Underrated youth

«Здравствуй, Андрюша. Пишет тебе твой двоюродный дед. Ты меня никогда не видел, да и вряд ли обо мне когда-нибудь слышал — я уехал в Мексику, когда твой отец был подростком, и стал изгоем в собственной семье. Знакомые рассказывали, как сложилась судьба моих родственничков, и твой отец — один из немногих, кто вызывает уважение. Толковый был мужик, и жена его не приложение к мужу, а такая же толковая женщина. Жаль, что они погибли, и до недавнего времени я считал, что вы с Далией тоже мертвы. Но мне сообщили, что ты жив, и я очень хотел бы повидаться с тобой. Знаю о ситуации, в которой ты оказался, и поражаюсь твоей выдержке: другой на твоем месте сломался бы, но ты держишься молодцом. Тебе нужны деньги, а я готов помочь. Так что, Андрюша, приезжай по указанному на конверте адресу, мы встретимся и все обсудим. С уважением, твой двоюродный дед» — Это похоже на ловушку, — говорит Долич, перечитав письмо еще раз. — Знаю, — отвечает Хайат. — Но терять мне уже нечего. Если банда заметит, что он уехал из города, Андрею не поздоровится. Но особняк, в котором живет его дед, находится на самой границе Мексики и Америки; ехать до него не больше двух часов, поэтому Хайат решает рискнуть. Отмазавшись от Тома внезапной простудой, он берет напрокат машину и на восходе солнца отправляется в Мексику. Будь его воля — поехал бы один. В одиночку гораздо спокойнее, потому что не нужно нести ответственность за чужую жизнь, но неугомонный Долич ждет его у машины, наотрез отказавшись отпускать Хайата одного. «К чему, блядь, это все?» — думает Андрей, гипнотизируя взглядом дорогу. Бен сидит на пассажирском сидении, задумчиво глядя в окно, и явно хочет о чем-то спросить, но пока не решается. И слава богу, потому что Андрей сегодня не настроен на разговоры. В глубине души Хайат хотел бы, чтобы рядом был Джон, а не Бен. Но потом он вспоминает, чем закончились для Мухарремая адские гонки, и решает, что с Доличем все-таки лучше. В родном городе Джон в безопасности, поэтому Андрею гораздо спокойнее. Два часа спустя на горизонте показывается особняк — единственный на ближайшие пять километров. Хайат паркуется у высокого каменного забора, который окружает жилище его сомнительного родственника, и достает из бардачка свое добро: два пистолета, запас патронов и охотничий нож, подаренный Эйнаром на восемнадцатилетие. — Откуда у тебя оружие? — спрашивает Долич, который в курсе, что его одноклассник — член местной банды, но ведь Андрей об этом не знает, и будет очень странно, если Бен, увидев у него оружие, не спросит, откуда оно. — Не боишься спрашивать об этом? — ухмыляется Хайат. — Почему я должен бояться? — Потому что любопытство не доводит до добра. Вдруг ты сейчас разговариваешь с киллером, который за такие вопросы обязан тебя устранить? «А так ведь и есть, походу» — думает Бен, нервно сглатывая. Он не знает, чем Андрей занимается в банде, но если он там один из лучших… Значит ли это, что он убивал? — Сомневаюсь, что ты стал бы показывать мне оружие, если бы действительно был киллером. Это непрофессионально, — Долич произносит это с таким серьезным лицом, что Хайат, не сдержавшись, начинает ржать. — Эти пистолеты, — говорит Андрей, насмеявшись вдоволь, — родом из моего детства. Возьми себе один, если впереди засада, мы должны быть к ней готовы. Бен принимает из его рук пистолет, делает глубокий вдох и выходит из машины. Ворота, как и сам особняк, оказываются не заперты, поэтому внутрь они проникают с легкостью. Долич боится вдохнуть лишний раз — он чувствует витающий в воздухе аромат подставы, а вот Хайат ведет себя непозволительно шумно. Бен не знает украинский язык, но уверен, что слова, которые произносит Андрей, в приличном обществе произносить не надо. — Ты привлекаешь ненужное внимание! — шипит Долич, когда бурчание Хайата становится громче. — Пофиг, — говорит Хайат. — Если это засада, ее организаторы точно знают, что мы здесь. — Это не повод становиться камикадзе! — Сказал человек, который спиздил деньги у отчима, чтобы вернуться домой. Лицо Бена изумленно вытягивается. Об этом он Андрею не рассказывал. — Откуда ты это узнал? — А я не узнал, — отвечает Хайат. — Только предположил, и, судя по твоей реакции, оказался прав. Бен молчит, глядя на Андрея взглядом загнанного в угол зверя. Да, он спиздил деньги у отчима. Но если бы он этого не сделал, то остался бы бомжевать в Канаде. «И деньги на лечение сестры у тебя не появились бы» — думает Долич, прожигая взглядом спину Хайата. Если бы он не подкинул в