Глубока и горька, словно море, любовь...

Порт ничуть не изменился, и в то же время стал совершенно другим – теперь, когда Васко сам решил здесь быть. – Я смотрю, тебе полегчало. – Так точно, адмирал. Теперь, оглядываясь назад, Васко сам уже с трудом мог понять свою одержимость поиском кровной родни. Кажется, он предполагал, что получит от них больше, чем дали ему навты? Что ж, они и правда могли дать ему больше – в том, что касалось богатства или пустого самомнения. По части же самоуважения, которое вырастает из побед и поражений в схватке со стихией – они не смогли бы предложить ничего. Наверное, следовало родиться таким же ярким исключением из всех правил, как де Сарде, чтобы вырасти среди знати и при этом что-то значить самому по себе. Другими словами, Васко несказанно радовался тому, что избавился от наваждения, отравившего ему последние несколько лет. Кабрал довольно кивнула. – Рада за тебя, Васко. Это стало бы изрядной потерей для нас – если бы ты не справился со своими сомнениями. И своё испытание на верность ты получишь. Только учти, что с земли я тебя не заберу, пока не решён вопрос с де Сарде. Привычная уже тоска по тому, как покачивалась родная палуба под ногами, и по морскому пространству толкнулась в душе, однако Васко и не рассчитывал на скорое завершение нынешней миссии. Даже если бы ему предоставили выбор, было бы крайней неблагодарностью бросить де Сарде балансировать между тремя серьёзными противниками, готовыми вцепиться друг другу в глотки. Васко гордился способностью доводить начатое дело до конца, и не собирался изменять себе. Кроме того, путешествовать с де Сарде оказалось занятно – исключая, разумеется, случаи, когда они проникали на склады навтов – и, если бы только дело не происходило на суше, Васко наслаждался бы происходящим всей душой. – Кстати, что с ним? С де Сарде. Насколько он может быть нам полезен? Васко задумался ненадолго, подбирая ответ. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отодвинуть в сторону благодарность и новую, куда более глубокую, чем раньше, симпатию, оставив только холодные рассудочные оценки. – Он может быть хорошим союзником – порядочным и обязательным. Во всяком случае, если не предлагать ему сомнительных сделок. Вроде работорговли. Но если вы хотите заполучить его в гильдию – забудьте. Увы, Де Сарде оставался до обидного предан твёрдой земле под ногами и безоговорочно увлечён Тир-Фради. Возможно, давала о себе знать его кровь или то, что добавил в неё обряд связи с этой землёй. – Жаль, – протянула Кабрал, и Васко в мыслях согласился с ней как никогда горячо. – Что ж, по поводу твоей задачи... История с пропавшим кораблём обеспокоила Васко. Не только потому, что это был удар по репутации гильдии, сколько из-за пропавшего экипажа. Смешно было надеяться, что кто-то из них остался жив и при этом не добрался до порта, чтобы рассказать о случившемся. Васко не мог не думать, что подобная участь подстерегала его собственных людей. Да, Рубен был умел, но и Лоренцо, водивший пропавший корабль – тоже. Если бы он только мог сам отвечать за своих людей!.. Васко чувствовал, что обязан выяснить правду в первую очередь потому, что сам того хотел. Он мог бы отправиться на берег один, однако... возможно, у де Сарде найдётся время, чтобы сделать крюк по дороге в Телему или обратно. Когда Васко вернулся в особняк, там стояла удивительная тишина: слуг не было видно, Курт и Сиора тоже не давали о себе знать, и даже звук его собственных шагов тонул в густом ворсе ковра. Значило ли это, что за время его отсутствия успела случиться очередная неприятность, и де Сарде умчался её решать? При этой мысли Васко ощутил смутное сожаление. Он прошёл по коридору и остановился напротив отведённной ему комнаты, когда краем глаза заметил что-то. Дверь в