***
– Знаешь, ты бы красиво смотрелась в форме чирлидерш, – смерив Роксен изучающим взглядом, сказал Сандро. Баскетболисты, хоть и в неполном составе (Долич вежливо отказался и сказал, что ему предстоит важный разговор с его девушкой, а Фрейр на таких торжествах вообще никогда не появлялся) пошли праздновать победу. Роксен, как девушка капитана, была вынуждена пойти с ним, хотя предпочла бы пойти наконец-то домой и отдохнуть. Ещё и Бенни уговорил Арилену и Стефанию присоединиться, поэтому Роксен чувствовала себя в змеином гнезде среди подружек Самиры, но пыталась на подавать виду. – Ты хочешь, чтобы я пошла в чирлидинг? – удивилась Роксана. – Что? Роксен? В чирлидинг? Не смеши, – Арилена имела привычку подслушивать разговоры и встревать в них, когда не просят, как, например, сейчас. – А почему нет? Ей нечем трясти, но вдруг получится, – хохотнул Сандро, думая, что это смешно. Арилена и Стефания охотно поддержали шутку. Роксен не хотела, чтобы разговор дошёл до обсуждения её фигуры, но обстоятельства шли против неё. – Я думала, ты найдешь себе более фигуристую девушку, – Стефания этими словами лишь подлила масла в огонь. – Извечное "чтобы было за что подержаться" уже не так важно для тебя, да? – спросила Арилена, гордясь собственным остроумием. – Если Роксен ради меня пойдет в спортзал, то я буду любить её ещё больше, – ответил Сандро, а сама Джурджу сжала руку в кулак, чтобы ногти впивались в кожу, пытаясь сдержаться. – Ну, чего загрустила? Они же шутят, – к ней подошёл Бенни. – В каждой шутке доля правды, – докинула Арилена. – – Я хочу домой, – сказала Роксен так тихо, чтобы услышал только Сандро. – Ты чего? Уже стемнело, ты одна никуда не пойдешь. – Может, проведёшь меня? – намекнула Роксана, а Сандро едва не рассмеялся. – Потерпи ещё часик-второй, потом пойдем вместе. "Часик-второй" растянулся до полуночи. Роксен редко принимала участие в разговоре, потому что Арилена всячески докапывалась до её слов, не забывая задевать девушку за больные места. И это ещё не самое худшее. Худшее то, что Сандро ни разу не вступился за неё, а наоборот поддерживал колкости Арилены. Роксен мечтала, чтобы этот день поскорее закончился, и облегчённо выдохнула, когда все начали расходиться по домам. Сандро провел её до самого подъезда, поцеловал на прощание и всерьез рассчитывал на приглашение домой. «Не сегодня, прости», – ответила ему Роксен. Тот разочарованно посмотрел на неё, но всё же кивнул.***
Если бы по десятибалльной шкале пришлось оценивать, насколько рассержен был Бен, то шкалу пришлось бы выбросить, ибо ничто в мире не могло измерить его злость. Лаура его не понимает. Отец его не понимает. Никто его, чёрт возьми, не понимает. Все, кому не лень, сунут нос в его дела, прикрывая это благими намерениями. А Долич хочет одного: простого человеческого чтобы от него отстали. Хотя нет, не одного. Он ещё хочет вернуть свои наркотики, которые пропали неизвестно куда. Сообщение на его телефон приходит ой как не вовремя: «Привет. По чём продаёшь?» Номер неизвестный, значит, кто-то явно не хочет палиться. Бен, не здороваясь, отвечает: «Товара нет в наличии.» Следующий вопрос приходит незамедлительно: «Вообще никакого?» Долич едва держится, чтобы не послать надоедливого клиента куда подальше. «Сказал же, нет в наличии ВООБЩЕ НИКАКОГО.» «Чел, мне очень нужно, иначе я тут сдохну. Если у тебя есть заначка, я готов купить её по любой цене» «Сдохнешь – не мои проблемы» – пишет Бен и сразу удаляет, потому что это чистая ложь. Ему жаль этого человека, но ничем помочь он не может. «У меня нет ни грамма, отстань и найди кого-то другого» Бен дописывает последнее сообщение и кладет телефон в карман. Хватит на сегодня разборок с наркотой, он устал, он ужасно устал и хочет, чтобы это всё закончилось, но вместо этого проблемы так и сыпятся ему на голову. Бен думает логично и разочаровывается ещё больше: у него нет ни денег, ни наркотиков, чтобы продавать. Тупик. Сраный тупик.***