рюкзак Андрея половину денег, которые спиздил, Далия умерла бы уже на следующий день. Ей стало так плохо, как не было никогда, и лишь дорогущее лекарство, за которым Хайат помчался в соседний город, ее спасло. Долич знает, что на нем висит целая куча грехов, но надеется, что своим поступком искупил хотя бы их часть. — Бен, — спрашивает Андрей, — можно задать вопрос? — Задавай. — Почему после своего возвращения ты стал проводить со мной так много времени? Мы же до твоего отъезда в Канаду практически не общались. Бен грустно улыбается. Он ждал этого вопроса, но не знает, как ответить на него так, чтобы не выглядеть жалким. Раньше ему казалось, что одиночество — это классно. Сильным и независимым не нужны какие-то люди рядом, и всех, даже свою девушку, он держал на определенной дистанции. Но с тех пор, как в его жизни появилась наркота, что-то пошло не так. Проблемы должны были решиться, но почему-то их стало только больше, и в это же время его клиентом стал Канто. Выговариваться нарику под кайфом — не самая умная идея, но других собеседников у Долича не было. Идти к Джону и Лауре, которые возомнили себя спасителями, не хотелось. Бен многим делился с Бласом, и, улетая в Канаду, с ужасом пришел к неутешительному выводу. Ему нужны люди. И не абы какие, а такие, которые смогут понять и принять его. С которыми можно поделиться личным и знать, что они его не осудят. В родном городке у него такие остались. Джон, который стал его настоящей любовью. Лаура, которая временами бывала невыносима, но всегда его защищала и тащила из бездны на свет. Даже Блас, которого с ним свела наркота — Долич очень хорошо помнит все их встречи и разговоры, после которых жить становилось немного легче. Три человека, которые заняли в душе Бена свое место. А после стычки с Эден неожиданно появился четвертый. — Я задам тебе встречный вопрос: почему ты за меня заступился? Эден была права, разве ты так не считаешь? — Я поступил так, — чеканит Андрей, — как считаю правильным. Даже если она права, это не повод унижать тебя перед всей школой. — Тогда я тоже поступаю сейчас так, как считаю правильным, — говорит Бен. — Я хочу, чтобы у меня был такой друг, как ты. Разве это плохо? Андрей замирает, обалдев от таких откровений. Нужно что-то сказать, но мысли путаются в голове, и шум в соседней комнате он воспринимает как подарок. — Кто здесь?! — женщина в красном комбинезоне появляется неожиданно. В руках у нее — ружье, против которого их пистолеты кажутся бесполезными пукалками. — Вы кто такие?! Я вас сюда не приглашала! — Вы, может, и не приглашали, — говорит Хайат, — а вот мой двоюродный дед — да. Женщина подозрительно прищуриваются. «Ходят тут всякие, вламываются в дом, жить спокойно не дают!» — читается на ее лице. — Тебя зовут Андрей? — Да. — У тебя должно быть его письмо. Покажи. Андрей протягивает женщине письмо, которое она вырывает из рук с нескрываемой агрессией. Лишь прочитав его до конца, она расслабляется. — Это почерк Александра, — произносит женщина, возвращая письмо Андрею. — Извините за бурный прием, просто в последнее время в дом постоянно пытаются проникнуть всякие криминальные личности. Меня зовут Манижа, мы с Александром были деловыми партнерами. — «Были»? — спрашивает Бен, держащий Манижу под прицелом. — Значит, сейчас вы уже не партнеры? Почему? Андрей шикает на него, мысленно умоляя молчать. Его тоже настораживает эта женщина, но, пока они не разберутся в ситуации, лучше не портить с ней отношения. — Два дня назад Александр умер, — отвечает Манижа. С ее лица тут же исчезает вся суровость, оставив расцветающую грусть. — Вечером лег спать, а утром не проснулся. Врачи говорят, что во сне у него случился сердечный приступ, но я им не верю. На Александра слишком многие точили зуб, скорее всего, это было убийство. Андрею кажется, что время остановилось. Он ничего не слышит и ничего не замечает, уйдя в себя целиком и полностью. У него был дед. Андрей ничего о нем не знал, но этот человек предложил ему свою помощь. А теперь этого деда нет, как нет мамы, папы и, скорее всего, скоро не будет Далии. — Эй, — Хайат приходит в себя от того, что Долич его тормошит, — Андрей, ты слышал, что сказала Манижа? Дед оставил тебе наследство. Андрей удивленно хлопает глазами. — Какое еще наследство? — Выйди на задний двор, — говорит Манижа, — и сразу все поймешь. Когда они с Доличем выходят на задний двор, Хайат от шока не может проронить ни слова. Целое, мать его, поле конопли — совершенно не то наследство, которое он ожидал увидеть.