кабинет де Сарде была распахнута настежь, дневной свет лился из неё в сумрачный коридор. Обычно это означало, что де Сарде внутри. Подойдя, Васко встал в дверном проёме и постучал по косяку костяшками пальцев. Де Сарде сидел за столом, разглаживая кончиками пальцев смятую бумагу – письмо, судя по виду. На стук он никак не отреагировал, так и продолжил сидеть, уставившись перед собой пустым взглядом. Васко ещё не помнил у де Сарде такого отрешённо-застывшего лица. Это лицо ему совершенно не понравилось. Поколебавшись, он постучал громче. Снова никакого ответа. Пожалуй, вежливым было бы оставить де Сарде в покое. Если бы тот хотел разговаривать, то ответил бы на стук. Васко всегда полагал, что, если человек оставляет дверь открытой, значит, в неё можно заходить. Он вошёл и прошагал к столу. Взгляд сам скользнул по строчкам письма, выхватывая отдельные фразы. Де Сарде вскинулся, шумно вдохнув и неестественно ровно выпрямившись. – Прошу прощения, я вас не заметил, – он торопливо и неловко прикрыл письмо ладонью. – Здесь ничего. Ничего особенного. Васко молча смотрел на него. Рука де Сарде сжалась в кулак. – Послушайте, в самом деле ничего особенного. Это должно было случиться. Я знал, что это случится. Всё так, как должно быть, – его слова звучали всё торопливей, словно пытались обогнать друг друга. – Лучше скажите, зачем вы пришли? Вам что-то нужно? – Де Сарде! Васко сам удивился своему резкому окрику. Замолчав, де Сарде смотрел на него и медленно моргал, как человек, который пытается и не может проснуться. Несмотря на всю свою внушительность, сейчас он казался отчаянно молодым и уязвимым мальчишкой. Понизив тон, Васко повторил: – Де Сарде. Это не «ничего особенного». Её звали Камла, а дети за глаза называли её Бочкой. Она была громогласной, весёлой, и могла задать воспитанникам изрядную трёпку, если вывести её из себя. Нередко по вечерам она садилась возле кроватей самых младших, тех, кто боялся засыпать и рассказывала нелепые байки. Возвращаясь из первого рейда, Васко привёз ей подарок – дешёвый дикарский браслет. Подарок оказался не нужен – месяцем раньше она умерла, сгорев в лихорадке всего за пару дней. Тогда он заплакал, даже не пытаясь скрывать слёзы. Старый сторож в ответ молча похлопал его по плечу и сунул в руки кружку с ромом. Камла не приходилась Васко матерью, и ничем не походила на мать – на смутное воспоминание о белых кружевах и изящных нежных руках. Просто женщина, которая присматривала за оравой чужих детей и находила для них чуть больше тепла, чем все остальные. Де Сарде смотрел молча, его глаза оставались абсолютно сухими. Ему бы выпить, подумал Васко. Выпить, разрыдаться и проспаться. Обычно такие вещи помогали. Он осторожно присел на край стола. – Что вам нужно, друг мой? Что я могу для вас сделать? Де Сарде снова уставился на письмо. – Я не хочу пить, если вы об этом. И говорить. И думать. Я хочу, чтобы этого не было. Малихора. Письма. Ничего. Вы можете это сделать? – Нет. Нет, этого я не могу, – Васко помолчал. – И вы, конечно, можете не думать. Но поверьте человеку, который долго загонял лишние мысли подальше и делал вид, что их нет. И видел тех, кто поступал так же. Станет только хуже. Не отвечая, де Сарде продолжал сверлить письмо взглядом, словно от этого оно могло вспыхнуть и развеяться пеплом. Пауза затягивалась. – Если вы всё-таки захотите выпить или... что угодно, скажите. Оставлять его в таком состоянии очень не хотелось, но сочувствие – не то, что можно впихнуть в зубы силой. Вздохнув, Васко начал вставать, и тогда тяжёлая рука упала ему на колено, придавливая обратно. – Пить я по-прежнему не хочу, – сухо сказал де Сарде. – Ну не пейте. Расскажите мне. О ней. Он не был уверен, но, когда де Сарде начал говорить, понял, что не ошибся со своим предложением.