Хоть на что-то красивое поглазеть, на худой конец...       А конец, надо сказать, худым не был. Во всяком случае, наутро сонный маг подпирался не менее сонным драконом (кто, куда, как и зачем они выяснили за шахматами, потому что спать с неведомой зверушкой чародей отказался напрочь, даже просто — спина к спине), и оба слушали головомойку от Карамона, Таниса и Стурма (Тас был на стороне мага) на тему того, что они его обыскались... Ну не в борделе же его искать было?!       — Я ему честно заплатил, — зевнул Гилтиас, поудобнее перехватывая норовящего отключиться мага. После шахмат были шашки, после шашек — карты... на раздевание. Потом на желание. В общем, поспали они только перед рассветом, и то — немного.       — Да, — вспомнил маг и тоже зевнул. — Циан от злости сдохнет...       — Какой еще Циан?!       — Мой дракон...       — Я твой дракон!       ...Друзья в шоке переглянулись. Им сломали мага.