– Я облажалась. По взволнованному голосу Лауры Джон понял, что всё куда хуже, чем могло быть, и её фраза "Я облажалась" – лишь обобщение. Она позвонила ему сразу, как только Бен пулей вылетел из дома, не оглядываясь и матеря всё на своём пути. Джон весь день был на нервах и думал-гадал, как пройдет их разговор. Ещё вчера Лаура уверяла его, что всё пройдёт хорошо, и что Бен не вспылит в случае чего. Джон неохотно поверил ей, но доля сомнения всё же осталась, и не зря. Забрать наркотики из-под носа у Бена оказалось ещё цветочками. Лаура взяла на себя самую тяжёлую часть этой миссии, а именно – убедить Долича, что ему не нужно торговать наркотой, рискуя попасться на каждом шагу и подставляя не только себя, но и своих одноклассников, которые действуют по принципу стада и покупают наркотики, не задумываясь о последствиях. Лаура, судя по всему, масштабно завалила свою миссию. – Успокойся, пожалуйста, – Джон знал, что его слова не подействуют, да и говорил их не столько Лауре, сколько себе самому. – Расскажи подробно. Когда именно всё пошло под откос? – С самого начала, – ответила Лаура. – Бен пришел ко мне сразу после матча, весь такой счастливый, и я была уверена, что всё пройдёт хорошо. Но не тут-то было! Я успела только начать говорить, а он взбесился, начал кричать, сказал не лезть в его дела. Бен никогда раньше не был таким нервным, с ним явно что-то происходит, и мы должны ему помочь. То, что нужно помочь Доличу, Джон и так знал. В чём причина его нервозности – догадывался. Как именно можно повлиять на него – понятия не имел. Угораздило же ввязаться в эту аферу. Джон жил спокойно, с Доличем общался на уровне «привет-пока», с Лаурой вообще не был знаком, с наркотиками ничего общего не имел, и как-то без проблем жилось. Но нет же, спокойная жизнь не задерживается надолго, она уходит, а на прощание дарит букет проблем, который Джон охотно принимает, ибо выбора нет. Оставить Бена и Лауру разгребать это всё вдвоём? Нет, не вариант. А если и вариант, то Джон его даже не рассматривает. – Офигеть, – он удивлённо смотрит на экран телефона несколько секунд, пока Лаура в панике пытается угадать, что же случилось. – Мне твой Бен написал, – Джон ожидал чего угодно, но не этого, поэтому искренне удивился. – Спрашивает, можно ли ко мне зайти, излить душу. Бену действительно некуда идти, некому жаловаться. Жаловаться он и не любит, но знает, что если держать всё в себе, рано или поздно оно вырвется наружу, а такого лучше не допускать. Кто для него Джон? Не более, чем одноклассник. Ну, поговорили разок-второй, друзьями их это не делает. Но в этот момент написать захотелось именно ему. Джон отказать не смог, да и Лаура сказала, что будет лучше, если Бен придет к нему, чем пойдет куда-нибудь за город, чтобы нарваться на местных бандитов. Спустя несколько минут чайник стоял на плите, а Джон пытался навести хотя бы минимальный порядок дома. Бен пришел ровно через десять минут. Молчаливо снял ботинки в прихожей и опёрся на стену, стеклянным взглядом уткнувшись в потолок. Обычно в таких ситуациях спрашивают "Что случилось?", но Джон и так знал, что у него произошло. Не знал только, как ему помочь. – В комнате бардак, – нормально убраться Джон так и не успел, – но ты проходи, садись, – сказал он, указывая на ближайшую дверь. Сам он пришел в комнату спустя минуту с двумя чашками чая. – А что-нибудь покрепче есть? – спросил Долич, не особо надеясь на положительный ответ. «Алкоголь лишь на время заглушает боль, а после него становится ещё хуже», – мысленно произносит Джон, но в ответ на вопрос Бена лишь кивает и открывает сервант. Где-то здесь мама хранит бутылку виски для особых случаев. Кажется, особый случай настал. – Ты пришел молчать или душу изливать? – цитруя сообщение Бена, спросил Джон. – Второе, – признался Долич. – Но я не люблю ныть. – А я не люблю, когда кто-то ноет, но сегодня мы оба забудем о своих «нелюбилках», хорошо? «Если всё получится, надо будет задуматься про карьеру психолога», – подумал Джон и чуть ли не прыснул смехом от этой мысли. Бен за один раз влил в себя стакан виски, слегка поморщился (кто же знал, что оно такое крепкое!) и произнёс: – Я поругался