***

16 февраля 2006 года

— Я от тебя такого не ожидала. Саманта смотрит на Антонио и не понимает, куда делся примерный мальчик, которого она знает с детства. Диодато в школе — амбициозный староста, отличник и красавчик, ради своего благополучия готовый из кожи вон вылезти и перегрызть глотки врагам. Свой институтский путь он начинает так же, а потом с ним случается Тарек. Что может быть общего у местного меланхоличного рэпера, бессовестно проспавшего половину пар, и человека, который если не министром образования, то директором элитной школы станет точно? Только неожиданно вспыхнувшие чувства. То, что они встречаются, Саманта узнает случайно. Заблудившись в здании, где со второго семестра у них проходят пары по психологии, она случайно забредает в подвал, где ее лучший друг с упоением целует Тарека Юрчича, а тот не только не сопротивляется, но и самодовольно прижимает его к себе. «Мой человек, — читается в этих объятиях. — Только мой, и никому я его никогда не отдам». Саманта в ужасе. Она и виду не подает, что что-то не так, но три дня спустя, когда они с Антонио готовятся к контрольной у него дома, выводит его на разговор. — Чего ты от меня не ожидала, милая? — Что ты будешь так страстно целовать человека, которого якобы презираешь. Для Диодато эти слова становятся такой неожиданностью, что учебник по педагогике выпадает из его рук. Впервые в жизни он смотрит на кого-то со страхом, и очень иронично, что этот человек — его лучшая подруга. — Ты кому-то об этом сказала? — нервно спрашивает Антонио. — Я похожа на идиотку? — возмущается Саманта. — Знаю же, как дорога тебе твоя репутация. — Спасибо, — Диодато вздыхает с облегчением. — Не говори никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы об этом знал кто-то еще. Саманта фыркает, не зная, что злит ее больше: то, что лучший друг скрывал от нее свои отношения с Юрчичем, или то, как сильно он трясется за свою репутацию. — И давно вы встречаетесь? — Мы не встречаемся, — выпаливает Диодато. — Просто спим. — Для «просто спим» ты мог бы найти кого-нибудь посимпатичнее. — В данный момент Юрчич как партнер устраивает меня целиком и полностью. Саманта закатывает глаза. Антонио может лгать сколько хочет — ее не проведешь. Она замечает то, чего пока не замечает он сам, и знает, что это — серьезно. Рядом с Тареком он меняется в лучшую сторону: пропадает его вечное высокомерие и — о, чудо! — появляется улыбка. Антонио не теряет свой внутренний стержень, но становится добрее и спокойнее. В голове у Саманты крутится лишь одна мысль: «Не проеби свое счастье, друг». Несколько лет спустя Антонио благополучно его проебывает.

