Собаки

Они не говорили об этом, но идти дальше не хотелось. Оба понимали, что несколько недель промедления в будущем могут стоить им жизни, но эти же недели как-то возвращали им рассудок. А вернуть рассудок на момент было куда важнее. Джон иногда с усмешкой думал, что, закинь их судьба на Марс с Бейкер-стрит, ничего бы не изменилось: Шерлок изучал окрестные места и скоро начал засыпать его наблюдениями о траве, деревьях и мелких грызунах, а Джон привычно стирал вещи, готовил еду (если было, что готовить), ворчал на Шерлока, если тот вымокал в ручье или приходил весь перемазанный в земле. Ночью они, не сговаривались, залезали в шалаш – Шерлок прижимался к Джону, а тот обнимал его, и им было хорошо. Тем более, что ночи стали ощутимо холодней, и спать порознь было почти невозможно. Когда Шерлок соорудил первую ловушку для ловли мелких грызунов, Джон только добродушно посмеивался – во всяком случае, Шерлок был занят делом. Но когда в ловушку попалась белка, Джон долго не мог ничего сказать – смотрел на Шерлока с немым восхищением, и Шерлоку даже на секунду показалось, что Джон расплачется. Но он только взял рыжевато-серую тушку, кивнул и унёс к костру. Этим вечером они впервые ели настоящий суп, с ароматными травами и насыщенным бульоном. С непривычки немного тошнило, но они сидели вечером у костра, прижавшись друг к другу, и смотрели на огонь с совершенно одинаковым выражением лиц. Кто-нибудь мог бы назвать эти лица равнодушными, но это было не равнодушие. Это было что-то другое. Необъяснимое. - Тебе не скучно? – как-то спросил Джон. – Может быть, мне попробовать поискать в том заброшенном доме книги? Или что-нибудь? Шерлок посмотрел на него долгим взглядом, потом притянул к себе и молча поцеловал в висок. Потом, явно смутившись, сказал, что надо проверить ещё сеть для рыбы – и ушёл почти на целый день. Джон понял только через час: несмотря ни на что, он продолжал думать о Шерлоке, как о своенравном и несколько эгоистичном гении, которому можно жить, а не выживать. О человеке, который носит не грязные драные джинсы и старую толстую куртку, не о том человеке, который никак не может постричь свои волосы, теперь в запутавшихся в прядях ветках и грязи (Джон внимательно следил, чтобы в эти волосы также не пробрались и клещи). Не о человеке, который помогал ему позавчера чистить рыбу. Не о том человеке, который плакал ему в плечо три дня назад, всхлипывая коротко и страшно. Джон всё ещё верил в того Шерлока, которому могло стать скучно просто потому что его гениальный мозг тоже нуждается в пище. Джон видел того Шерлока в нём. И это было для Шерлока так неожиданно и важно, что он не знал, как ответить. - Дурак, - беспомощно сказал Джон, глядя в землю и на свои руки (он только заканчивал выметать площадку перед деревом, которую они в шутку называли «нижним двориком»), грязные и мозолистые, в царапинах. – Какой же ты дурак. Этой ночью, обнимая прижавшегося к нему Шерлока, он понял, что им пора уходить. Не потому что становилось всё холоднее. Просто он ясно понял, что до сегодняшнего дня он был единственным, кто верил в Шерлока. Сам Шерлок перестал принимать себя таким, каким он был. А это никуда не годилось. С точки зрения логики они могли оставаться там сколько угодно долго. Но с точки зрения человечности – нет. Это было время уходить.