с отцом из-за наркотиков. Об этом Джон не знал, и Лаура, скорее всего, тоже, поэтому подделывать удивление не пришлось. – Он узнал, что ты продаешь? – Я сам рассказал. Он поинтересовался, откуда у меня деньги, а я сдуру рубанул правду-матушку. Долича хочется пожалеть, но в то же время хочется треснуть ему по башке, да так, чтобы на всю жизнь запомнил. Отцу про наркотики рассказывать! Эй, мозг, ты здесь? Видимо, нет. – Это ещё не всё. Мой бизнес накрылся, потому что последнюю партию я так и не получил, хотя должен был. Куда она пропала – неясно, но Лаура сказала, что меня, скорее всего, обвели вокруг пальца и кинули на деньги. Вроде логично, но мне так не кажется. Почему ему так не кажется, Джон решил не спрашивать. Если бы Долич начал рассказывать ему о доверии и о том, что вообще-то там наверху невыгодно терять столь прибыльного торгаша, Джон бы рассмеялся и лишь усугубил ситуацию. – А ты пробовал связаться с поставщиками? – он задал слишком очевидный вопрос. – Да, и меня почти послали нахер. Сказали самому искать наркоту, ибо её пропажа – не их проблемы, они же деньги получили, – ответил Бен. Джон последовал его примеру и тоже одним махом опрокинул стакан виски. «Ну и гадость», – подумал он, не привыкший к алкоголю. – Ещё и Лаура мозг вынесла, по крайней мере попыталась, – Бен зевнул, и Джон понял, что его режим сна покатился на дно ровно так же, как и всё остальное в жизни Долича. – Советчик из меня не очень, но я верю, что всё образуется само собой. Может, это судьба, и тебе действительно не стоило связываться с наркотой. – Веришь в судьбу? – иронично улыбнулся Бен. – Нет, – ответил Джон, тоже усмехнувшись. – Но в этом случае может и верю. Разговор не клеился. Если налить Бену ещё стакан-два, то он наверняка рассказал бы больше, но Джон решил не рисковать, а то ещё подумает, что он специально хочет его напоить и вывести на правду. На секунду Джону показалось, будто он слышал звук открывающейся входной двери, и он сразу догадался, что это мама вернулась с работы. Первая мысль: куда девать стаканы и бутылку? Мама не будет стучать и терпеливо ждать, пока Джон спрячет это всё и с невинной улыбкой откроет дверь комнаты. «Будет у тебя своя квартира – вот и будешь командовать, а сейчас я имею право заходить куда хочу, не спрашивая твоего разрешения»,– ответила мама, когда Джон однажды пытался завести разговор про личное пространство. Пришлось действовать, не раздумывая. Джон быстро спрятал стаканы под кровать, Бен схватил бутылку и отправил её туда же. И всё бы ничего, но Джон понял, что сделал самую большую ошибку в своей жизни. Под той же кроватью лежали наркотики, которые они с Лаурой успешно украли у Бена почти из-под носа. И Долич их заметил. На это указывало его сконфуженное выражение лица, но непонимание быстро сменилось злостью. – Всё хорошо, мальчики? – мама, как и предполагалось, заглянула в комнату. – Конечно, – машинально ответил Джон, зная, что на самом деле нихрена не хорошо. Он сегодня облажался похлеще, чем Лаура. Джон был искренне благодарен Бену за то, что тот молчал всю ту минуту, пока мама была в комнате. Если бы Долич прямо сейчас начал выяснять, как наркотики оказались у Джона, соседям бы пришлось вызывать милицию по причине домашнего насилия. Вообще-то Джон был прекрасным сыном и подобных ситуаций не было ни разу, но почему-то был уверен, что узнай мама про хранение наркотиков в его комнате – и ему явно не поздоровится. – У меня только один вопрос, – когда мама вышла, Бен скрестил руки на груди и выглядел настолько сурово, насколько это вообще возможно. – Какого хрена, Джон? – Я всё объясню, – парень поднял руки в знак капитуляции. – Засунь в задницу свои объяснения, – прошипел Долич. – Пиздец, долбанный пиздец! Вы с Лаурой это всё спланировали? Стыбзили мой товар, а потом начали промывать мне мозги вот этим «Забей ты на эти наркотики, пока не поздно, тебя надули, ты же видишь». Я не ожидал такого ни от Лауры, ни от тебя. Бен не обижен, нет. Он чертовски разочарован. И зол на себя за то, что доверял Джону, пришёл излить ему