***

— В мою машину въехал человек Меты, — отчитывается Эйнар перед Томом. — Уровень алкоголя в его крови составлял 2,4 промилле… — Короче говоря, он был чертовски пьян, — перебивает Стефанссона Либ, не желающий выслушивать занудные подробности. — Идиот. Таких идиотов Эйнар с Томом не видели давно. Хочешь убить человека — убивай его с умом, а то, что вытворил этот дегенерат, больше похоже на суицид. «А может, это он и есть, — думает Эйнар. — Быть рядовой сошкой в мафии не так просто, как кажется на первый взгляд». — Что с Самантой Тиной? — спрашивает Том. — Она в коме. — Жаль, что не в гробу. В кабинете воцаряется молчание. Стефанссон терпеливо ждет указаний босса, а тот, как назло, не торопится их раздавать. Либ потирает рукой подбородок, крепко о чем-то задумавшись, и, наконец, говорит: — Ты же понимаешь, что от нее необходимо избавиться? Пока не надо, пусть все утихнет, но, если в скором времени она не умрет сама, ее нужно будет устранить. Эйнар понимает. Том дает ему двое суток, чтобы прийти в себя, и от понимания, что на месте Тины мог быть он, Стефанссон начинает сходить с ума. Столько раз он был на грани смерти, но никогда не задумывался о том, что однажды его не станет. Пулевые, ножевые ранения, трупы под ногами и враги, наставляющие на него пистолет — это все естественно, но однажды это прекратится. Какая-нибудь рана обязательно окажется смертельной, и человек по имени Эйнар Стефанссон бесследно исчезнет, наполнив собой пустоту. Эйнару нужно отвлечься, и он делает то, что в здравом уме никогда не стал бы — наводит справки о жизни Саманты Тины. В ее биографии ничего особенного нет: детство с матерью-одиночкой, державшей «непутевую, наивную девчонку» в ежовых рукавицах, дружба с Антонио Диодато, со временем сошедшая на нет, детей нет, мужа нет, красный диплом и работа в «дионке»… А потом Стефанссон натыкается на момент в ее биографии, с которого истерично хохочет. — Бывают же такие совпадения, — улыбается он. — Твоего несостоявшегося жениха звали Эйнар, и годы спустя человек с таким же именем станет твоей погибелью. Стефанссон откладывает документы в сторону, допивает чай и отправляет Андрею смс. «Буду у тебя через час, есть информация про Далию»

***

На большой-большой планете, в одной большой-большой стране, в одном маленьком унылом городке сильная и смелая Атена Манукян отправляется разъебывать Аню Корсун. Атена понятия не имеет, как выглядит эта девица, но уверена, что она — страхолюдина. Даже если у нее идеальная фигура, идеальное лицо и модная одежда — все равно страхолюдина. Внешняя красота, конечно, важна, но она не спасет, если в душе сплошная гниль. Эта Корсун довела даже Эфенди, главную сучку «дионки», и Манукян обязана поставить ее на место. В здание Атену ожидаемо не пускают, но для нее это не преграда. Не получается подобраться к страхолюдине Корсун самостоятельно, значит, надо сделать так, чтобы она сама к ней пришла. Набрав в легкие побольше воздуха, Атена встает под окнами гимназии и во всю глотку вопит: — ВЫХОДИ, ПРОШМАНДОВКА ДЛИННОНОГАЯ! Кажется, от этого вопля в «Аркаде» дребезжат стекла. С дерева в ужасе падает мирно спавший кот, на другом конце улицы протяжно воет собака, голуби взмывают в небо с мыслью: «Пора валить отсюда, нахрен». Природа чувствует приближение пиздеца, и лишь безбашенная Атена продолжает орать. — КОРСУН, Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ТАМ! ВЫХОДИ СЮДА, ТРУСИХА, ИНАЧЕ Я САМА К ТЕБЕ ПРИДУ! Решительно настроенная Манукян готова, если понадобится, прорваться в «Аркаду» с боем. К счастью, этого удается избежать: после пяти минут ора под окнами Аня Корсун наконец-то выходит к Атене, а вместе с ней — президент гимназии Маттиас Харальдссон, его кузен Клеменс Ханниган и вся их воинственно настроенная компашка. — Ты чего тут разоралась? — хмурится Аня. Хочется расцарапать этой ненормальной крикуше лицо, и Корсун точно сделала бы это, если бы не Маттиас, который всех учеников «Аркады» призывает держаться с достоинством и решать проблемы словами, а не кулаками. Аня не хочет выслушивать его нотации, поэтому терпит. — Я пришла сказать тебе, — произносит Атена, — что ты ПРОШМАНДОВКА! — Ты это уже говорила. Если это все, то я пойду. — Нет, постой! Я не договорила! — выпаливает Манукян, тыча в Аню пальцем. — На первый взгляд ты кажешься красивой, но стоит с тобой пообщаться, как тут же понимаешь, какая же ты тварь! Думаешь, что что-то из себя представляешь? Ага, щас! Ты даже ко мне одна выйти не можешь, притащила за собой всю свою свиту! — Полегче, дамочка, — вмешивается Маттиас. — Я — президент гимназии «Аркада», моя обязанность — следить за порядком, и к вам я вышел, чтобы сообщить о недопустимости ваших действий… — Не впаривай мне всякую дичь, — перебивает его Атена. — Ты все это говоришь, а сам ночами уснуть не можешь, мечтая об Анечке! — Так, все, — терпение Корсун достигает предела. — Или ты сейчас же отсюда убираешься, или я тебе глаза выцарапаю! — А я тебе твои на жопу натяну! Атмосфера накаляется до такой степени, что всем очевидно — бойни не избежать. Интересно, видит ли их сейчас Эфенди? Поняла ли, что за тем фейком скрывалась Атена? — Прекратите! — на крыльцо выбегает директор, а следом за ним — Самира. — Что вы здесь устроили?! — Мистер Ньюман, — говорит Маттиас. — Произошло недоразумение… — Не желаю ничего слышать! Быстро вернулись на урок! — рявкает мистер Ньюман и поворачивается к Атене. — А вы, юная леди, скажите спасибо своей подруге за то, что она уговорила меня не вызывать полицию! Но, если я еще хоть раз вас здесь увижу, вы ответите за все, понятно?! «Моей подруге?» — Атена округляет глаза. Самиру назвали ее подругой? Бред какой! Мистер Ньюман уходит, оставляя, как он думает, подруг, а на самом деле — заклятых врагов. По взгляду Эфенди невозможно понять, что она сейчас испытывает, а вот Манукян хочет провалиться сквозь землю. Она была так сильно ослеплена жаждой мести, что совсем не подумала о том, как будет объясняться с Самирой. — Это ты мне тогда написала? — спрашивает Эфенди. — Да, — зачем скрывать очевидное? Атена готова язвить и защищаться от колкостей соперницы, но сегодня Самира не настроена на военные действия. — Спасибо, — говорит она. Атена едва не грохается в обморок. Эфенди сказала «спасибо», да еще и ей? Это что, какая-то альтернативная реальность? — Что? — переспрашивает Атена, не веря, что ей не послышалось. — Второй раз повторять не буду, — бурчит Самира. — Как дела в «дионке»? Так не бывает. Главная стерва не может мирно обсуждать со своей главной соперницей новости школы, в которой их пути однажды пересеклись. Какой-нибудь Уку Сувисте, увидев их, решил бы, что у него проблемы или с психикой, или со зрением. Да Самира, если честно, и сама бы не поверила, что такое возможно, если бы прямо сейчас не сидела с Атеной под деревом в школьном дворе. — Эти проверки достали нас всех, а после гонок проверяющие просто озверели, — жалуется Манукян. — Не думала, что скажу это, но я скучаю по Диодато. — Я тоже, — произносит Эфенди. Даже тирания этого высокомерного придурка лучше, чем то, что происходит в «Аркаде». — Как думаешь, он реально торговал наркотиками? — А ты сомневаешься? — Мои родители хорошо знали этого человека. Он, конечно, сволочь еще та, но ему совесть не позволит пичкать учеников наркотой. — Что бы ни произошло на самом деле, вряд ли его выпустят. Все доказательства указывают на него. На какое-то время между ними воцаряется молчание. Атена украдкой разглядывает Самиру, отмечая, что та больше не кажется омерзительной, а даже наоборот — Манукян внезапно понимает, что ее соперница очень красива. Волны высокомерия, десять лет ходившие с Эфенди под ручку, куда-то исчезли, и с ней становится приятно иметь дело. — У тебя случайно нет знакомого хакера? — своим вопросом Самира вводит Атену в ступор. — Нет. А тебе зачем? — Все еще хочу вычислить сволочь, из-за которой моя жизнь пошла под откос. До Манукян сразу же доходит, что Эфенди имеет в виду человека, который слил в сеть видео их поцелуя. — Забей ты на него, — говорит она. — Даже если ты его найдешь, что это тебе даст? — Моральное удовлетворение, — чеканит Самира, сжимая кулаки. — Хочу посмотреть этой сволочи в глаза. Хочу, чтобы она меня боялась. Хочу плюнуть в ее мерзкую рожу. Хочу… — Хватит, пожалуйста, я поняла. — Разве ты не хочешь того же самого? Атена молчит. Ей, на самом деле, все равно, кто слил это видео. На ее жизнь это событие не сильно повлияло, и вредить этому человеку она не хочет. — Мне интересно, кто это сделал, — говорит Атена. — Но не настолько, чтобы из кожи вон лезть в поисках этого человека. — Ясно, — цедит Самира, вскакивая на ноги. — А я надеялась, что мы союзники. Эфенди собирается уходить, но Манукян хватает ее за руку. — Подожди! — Атена не может позволить Самире уйти обиженной. Не сейчас, когда их отношения неожиданно начали налаживаться. — Я не разделяю твою жажду мести, но готова помочь тебе, чем смогу. Пожалуйста, не сердись на меня! Эфенди смотрит на руку Манукян, сжимающую ее собственную, и нервно сглатывает от пробежавших по телу мурашек. Между ними явно что-то происходит, но она боится признать, что именно.

***

— Что с Далией? Андрей смотрит на Эйнара с нескрываемой тревогой. Этот человек — его личный гонец, и, к сожалению, в последнее время он приносит дурные вести. — Пока что ничего нового. — Но ты написал… — Я сказал тебе про Далию, чтобы ты не отнекивался от встречи, изображая больного, — говорит Стефанссон. — Знаешь, а ведь Том тебе не очень-то поверил. Надеюсь, я не зря убедил его, что ты лежишь в постели с температурой под сорок, и ты расскажешь, какого хрена забыл в Мексике, да еще и Долича туда потащил. «Твою мать, — думает Хайат. — Все-таки спалился». Он может лгать без зазрения совести, глядя Тому в глаза, но Эйнар одним своим присутствием вышибает весь имеющийся настрой. Этот человек видит его насквозь, и Андрей не может (да и не хочет) что-то от него скрывать. — Объяснись, — настойчиво просит Стефанссон. Хайат невольно сравнивает его с боссом. В тоне Тома Либа, когда он требует объяснений, между слов читается: «Если ты не сделаешь этого, то я тебя прикончу». Эйнар при необходимости может быть куда опаснее Тома, но, прежде чем взять в руки кнут, он всегда начинает с пряника. «Если ты не объяснишься, у тебя будут проблемы, и я ничем не смогу помочь». Андрей хотел бы объясниться, но слова застревают в горле комом, поэтому он молча протягивает Эйнару письмо. — Двоюродный дед? — глаза Стефанссона лезут на лоб, когда он его читает. — Серьезно? Похоже на какую-то подставу. — Мне тоже так казалось, — говорит Хайат. — Но это письмо действительно написал мой двоюродный дед. — Ты его видел? — Нет. Он умер незадолго до моего прибытия, — вздыхает Андрей. — И оставил мне в наследство поле конопли. Поле, господи, конопли — не дом, не машина, не деньги или драгоценности, а именно оно. Звучит трэшово, и Хайат ржал бы над этой ситуацией в голос, если бы сам в ней не оказался. — И что ты собираешься с ним делать? — спрашивает Эйнар, отойдя от первоначального шока. Мало того, что у Хайат обнаружился покойный родственник, так еще и такое наследство ему оставил. — Ничего, — отвечает Андрей. — Продать его в Мексике не смогу — я там никто, да и у деда были какие-то терки с мексиканской мафией, если начну продавать коноплю на ее территории, меня, скорее всего, прикончат. А в Штатах за мной пристально следит Том, я не смогу что-то продать в тайне от него. — Сможешь. Андрей непонимающе хлопает глазами. — Сможешь, — повторяет Эйнар, — если доверишься мне. За мной он не следит, авторитета в криминальном мире у меня побольше, и я смогу продать это поле так, чтобы Том ничего не заметил. Купим Далии то дорогое лекарство, про которое говорил врач, а оставшуюся выручку поделим пополам. Хайат застывает, обдумывая предложение Стефанссона. Один он не справится — это точно. Но, если рядом будет опытный мафиози, которому он доверяет, возможно, из этой затеи выйдет что-то годное. Далии нужна вакцина, которую изготавливают в Канаде — она, конечно, экспериментальная, может как спасти, так и погубить, но это их единственный шанс. Терапия, которую сестренка проходит в Штатах, больше не помогает. — Я согласен, — говорит Андрей, искренне надеясь, что об этом решении не придется жалеть. Эйнар довольно потирает кулаки. В его голове вырисовывается рискованный план, но, если все пройдет как по маслу, их с Андреем жизнь изменится к лучшему.