душу, рассчитывая на поддержку, ибо Мухарремай действительно казался ему хорошим человеком. Но разве хороший человек мог сделать такое? Вряд ли. – Бен, пожалуйста... – Заткнись, блять, заткнись, хватит мне лгать! – Долич сорвался на крик. – Мы хотели как лучше, но... – Я сам знаю, что для меня лучше. – Нет, ты буквально уничтожаешь своё будущее! Знаешь, как закончил мой отец? Умер от передоза, когда мне было шесть. Ты хочешь, чтобы кто-то из твоих клиентов закончил так же, как он? Или ты сам? Лаура говорила, что ты и сам пробовал принимать. Оно затягивает, Бен, но ты не хочешь думать о последствиях. Джон не собирался рассказывать о своем отце, но слова вылетели раньше, чем он успел о них подумать. Для него это больная тема, а смутные воспоминания терзают душу уже долгие годы. Отец любил его, это он точно знает. Но кроме этого Мухарремай-старший любил баловаться наркотиками, и это его пристрастие погубило его. Джон помнит похороны: плачущую маму, склонившуюся над гробом, и маленького себя. Помнит свой вопрос: «А папа скоро проснется?», после которого мама едва не закричала сквозь рыдания. Помнит её ответ. Тихое «Он не проснется» больно ударило по сознанию шестилетнего мальчика, который не был готов это услышать и уж тем более осознать, что папы больше нет. Бен достает из-под кровати пакет и некоторое время смотрит на него с отвращением. Он прекрасно знает, что наркотики уничтожают жизни, но не готов отказаться от столь прибыльного дела. Деньги важны, деньги нужны, а остальное отходит на задний план. – Мне жаль, что так вышло с твоим отцом. Но я думаю, тебе пора смириться с этим и жить дальше, не опекая едва знакомых людей и не пытаясь помочь им. Особенно так, как это сделали вы с Лаурой, – говорит Бен и уходит, громко хлопнув дверью. Из кухни слышно мамино недовольное «По голове себе похлопайте!», а Джон устало падает на кровать, закрывает глаза и пытается представить, что ничего не случилось, что он не облажался по всем параметрам, но не получается. Бен не ждёт лифт, он бежит по ступенькам, не останавливаясь, а желание у него только одно: уйти отсюда как можно дальше и не возвращаться, забыть Джона, забыть дорогу в его дом, забыть ту фигню, которая только что произошла. Долич думать не хочет, да и смысла в этом не видит, когда всё и так очевидно: эти двое посчитали своим долгом вернуть его на путь истинный, но всё пошло не по плану. Они сделали это из лучших побуждений, и это злит Бена ещё больше. Он не привык к тому, что за него волнуются и хотят уберечь. Он всегда сам по себе: вроде с отцом живёт, но тот почти всё время на работе, а на общение с сыном времени не остаётся. Долич достает телефон и сразу вспоминает про недавнюю переписку. Кому-то очень нужна наркота, так пусть этот человек её получит. «Дурь в наличии» Ответ приходит незамедлительно: «Боже, спасибо. Сколько с меня за три грамма?» «280 евро. И ещё двадцать за то, что надоедал мне сегодня, поэтому 300» «Дороговато» Бен смеётся. Час назад этот человек написал, что заплатит сколько угодно, а сейчас что? Передумал? Деньги закончились? «Попробуй найти подешевле. Спойлер: не найдешь» «Ладно. Сможешь через полчаса подойти к центральной больнице? Буду ждать возле аварийного выхода» Бен останавливается посреди улицы и удивлённым взглядом смотрит на экран телефона. Логичный пазл с лёгкостью складывается у него в голове, и Долич спешит найти подтверждение своей догадке: «Блас?» Сообщение прочитано, но оставлено без ответа.***