***

В съемную квартиру Долич возвращается выжатый как лимон. Ранний подъем и нервное напряжение, отпустившее его лишь тогда, когда они с Андреем покинули Мексику, вытянули из него все силы, и он, не раздеваясь, заваливается спать. Телефонный звонок будит Бена через несколько часов. Нет никакого желания с кем-то говорить, поэтому, сквозь сон дотянувшись до телефона, он сбрасывает вызов. Но навязчивый абонент тут же перезванивает, и Долич, желающий простого человеческого спать, рявкает в трубку: — КТО ЭТО?! — Думал, что сотворишь херню, и она пройдет без последствий? Как бы не так, дорогуша. Остатки сна исчезают бесследно, а поджилки леденеют от ужаса, когда Бен слышит голос этого человека. Наивно было надеяться, что отчим оставит его выходку безнаказанной. — Я знаю, где ты живешь, — цедит мистер Дельво, — и могу в любой момент написать на тебя заявление. Как думаешь, сколько дадут малолетнему вору-наркодилеру? А если сюда еще и изнасилование приписать… — Что вы хотите? — дрожащим голосом спрашивает Бен. — Может, договоримся? — Договоримся? С тобой? — смеется отчим. — Хотя… Верни мне сумму, которую украл, в двойном размере, и я оставлю тебя в покое. Где и как ты ее достанешь — меня не волнует. Мистер Дельво бросает трубку, оставив Долича наедине с угрожающими гудками и подступающим нервным срывом. Ему совсем не жаль малолетнего идиота, пожинающего плоды своих действий. Бен его понимает — окажись он на месте отчима, тоже себя не пожалел бы. — Что же делать… — шепчет Долич. — Что делать?! Можно искать виноватых, обвинять отчима, мать, отца, но факт в любом случаем останется фактом. В своих бедах Бен виновен сам, и, раз уж жить без пиздеца у него не получается, надо научиться оперативно справляться с ним. Резкая трель дверного звонка заставляет Долича подскочить на месте. Его новый адрес знает только мистер Дельво, неужели он пришел требовать деньги прямо сейчас?! «Уходи, — мысленно умоляет Долич. — Кем бы ты ни был, пожалуйста, уходи!». Человек уходить не собирается, наоборот — затянувшееся игнорирование заставляет его трезвонить активнее, и нервничающий Бен на негнущихся ногах плетется открывать дверь. Как же сильно он удивляется, когда видит на пороге Мухарремая! — Джон? — неверяще спрашивает Долич. — Это правда ты? Взгляд у Джона почему-то тяжелый, а губы недовольно поджаты. — Меня выписали из больницы сегодня утром, — говорит он. — Пробовал тебе позвонить, но ты телефон выключил. Пришлось через одноклассников узнавать твой адрес. — Через одноклассников? — хмурится Бен. — Я никому из них свой адрес не давал… — Один из них случайно видел, как ты выходишь из этого дома, и сказал мне, а номер квартиры подсказала милая бабуля, сидящая на лавочке. — Кто именно видел? — Не могу сказать, извини. Арилена очень просила не говорить об этом, а Джон, хоть и не понимает, к чему такая секретность, пообещал молчать. Они с Беном перемещаются на кухню: Долич ставит чайник на плиту, достает спрятанное в шкафу печенье, стыдливо складывает в раковину гору грязной посуды, накопившуюся за неделю его одинокой жизни, и делает все, чтобы не встречаться с Мухарремаем взглядом. Он, с одной стороны, очень рад, что Джон поправился, с другой — чувствует, что что-то не так. Их встреча в больнице была долгожданной, милой и дарующей надежду на светлое будущее. Что могло случиться за несколько дней, которые они не виделись? Почему Мухарремай так напряжен? — Как твои дела? — спрашивает Джон. — Все нормально? «Хуяльно» — уныло думает Бен, наливая Джону чай. — В принципе, да, — врет и не краснеет. — Не без проблем, конечно, но они легко решаются. Вернуть отчиму деньги, которых у тебя нет — подумаешь, проблема! — А ты как? Что-то тебя слишком быстро выписали, — Долич не хочет говорить о себе, поэтому решает поговорить о Мухарремае. — Меня выписали с условием, что я буду регулярно появляться в больнице, — отвечает Джон. — Со мной уже все хорошо. Две недели провалялся в постели — и хватит. Скоро выпускные экзамены, чем больше я сейчас пропущу, тем сложнее будет готовиться к ним. — Они будут только через семь месяцев. — Уже через семь месяцев, Бен. Ты и заметить не успеешь, как они пролетят. Кстати, чем планируешь заниматься после школы? — Пока об этом не задумывался, — отвечает Долич, чувствуя очередной прилив уныния. Раньше на горизонте маячила нейтральная неопределенность, а