Назойливый стук в дверь отвлек Диодато от горы бумаг, лежащей на его столе. Он не знал, кому понадобилось тревожить директора, когда уроки уже давно закончились, но надеялся, что этот человек не отнимет у него много времени. После скупого «Войдите» в кабинете появилась Саманта и сразу же одарила Диодато своим типичным взглядом, полным разочарования. Антонио привык, всё-таки они знакомы далеко не первый год. – Антонио, так продолжаться не может, – с порога констатирует Саманта. Диодато окончательно отвлекается от документов и вопросительно смотрит на неё, ожидая каких-нибудь очевидных претензий. – Сначала ты несправедливо назначил Эфенди президентом школы, потом позволил ей отменить традиционную дискотеку. Что дальше? Она начнёт увольнять учителей, которые ей неугодны? Или исключать учеников по собственному желанию? – Саманта долго готовилась к этому разговору, и сейчас, когда появилась возможность высказаться, молчать она не собралась. – Уволить тебя могу только я. И сделаю это, если не перестанешь лезть не в своё дело, – ответил Антонио самоуверенным тоном. –Ты уже одного человека довёл до увольнения. Продолжаешь в том же духе? Похвально, – Саманту его угроза не напугала. Даже наоборот – рассмешила. – Саманта, мы... – Диодато знал, к чему идёт этот разговор, и не имел ни малейшего желания его продолжать. – Знаешь, я так рада за Тарека, – выпалила Саманта. Она не хотела напоминать Диодато про человека, которого он всеми силами пытается забыть, но в тот момент это казалось единственным способом повлиять на него. – Он вычеркнул из своей жизни тебя, эгоистичного и алчного, и, скорее всего, стал счастливее. Диодато сделал глубокий вдох и прикрыл глаза. Не сорваться. Главное не сорваться и не начать материть всё подряд, особенно Саманту, которая прекрасно знает его больное место и успешно на него давит. – Мы договорились больше не прикасаться к этой теме, – сказал Антонио, зная, что его слова Саманту не остановят. Если она начала, то доведет своё дело до конца, а сам Диодато потом не сможет уснуть и всю ночь проведет, вспоминая прошлое, которое тогда казалось столь беззаботным и счастливым. – Договор был расторгнут, когда ты начал злоупотреблять своими полномочиями, Антонио. Да, у тебя есть знакомые в департаменте образования, но они тоже не смогут вечно тебя прикрывать. Поэтому прекращай это, пока не поздно. Саманта не имела цели унизить Диодато или угрожать ему. Это было лишь дружеское напоминание о том, что столь произвольное поведение на посту директора редко заканчивается чем-либо хорошим. Саманта за него волновалась. Десять лет дружбы, как бы там ни было, сделали их близкими людьми, и даже карьера, к которой Диодато стремился и продолжает стремиться, не смогла пошатнуть ту ответственность, которую Саманта начала чувствовать ещё на первом курсе университета, когда ей, старосте, всё время приходилось вытаскивать Антонио и Тарека из всех неприятных ситуаций, в которые они попадали из-за своего безрассудства и наивно-искренней влюбленности друг в друга. – Не указывай мне, что делать. И уж тем более не смей приплетать сюда Тарека! Так бывает: человек долгие годы пытается забыть кого-то, кто был для него всем, и кого он потерял из-за собственной глупости и неоправданных амбиций, но все усилия сводятся к нулю, как только воспоминания вновь пробиваются сквозь шаткую стену, выстроенную попытками забыть. – Не говори потом, что я тебя не предупредила, – говорит Саманта напоследок и уходит, но Диодато её уже не слышат, ибо погружается в свои самые болезненные воспоминания, которые предпочёл бы выбросить, уничтожить, удалить, да что угодно, лишь бы не вспоминать. Звуки битой посуды. Осколки, среди которых можно узнать одну из двух парных кружек, которые Саманта подарила им с Тареком на Рождество, валяются по всей кухне. Антонио спокоен, как никогда раньше. Эмоции улетучились вместе со всеми словами, которые можно сказать, чтобы уладить конфликт. А как много всего можно сказать! Попросить прощения, пообещать, что с сегодняшнего дня всё будет по-другому, обнять и успокоить. Но Диодато молчит. Сидит, подперев голову руками, и словно чего-то ждёт. Ждёт, что всё наладится само. Смешно. Тарек никогда не устраивал скандалы, и они всегда были ему чужды, зато чувство обиды уже давно прижилось и отпускать его не собирается. Наверное, именно оно сподвигло его на этот разговор. А разговор вышел из-под контроля, и его последствия разбросаны осколками по всей кухне. И если всё это можно подмести и убрать, то от обиды, разъедающей сердце Тарека, избавиться будет ой как непросто, а то и невозможно. – Мы же всё спланировали, всё до мелочей! – у Тарека голос до безумия удивленный, и этому есть объяснение: он поверить не может, что Антонио готов забить на всё, к чему они вместе так долго шли. – Переедем в Италию, купим небольшой домик на берегу, обустроимся там. Пойдем работать в начальную школу. Ты же любишь детей! – Я и буду работать с детьми, – твёрдо произносит Диодато, пытаясь не смотреть в глаза Тареку, потому что знает: сгорит от стыда в ту же секунду. – На посту директора! Здесь! В городе, который я на дух не переношу! Ты ведь сам говорил, что переезд – лучшее решение. У Тарека душа свободная. Он мечтает жить на берегу моря, каждое утро вдыхать полной грудью соленый морской воздух и смотреть на волны, разбивающиеся о золотистый песок. Он мечтает учить маленьких детей основам всего важного, не только математики или чтения, но и человечности. Тарек знает: он станет либо учителем, либо никем. Но не здесь, не в этом городе, не в этой стране. Он не видит здесь будущего, а видит лишь пасмурное небо, которое проясняется настолько редко, что такие дни нужно отмечать в календаре как праздники. Диодато видит возможность и не видит смысла отказываться от неё. Вернее не хочет видеть. Ему предложили должность директора школы, в которой он работает не такое уж долгое время. Говорят, увидели потенциал. Такая возможность появляется раз на всю жизнь, и Диодато уверен, что если откажется от неё, то будет жалеть до конца своих дней. А Тарек его не понимает. На самом деле они друг друга не понимают, но Антонио даже думать об этом не хочет, считая непонятым только себя. – Ты можешь сам поехать в Италию, начать там жизнь с чистого листа, – говорит Антонио, чувствуя, что ещё минута, и он сорвётся на крик. Ему кажется, что Тарек ведёт себя так, потому что не понимает, насколько важна для Диодато должность директора. Но тот на самом деле понимает, он всё понимает и готов смириться, если Диодато откажется переезжать и примет предложение занять должность главы школы. Тарек чувствует обиду и пытается её заглушить, ибо знает, что это неправильно. Чувствует первую трещину в отношениях, которая стремительно разрастается, и именно из-за неё вот-вот появится раскол, который отбросит Антонио и Тарека на совершенно разные жизненные дороги, которые вряд ли когда-нибудь пересекутся. Тарек этого боится больше всего на свете. – Не тебе решать, что я могу, а что нет! – отвечает он, а в тот момент Диодато решает, что нет смысла продолжать разговор. – Я займу пост директора, хочешь ты этого или нет. Я знал, что рано или поздно придётся отдать предпочтение либо карьере, либо отношениям, и я выбираю первое. Ты свободен в своём выборе: хочешь – оставайся здесь, не хочешь – лети в свою Италию. – Мы расстаёмся? – холодно спрашивает Тарек, хотя в душе у него творится тот ещё пожар. Он до последнего надеялся, что получится найти компромисс. К сожалению, не всегда выходит так, как хочется. Антонио молчит, но его молчание говорит о многом. Тарек порывается сказать ещё что-то, но в последний момент передумывает. В горле ком, а обида сдавливает грудную клетку так сильно, что нечем дышать. Тарек уходит, бросив последний прощальный взгляд на человека, выбравшего сомнительную карьеру вместо него.***
Один из плюсов трёхэтажного дома заключается в том, что если кто-то орёт, то меньшая вероятность, что любопытные лица прибегут на звук. Они его просто не услышат. Но даже если прибегут, миссис Эфенди это не остановит. – Ну ты это видел? – она вручила телефон своему мужу и нажала «воспроизвести видео». – Возмутительно! А наша дочь и словом об этом не обмолвилась. – Боже, упаси, что за разврат в школе! – мистер Эфенди шокированным взглядом метался от экрана к жене, будто пытался подобрать слова. – Вот и я о том. Ясмина, позови сюда Самиру. Сейчас же! – миссис Эфенди отправила служанку по свою дочь, чтобы напрямую спросить у неё, почему она скрыла от родителей свой поцелуй с девушкой на глазах у половины школы. Самира как будто чувствовала приближение беды, и когда служанка позвала её в гостиную, она уже догадывалась, о чём будет разговор. Предоставить