с недавних пор она окрашена в черный. — Я хочу поступить в университет в Бостоне, — говорит Джон, — и уехать туда с тобой. Бен застывает с чашкой в руках, не веря своим ушам. Джон собирается в другой город? Еще и его с собой взять хочет? Звучит прекрасно, но… — Даже не знаю, чем я буду заниматься там, — бубнит Долич, смущенно отводя взгляд. — Учиться пойдешь. — А если я не хочу? — Бен, если честно, немного в панике. — Ну какой из меня юрист, экономист или кто-то еще? Поступление — слишком ответственный шаг, я не могу пойти абы куда чисто из-за корочки. — Но если ты не будешь что-то делать, — возражает Джон, — то не поймешь, что тебе нравится, а что нет. Можно попробовать поступить, а потом, если не понравится, отчислиться. — И потерять лишний год своей жизни, — ворчит Бен. — Я не из тех, кто стремится к корочкам, Джон. Даже если у меня будет красный диплом лучшего университета США, это не сделает меня счастливым. — Значит, в Бостон ты со мной не поедешь? Долич охуевает, не понимая, с чего вдруг Мухарремай сделал такие выводы. — Поеду, — отвечает он. — Конечно же поеду! — Почему тогда твой голос звучит неуверенно? Потому что на горизонте маячит отчим, способный с легкостью отправить его за решетку. Потому что наркоторговля — его единственный способ выжить. Потому что в жизни Бена Долича происходит слишком много херни, и он боится строить долгосрочные планы. — Скажи честно, Бен, — спрашивает Джон, глядя Доличу в глаза. — Где ты был сегодня утром? Мексиканские флешбэки проносятся перед глазами, но рассказать о них Бен не может. Это путешествие связано с прошлым Хайата, и вряд ли он обрадуется, если Долич разболтает Мухарремаю его секреты. — Искал нормальную работу, — отвечает Бен. — Интересно, какую работу можно найти в машине нашего одноклассника? Долич давится чаем. Какого хрена?! — Рад, что вы с Андреем подружились, он хороший парень, — улыбается Джон. — Но мне категорически не нравится то, что ты мне лжешь. Куда вы ездили? — С чего ты решил, что мы куда-то ездили? — Видел, как он высадил тебя на остановке. — Он подвозил меня до конторы, в которой проходило собеседование. — Бен, может, хватит, — Мухарремай тяжело вздыхает. — Мне не нравится то, что сейчас происходит. «Да блядь, — Долич начинает закипать. — Мне тоже это не нравится. Потому что я ненавижу допросы». — А что, по-твоему, происходит? — спрашивает Бен. — Мне с собственным одноклассником общаться уже нельзя? — Разве я говорю, что нельзя? — раздражается Джон. — Мне не нравится не то, что ты с кем-то общаешься, а то, что ты мне не доверяешь. Мог сразу сказать, что ездил куда-то с Андреем, но вместо этого лжешь! — Ну давай, обвиняй меня во всех смертных грехах! Я же такой плохой, мозг выношу, наркотиками торгую, мои родители от меня отказались! — терпение Долича иссякает. — Знаешь, как я сюда вернулся? Думаешь, мамочка любезно дала мне денег на дорогу и жилье? Нет! Нет, блядь! Мне пришлось украсть деньги у отчима, и если бы я этого не сделал, то стал бы бомжом, потому что эти сволочи вышвырнули меня на улицу! Бена трясет. Так погано ему не было даже в Канаде. Там он четко знал, кто есть кто, и никому не доверял, а здесь ему делает больно родной человек. — Бен… — Замолчи, — шепчет Долич устало. — Считай меня кем хочешь, обвиняй в чем хочешь, но, прошу тебя, оставь меня в покое. Джон пытается его обнять, но Бен ловко уворачивается. Он хочет побыть один, и Мухарремай, не сумев пробиться сквозь стену непонимания, покидает квартиру. В глубине души Долич понимает — он погорячился. Не надо было срываться на Джона, которому в последнее время тоже пришлось несладко. Такими темпами он окончательно похерит все, что у него осталось… Они поговорят. Бен попросит прощения за свое сказочное долбоебство, а Джон его (наверное) простит. Но сначала нужно решить проблему, которая не терпит отлагательств, и Доличу приходит безумная идея. Андрей говорил, что в Мексику он больше ни ногой, и судьба удивительного наследства его не волнует. Раз так, то почему бы не договориться с местной бандой о продаже этого поля? Долич уверен — банда в два счета найдет покупателей и разбогатеет, а он, как главный поставщик конопли, потребует свою долю. Но, как говорится, больше денег — больше бед. Бен пишет смс-ку человеку, у которого покупает метадон, не подозревая, что у Андрея и Эйнара на это поле свои планы.