родителям логичное объяснение она не могла, хотя на видео и так всё видно: как Атена говорит свой "тост", как подходит к Самире и неожиданно целует её. Видео выложил на страницу школы анонимный пользователь, но Эфенди может гарантировать, что его анонимность недолго таковой останется. Прошло лишь полчаса с момента, когда видеозапись появилась в сети, но её уже обсуждали всё, кому не лень, начиная от младшеклассников, заканчивая учителями. – Я хочу услышать твою версию событий, – мать села на кресло напротив камина, как только Самира зашла в гостиную. Отец нервно шагал от одной стены к другой, ничего не говоря, только размышляя. – Мне нечего добавить, по видеозаписи всё понятно, – ответила Самира как можно спокойнее. – Эта девушка. Как её зовут? – спросила миссис Эфенди. – Это не имеет значения, между нами ничего нет, это просто её неудачная шутка, – Самира никогда в жизни не могла представить, что когда-то будет защищать Атену перед своими родителями. – Она оскорбила тебя перед всей школой! Это не может быть шуткой! – вмешался отец. – Мне нужно её имя прямо сейчас, Самира. И без выкрутасов, – мама встала напротив дочери и не сводила с неё глаз. О чем она думала в тот момент? О том, что её дочь катится по социальной лестнице на самое дно? Или о том, что она – позор для всей семьи? Недостойна носить фамилию Эфенди? Самира молчала, едва сдерживая слезы, так и рвущиеся наружу. – Милая, мы всего лишь хотим поговорить с ней и объяснить, что любой конфликт можно решить более мирным способом. Если ты сама не скажешь нам, кто это, мне придётся поискать её самой. Чудесная штука эти ваши социальные сети! – мама пыталась выглядеть доброжелательной, но Самиру это ещё больше насторожило. – Просто разговор, обещаю, – добавил мистер Эфенди. У Самиры не осталось выбора. – Атена. Атена Манукян, – выпалила она и сразу пожалела о своих словах. – Звони директору, – сказала мама, обращаясь к отцу. – Зачем? Что вы собираетесь сделать? – Самира знала, что добром это не закончится, и хоть как её бесила Атена, допустить, чтобы что-то с ней случилось, она не могла. – Если Манукян исключат из школы, то виновата буду я, понимаете? Меня и так ненавидят из-за долбанных выборов, а тут ещё это! – Не выражайся так в моем доме! – крикнул отец, стукнув кулаком по столу. – Мы не можем оставить эту ситуацию без внимания, – было видно, что мама немного успокоилась, но отступать не собиралась. – Клянусь, Манукян больше не приблизится ко мне ни на шаг. Только не звоните Диодато, пожалуйста, – Самира была готова упасть на колени и умолять родителей не способствовать исключению Атены из школы, но не пришлось. – Хорошо. Но если мы ещё узнаем о каком-нибудь инциденте, она вылетит из школы незамедлительно, – миссис Эфенди наконец-то смилостивилась. Самира облегченно выдохнула. – Хорошо, спасибо, спасибо, спасибо! – девушка поспешно вытирала намокшие от слёз глаза. Когда Самира ушла, а в гостиной остались только родители, миссис Эфенди спросила: – Ты думаешь о том же, о чём и я? Мистер Эфенди думал о том, что было бы неплохо пожарить шашлыки во дворе сегодня вечером, но не был уверен, что его жена думает о том же самом. И всё же он кивнул. – Пора перевернуть эту школу вверх дном и узнать, что ещё скрывают её суровые реалии, – было видно, что миссис Эфенди явно что-то планировала. Она, недолго думая, взяла в руки телефон и, фальшиво улыбаясь, нашла там нужный контакт. – Здравствуйте, это Дилара Эфенди. Дело в том, что мы с мужем очень недовольны последними событиями в школе имени Селин Дион, где учится наша дочь. Регулярные скандалы негативно влияют на репутацию школы, и мы считаем, что нужно разобраться в проблеме и устранить её. Было бы очень хорошо, если бы министерство образования направило сюда проверку во главе с квалифицированным инспектором. Сами об этом думали? Ох, это чудесно, что наши мысли совпали. Спасибо, будем ждать. Всего доброго, – миссис Эфенди положила трубку, и улыбка исчезла с её лица, а вместо неё появилась удовлетворённая ухмылка, не предвещающая ничего хорошего.